Я умирал сотни раз, в огне тоски сгорев, и тотчас воскресал, гася это пламя, что было гневом, чтобы вновь хотя бы раз тебя увидеть.
Тяжёлые шаги подступают к двери, а паника вновь холодит тонкие пальцы, заставляя c каждым ударом каблука о камень вздрогнуть одно продрогшее тело в этой комнате. Блондин опускает голову вниз и прячется в себе — в той темноте внутри, что его постепенно пожирает. Он медленно задыхается, чувствуя подступающий ком к горлу. Или это гнев его такой удушающий? — Собрались! Шустрее-шустрее! До церемонии считанные минуты! Диакон входит в помещение первым, заставляя всех служек вскочить и разбежаться по углам, забирая в охапку лишнее убранство и разноцветные ленты с украшениями, которыми был устелен весь пол. За ним, буквально сразу, слышится неприятных слуху баритон, что заполняет комнату: — Весь Семнадцатый квартал уже прибыл к храму, песни льются по воздуху, люди хлебают кашу с вином и всё ожидают, в надежде прибывают одними из первых услышать твоё имя после окончания церемонии, – преемник скорее зажмуривает глаза, чтобы не видеть никого и ничего. Отец прямо в этой комнате. Слышен совсем близко, стоит рядом, и Тэхён готов поклясться, что на лице его ужасном та же безумная улыбка, — Господи, я клянусь, в тот самый момент, когда имя моего сына рассечёт воздух, небеса упадут на эту грешную землю! Они придавят всех, кто недостоин быть в ряду моей паствы! Ощущая эйфорию от грядущего, пастор вздымает руки к небу, но взгляд его впивается не в голубое небо. Отклика на громкие слова он так и не дождался. Даже охрана затаила дыхание и неподвижно наблюдала за его личным безумием. Глава окончательно погряз в собственном выдуманном мире, выбрав за значимое — веру и Всевышнего. Запал Намджуна в этой тишине постепенно гаснет, как и свет в глазах его сына. — От чего же ты молчишь? Не скажешь своему отцу перед началом ни слова? Не бойся, сын мой, к тебе больше никто не посмеет приблизится, – шаги постепенно приближаются. — Прости, что не уследил за одним из своих псов — он всё отказывался приручаться. Можешь забыть капитана Матео, как страшный сон. Как и он тебя забыл. Тело машинально оборачивается к говорившему. Губы давно пересохли, приоткрылись и усеялись трещинками, на которых застыл немой вопрос, а по позвоночнику словно змея ядовитая вилась, сковывая движения. Хотелось узнать где он, но лёгкие кто-то закрыл на замок — раненое нутро не позволяло издать даже звука. Оттого взгляд был всё таким же пугающим, за эти часы уже успевшим довести своим сумраком служку до слёз, но по-прежнему оставался завораживающим. До безумия говорившим своим видом намного больше, чем могли передать слова. А на эту реакцию Намджун и ожидал, скрываясь хищником в тени. Тэхён хотел оставаться в своём коконе, хотел навсегда разучиться слышать и чувствовать, но так и не смог остаться отстранённым по отношению к этому человеку, хотя пытался задушить это чувство внутри. Повернулся, сорвался — не выдержал. Сердце всё равно рвалось по швам от этого имени, которое даже настоящим никогда не являлось. Благо за ним было имя теплее, ближе, что доверено знать только ему. О котором ходила тёмная молва среди старых народов. О котором блондин никому и никогда не расскажет. — Я вложил в то, чем ты дышишь, то, что ты пьешь и ешь здесь, все свои силы и умения. Я отдал всё, чтобы ты и Хаюль никогда больше не знали чувства голода и холода скитаний. Вот только кто-то решил, что в такой важный момент может забрать вас у меня. Сначала Хаюль, а теперь из моих объятий чуть не выскользнул и ты! Кто-то удумал забрать вас из этого рая! От меня! Этому не бывать! – его голос звоном отражается от стен, перегружая ушные перепонки. — Подожди, враги уйдут, тучи рассеются, и Бог обязательно вернёт мне то, что забрал. Сначала он очистит твой разум от дурных мыслей, а затем и Хаюль обязательно вернёт к нам. Мы вскоре снова будем втроём, только подожди, Тэхён. Кто-то ради любимых готов распрощаться с жизнью и уйти вслед за ними в царство мёртвых, а кто-то с эгоизмом отказывается покидать собственную иллюзию и наивно мечтает умерших с небес вернуть к себе обратно, отказываясь отдавать их. Кто-то уверовал, что он выше Бога. Умершие чувства не вернуть обратно, не возродить титулами, подаренными орденами и украшениями, что свисали бестолковыми стекляшками на Тэхёне. Всё это никогда не имело и не возымеет для него вес. Человек напротив никогда больше не станет для него значимым, тем светлым силуэтом из детства, которого он себе, на самом деле, просто придумал из-за одиночества. Тэхён всё ещё отказывался понимать, что всегда был для отца пустым местом, неживой куклой без чувств и эмоций. Он для него до сих пор простой силуэт, которого можно бросить в любой момент, на которого можно примерить любой титул в Ордене и использовать, чтобы возыметь поддержку паствы и спасти свою жалкую жизнь. Даже, если для Тэхёна это окажется пыткой. Он ведь всегда был пуглив и безобиден для всех. Его можно попросить подыграть, ведь как можно отказать собственному отцу в помощи? Особенно, когда всё катится к чёрту. Рука отца тянется к чужому плечу, ища отклик в родных глазах, но Глава тонет в ненависти, что их переполняет до краёв. Казалось, ещё секунда, ещё одно мгновение, если он прикоснётся к нему, Тэхён будет готов дать отпор прямо в этом зале, но сквозняк остужает пыл, когда двери распахиваются вновь. В проёме показался доктор, с таким же бледным, как мрамор, лицом. Тэхён с ним уже сегодня пересекался, оттого чувствует возвращающийся в сердце покой. — Время, Намджун. Объявляй начало, а там и час выхода Тэхёна. Народ уже вне терпения. Будущий преемник сразу же срывается с места и, не промолвив и слова, становится за спину Джина и с неморгающим взглядом застывает у двери. Его выход скоро. — Народ должен быть спокоен, что после меня будет он, – указывая на Тэхёна, что стоял неподвижно. — Что после войны у них останется Талисман, под силой которого будет идти паства к новому началу. Для этого нужны ресурсы, которые мы обретём благодаря Вознесению! Благодаря его покровительству! – обращается Намджун то ли к небу, то ли к людям, что вокруг столпились, и вальяжно выходит из помещения первым.«Смотри за всем внимательно и проконтролируй сверху, чтобы всё прошло хорошо, Хаюль. Как ты всегда и делала».
Служки в это время с Тэхёна пылинки сдувают и в сотый раз мантию поправляют, чтобы кому-то с неба глядеть было на всё это приятно. Как будто последние мазки кисти делают на картине, перед сдачей работы в галерею. Тэхён невероятно красив и без всего этого убранства. Без белых узорчатых рукавов и золотых нитей в его сюртуке. Его янтарные глаза были самыми дорогими бриллиантами в мире, а цвет кожи мог посоревноваться с самыми мягкими и бархатными тканями на этой стороне света. Улыбка его теплее солнца, но увидеть её сейчас — всё равно, что восьмое чудо света узреть. С каждой минутой ожидания у преемника неприятное чувство накатывает волнами в груди, а задуманные планы падают в омут сомнений. В левом ботинке уже не ощущает холодного лезвия кожа — переняло температуру тела и скрытно ожидает своего часа. Тэхёну становится всё тяжелее дышать, словно задумал что-то ужасное и никому о плане своём не рассказал. — Не волнуйся, нам главное пережить этот день. Тэ, я не допущу здесь войны, – шепчет доктор и старается улыбнуться, оборачиваясь. Словно ищет в воспоминаниях хоть что-то хорошее, о чём можно Тэхёну рассказать перед выходом, но так и не находит. От его грустной и уставшей улыбки у Тэхёна слёзы наворачиваются. Джин ночью ему всё рассказал: о себе, подпольном заработке Ордена и роли родителей Тэхёна в этом. Рассказал почему так старался Тэхёна тогда в саду у замка увести от разговора с Чонгуком, ведь не хотел, чтобы Тэхёна кто-то в планы Ордена впутывал. Чтобы тот не привязывался к живым трупам. Не получилось. «Жив. И он тебя никому и ни за что, Тэхён. Всё ещё впереди», – а Тэхён на эти слова лишь промолчал. Кто он такой, чтобы обрекать кого-то настолько сильного и значимого на подобные мучения из-за него? После высказанной правды на душе становится легче, но, к сожалению, не всем. Кому-то правда помогает, а кого-то разрушает до фундамента. Тэхён, после пробуждения, на всё ему сказанное так ничего и не ответил: ни через час, ни через целых пять часов. Провалился в себя, хотя продолжал дышать и реагировать на внешние раздражители. Когда молчание продлилось до конца ночи, словно какая-то игра, в которую Джина не посвятили заранее, доктор стал задавать ему вопросы и проверять реакцию. После проваленных попыток установить словесную связь, он всё же тяжело вздохнул и ответил уверенно, глядя в пустынные глаза напротив: «Похоже на психогенный мутизм*. Я помогу тебе заговорить снова, но потребуется и твоя помощь самому себе. Главное — мы тебя вернули». Перед уходом доктор оставил на столике те самые восемь причин, которые хотел прочитать ему ещё вчера, но не успел. Он надеется, что Тэхён будет прочитывать их в сложные для себя моменты и чувствовать себя лучше. Надеется, что он прочитает хотя бы одну и сказал, что всегда был и будет на его стороне, как и эти написанные им причины. Сразу после вчерашнего пробуждения Тэхён поселил в свою голову мысль, что у него на этой земле осталось предназначение. И, пока он его не выполнит, не сможет покинуть Бэйсин-Сити, хотя подобные рассуждения были не в его духе. Тэхён увидел это предназначение во тьме, пребывая в тёмных волнах сознания, и был уверен, что осуществить подобное способен только он, разом освободив все остальные души, что вместе с ним застряли в этой петле. Его губы поджаты, а взглядом исподлобья Тэхён прожигал в Джине дыру и винил в странной, зудящей боли в области груди. Надеялся, что доктора не применяли электрический разряд дефибриллятора, чтобы вернуть его к жизни. От чего-то не хотелось осознавать, что медицинский прогресс достиг такого высокого уровня, что человека, который одной ногой на том свете, теперь возможно спасти. Было как-то не по себе, что он узнал о подобном прогрессе именно таким способом — проверив на себе. Тэхёну хочется взвыть от бушующих внутри эмоций и волнения, но он изо всех сил давит эту слабость в себе и убеждает, что сегодня его последний рывок. Он никогда не причинял боль окружающим по своей воле (только себе), но видел, как это делали люди другим целенаправленно. Видел, как убивали на его глазах, и на своей шкуре познал чувство боли, неоднократно пребывая в шаге от возможной смерти. Тэхён отбрасывает все дурные мысли и уверяет себя не задумываться о количестве оставшихся сил, как его учил он. Тэхён теперь боится называть имя гвардейца не только вслух, как и другие слова, но и не окликает его даже в собственной голове. Может забудется и будет легче дышать? Опасается, что подслушают, заберут последнее из немногого, что остаётся для него значимым. Ведь у него всё ещё есть люди, перед которыми ему нужно искупить свою вину. Которым он хочет подарить свободу так же сильно, как и они ему. Тэхён покажет Джину и Чонгуку, что он стал храбрым и может их освободить, ведь именно таким они и хотели его видеть всегда. Значит таким они его и запомнят. Их пурпурный и зелёный коллеты — его маяки в море, сигналы во тьме, которые мечтают вывести Тэхёна на свет. Когда двери внезапно открываются и нужно делать первые шаги вперёд, Тэхён