Rattus norvegicus, felis silvestris

      — Клык! Клык! Обоссы Карам-покровитель, Клык, брось эту дрянь! Наверное, именно над таким смеются в фарсах и рыдают в песнях: Клык наворачивает очередной круг вокруг забора, рыжий Орм бежит следом, роняя сапог — расстегнулся, пряжка отлетела, — а мышь в зубах Клыка по-бабьи визжит, округлив и без того огромные глаза, и роняет шляпу с двумя пёрышками. Орм сгребает в кулак пару камешков и швыряет в Клыка; кот на мгновение озадачивается, прядая ушами в полосатом меху, но зубов не разжимает.       — Клык! Поганое отродье! Брось!       — Он меня ест! — сдавленно, наверняка из-за рёбер, пищит мышь, зажмурив один глаз.       — Не ори, не ест! Сожрал бы, кабы был голоден! В подтверждение слов Клык роняет добычу в пыльную траву, обнюхивает и валяет когтями, пока мышь обмирает и зажмуривает второй глаз, — и Орм выдыхает: хотя бы этому не пришло в голову рвануться к забору, чтобы окончательно захрустеть на зубах кота хребтом и рёбрышками, пока челюсти дробят кости в кашу. Клык, привычный к крысиным запахам, не жалуется на голод, но никак не может отучиться хватать всех мышей подряд, — а мыши, идиоты покрытые, раз в месяц умудряются то ли не прочесть, то ли прохлопать всеми ушами буквы на объявлении. И зачем тогда им эти огромные уши? Мать Клыка ловила мышей, — да и крыс, в общем-то, тоже. Лет шесть назад, когда дикая лесная кошка — здоровенная, кровожадная, вечно голодная, — пришла зимой из-за перевала, порезала несколько стай перепелов, разорила парочку торговцев и сожрала на торговом тракте с десяток мышей, местные даже на тинг не собирались, — взяли косы с топорами, завалили её и три дня пировали всей деревней. А Клыка Орм нашёл в лесу после охоты и забрал к себе: котёнок шипел, кусался и отгрыз Орму половину пальца, но теперь нет во всей округе зверя лучше.       — Так! Лежи!       — А-а, — торопливо зажимает мышь уши. — А-а-а…       — Тихо! Лежи и не дыши!       — А?       — Так он хоть рёбра поломает, а не шею. А потом ползи! Вот, — Орм показывает на крыльцо, натянув подобранный сапог, — сюда!       — А-а! Клык напоследок несильно кусает мышь, а потом разваливается на боку, подставив другой под летнее солнце, и с крайне заинтересованным видом несколько раз трогает добычу без когтей, после чего, изогнувшись, чешет себе ухо. Мышь, помятый и в сбившемся бегуине, наконец-то открывает один глаз: глаз, полный одновременно ужаса, смирения и счастья, — ковыляет к крыльцу, морщась и оставляя в траве следы крови, и Клык, зевнув во все дёсны, потягивается, больше не выказывая интереса к живой визглявой забаве. Орм сгребает злосчастного мышонка в охапку и несёт в дом, а упавшую шляпу можно подобрать и потом: гостю надо умыться, перевязаться и перестать трястись.       — На кой вы, мыши сраные, на кошачью территорию лезете?       — Дженнер, — фальцетом сообщает мышь.       — А?       — Меня зовут Дженнер. Здра… здравствуйте.

***

      — Ну, так на кой?       — М-м? — Дженнер хлопает глазами, состроив фальшиво непонимающее выражение, и точит кусок солёного сыра.       — На кой, — Орм нависает над ним, уперев кулаки в перетянутые поясом жилистые бока, да так, что бусы с молочными зубами Клыка, болтаясь, задевают нос Дженнера, — ты полез к моему Клыку? Я даже таблички у дороги нарисовал. Ты что, не видел?       — Видел, — очаровательно улыбается Дженнер, — но я неграмотный. Орм, сплюнув под ноги, растирает плевок пяткой.       — Я там шляпу потерял. И короб с пуговицами у ворот остался.       — Обойдёшься.       — Не обойдусь. Ни одного коробейника без шляпы в деревню не пустят.       — Вот оно что! — отвечает Орм, скребя когтями за ухом, и садится на столешницу. — Переводись-ка в крысы, мы за кольбу не цепляемся.       — Не-е, я и мясо-то жрать не умею.       — Можно и не жрать.       — В общем, — Дженнер глотает последний кусочек, скатывается со скамьи и, морщась, щупает бок, укутанный в разорванную на тряпки рубашку, — я за шляпой.       — Щас-с! Второй раз спасать не буду! Мышь, крепко схваченный за шкирку, как постиранное бельё, снова хлопает веками, но тут же хмурится и смотрит в глаза, скрестив на груди розовые лапки.       — Та-ак. А ты можешь её принести?       — Нет, — кривит нос Орм: невелика беда найти в траве шляпу, если кот уже много лет не кидается ни на тебя, ни на твоих сородичей, но коробейник неимоверно раздражает Орма своим упрямством. — Я и так для тебя сегодня много сделал, Женни.       — Дженнер. Не Женни, а Дженнер! Джен-нер!       — Пф-ф! Маловат ты для такого имени.       — А я, — подёргивает мышь усами, — я подарю тебе новые ремешки для сапог.       — М? Подаришь, значит?       — Клянусь луткой жены и душами шестерых моих малолетних детей. Мир? Орм даже призадумывается на секунду: и ему неплохо жениться бы, давно пора, вот только кто вообще захочет пойти за кошачьего наездника? — и сажает Дженнера на скамью, как малыша-крысёнка, и Дженнер совершенно по-взрослому цепко хватает со столешницы кружку пива.       — И поклянись на них, что никогда — слышишь? — никогда больше не полезешь к Клыку.