Призрак из прошлого

Вечер выдался прохладным. Гермиона зябко повела плечами и скептически оглядела свое коктейльное платье, за которое отдала вчера половину месячной зарплаты. Да, собственно, и было за что: смело декольтированный шелк, так выгодно подчеркивающий ее хрупкую фигурку, практически не оставлял места для фантазии, и она не раз ловила на себе сегодня вполне недвусмысленные взгляды. Вспомнив, какими откровенными глазами на нее смотрел Теодор Нотт, молодая женщина вздохнула и подняла взор к небу. Из-за перламутровых облаков ясно и спокойно мерцали огоньки звезд. Ночь обещала быть ясной и… грустной. Гермиона прислонилась к мраморной балюстраде балкона и вздрогнула: гладкий темно-серый камень показался ей чуть ли не ледяным. Она невесело усмехнулась и пригубила из бокала немного вина, отдающего медом. Словно пытаясь найти ответ на так долго мучающий ее вопрос, снова устремила взгляд в небо и задумалась. Звуки роскошной вечеринки, откуда она вышла на свежий воздух, стали намного громче и теперь доносились до нее сквозь стеклянные двери так, будто приглашенные задались целью перекричать друг друга. Гермиона прикусила губу: шумные сборища ей никогда не нравились, и теперь она всерьез задалась вопросом — как лучше поступить: вернуться или все же остаться здесь, подальше от навязчивых ухаживаний не вполне трезвых гостей. Дверная ручка тихо щелкнула, разноголосый шум на мгновение усилился и снова стих. Гермиона повернула голову, но, увидев, кто именно вышел составить ей компанию, просияла. Холод, от которого она только что вздрагивала, растаял без следа. Напротив, ее захлестнула жаркая волна, и, чтобы скрыть свои эмоции, она снова подняла ресницы к небу, словно оно могло защитить ее от нее же самой. — Добрый вечер, Люциус, — негромко поприветствовала она хозяина дома, баюкая в руке бокал с темно-красным вином. — Добрый вечер, мисс Грейнджер, — протянул тот своим бархатным баритоном, от которого по ее телу побежали мурашки. Склонив голову набок, Гермиона очертила взглядом четкий профиль хозяина дома и в очередной раз восхитилась безупречностью его одежды. Что и говорить — истинный представитель сливок волшебного общества: от идеально уложенных светлых волос до блеска начищенных туфель. Глядя на него, Гермиона показалась себе чуть ли не замарашкой и незаметным жестом попыталась разгладить спереди платье — какую бы одежду она ни носила, именно на этом месте тут же образовывались складки. «Ну как можно быть такой неопрятной?» — мысленно посетовала она и, так же мысленно пообещав себе избавиться от этой досадной особенности, улыбнулась: — А мне казалось, мы договорились обходиться без фамилий. Малфой вскинул бровь и криво усмехнулся. — На этом настаиваете вы, моя дорогая, — с истинно королевским величием заявил Люциус. — Меня вполне устраивает и официальное обращение, даром, что оно гораздо привычнее для слуха. Гермиона усмехнулась и закатила глаза. — Ох, сэр, неужто не простите мне эту малёхонькую дерзость? — нещадно растягивая слова на южный манер, иронично проговорила она. Малфой вздрогнул, а Грейнджер, довольная произведенным эффектом от своей невинной фразы, тихо рассмеялась. — Я прощу вам все, что угодно, но только при одном условии — вы никогда больше не станете использовать в своей речи этот акцент, — сдержанно ответил Люциус, однако, одного взгляда на его изменившееся лицо было достаточно, чтобы понять: произнесенная ею фраза и в самом деле не очень ему понравилась. Гермиона усмехнулась и снова обратила глаза к ночному небу. — Хорошо, Люциус, — мягко проговорила она, поднося бокал к губам и замечая боковым зрением, как резко вскинул он голову, заслышав ее обращение к нему. Но, несмотря на неприступный вид, какой он силился сохранить, Гермиона все равно поймала в его глазах отблеск еле сдерживаемого смеха и потому улыбнулась уже открыто. — Я учту ваши пожелания. Но мне все-таки хотелось бы узнать: что вас заставило отвлечься от всеобщего веселья и покинуть своих гостей? Малфой оглянулся на балконную дверь и небрежно взмахнул рукой: — Знаете, мисс Грейнджер, хоть мне и доставляет большое удовольствие наблюдать за огромной компанией молодых людей, непомерные аппетиты которых грозят опустошить мой винный погреб, и которые тискаются по углам со своими подружками, но есть вещи, какие я считаю недопустимыми. Я даже смирился с мыслью, что