замедляется, а в его болезненной памяти всплывают воспоминания о Хосоке. Если бы он узнал о том, каким злом является пастор и на чём построена его вера, он бы остался здесь до конца ни смотря ни на что? Понял бы его поступок или возненавидел, прогнав прочь? — Люди мои, приклоните свои головы перед живым чудом, перед моим и вашим спасением, перед моим сыном и преемником божьих знаний — Тэхёном. Дому нашему, храму великому, сегодня достаточно молитв, то ж вкусите дары, что представлены на столе и ощутите их вкус! Ощутите появление Бога собственным телом! Преемник осторожно двигается по мягкой дорожке, смотрит сначала только вниз, еле различая узоры на паласах, и ощущает на себе сотни липких взглядов. Играет скрипка, окутывая душу и тело. Вселяя в сердце призрачный покой, он слушает успокаивающее пение церковного хора, которому, к счастью, удавалось заглушить шепот людей. Мантия оказывается достаточно тяжёлой и цепляется за пол, словно его разум, что тащит обратно. Тащит подальше от этого безумия вокруг туда, в безопасное место. На лице Тэхёна ни тени эмоций, он смотрит вперёд и плывёт, преодолевая отвращение и ненависть внутри к самому себе, но ради задуманного он всё же ступает на амвон. С каждым шагом в левой ноге чувствовалась режущая боль, но он её игнорирует и прикусывает щеку с внутренней стороны. С верхней ступеньки мимолётно успевает бросить взор на толпу, словно это был его последний шанс, чтобы зацепить тот самый взгляд в толпе, но видит лишь однотипные лица в масках и обречённо проходит дальше, занимая своё место в кресле рядом с Главой, снова устремив взгляд вперёд. Всю дорогу он молил к судьбе, чтобы его не было здесь. Чтобы среди этих горящих огней коллетов и сотен глаз не было тех самых угольных, в которых утопал каждый раз, как в первый. Которые всё ещё живы, хотя Тэхён искренне верит, что Чонгука больше не увидит. На самом деле боится увидеть вновь и понять, что они его не узнают, желая уничтожить. Не хочет переживать эту боль вновь, ведь уже натерпелся. Но в памяти снова и снова всплывает его голос, не покидая. Ощущаются тёплыми каплями дождя на коже слова о том, что он никому и никогда не доверял, остерегая и Тэхёна о том же. Но что-то ведь в нём поменялось тогда, в тэхёновой комнате. И он всё никак не мог понять к лучшему это или он снова всё испортил? Чёрный ворон забрал его первый поцелуй, держал в объятиях и не улетел прочь, а остался охранять сон того, кто смог его приручить и переубедить вернуться в человеческий облик. Даже упорхнув на ночь, он всё равно хотел вернуться к своему человеку на следующий день, но был пойман в клетку врагом снова. В этот раз, похоже, навечно. Пускай его здесь не будет, а если он и узрит его в этом облачении и с крестом на шее, который допустил надеть на себя, то пусть все звёзды во вселенной погаснут в одночасье, а солнце в тот же час упадёт на землю. Пусть время повернётся вспять: все реки пересохнут, а пустыня превратится в океан, поглотив собой всю сушу. Его земной ангел–хранитель, чернокрылый ворон, не должен увидеть его таким. Не должен понять, в кого через несколько минут способен облачиться и сам Тэхён. «Прости меня за то, что тебе приходилось сохранять мою жалкую жизнь столько раз. Меня сделали преемником того, кто обрубил тебе крылья. Но не торопись ставить на мне крест — сегодня я смогу отомстить за тебя и искупить свою вину», – говорит мысленно кому-то в зал слова, которые никто не услышит, и понимает, что уже пора. Звук в голове заглушён, как и голос пастора: в ушах словно пробки, музыка искажена и слышится неотчётливо, а из-за резких ароматов, что витали в воздухе, чувствовалось головокружение. Но это не помеха, ведь саму цель он видит отчётливо. — Поднимите бокалы! Все до единого! Я скажу слова, прежде чем вы ощутите вкус Вознесения! Рядом с пастором был чан с тёмной жидкостью, с которого наполнили бокалы лишь для Главы и преемника. Мгновение после бокал подали и для доктора Джина, что стоял позади у ширмы, наблюдая за происходящим и контролируя происходящее на сцене. Все остальные гости пили с общего чана у трапезного стола, кроме гвардейцев и охраны, которым на протяжении всего вечера пить и есть было запрещено. Слышится отдалённый звук колокольчиков. Святейший Глава продолжает молвить к народу: — Все вы, присутствующие здесь, являетесь избранными мной и нашим Солнечным Богом-Королём. Грядёт сложный этап! Мы пережили предательства, потери и восстания неверных. И мы сможем выстоять дальше, – подходит он к самому краю возвышение и разводит руки в стороны, завораживая говором. — Поднимитесь с пола те, кто склонил голову в молитве за моего сына, моего преемника и будущего короля Ордена солнечного храма, отмаливая его грехи, – направляет свой бокал в сторону паствы, готовясь сделать первый глоток вместе со всеми. — Выпейте священную жидкость до дна, если верны мне и Ордену. Испейте священный нектар и добровольно принесите себя в жертву за то грехопадение, что вами было допущено. За то, что не уследили за моей Хаюль, – взор его падает на красные плащи врачей, что уже опрокинули кубки и не слышат пастора, — за мой город, что скоро погрязнет во тьме и пыли сражений, – затем переводит взгляд на черные плащи с вышитыми на них гербами золотистыми нитями, — за то, что вошли в мою жизнь, заставили почувствовать особенным, а затем бросили, хотя давали обещание навсегда быть рядом. Рядом со мной никто не посмеет играть на два лагеря. Глава медленно оборачивается к старому другу и сразу находит его очи, явно адресуя последние строчки именно ему. Смотрит на него спокойно, с лёгкой ухмылкой и человеческой усталостью, наблюдая за нарастающей паникой в глазах доктора. Джин успевает сделать первый глоток, но, вразумив услышанные слова, быстро выпускает кубок из своих рук, что падает вниз и пачкает одежду багровыми разводами. Смотрит в ответ с непониманием и не веря в то, что уже почти ничего перед собой не видит. Все его планы, надежды и цели сгорают вместе с его гортанью. А он так хотел бы сейчас подхватить Тэхёна на руки и укрыть от всего этого ужаса, но не успеет. Не успеет выполнить задуманное, хотя всё было почти готово и запланировано. Когда его веки закроются, он вернётся на третий этаж маленькой квартирки в Рабочем районе, где его уже никто не будет ждать. Так горько уходить, зная, что так и не смог стать тем плечом, на которое Тэхён мог опереться, ведь сейчас, в самый важный момент, он его покидает. Пообещал быть рядом, не допустить хаоса и…предал? Доктор падает одновременно со всеми гостями в зале, чувствуя на себе ядовитый взгляд пастора и погружаясь в вечную темноту без высоких врат и небесных ступеней. Эти карие глаза когда-то пробуждали в нём чувства. Он их любил и был убит же ними. — И тогда, может быть, достойные смогут увидеть рассвет. Тэхён сидел на полу и опирался на него двумя руками, не в силах оторвать взгляд от устланного разноцветными плащами и мантиями зала. Перед ним море из ткани, что замерло и утихло в одночасье. Через секунду, когда мольбы о помощи и вздохи стихли, появившиеся из неоткуда гвардейские начали разбредаться по залу, что-то проверяя под масками упавших и, словно святые, ходили по поверхности этого «моря». Не приходя в себя от ужаса, блондин слышит возню позади и, когда оборачивается, видит отца, что склонился над чьей-то фигурой у ширмы. Осознание приходит мгновенно, ударяет хлёстко, заставляя ощутить тяжёлую реальность. Блондин шепчет себе что-то невразумительное и дрожащими пальцами срывает с себя мантию, что мешала подняться и так удушающе давила на шее, вместе с цепочкой швыряет её на пол, и на бегу падает к Джину. — Не...тъ…не…ты... Джин! – горячие слёзы лились по щекам, а глаза под мутной пеленой всё пытались отыскать хоть намёк, заметить малейшее движение или знак, что хён всё ещё здесь. Холодные руки тормошат бездыханное тело на его коленях, но ответа не ощущают. В уголке губ доктора застыл маленький ручеёк алой крови, что так и не добрался к подбородку, а открытые глаза смотрели не на Тэхёна, а сквозь — в каменное небо. Его изумрудный коллет после двух морганий погас навечно. «Жить для К.Т. Причина № 5: к пятой, надеюсь, буду иметь отношение однажды и я. Тэхён, я не самый хороший человек и нажил не так много друзей, но, когда ты заглядываешь ко мне в кабинет или звонишь за новым рецептом, я перестаю ощущать одиночество, и именно ты заставляешь чувствовать меня намного лучше в такие моменты. Прости, что пишу это здесь, но знаешь, ведь я наконец вразумил, почему так желаю быть для тебя примером и оберегом. Я просто хочу восполнить то, чего тебя лишил — заботу отца. Я знал Намджуна со времён университета. Когда нас свела судьба через несколько лет снова, в его голове уже сформировалась идея о создании идеального общества и постройкой своей страны в стране. Я был молод и глуп, просто не смог отказать ему в помощи, хотя должен был сказать «нет»! Потому что о сих пор, даже спустя столько лет, любил его всем сердцем, Тэхён! Знал, что, чёрт возьми, он женатый мужчина, у которого уже был сын, но всё равно согласился, забрав его у вас! Поэтому именно из-за меня Намджун не смог быть рядом, когда это было так необходимо для тебя и твоего психического здоровья. Это из-за меня ты пытаешься уйти, убежать снова и снова. Пытаешься найти тепло и что-то хорошее в людях, но каждый раз получаешь пощёчины, наивно доверяя. Посмотри, ведь я сейчас делаю тоже самое…Это я разрушил тебя и Хаюль, поэтому пойму, если ты не захочешь больше видеть меня, но прошу лишь об одном: дай мне время исправить то, что натворил и не допустить войны. Позволь мне доказать, что мои слова о том, что ты ещё увидишь чистое небо — не ложь. Если ты настолько силён, то я должен быть ещё и ещё...» — Мне было чуть больше двадцати, когда мы прервые с ним встретились. Я всегда свято верил, что он единственный, кто меня никогда не придаст. Ошибался. Мой милый друг хотел свергнуть меня и готовил свой гнусный план прямо за моей спиной. Как повезло, что я смог вовремя смахнуть эту лживую пелену со своих глаз. Вспышка. Кончики пальцев выпускают рубашку Джина. На плечах чувствуется чужая хватка, Тэхёна пытаются поднять, но он сопротивляется. Сильно зажмуривается и отпечатывает внутри образ друга, когда тот был ещё жив. Когда он обернулся к нему там, за ширмой, и пообещал, что не допустит войны. Когда говорил ему, что он самый сильный из всех, хоть это было не так. Внутри все чувства обостряются, слёзы высыхают, оставляя блистать в тусклом свете реки на щеках, а челюсти с силой смыкаются. Теперь это должно быть так. — Теперь Ордену должно хватит денег, чтобы противостоять всем тем, кто бросил ему вызов, – самодовольный гонор снова вклинивается в тэхёновы уши. — Он уже ушёл навсегда. Поднимайся, Тэхён. Вспышка. Тэхён спокоен и размерен. Он с размахом ударяет протянутую к нему руку отца, заставляя того испуганно отшатнуться. Его движения плавные и быстрые, он действует как зверь — по чутью. Внутри необычная лёгкость и сосредоточенность, былой страх забился в угол его подсознания и больше им не управляет. Тэхён как будто мысленно прочёл заклинание и освободился от этой эмоции, поэтому тут же тянется к левому ботинку и ловко достаёт нож, что украл со стены в главном зале, где его переодевали. Рукоятка в нём кожаная, ложится в ладонь, как влитая, а лезвие плоское и, как остриё иглы, заточено к кончику. Тэхён успевает заметить капельки крови, что уже были на лезвии и краем глаза видит, что к нему движутся гвардейские, в попытке предотвратить что-то ужасное и грехоподобное. Он всех их так же яростно ненавидит, как и человека напротив. Они кучка приспешников в масках, что готовы отдать свои жалкие жизни за Орден. Они потакают этому безумию, усыпив здравый разум и смысл, отказываясь просыпаться. Пускай страшатся дальше, ведь каждая жизнь тех, кто уснул сегодня вечным сном, на их грязной совести. Тэхён их всех давно проклял, и их вымышленный небесный идол не поможет им спастись. Гвардейцы поднимают оружие в воздух, прицеливаясь. Со скоростью молнии Тэхён поочерёдно бросает на каждого свой взор и почти что скалится. А когда в воздухе раздаётся команда «не стрелять!», в плоть уже до рукояти входит «игла», легко проникая в правое лёгкое Главы. Тэхён отдаёт все оставшиеся силы на удар и разгоняется так, что теряет равновесие и теперь по инерции падает вместе с ним на пол, благо тело пастора срабатывает как подушка при приземлении. Не разжимая хватку на рукояти, некоронованный преемник шепчет ему прямо в лицо: — У древних грехов длинные тени. Это тебе за все те человеческие жизни, которые ты успел погубить, отец. «Стреляй» Свет гаснет, когда его взгляд падает на одного из прицелившихся гвардейцев. Вытянуть нож из святой плоти он так и не успел. «Жить для К.Т. Причина № 7: люди, которые ушли из твоей жизни. Я знаю, что ты потерял больше, чем приобрёл. Но ни в коем разе не забывай о тех, кто тебя покинул или тех, кого сама жизнь отвернула от тебя. Сколько бы боли они тебе не причинили и как бы сердце не сжималось при их проявленных очертаниях в памяти — это к будущему, знак того, что ты двигаешься дальше. Умей прощать и отпускать тех, кто уходит, а тех, кого забывать не хочется — держи в своих воспоминаниях, только чтобы не допустить их ошибок. Однажды ты сможешь стать лучше каждого из покинувших тебя». Тэхён чувствует, как его кто-то несёт на спине. В нос бьёт сырость, а холодный сквозняк окутывает плечи, заставляя поёжиться и прижаться щекой к тёплому телу. Он не чувствовал тревоги и ни капли интереса к тому, куда его несут и что с ним будет дальше, лишь странное покалывание в груди никак не прекращается, возвращая из бессознательности. Перед глазами всё ещё плыли образы и слышались крики людей, что обратились в безмолвное море, а голос доктора всё ещё эхом блуждал по закоулкам разума. Кожа между пальцев неприятно липнет, благо вокруг достаточно темно для того, чтобы Тэхён не увидел свои руки, что полностью были измазаны в крови. Но это было меньшим из всего, ведь он смог доказать, превозмог себя и избавился от ужасного проклятия, чьими оковами было человеческое тело его отца, и теперь сможет спать спокойно. Пусть это сумрачное помещение и непроглядная тьма станет его последним домом. Тэхён обязательно разыщет покой на том свете — главное добраться к его вратам сквозь эти каменные стены как можно скорее. Тэхён всех, кого знал, отпустил сегодня навсегда. Но правду, что кричало сердце он разумом зачем-то усердно заглушал. Ведь разве «я убью за тебя» — не высшая степень любви? Каждый шаг гвардейца по каменным ступеням отражался от стен. С таким звуком звёзды разбиваются о землю. Это звук раздавленных сердец под подошвой, когда любимых насильно забирают в пугающую неизвестность. Звук отбивающихся секунд до скорой встречи.***
Когда Тэхёна забрали из зала, у Чонгука из-под ног исчезла земля. Забрали посланный небесами, громом среди ясного неба, его перст судьбы, что только вернулся к нему, но вновь растворился призраком в тёмном коридоре. Он впервые испытал такое подобие эмоциональных качелей, когда глубокая обида и непонимание внутри его сменились на отрицание и панический страх за этого человека. Это было его задание для таких потерянных, отрешённых душ, как у Чонгука. Подобные деяния для таких же черноглазых, как и их душа, палачей. Как он смог допустить его солнечного Тэхёна в этот потерянный мир? Это же был смысл всей его жизни, но капитан оказался слишком слаб и нерешителен для такой ноши. Тэхён смог сделать то, на что капитану требовались годы и часы планировок, которые оказались бесполезны, как и он сам. Кто-то свыше изменил ход событий и нашёл для этой роли достойного. Свет куда-то исчез, поместив весь зал в сумрак. В помещении погасла половина свечей, перестала играть чарующая мелодия старинного инструмента, а пение хора больше не было слышно. В воздухе ещё витал аромат чего-то приторного и лишь звуки грубых закрывающихся молний на чёрных чехлах, куда помещали бездыханные тела, разрезали тишину. На лицах всех горе и беспокойство за священного Главу, которого только что смертельно ранили, но Чонгук этого изобразить не может. Он впервые не понимает, как взять ситуацию под контроль. Он рвётся на части в попытках определить направление: проследовать, чтобы стать тем, кто вытянет кинжал и спасёт всех, или вмешаться и попробовать спасти одного, кто больше собственной жизни важен? Все выжившие наконец сбросили маски. Капитан семнадцатого района взял на себя командование и молниеносно оседлал ситуацию, раздав каждому приказ. Год назад он был телохранителем Намджуна, но когда лишился правого глаза в одном из сражений, то потерял разом с ним себя и своё предназначение, в котором был уверен с юных лет. После ранения он думал, что стал непригоден и его жизнь на этом закончена. Вскоре, за заслуги перед Орденом и видя, как тот угасает, его всё же избрали капитаном одного из самых спокойных и центральных районов города — Семнадцатом. Вручили разом и чёрную повязку на глаз с золотистым гербом Ордена солнечного храма, что был изображён в середине. Но настоящий подарок за верность и службу от Его Святейшества читался между строк: его оставили в живых. Часть гвардейцев погружала тела в чёрный фургон на заднем дворе, заметая следы содеянного, а часть самых опытных, чьи сердце и мозг насквозь прожгла вера коммуны, немедленно сопроводили раненого и всё ещё живого пастора в госпиталь. Воспользовавшись суматохой, Чонгук в это время пытался спуститься за Тэхёном в подвал, умолял допустить вести караул, но перед ним захлопнули деревянную дверь и приставили пистолет ко лбу. Попросили вернуться в зал, ведь караул не позволено вести гвардейцу с таким высоким статусом, как у него. Капитан на подобную наглость уже было потянулся к поясу за оружием, но вовремя остановился, понимая, что он ведь один. За спиной уже давно нет лисьих глаз, чтобы прикрыть. — Что делать с собравшейся толпой у храма?! Если я выйду к ним и просто попрошу разойтись, то они меня раздавят живьём и проберутся в храм! Люди не разбредутся просто так, капитан! – рыжеволосый раздражённо подскакивает к главнокомандующему, советуясь. — Дайте им то, чего они так просят. Назовите имя. А тот факт, что они его никогда не увидят собственными глазами — не наше дело. Они будут ждать с ним встречи годами, высматривать в толпе, но со временем для них этот парень станет божеством, таинственным фантомом из легенд, которого, как окажется, способны увидеть лишь избранные Богом. Станет человеком, которого видела лишь элита, что присутствовал на церемонии. Так положите уже этой сказке начало. — Давайте отдадим его на растерзание толпе! Я это имя только после второго пришествия произнесу! — Замахнуться ножом на собственного отца!? На Его Святейшество! К чёрту его на растерзание! — В этих стенах чувствовался дух самого дьявола! Правдивые слухи ходили о его богохульстве! Ему в подвале самое место! Гвардейцы переговаривались меж собой, спорили кто выйдет к народу, но главнокомандующий всё прожигал взглядом одного, кто молчаливо стоял в стороне. Кто явно был не здесь и пребывал в омуте своих мыслей. Он уже определил кандидата, который выйдет к народу, нужно было лишь поймать его взгляд. — Действуй, Талисман. Назови им его имя. Слова прерывают конфликт гвардейцев и обращают их взгляды на капитана Рабочего района. Своим потухшим и усталым взглядом капитан Семнадцатого района словно говорил взглядом Чонгуку: «Скажи им имя твоего человека, которого ты так оберегал. Который, возможно, и освободит твою пропащую душу, но за содеянное вовеки не покинет этот церковный подвал, потому что за любимых в этом городе погибают. Позволь же людям запомнить имя своего освободителя». Он отслеживал коллет Чонгука в ту ночь и был прекрасно осведомлён в чей квартире и с кем он пробыл до глубокой ночи. Собственными глазами видел, как он застрелил пару диссидентов, что пытались пробраться по пожарной лестнице в квартиру к семье Главы, тем самым выполнив чужую работу. По приказу пастора, потеряв должность его телохранителя, главнокомандующий становится чёрной тенью, что обязана каждую ночь хранить безопасность его семьи до своего последнего вздоха, но Чонгук его опередил. Видел он его вместе с сыном Главы и в воскресный вечер на площади, а после, через несколько дней, и в саду после конференции. Должен был сделать донос ещё в тот вечер, когда Чонгук вывел его к площади. Должен был оповестить о подозрительном поведении коллеги, но так и не решился на это. Думал, что останется верным Его Святейшеству и Ордену до конца своих дней, но ошибался. Хотел, чтобы в этом мире ожидания чуда и безостановочных молитв существовало что-то светлое, но как же он ошибался, надеясь, что этому чуду удастся выжить. Чонгук отталкивается спиной от холодной колонны, что была единственным, что поддерживало его на ногах, и проделывает пару шагов в центр зала. Он делает короткий поклон и ровным шагом пересекает церковный зал к главному выходу, не сказав ни слова. Его челюсти с силой сомкнуты, шаг уверенный, а на лице лишь решительность и холод. Но Чонгук понимает, что это лишь до тех пор, пока он в этих стенах. Двери распахиваются и всё тело Чонгука пронизывает сырой воздух. Ветер треплет его волосы и мантию на спине, хотя холода Чонгук уже не ощущает. Кажется, этот мир забрал у него всё (даже чувство холода), поэтому он поднимает взгляд в затянутое серыми тучами небо и молвит о последнем, что держит его глаза открытыми: «Свяжи дыхание Тэхёна с моим тонкой нитью, чтобы, когда его грудь вздымется в последний раз, моя опустилась вслед за ней и впредь больше не поднималась, застыв навечно». Приветственные крики и овации людей мгновенно сотрясли пространство вокруг. Чонгук окидывает толпу взглядом и замечает их яркие улыбки, счастливый смех и на чьих-то руках даже маленьких детей. Люди обнимаются, с надеждой смотрят снизу-вверх на капитана Матео, своего Талисмана, на лице которого застыла пелена слёз и страха. Перед ним живые сердца, что ожидаю его двух слов, словно собственного спасения. Но один лишь он знал о произошедшем за этими дверьми. Один он догадывался, что все эти сердца проживают свою последнюю неделю перед великим ужасом. Никто из всех на него смотрящих не увидит свободы. Когда рукоплескания стихают, и вся площадь затаила дыхание, челюсть Чонгука начинает неконтролируемо дрожать толи от холода, то ли от не унимающегося волнения. Вся уверенность капитана и контроль над эмоциями летел к чёрту, как и мир вокруг. Солнце в момент застилает огромная дождевая туча, постелив сумрак на землю и дома. В один момент на площади замирает такая тишина, что слышно, как маленькие капельки дождя падают на каменную кладку. Чонгук смотрит вперёд, на тот самый фонарь, возле которого оставил Тэхёна в их первую встречу, и размыкает пересохшие губы: «Почему моё сердце не остановилось там, рядом с тобой, на площади. Отчего я ушёл и твои янтарные глаза — не последнее, что я увидел в тот день». — Ким Тэхён. Толпа взрывается овациями и вскидывает головные уборы вверх. И лишь в мире Чонгука небеса падают на землю, придавливая его к земле. Все танцуют, наполняя площадь звуками гитарных струн и ароматами горячих напитков. Люди целуют своих любимых и плачут от счастья. У всех у них праздник, и никто уже не думал о печальных слухах и не обращал внимание на капитана Рабочего района, что до сих пор стоял неподвижно. Его тело ведь всегда реагировало на присутствие Тэхёна: на его силуэт, мимолётный взгляд или вздох рядом, но он того не понимал. Чонгук осознал, что с самой первой встречи Тэхён — его потерянная светлая половина, та самая тяга к спасению и свободе, что почти им забылась. Он — его дар и проклятье в одном флаконе, который и является его смыслом. Чонгуку двадцать шесть, и он познал то, чего так боялся — безумную, поглотившую его с головой любовь, которую он потерял среди тёмных коридоров, холодных улиц и церковных подвалов. Тэхёна рядом с ним нет, но он везде: в чужих словах, в течении под кожей. В его снах каждой ночью и в мыслях ежесекундно. Даже находясь в полусне — молочном забытье под действием лекарств или веществ — он всё равно его видит рядом. Он ему мерещится в прохожих и за миг, когда мир вокруг исчезнет и тело откажется слушаться, он уверен, что имя его художника будет последним, что сотрясёт воздух из его уст. Но однажды солнце взойдёт. Однажды он тоже поцелует своего любимого так же крепко и взглянет в чистое небо. Он обязательно вернётся к океану и покажет Тэхёну свой дом, где вырос, покажет совсем другую вселенную и научит жить свободно. Чонгуку не помешает ни Бог, ни каменные стены церковного подвала, ведь Тэхён — его пророчество, что никогда не развеется. — Я тебя никому и ни за что, – тёмный принц резко разворачивается и заходит в храм вновь. Он молиться не собирается.***
Хосок вырос в семье генерала. Главу семейства забрали одним из первых, как только начались первые волнения на границе, а матушку через неделю — медсестёр не хватало, брали всех девушек и женщин, не смотря на наличие медицинского образования. Хоть Хосок и остался один на хозяйстве, но он не чувствовал себя одиноким: занимал себя работой с утра до вечера, поддерживал дом в чистоте, чтобы, когда родители вернуться домой целыми, всё вокруг было так же, как при их отъезде. Даже пытался прорастить финики на подоконнике, но всё меньше и меньше времени стал уделять молитвам. Говорить ему ни с кем не хотелось, даже с Богом. Туманность разума и приподнятое настроение сразу куда-то исчезло после того, как он пропустил сразу три мессы подряд. Для него это было неожиданностью, ведь никакого небесного гнева на него за это не последовало. Хосок тогда впервые за много лет разглядел какое грязное небо в городе, где он вырос, и какие мрачные и выцветшие стены в его комнате. Хосоку было не до церковного пения и сладких кексов из церкви, потому что его единственный друг исчез. Он помнил тот момент до малейших деталей, ведь вспоминал его каждый день: как надел дождевик и вышел к поникшему другу, как оставил Тэхёна одного в магазине, хотя очень хотел в тот день пойти домой вместе. Помнил, как уже через полчаса, после того как пришёл домой, начались первые протесты в Рабочем районе. Там, где он оставил своего друга одного. Физически Хосок потерял Тэхёна именно в тот вечер. Он знал в каком районе он живёт, но не знал ни номера квартиры, ни номера дома, ведь за всё это время так и не побывал в гостях. Но он не отчаялся и начал расклеивать листовки с его изображением вначале по его родному району, а потом и по всему городу. Расклеивал его изображение с фотографии, которую они сделали на память в первый день работы Хосока. На ней они стояли на улице, на фоне входных дверей, где счастливый Хосок одной рукой обнимал друга, а вторую протягивал вверх, улыбаясь во все тридцать два, а рядом стоял такой светлый и тихий Тэхён, но тоже искренне улыбающийся. Это была единственная их общая фотография и по совместительству — единственное изображение Тэхёна, которое было у Хосока. Единственное доказательство того, что он его не придумал. Гвардейские, на все старания взволнованного друга, лишь пожимали плечами и спустя три для со дня пропажи сказали ему, что Тэхён ведь и есть тот самый избранный преемник святейшего Главы. Посоветовали ему посмотреть выпуск новостей за воскресение и поскорее выпроводили обескураженного парнишку на улицу. Хосок этим словам конечно же не поверил, чуть не засмеялся прямо бородатому гвардейцу в лицо, который тащил его из помещения, но пересмотреть выпуск всё же решился. Это могла быть хоть какая-то зацепка, но Хосок в её правдивости очень сомневался. Это был поздний вечер того же дня. На экране мелькали сначала пейзажи родного города с комментариями репортёра, которые парень рассматривал настолько пристально, хрустя пальцами рук, словно этих мест никогда не видел. Всматривался, боялся пропустить малейшую деталь. Когда на экране наконец показали крупным планом его пропавшего друга, тот сначала не поверил своим глазам. Тэхён был весь в церковном облачении и со сверкающим крестом на шее. Шёл по главному храму в окружении служек и церковных служителей, словно был рождён для этого. Словно никогда не говорил ему, что никогда больше не пойдёт в церковь и разочаровался в вере. Как будто не рассказывал ему о том, как ненавидит Всевышнего за то, что тот отобрал его отца. Хосок в тот момент помрачнел, даже на несколько секунд перестал дышать, почувствовав как все его внутренности скручиваются. Чуть не разбил экран телевизора, ударив со всей силы, выключая. Раньше он думал, что предательство со стороны Тэхёна — что-то выдуманное, невозможное. Но в тот вечер парень подумал, что все слова, мысли Тэхёна и их дружба — ложь. Хосок тогда решил, что, похоже, настоящего Тэхёна он никогда и не знал. Парень схватил куртку и выбежал наспех на улицу. Ему просто необходим был свежий воздух, поэтому так он и прошатался по городу до полуночи, срывая со столбов фотографии знакомого лица, комкая и выбрасывая их в урну. Так прошло ещё несколько дней, гнев поутих, но ощущение тревожности и раздражающего внутри чувства переживания Хосоку не отпустили. Тэхён не появился в магазинчике ни через день, ни через неделю, как и хоть какие-нибудь новости об избранном преемнике. В городе не проходило никаких мероприятий и праздников, как и упоминаний по телевизору, поэтому Хосок начал сомневаться в словах гвардейских и перестал доверять всем принципе. Даже собственной памяти, в которой был запечатлён Тэхён в бежевом сюртуке и со сверкающей цепочкой на волосах. От него точно что-то скрывают или, может, он просто сходит с ума? «Почему Священный Глава не выступил перед своим народом и до сих пор не оповестил о своём преемнике простой народ? Куда же они все исчезли?» В магазинчике работать было опасно и запрещено, как и всем остальным трудящимся в Рабочем районе, но Хосок — чтобы проветриться и развеять мысли — каждый день пробирался туда поработать и проверить целостность витрины. Признаков того, что в помещение входил ещё кто-то, кроме Хосока, по-прежнему не было. Гвардейский отдел встретил «постоянного гостя» спустя неделю снова. Хосок тогда сразу обратил внимание на уставшие и недовольные лица, которые своим видом показывали, что его здесь видеть не рады. В момент, когда он перешагнул порог и преодолел табун мурашек по его коже, внутри что-то щёлкнуло, а на глазах появились слёзы. Все люди казались такими чужими и несчастными, а гвардейские, что смотрели на него с наигранным непониманием — отвратительными. Благочестивый свет уже давно куда-то исчез из этого города и царствует здесь лишь дух смерти и человеческого горя. Хосок видел здесь свет разлуки с родными и дорогими людьми, которые, кажется, к нему могут уже не вернуться. Хосок начал готовить себя к худшему. Он этот день запомнит навсегда. Сначала тот, когда Тэхён впервые встретил его, а потом в его памяти будет сегодняшний. Ведь Хосоку только что сказали, что такого жителя в Бэйсин-Сити не существует. Ким Тэхёна нет в реестрах и никогда не существовало. Поначалу он замирает, пропускает через себя эту информацию и отрицательно машет головой, не сводя промокших ресниц с гвардейца перед собой. Отпустив фазу недоумения, Хосок начал расспрашивать об избранном преемнике и всех тех записях, на которых он запечатлён, но слышал в ответ лишь тишину. По их словах он искал фантом, но эти лжецы даже не подозревали, что в кармане Хосока уже несколько недель храниться потёртая и уже скомканая фотокарточка. Там чёткими линиями высечен художник с пшеничными волосами, которого они убрали из реестров, а теперь за что-то пытаются стереть из памяти людей, что его когда-то знали. У Хосока от их фальши обострились все чувства, и он готов был перевернуть всё здесь вверх дном, если бы был уверен, что после этого проживёт хотя бы секунду. Его дорогой Бог, что наблюдал за этим безумием, так же не торопился восстанавливать справедливость и, наверное, решил остаться в стороне. Решил, как и всегда, не вмешиваться. Среди этих серых улиц, между дымом и холодом, и начала развеиваться слепая любовь Хосока к Всевышнему. Когда парня вышвырнули за порог, как бездомного пса из лавки, он вдруг решает, что ему пора начинать жить без молитв и надеяться лишь на себя. Сдаваться после всего произошедшего он не собирался, как и отпускать мерцающую надежду найти Тэхёна, найти его дорогого друга, что попал в какую-то страшную беду. Хотел услышать его слова, объяснения произошедшего там в храме, а уже после делать какие-либо выводы, надеясь собрать окончательный пазл. Хосок за этой целью решительно пойдёт до конца.***
На часах было полчетвёртого, когда Хосок отправился на проверку в магазинчик. Тётя Лидия (его постоянная покупательница) на днях потеряла мужа и заказа в любимой цветочной лавке сиреневых гортензий, которые они с мужем очень любили. Хосок её никогда не подводил и продавал только самые свежие и красивые цветы. Сегодня он её обрадует снова и доставит их обязательно вовремя. Чтобы посидеть вдвоём и просто помолчать за чашкой чая. Спросить, как прошёл день и как до сих пор каждый из них умудряется справляться, за улыбкой скрывая накатывающиеся слёзы. Каждый будет вспоминать о своём человеке, проигрывать с ним самые тёплые моменты, что со временем будут делать тебе только больнее. Он быстро надевает жилетку без рукавов на футболку, прыгает в кеды и решает, что в магазин заходить сегодня не будет, а значит сегодня без рюкзака. Обычно в такое время он на вечерней молитве, читал небесам молитвы, чтобы те поскорее помогли вернуться его семье домой, но сейчас уже позабыл, когда садился на коврик в саду в последний раз. Это занятие ему теперь кажется непривычным и...бесполезным? Закрыв калитку, Хосок выходит на дорожку, что прямой линией приведёт его к Рабочему району. За последние пару дней у него странное чувство паранойи, он оборачивается на каждый шорох позади, думая, что за ним кто-то следит и постепенно прибавляет шаг. Чувство такое, словно хищник следит за своей жертвой и спешит устранить того, кто слишком много знает и интересуется запретной темой или человеком. Хосок почти подбегает к входным дверям, быстро открывает ключами замок и заскакивает внутрь, словно все ночные чудовища гнались за ним, но в последний момент дверь захлопывается, прогоняя их звуком колокольчика. Внутри так же уютно, пахнет кофе и цветами. За всё время протестов он лишь один раз поменял оконную раму, которую всё-таки умудрились разбить. Хосок здесь каждые выходные устраивает уборку, чистит кофемашину и протирает пыль на барной стойке Тэхёна, чтобы было также тепло и чисто, как и в то время, когда он был здесь. Чтобы к его моменту возвращения домой, они вдвоём смогли сделать себе по чашке какао и обсудить всё, что произошло и ещё успеет произойти несомненно. Чтобы всё это сумасшествие закончилось, и он смог узнать настоящую правду. С этими обнадёживающими мыслями ему и жить легче, и верить, что всё поправимо, поэтому он с тёплой улыбкой откидывает рабочее место Тэхёна и идёт в свою мини-теплицу, что обустроил в своём помещении. За поливом и прополкой растений даже не заметил, как пролетело время и в помещение кто-то зашёл. Зашёл так незаметно, что даже колокольчика не было слышно и этот «кто-то» беззвучной тенью остановился у входного проёма, за спиной Хосока. — Так ты и вправду работаешь здесь. Судьба удивляет меня снова и снова. Хосок от неожиданности падает на пол и отползает вглубь к цветам, словно они могли его защитить от названного гостя. А ведь он даже не догадывался, что гвардейский здесь уже не в первый раз. — Кто вы? Диссидент? – Хосок окидывает взглядом гостя, что был в форме гвардейского, но поведением от них слишком уж отличался. Гвардия не подкрадываются без стука и не разговаривают на языке "свободных". — Не бойся, камеры уже не работают. Никто не придёт. Мы можем спокойно поговорить, вот только свет нужно выключить. Нам лишние зрители ни к чему, да и уличного освещения будет достаточно, чтобы видеть друг друга. Свет тут же гаснет, оставляя их в сумрачной комнате, в плену теней цветов и оконных рам. Сердце Хосока пропускает удар, когда фигура в чёрном присаживается на корточки напротив него. Кажется, вот он — его последний день. — Чего тебе нужно? Я на мели, а магазины на этой улице не работают уже как пару недель из-за протестов! В глазах его мерцали огоньки гнева. Капитану эта ненависть хорошо знакома — она ему была родная. — Мне не нужны твои деньги. Просто выслушай меня, ладно? Я тебе не враг и не причиню тебе зла, обещаю. Хосок немного расслабляет плечи и всматривается в сумрачное лицо. Его полуулыбка кажется знакомой, а глаза на самом деле выглядят добрыми, хоть и вид у них ужасно-уставший. — Мы с тобой родились Пусане, в семье баптистской семьи Чон, но я появился на пять лет раньше тебя. Вчера у тебя был настоящий день рождения и тебе уже исполнилось восемьнадцать. Прости, что опоздал и пришёл только сегодня. Главное — ты выжил и стал взрослым, как я и мечтал. Хосок постепенно начинает вспоминать эту тёмную макушку, что была выше него и всегда играла у окна, наблюдая за облаками. Вспоминает, как каждый день ждал возвращения его из школы и звал гулять на улицу с мячом. Помнит центральную площадь у церкви и момент, когда его от своей семьи куда-то забрали. Спустя несколько лет он против своей воли дождался дня, когда узнал правду о произошедшем и проклял тот судный день и своего старшего брата. — Прости, что не смог разыскать тебя раньше, ведь найти место проживания семьи генерала было ещё той задачей. Я искал тебя постоянно. Я твой старший брат. Нас разделили, когда мне было двенадцать. Тебя сразу же перевезли сюда, а меня увезли на другой конец страны. Очень редко, когда новая семья сохраняет настоящее имя приёмного ребёнка, да ещё и баптиста. Наверное, твои приёмные родители были хорошими людьми. — То есть «были»? Ты о них что-то знаешь? Ты знаешь где они сейчас? – с надеждой в голосе окликает младший, а Чонгуку говорить даже больно. — Тело генерала Хвана сейчас на пути в Бэйсин. Он в эти выходные погиб во время нападения на их перевалочный лагерь. Госпожа Хван Ли погибла под завалами здания из-за бомбардировки больницы ещё две недели назад, – Чонгук зачёсывает волосы назад, вздрагивая плечами, словно смахивая с них тяжёлый груз. — Война медленно подползает с севера в глубь страны, Хосок. — Бог не мог забрать их у меня. Я ведь...никогда его не подводил, – Хосок сначала замирает посреди комнаты, но следом сразу же отказывается верить услышанному мотая головой. — Ты один из тех гвардейцев, что вышвырнули меня из отдела?! Нашёл всё-таки моё место работы и пришёл поиздеваться?! Какая война?! О чём ты?! Чонгук не отвечает. Видеть слёзы на родных глазах тяжело, но ещё тяжелее быть их причиной и оповещать их о страшном. Мучительно выдёргивать любимых из сказки, выдуманного мира без слёз и суровых реалий, заложниками которого они были множество лет. Страшно им говорить, что Всевышнего не существует и никто их не спасёт от пули, кроме их же самих. Страшно. Поэтому, как бы сильно Чонгук не хотел сберечь младшего, судьба их семьи жестока и распорядилась по-своему. Его дорогой брат потерял родителей дважды. — Посмотри на моё предплечье, – окликает, задирая свой рукав футболки. — Такое же есть и на твоём, ведь так? Эта волна — знак нашей семьи, потому что дом, в котором мы жили, был на краю утёса, помнишь? – всматривается в покрасневшие глаза брата, всеми силами пытаясь достучаться к нему. — Пожалуйста, Хо, вспомни меня. Это ведь я, Гук, разве ты не помнишь? Секунда. Две. На коже, что усыпана родинками-звёздами, Хосок видит рисунок, что был для него целым неизведанным миром. Такая же фигура была выбита и у него на коже, но её история была до этого дня Хосоку неизвестна, потому что генерал Хван до последнего ему ни о чём не рассказывал. Теперь уже и не поведает никогда. В уже тусклой краске под кожей была целая история — история боли и тяжёлого сражения за то, чтобы просто жить. Хосок не из образцовой семьи генерала. Он родился в семье Чон, что всю свою историю боролась за выживание и свои убеждения. В крови обоих текла ненависть к Богу и всем пасторам Ордена солнечного храма, которые забрали всех, кто им был дорог. Которые пытались раздавить их, но они оказались любимы не Богом, а жизнью. — Чонгук…? На предплечье, под давно зажившим шрамом, виднеется клеймо на латинском «peccator»*, а под ним вытатуировано синий знак волны — родовой знак семьи Чон. — Почему ты здесь? Что тебе нужно? – из под мокрых ресниц он бросает на него молнии глазами. Хосок его до сих пор ненавидит, но эта ненависть делает ему больно. Они всё ещё друг другу родные, Хосок всё ещё за братом очень скучал, но показать этого не мог. — Этого города скоро не станет. Поэтому завтра ты уезжаешь в безопасное место, которое является тайным лагерем для беглецов у безопасной стороны границы, – даже не дослушав, младший отстраняется. — Оставаться тебе здесь больше нельзя. — Нет, я не уеду. — Я, как старший ребёнок, не смог сберечь нашу семью и наших родителей. Эту тяжёлую вину за свой поступок я буду нести до конца своих дней. Но я также готов к искуплению, я готов отдать свою жизнь, только скажи мне, что я должен для этого сделать? Как ты сможешь простить меня? Хосок закрывает лицо руками и тяжело вздыхает. Внутри бурлили эмоции, хотелось разорвать его в клочья и крепко обнять, как в далёком детстве, которое уже никогда не вернуть. Хосоку хотелось вернуться назад до боли в висках и сделать всё, чтобы тот день и разлука с родителями никогда не наставала. Чтобы больше не чувствовать эту разъедающую ненависть при взгляде на Чонгука. — Я ищу Тэхёна. Это мой друг, я не могу его просто так оставить здесь, – гвардеец опускает голову вниз, чувствуя, как уголки губ предательски дрожат от услышанного имени. — Думаю что гвардейские замешаны в его пропаже, поэтому ты поможешь мне его отыскать, Чонгук. — Нет. Нельзя. — Только не говори, что ты причастен к его исчезновению, – сжимая челюсти, Хосок чувствовал как те светлые воспоминания о брате меркли. — Не говори мне, как они, что такого человека никогда не существовало... — Я знаю о ком ты говоришь. Его удерживает отряд Семнадцатого района, поэтому мне потребуется немного больше времени, чтобы его освободить. Тебя же нужно срочно увозить отсюда, но я даю слово, что вы с Тэхёном обязательно встретитесь. Слышишь меня? Я всё для этого сделаю. Хосок смотрит на брата неморгающим взглядом. Он немного успокаивается, когда понимает, что слова тех гвардейских оказались ложью. Он помнит первый рабочий день с Тэхёном, как бегали под дождём домой, когда были те редкие тёплые дни. Помнит, что все те улыбки и слова были реальными и в ответ улыбается воспоминаниям, доверяя Чонгуку. Старший же изо всех сил держится, чтобы не дать волю эмоциям. Он действительно устал из-за последних не самых лучших новостей из госпиталя и возможного переезда на фронт. Из-за смерти доктора, что был единственным, кто мог помочь ему и имел возможность подобраться к пастору стало ещё тяжелее. Но ради брата Чонгук готов быть настоящей скалой, что выдержит всё и убережёт от беды. Он должен успеть сделать всё, что задумал. Должен увезти Хо подальше, чтобы исключить эту болезненную точку в его сердце, найдя которую, враг может нанести смертельный удар. Чутьё капитана подсказывает, что настоящая битва ещё впереди, а внутренний зверь, когда он об этом задумывается, бегает по углам, взъерошив шерсть. Хосок помнил о тех слухах, которые ходили по районам и были о том, что в городе появился гвардеец, который помогал людям уезжать из Бэйсина. В одно время он даже ненавидел его всем сердцем и мечтал увидеть казнь этого неправедного преступника на площади, чтобы другим было неповадно идти против веры и Всевышнего. — Я верю тебе. Если ты говорил правду до этого, то должен сдержать своёслово, – младший секунду медлит, но всё же продолжает, — смогу ли я взять ещё одного человека с собой? Будет ли ещё одно место? Чонгук не нарушает повисшую тишину — задумывается, расценивая риски, а только после отвечает: — Хорошо, но в человеке ты должен быть уверен. Только одно место. — Безусловно. Это многое для меня значит. Братья обнимаются впервые за пятнадцать лет и садятся вместе на пол, обговаривая всё вопросы, ответы на которые суждено будет узнать сегодня спустя столько лет. Но Хосок всё ещё держится отстранённо, всё не может насмотреться на него, словно Чонгук — что-то нереальное, нарисованное его воображением очень правдоподобно. Смотрит на предплечья, сравнивая рисунки и всё не может поверить своим глазам, всё ещё до конца не принимая его. И не веря до конца, что сможет его за содеянное когда–либо простить. Теперь впереди их ждала холодная и долгая дорога через леса и поля. Дорога к долгожданной свободе, дыхание которой уже чувствовалось на затылке.***
Сознание берёт верх, кончики пальцев еле заметно дёргаются, заставляя очнуться и отпустить манящую темноту. Узник снова ощущает тяжесть собственного тела и пытается поймать равновесие, ощущая, как стук сердца громко отбивается в ушах. Вокруг сырость, пустота и даже ниточки света из окна нигде не видать. Лишь спустя время к нему явился страх неизвестного, что ползал по углам, оглядываясь на странного гостя в своих каменных владениях. Волос незнакомца становится белее с каждым днём и пугал этим даже саму неизвестность. «Всё ли получилось, как я задумывал? Пастор правда перестал дышать или мне это показалось?» – море, в котором тонул Тэхён, состояло не из воды или тьмы. Это всё были его догадки. Тэхён не знал сколько прошло времени с момента церемонии и даже не догадывался, как долго находился здесь. В какой-то момент ему начало казаться, что он здесь не один и слышались посторонние звуки, поэтому Тэхён ошивался у левого края камеры и всё кого-то отчаянно ждал. Тот угол был самым освещённым, ведь был близок к тусклому пламени факела, что висел на одной из стен длинного коридора. Звуки приближающихся шагов не прекращались, слышались обрывки фраз, словно вот-вот кто-то выйдет из-за тёмного угла, подойдёт к нему и попросит поскорее просыпаться. Фигура попросит не задерживаться, скажет, чтобы Тэхён поскорее уходил, ведь утро понедельника самое тяжёлое — Хосок в магазинчике снова будет ворчать из-за его опоздания. Но к нему никто не приходил. Их по-прежнему было пятеро: Тэхён и четыре стены. Отчего-то разум хотел, чтобы этим человеком оказался доктор Джин. После нахождения нескольких дней в полной темноте, его сознание стёрло момент из памяти, когда доктор безмолвно упал на пол. Он не помнил его безжизненные глаза и свой крик — его рассудок всё это запер под ключ и закопал в самом тёмном углу, ведь увиденное было самым ужасным для него кошмаром. Тэхён был уверен, что Джин выбрался из зала и всё ещё жив. Он непременно вытащит его отсюда. Нужно лишь подождать, нужно лишь пережить этот день… Одна из написанных Джином заметок «причина №5» была прочитана ещё в больнице, но Тэхён так и не успел дать на неё ответ. Он бы хотел сказать, что никогда не винил доктора ни в чём и он навсегда останется его лучшим другом, старшим братом, ведь подарил ему самое важное — поддержку и защиту, которая была ему так необходима после попадания в этот город. Все последующие годы Джин был его спасательным кругом, соломинкой, которая позволяла ему дышать под водой. Он хотел бы извиниться за своё поведение и постоянное отталкивание от себя людей, что искренне хотели ему помочь, но уже было поздно. Кроме тьмы никто с ним диалог здесь не заведёт. Вспоминая детство, Тэхён всё больше понимал, что отца у него никто не забирал. Намджун выбрал веру ещё задолго до того, как родился Тэхён. Ещё задолго до того, как ему впервые сказали «люблю». Ему помогли сделать выбор, когда тот был ещё мальчиком. Родители привели его в одну из городских церквей, которая кормила бесплатно своих учеников и их родных. В то время священнослужители различных объединений заманивали всеми возможными способами к себе новых прихожан, а некоторые даже раздавали одежду, но бесплатная еда для их семьи наиболее была необходимой. Будучи ещё ребёнком, Намджуну там не нравилось. Ему было сложно сидеть на месте и постоянно читать пыльные страницы в слух, но он старался и не жаловался только по одной причине — воскресение. В этот день церковь оживала: туда приглашали много людей, чтобы гости насладились священной атмосферой и голосами церковного хора, мысленно читая молитву за все свои грехи. Поэтому Намджун постоянно ждал воскресенье, а ещё стук ложек с глиняными тарелками после утренней учёбы. Обед в церкви был единственным приёмом пищи за весь день в его семье. В день, когда Намджуну исполнилось четырнадцать, морщинистая рука опустилась на его плечо и его признали лучшим учеником. Он запомнит то чувство гордости и власти и познает его вновь, когда его возвысят до преемника церковного Главы. Завистливые глаза других катехуменов* зарубцуются в памяти Намджуна и он наконец поймёт своё предназначение. Вскоре он пожелает стать единственным и лучшим, подняться к самому Богу и, если для этого потребуется разогнать облака, то он готов будет это сделать. Именно в тот день Бог для Намджуна стал его смыслом, ведь ничего другого он и не видел. Родители исчезли после его двухлетней учёбы при церкви. Просто бросили, как ему внушили воспитатели, понадеявшись, что церковь сможет воспитать в нём всё человеческое. Поэтому, даже если бы Намджун с Джином не пересеклись тем злополучным днём в университете и никогда бы не узнали друг друга, исход был бы тот же. С одурманенными мыслями от судьбоносного своего пути Намджун бы не отказался и направления не изменил, даже оставшись в одиночку на этой дороге. Ведь вера в их мире изначально была создана для того, чтобы ей упивались и возвращались к ней снова и снова. Но солнечный мальчик в этой тёмной и холодной клетке истории сей не знал — всё дожидался спасения, а оно никак не приходило. Лишь дразнило эхом шагов. На пятый день Тэхёну захотелось увидеть солнце. Ему ещё никогда так сильно не хотелось упасть на траву или увидеть небо через мутное стекло или потёртые шторы, но вскоре после звуковых галлюцинаций пришли визуальные. Началось настоящее расстройство восприятия, которое Тэхён не ожидал так скоро. В его еду точно что-то подмешивали, ведь уже несколько часов Тэхён не чувствовал ног и земли под собой, как будто парил, хотя уже продолжительное время лежал на спине. Собственное сознание начало играть с ним, и тревожные мысли о том, что он сходит с ума, начали постепенно одолевать. Вместо тёмного угла, после короткого сна, он мог увидеть незнакомца в кровавом халате или Хосока, что постоянно звал его куда-то, но сегодня он увидел его. Перед Тэхёном, в одной камере с ним, сидел Чонгук, который наверняка был обыкновенной иллюзией, игрой воображения, но выглядел до жути реально. Этот момент длился пару минут и Тэхён отчаянно пытался дотянуться, успеть коснуться его, но тело словно кто-то пригвоздил к земле, а руки и ноги по ощущениям весили несколько тонн. Он мог лишь наблюдать, как капитан гладит его по волосам, шепча что-то неразборчиво, и постепенно исчезает, растворяясь в сумраке коридора и пелене тэхёновых слёз. Как бы он не хотел Чонгука утопить в собственном подсознании, как бы не пытался забыть и вырвать с корнем его образ из памяти, но после того дня гвардеец всё в той же кроваво-чёрной форме являлся ему во снах каждый божий день. Нет, он не привидение и не плоть и кровь — он его настоящее проклятие, что заставляло Тэхёна переживать маленькую смерть при каждом своём появлении. А следом пришло чудовищное осознание. Тэхён всё чаще начал прокручивать в голове отрезок памяти, где он поднимался на амвон и бросил свой взгляд в толпу. Этот был тот момент, когда он впервые не нашёл Чонгука. Так и не поймал его силуэт в толпе, не встретился взглядами, хотя так хотел, ведь уже знал, как это больно — не успеть попрощаться. Даже страшно представить, чтобы случилось, если бы он так и не решился достал «иглу» и воплотить свой продуманный план. Какую бы боль причинил Чонгуку, если бы он стоял среди толпы, а Тэхён не решился бы воплотить то, ради чего и соглашался на статус преемника с самого начала. Иллюзиями он себя больше не питал, высушил слёзы на щеках и взглянул в тёмные глаза реальности. Все первые лица и сам Талисман были обязаны присутствовать в зале. Чонгук не смог связаться с ним до церемонии, не появился после и не забирает его сейчас, хотя Джин убеждал его в другом. Тэхён помнит те врезавшиеся в подкорку слова доктора: «Чонгук жив. Он тебя никому и ни за что. Всё ещё впереди». На языке от этих воспоминаний чувствуется горечь и Тэхён начинает думать, что это и есть привкус настоящей лжи. Джин сказал это, будучи неуверенным в его стойкости в тот день, поэтому и обнадёжил, не желая делать больно? Тэхен подумал, что оно так и есть. Поэтому, когда где-то неподалёку звучит шум цепей и скрежет железа, Тэхён не реагирует. Ему не хотелось даже двигаться, ведь разница между галлюцинациями и реальностью давно уже стёрта. Тэхён давно не спал и больше не прикасался к еде. Просто сидел в углу и тихо качался из стороны в сторону, вспоминая оранжерею и разноцветных бабочек в ней, что витали под куполом. Тэхён уже не помнил, когда приходил туда в последний раз, как и свою последнюю картину, что так и не успел дописать. Тэхён даже не помнил, когда в последний раз открывал глаза, ведь какая разница? Вокруг одна лишь непросветная тьма, поэтому, когда перед глазами, сквозь опущенные веки, Тэхён вдруг видит тусклый ореол света, на секунду внутри него всё замирает и в одночасье останавливается. Сощурив глаза, он их приоткрывает, всматриваясь и пытаясь сфокусировать свой взгляд, но всё плывёт, словно по воздушным волнам. На мгновение Тэхён даже поверил, что за ним пришли, но тяжёлый удар по лицу быстро приводит себя. За ним действительно пришли, но выпускать не собирались. И на верхней ступеньке лестницы его никто не ждёт. Кто-то грубым голосом начал звать его, но очередной оглушающий удар оказался фатальным для его слуха на несколько секунд. Незваный гость продолжал взывать Тэхёна взглянуть ему в глаза, но тот не реагировал. Солнечный мальчик с лицом ангела, который когда-то умел исцелять одной лишь своей обворожительной улыбкой, перестал отзываться на собственное имя. Оно ему больше ни к чему, ведь звать больше некому. — Это конец. Я так хочу домой…, – израненные губы приобретают подобие грустной улыбки. Тонкая рука опускается на пол, но вся пыль и грязь мгновенно прилипает к ладони. Все пальцы рук Тэхёна вмиг вымазываются в чём-то вязком и неприятно склеиваются. Во рту лишь привкус металла, а глаза до боли в висках раздражает тусклый огонёк в углу приоткрытой камеры. Незваный гость даже не рассматривает варианта, что Тэхён может обмануть его и выбежать. В очередной раз отлетев по полу в другую сторону камеры, Тэхён слышит где-то над своим затылком: — Небось шепчешь проклятия, грешник? Ты — само исчадие ада. Отец Намджун в госпитале уже больше недели, но его состояние не стабилизируется и до сих пор оставляет желать лучшего, поэтому я посчитал нужным прийти и оповестить тебя, что, если врачи всё-таки не справятся…и его душа отправится на небеса, то ты будешь следующим. Я тебе этого не прощу, так что моли всем богам, чтобы он встал на ноги! — Я обязательно помолюсь…чтобы и он, и вы все поскорее… отправились к праотцам за всё содеянное. — Ах ты щенок! – удар прилетает по рёбрам. — Каждый, кто осведомлён о случившемся, желает вскрыть тебе глотку, – буквально подлетая, он хватает Тэхёна за шиворот. — Ты жив, только потому что наш главнокомандующий запретил прикасаться к тебе. Небось, когда поправится, пастор пожелает самолично на площади вырвать грешное сердце из груди того чудовища, что породил. Вкушай последние дни своей жизни среди крыс! Мужчина закрывает камеру и быстрым шагом удаляется. Голосовые связки не позволяли разорвать тишину даже тихим рыданиям. Их снова кто-то завязал на узлы. «Значит…всё ещё жив?» Проходит целые сутки, а для Тэхёна словно целая неделя, прежде чем замок железных дверей вновь отворился. В тусклом свете зелёных коллетов на шее и зажжённых в коридоре свечей, Тэхён видит церковных служителей, но не узнаёт их лица. Одна женщина была ему не знакома, а лицо второй Тэхён просто не успел разглядеть. Те, кто обычно приносит ему еду, сегодня почему-то не пришли. Похоже, что сегодня купальный день. Тэхён это понял, когда на его руках защёлкнулись наручники и его вывели из камеры в сторону Холодной комнаты. Это помещение было устелено белой квадратной плиткой от потолка до пола, напоминая операционную, но вместо медицинского оборудования здесь были ограждены несколько душевых кабинок, у входа было четыре умывальника, а самая длинная стена была пустой. Лишь на полу близ неё было встроено несколько металлических сливов. Тэхён дал этой комнате название, когда оказался у этой самой стенки на второй день своего пребывания в неволе. Когда первая ледяная волна накрыла его тело, а шептание молитв эхом пронеслось по стенам, парень мгновенно понял происходящее: таким образом из его тела изгоняли злых духов, а словами помогали им отправиться обратно в ад. Всё длилось несколько минут, но казалось, что ледяная вода обволакивала его тело не минуты, а целую вечность и этой пытке не будет конца. Служители прекратили, только когда Тэхён начал задыхаться и увидели, что он еле стоит на ногах, ощущая боль по всему телу. Они сразу перекрыли скрипящие краны и выдали ему льняную одёжку, отправив обратно в камеру, не сказав ни слова. Такая практика была популярна среди верующих Ордена и Тэхён об этих процедурах слышал не раз, ведь «освобождённые» после чувствовали лёгкость в теле и длительное облегчение. Их больше не навещали дурные мысли и сознание становилось чистым, из-за чего данная практика была регулярной. Сам Тэхён же, кроме жара и дрожи всю следующую ночь, так ничего и не почувствовал. Но сегодня всё было иначе. Раздеться ему позволили самому и даже отпустили в одну из закрытых душевых секций, дав на всё десять минут. Комнату при этом, конечно же, никто покидать не собирался. Ступив босыми ногами на холодный кафель, Тэхён сразу попытался согреться под еле тёплой водой, наблюдая кровавые ручейки, что стекали по его телу в слив. Вскоре из-за посторонних голосов в игру разума вклинилась паранойя и Тэхён начал постоянно оборачиваться, каждую секунду затылком предчувствуя нападения со спины, ведь время он чувствовал плохо, как и себя сейчас. Сознание не выдержало нагрузки и такой подозрительной доброты со стороны незнакомых людей, поэтому Тэхён спустя восемь минут начал задыхаться. Обхватив себя руками, он сполз по стенке на холодный пол. Всё как в тот день, когда он был дома и вышел утром из ванной. Это же был его последний день рождения, но Тэхёну казалось, что всё это происходило в его прошлой жизни. Капельки воды так же соскальзывали с его волос, разбиваясь о паркет. А через секунду он узрел его — живой ночной кошмар, что стоял посреди гостиной с дьявольской улыбкой на губах. Всё вокруг кружилось, а лёгкие снова кто-то сжал невидимой хваткой, не позволяя сделать даже малейший вдох. Ему так знакомо и страшно это чувство, но рядом уже нет тех рук, объятия которых были единственным, что его спасало. Теперь каждый удар сердца чувствуется последним, чужие голоса уже близко и, кажется, уже оглушают. За холодной стеной вновь подступает неизвестность с ядовитой улыбкой, не желая подсказать как защититься от очередной опасности. «Жить для К.Т. Причина № 6: люди, которые тебя окружают. Те, которые знают тебя настоящего. Ты для них что-то светлое и для многих являешься надеждой и верой в лучшее. Какие бы сердца у некоторых из них не были тёмные и непроницаемые, у тебя каким-то магическим образом удаётся на них влиять, тем самым спасать из вечного льда. Вспомнить что-то хорошее в их жизни, что давно позабыто. Многие мои коллеги, кто видел тебя в твой первый день стационара и следили за ходом твоего лечения, спрашивают у меня о твоём самочувствии до сих пор. Спрашивают: «ну как он?» и даже не упоминая имени, все знают о ком задан вопрос. Даже спустя столько лет. Ты никого не оставляешь равнодушным, хотя человек, может, видел тебя лишь единожды. Знаю о ком ты сейчас подумал! И я бы не хотел, чтобы всю оставшуюся жизнь (после неприятной истории с Чимином) ты ко всем относился с настороженностью и боялся кому-то довериться. Попробуй для начала хотя бы поверить. Помни о дорогом тебе человеке, представь перед собой его лицо и вспомни что он тебе обещал. Поверь, что это может осуществиться. Тебе не обязательно становится героем и самым сильным среди всех. Особенно, когда ты чувствуешь, что эта роль не твоя. За этой гонкой и попытками переломать своё «я» ты можешь не заметить своего человека, ту самую силу, за которой ты так гонишься. Можешь потерять того, кто готов будет горы свернуть, только от одной твоей улыбки в его сторону». — Молодой господин, прошу, откройте глаза. Всё хорошо, вам ничего не угрожает. Только дышите, умоляю, – где-то вблизи звучит мягкий и немного дрожащий голос. Глаза из-под мокрых ресниц ловят напротив зелёные. Эта девушка кажется Тэхёну до боли знакомой, и он отдалённо вспоминает её силуэт. Они несомненно уже виделись, но при первой их встрече эта девушка почему-то плакала и Тэхён никак не мог вспомнить почему. Всё не покидало чувство, что он к её слезам был не косвенно причастен. — Не называйте меня так. Я вам не господин и не пастор. Я не стану служить Ордену и дал это чётко понять. Во главе этого кошмара не окажусь добровольно. Никогда! Его тело обволакивает длинная мягкая ткань, а холодные ладони согреваются в чужих, но тёплых. — Простите, что огорчила вас. Почему-то меня не покидала надежда, что нам ещё посчастливится увидеть другой Бэйсин под вашим правлением. Думала, что кому-то удастся забрать этот холод из ваших глаз и все бы мы смогли увидеть частичку вашей любви в каждом уголке и доме этого города, но, похоже, случится это лишь в моих снах. Тэхён так ничего и не ответил. Весь оставшийся путь во тьму думал о сказанных ему словах и понимал, что, скорее всего, это его последняя ночь. Служки обязательно передадут все слова и его чёткий отказ исправляться высшим лицам. Понимал это, смотря в спину удаляющимся плащам уже по ту сторону камеры, но в один момент они почему-то остановились. Одна из служек шепнула что-то второй и стала возвращаться обратно к тэхёновой камере. Это была та девушка с тёплыми ладонями. Она быстрым шагом пересекла коридор, присела у железных прутьев и незамедлительно протянула что-то блестящее в руки Тэхёну. — Я знаю, что вы не такой, как ваш отец. Вы хороший человек и я тоже хочу приложить свою руку к вашему освобождению. Считайте до восьмидесяти, открывайте замок и как можно скорее бегите до конца того коридора. Там увидите высокую деревянную дверь — она будет незаперта. Бегите по лестнице вверх небоясь — это ваш единственный путь на улицу, а там вас уже будут ждать союзники. Доверьтесь им и поезжайте, – передав ключ, девушка надевает капюшон, собирается развернуться, чтобы уйти, но заметно ёрзает на месте, собираясь сказать что-то ещё. Тэхён видит её блестящие щёки, когда она вновь говорит: — И, пожалуйста, будьте счастливы. "— Солли, скорее застегни все оставшиеся пуговицы на рукавах молодого господина. – Тэхён чувствует, как его руку кто-то осторожно приподнимает тёплыми пальцами, закрывая шрамы на руке накрахмаленной тканью. На секунду шуршание рядом стихает, а её пальцы замирают на его коже. Заметив это, Тэхён наконец отрывает свой стеклянный взгляд от залитых солнцем витражей и опускает голову вниз, к правой руке. — Вам тяжело дышать? – Взволнованные зелёные глаза девушки встречаются с потухшим солнцем." — Солли…? Ваше имя…Солли? – Тэхён успевает лишь окликнуть, когда силуэт растворяется в темноте. "Через мгновение она всё же выбегает из зала, прикрывая мокрые щёки рукавом, пока все остальные служки молча продолжают свою работу." — Считайте до восьмидесяти, мой господин, и дышите. Вдохните полной грудью за меня, ведь сегодня я выдохну в последний раз за вас. И вашу свободу. Говорит девушка уже в пустоту, вынимая нож из кожаного чехла. Отведённые секунды для Тэхёна — сто двадцать ударов о грудную клетку собственного сердца. Это восемьдесят секунд неизвестности, это незначительные, преодолимые мгновения до освобождения и ощущения ночного воздуха на коже. Это давящая боль и ком в горле, потому что Тэхён боится не успеть и подвести. На глаза накатываются слёзы, потому что нужного ему человека за дверью может не оказаться. Но, несмотря на это, за приоткрытой дверью на вершине лестницы, ждёт его долгожданная свобода и лучи солнца, которые он обязательно увидит, как только эта ночь закончится. Он её обязательно переживёт и выберется, ведь для кого-то его жизнь всё ещё важна. Когда Тэхён выскакивает из сырого помещения в объятия ночи, то стопорится, заметив заведённый фургон перед собой и тёмную фигуру рядом в форме гвардейского. Туннель вывел его в подворотню, где кроме них, закрытых магазинов и железных труб с сочащимся дымом из них больше не было никого. — Кто вы? Не заметив агрессии в ответ и попыток его схватить, Тэхён пятится, но немного медлит с побегом. Его взгляд детальнее осматривает белый фургон с медицинским крестом на дверях, что напоминал о докторе и мгновенно вселял доверие, но за рулём сидел незнакомый человек. Это явно был не доктор Джин. Тэхён почему-то не помнил куда пропал доктор Джин и почему ни разу за эти дни в холодной темнице его не навестил. — Меня зовут главнокомандующий Бамсок, – незнакомец разрывает тишину своим голосом, словно молнией среди ясного неба, но Тэхён на это не реагирует. Он всё так же стоит перед ним нерушимой статуей — не может оторвать взгляд от повязки с гравировкой ордена на его правом глазу. — Я прибыл по распоряжению, главной целью которого является твоё отбытие из Бэйсин-Сити в как можно ближайшее время. Путь к границам города не близкий и сейчас неспокойный, поэтому не высовывайся, не выглядывай в окна и не говори, если тебя не спрашивают. Твоя жизнь в приоритете, но должен тебя предупредить, что в случае, если что-то пойдёт не так и огласят проверку машины при выезде, ты должен слушать меня, если хочешь выжить. Машину медиков очень редко осматривают, но при самом худшем развитии событий всё будет завесить только от скорости твоей реакции на мои слова. «Жить для К.Т. Причина № 8: люди, которые появились в твоей жизни относительно недавно, но уже стали неотрывной её частью. Восьмая и последняя причина в моём списке для тебя — Чон Чонгук. Парень, которого привезли в чёрном тонированном фургоне и сразу же лишили лёгкого, не возлагая на него больших надежд. Но сейчас он та израненная птица, которая подобралась вплотную к своему деспоту-хозяину и в любой момент может совершить возмездие, но ждёт подходящего момента. Когда я увидел тебя с этим парнем в саду у конференц-зала, то сначала очень испугался. На тот момент я уже знал этого человека, помогал ему восстанавливаться и был в курсе о дальнейших планах Ордена на него. Я просто не хотел, чтобы ты привязывался к нему, не стал рассказывать о Чонгуке, ведь просто не ожидал, что вы когда-нибудь пересечётесь вновь. Что он так сильно застрянет в твоём сердце. Но я ошибся. Должен подметить, что тогда я заметил в его глазах мерцание, которое мне уже было знакомо, тогда я перевёл взгляд на тебя и сразу же понял где же я видел этот блеск. Вы двое очень схожи. Вы одинаково не доверяете людям, подпуская к себе немногих. Вас не подчинила себе система, не смогла сломать и забрать ваш разум, поэтому я так хочу, чтобы вы держались вместе. Не оставляйте друг друга, ведь только тогда сможете выбраться. Все попавшиеся в религиозные сети люди, которые горели кем-то, готовы были словить смертельный удар за любимого человека, или отчаянно не хотели терять тех, кто остался за стенами, дорожа воспоминаниями о доме, не подчинились Ордену. Ни один из них не утратил себя, потому что им было что терять. Поэтому вы тоже боритесь. Боритесь за друг друга. Именно поэтому, Тэхён, моя последняя причина для тебя — Чон Чонгук».***
За день до. Чёрный плащ на мундире струится вниз, закрывая широкую спину, и даже в ночи изображённый на нём герб священной религии виден невооружённым взглядом. Капитан твёрдым шагом пересекает коридор, огибает взглядом ненавистные стены и ступает во внутренний дворик. Он не был здесь очень давно и пришёл далеко не за забытым чувством ностальгии или что-то животрепещущее вспомнить. По словам видевших и знающих доктора Джина церковников, он ранее довольно много времени проводил в саду с пастором, именно поэтому место его погребения выбрано не случайно. Джин похоронен здесь, в центральном саду на территории главного храма, хотя горожане и гвардейцы считают его предателем самой священной религии за помощь диссидентам. Кто-то даже пустил слух, что в госпитале он лечил неверующих, приговорённых к смерти, и собирался вывести из города сына самого Главы, о имени которого оповестили народ лишь недавно, в разгар войны, но он не успел этот план осуществить. — Ох, мой дорогой Матео, мой дорогой Талисман! Дыши полной грудью или ты настолько рад нашей встрече, что даже затаил дыхание? Этот голос каждый раз пронзает Чонгука острым лезвием насквозь. На секунду он теряется и резко разворачивается, не веря собственным глазам. Его, как занимающего место заместителя главнокомандующего, уже уведомили о том, что Глава Ордена пришёл в сознание, но он даже не задумывался, что их встреча наступит так скоро. Где-то в глубине рассудка ожидал, что это окажется неправдой. Чонгук непременно обратит в пепел того, кто достал этого человека с того света. — Хвала небесам, что вижу вас при добром здравии, пастор, – капитан кланяется, взглядом цепляясь за изящную трость в его руках с золотистым наконечником. Из-за накрытой ладони было сложно различить его форму, но гвардеец был уверен, что видел очертания высеченных зубов миниатюрного черепа под длинными пальцами. — Почему…вы здесь? — По той же причине, что, похоже, и ты. Я пришёл проведать своего старого друга, – прилагая заметные усилия, чтобы двигаться, пастор подходит ближе и останавливается у надгробия рядом с Чонгуком. — Этот человек неоднократно спасал жизнь моему сыну. Даже в свои последние минуты жизни приглядывал за ним, не заметив яд в своём кубке, – о края его ядовитой ухмылки можно было порезаться. — Джин был хорошим человеком, но в один момент сбился с пути и выбрал не ту сторону. Думаю, ты знаешь о чём я говорю, не правда ли? — Безусловно, – без тени сомнения Чонгук отвечает ровным тоном, — доктор Джин нарушил все заветы Ордена Храма Солнца, помогал неверующим и собирался похитить преемника, за что был обречён на смерть. Все его союзники из госпиталя уже раскрыты и устранены, пастор. — Приятно слышать, что вы избавились от лишних. Ответь мне на один вопрос: разве тебя не смущает тот факт, что этот человек погребён в таком священном месте? В моём любимом саду? — Я не оповещён об этом решении, Ваше Святейшество. Глава берёт свою трость и металлическим наконечником в виде маленького черепа, что теперь был отчётливо виден при дневном свете, приподнимает им подбородок капитана, заглядывая словно не в глаза, а в самое сердце, отвечая: — Потому что всех врагов и потенциальных предателей я держу очень близко, чтобы наблюдать все их деяния воочию. Даже после их смерти. Чонгук смотрит в ответ с холодом и без страха. Прямо сейчас, учитывая состояние пастора, Гук бы мог всё закончить: раскрошить его череп этим же наконечником или одним принудительным движением шеи предназначить его последний вздох, но у Чонгука всё ещё есть одно незаконченное дело, один важный человек, для спасения которого ему нужна его занимаемая должность. Он должен оставаться капитаном, должен продолжать играть свою роль, пока Тэхён не покинет границы. Если нужно, то вцепится в этот шанс зубами и не отпускать раньше времени. Чонгук впервые ловит себя на мысли, что готов сравняться с землёй прямо сейчас и вытерпеть любое наказание от Главы, если это поможет освободить Тэхёна. Ему эти размышления напомнили Юнги, который всегда твердил Чонгуку, чтобы в бою тот не боялся. Юнги всегда с уверенностью заявлял Чонгуку, что любая пуля, предназначенная для него, является и его тоже. Капитан наконец понял, что означали его слова. — Знаешь, я прекрасно осведомлён, что вы с Бамсоком всё держите под контролем при моём длительном отсутствии. Я и Всевышний видим всё, поэтому небеса не просто так свели нас сегодня здесь. Этот день выбран свыше, чтобы я оповестил тебя о начале главного этапа в твоей жизни, – исхудавшая фигура пастора вновь отдаляется, заставляя Чонгука напрячься от услышанных слов. По его жилам словно холодный яд растворяется. — Мы делаем всё возможное. Город под контролем, как вы и велели, – говорит спокойно, а у самого чувство тревоги карабкается по плечам и своими холодными костлявыми пальцами сдавливало шею. — Я заметил, как ты воспрянул духом и уже готов показать всю свою преданность Ордену, Матео. Твои действия действительно достойны поступков и мышления Талисмана. К тому же, ты уже отпустил цели из своей прошлой жизни и не допустил собственного грехопадения, но всё же позволь узнать, по какой причине ты всё же не осмелился лишить жизни моего сына? Это заслуга моей веры, перевоспитания, или же…? — О чём это вы? – взгляд с равнодушного меняется на непонимающий, напряжение возрастает с каждой минутой и Чонгук чувствует, что разговор стремительно меняет курс не в его пользу. — Ох, похоже, я попал в цель. А я ведь предполагал с самого начала о чём ты и твоя группа договорилась в фургоне по пути в мой Бэйсин. Значит, задача Мин Юнги — убийство моей жены, а ты в тот день выбрал себе цель поинтересней, так? Ты захотел жизнь моего сына, чтобы подкосить меня ещё сильнее, но так и не осмелился её забрать в ночь протестов. Скажи мне, почему? Если бы я опоздал и тебя не схватили утром, то я бы со своим сыном больше не увиделся? Ты убил бы его, как и свою мать? Слова застают врасплох, ударяют под дых, но не осиливают сбить с ног того, кому они предназначены. Чонгук держится стойко и решает не реагировать на колкий удар в виде слов о матери, ведь это явная провокация. Вместо этого он решает действовать незамедлительно и преклонить колено перед пастором, опустив голову и пожертвовать сейчас своей гордостью. Все его планы прямо сейчас летят на сожжение в камине, словно листы с признанием в любви, которые никому и никогда не суждено прочесть. Всё катится в бездну и Чонгук не понимает, как сохранить хотя бы пару последних листов, где остаются всегда самые важные слова. — Отец Намджун! Ваше Святейшество! Всевышний стёр все мои прежние мысли и освободил мою душу от воспоминаний. К грешному прошлому я никогда не вернусь, ведь готов пожертвовать своей жизнью и душой ради Вас и Ордена солнечного храма. Благодаря вашим усердиям я избавился от неправедного, от того дьявольского, что жило внутри меня. Орден Храма Солнца — моё сердце и душа. Смысл моей жизни является в том, чтобы служить только вам и этому не будет конца. — Отвечай на прямой вопрос! – внезапный рёв приводит в оцепенение. На секунду даже птицы умолкли, а солнце спряталось за облака, бросив тень на сад. — Чонгук, почему ты оставил Тэхёна в живых? «Я бы мог выстрелить в него в нашу первую встречу, но Тэхён оказался храбрее и чеснее меня, тем самым обезаружив мой разум. Я мог бы отдать его сумасшедшему парню и позволить выпить отравленное вино, но моя рука сама потянулась за пистолетом, когда я узнал, что на самом деле в его бокале. Я целовал его весь вечер и мог задушить его в кровати, пока он спал, но вместо этого уснул рядом, впустив его в своё сердце, как он впустил меня в свой дом. Каждая наша встреча должна была быть последней, у меня было достаточно много возможностей убить сына Верховного Главы и тем самым выполнив свою заветную мечту, но каждый раз я молился о новой встрече с ним. По какой-то причине он, его образ и голос поселились в моих мыслях и завладели моим сердцем. Все эти черты, которые я так бесповоротно полюбил…оказались чертами вашего сына. Если небесное проклятье действительно существует, то возрадуйтесь — оно настигло меня». — Я бы не смог предать Вас. Я никогда бы не навредил людям, которые важны для Ордена и узнал, что преемник является вашей кровью, как и все, на церемонии вознесения. Этот поступок стал бы для меня тем грехопадением, которое не прощают. В небо взлетают птицы, что до этого таились в саду, позваляя тишине упасть на землю. Пастор Намджун делает шаг назад и заглядывает в тёмные омуты напротив. Они ему ту же тьму, что и в его сердце таится, напоминают. Ту тьму, которая и его способна погубить, если он вовремя этого ворона не подстрелит. — Именно поэтому, Матео, ты и отправляешься на север. Вместе с лучшими отрядами и храбрыми бойцами ты непременно сможешь остановить эту нечисть, которая хочет заполучить границы нашего города. Всевышний отдаёт немало своих сил на поддержание силы и духа нашей армии, но им нужна твоя подмога, Матео. Им нужен бесстрашный Талисман. Это и будет твой шанс показать свою преданность и любовь Ордена солнечного храма, ведь твоя служба ещё не окончена. — Но ведь ещё неделю назад Акефалия заявляла о значительном лидерстве и контроле всех границ с соседними странами. А сейчас вы хотите сказать, что враги практически у нас за спиной? Этого стоило ожидать. Все новости, что транслировали по местному телевидению — гнусная ложь. Всё сказанное там не имело ничего общего с реальностью и было направлено на обычно горожанина и на поддержание его эмоционального спокойствия. — Покажи мне настоящую жажду крови и отдай свою жизнь за дом Бога — только так ты докажешь мне искренность своих слов. Только так останешься в сердцах этих обычных людей, как настоящий герой и истинный Талисман. — Неужели вы ставите под сомнение мою преданность вам? Я вам стал бесполезен? — Ты – самое важное, что есть у Бэйсин-сити. Божье дитя, ты спасёшь нас и этот город. Я говорил тебе эти слова в нашу первую встречу, и ты должен их помнить, ведь это небесная истина, которую никому не переломить. А что касается сомнений, то верю я лишь во Всевышнего и в свою преданность ему. Тёмная фигура пастора удаляется, а за ним тенью уходят и его телохранители, что таились безмолвно всё это время по углам сада. Чонгук чувствует, как холодеют его руки, а следом и ноги, хотя на улице был полдень весеннего дня. Капитан старательно отбрасывает мысли о своём скором отъезде в лапы самой смерти и остаётся стоять один, не сводя взгляда с имени на надгробной плите. Чонгук вспоминает их последний разговор в палате, прокручивая каждое слово доктора снова и снова. Уловив важную деталь и слова Джина о фельдшерах, что ездят к границе, гвардеец вдруг резко разворачивается и удаляется из стен храма. Он всегда относился к этому варианту скептически, постоянно отбрасывал его, как запасной, но сегодня понял, что всё это время это был самый безопасный из всех. Это последний шанс, ради которого Чонгук поставит сегодня на кон всё, что у него осталось. Где-то там, под толщей земли, камней и сырых коридоров спрятано всё ещё бьющееся сердце о оковах человеческого тела, что этих удаляющихся шагов, к сожалению, не слышит.