официальное мероприятие скатилось в разгульную вечеринку. Но когда мисс Паркинсон вздумалось обратить свою благосклонность в сторону моей скромной персоны, вот тут я и решил, что с меня хватит. Гермиону передернуло. Многие чистокровные семьи, подчинявшиеся Волдеморту по принуждению, а не по личным убеждениям, после войны разорвали помолвки своих детей. И Панси Паркинсон, разумеется, не стала исключением. Для девушки, ничем особо не примечательной (если не считать ее древней родословной, конечно), стало ударом, что она не будет связана с одной из самых богатых волшебных семей в Британии, и потому ее неоднократные попытки вернуть былое положение кое-где стали притчей во языцех. Но, к сожалению для мисс Паркинсон (и к счастью для самого Драко), ее бывший жених нашел свою истинную любовь в лице очаровательной американской ведьмы. Правда, от чудовищного акцента новой нареченной сына у Люциуса сводило скулы, но чем не поступишься, чтобы единственный наследник обрел, наконец, счастье и в объятиях любящей супруги позабыл о недавнем прошлом? Узнав об этом, Панси, не долго думая, обратила всё своё внимание на Малфоя-старшего — к немалому изумлению последнего — и своими преследованиями довела его до того, что он вынужден был искать убежища на одном из балконов собственного особняка, несмотря на то, что сегодняшний вечер планировался как официальное событие, посвященное помолвке Драко. Правда, очень скоро официоз уступил место обычной молодежной тусовке и с каждым часом всё более превращался в бурную фиесту. — А вы? Почему вы здесь? Прячетесь от кого-то? — задал ответный вопрос Люциус. Гермиона прикусила губу: за внешней легкостью формулировки, в его словах прозвучал тщательно скрываемый интерес. Пауза затянулась. Она видела, с каким нетерпением он ждет ее ответа, но говорить правду не хотелось. Тем более ему. — О… Ну, знаете… — стараясь не встречаться с ним взглядом, поспешно начала Гермиона, моля всех богов, чтобы он поверил ей. — Несмотря на то, что вечеринка безусловно задалась, не так-то легко наблюдать, как твои друзья женятся или выходят замуж, обзаводясь собственными семьями. Всякий раз, когда я вижу нечто подобное, сразу же начинаю задавать себе вопросы и хотеть большего, понимаете? — Еще бы. Лаконичный ответ Малфоя заставил ее поморщиться от неловкости: похоже Люциус распознал ее ложь едва она открыла рот, и Гермиона снова прикусила губу. — Простите, если усомнился в ваших словах, но, помнится, вы как-то обмолвились, что только от одного вида моего сына вас… Как вы тогда сказали? «Тошнит»? Так что позвольте уж не поверить вам насчет того, что его женитьба вызывает у вас нестерпимую сердечную боль. — Нет, конечно, — опустив голову, тихо сказала Гермиона. — Говоря о том, что я задумываюсь о своем будущем, я не имела в виду женитьбу Драко. Я говорила обобщенно, обо всех моих друзьях и знакомых. Все они, кто раньше, кто чуть позже, вступают в брак, заводят детей… А я… Я лишь гадаю, будет ли у меня когда-нибудь то же самое, — закончила она, мысленно содрогаясь от своих неуклюжих попыток скрыть то, что чувствовала. Это прозвучало настолько жалко даже для ее собственных ушей, что она покраснела от смущения за сказанную глупость. Услышав, как Люциус рядом с ней переступил с ноги на ногу, она украдкой глянула в его сторону, но, уловив пристальный взгляд серых глаз, снова потупилась и отвернулась. — Гермиона. Удивительно — в привычном для всех повелительном тоне Малфоя сейчас явно слышались сочувственные нотки. Настолько редкие для него, что у нее слезы подступили. Гермиона качнула головой и тяжело облокотилась на перила балкончика. Собралась с духом и, закрыв глаза, выдавила: — Мне очень жаль, Люциус. Но просто… Иногда мне все еще бывает не по себе. Особенно в той самой комнате… Правда, обрушившаяся на Малфоя, подавила его своей беспощадностью. Он мог ожидать какого угодно признания, но не этого. Только теперь он понял, что терзало ее весь вечер и почему она не могла беззаботно веселиться вместе со всеми. Люциус судорожно вздохнул, а Гермиона между тем продолжала: — Когда я слышу шум или чьи-то шаги, громкий говор или даже взрывы смеха, мне чудится, будто я вернулась обратно в те времена… Мне снова слышатся те же крики, что звучали под сводами этого дома, и чувствую… Чувствую ту же боль, что и тогда, — она поежилась и, обхватив себя руками, повернулась к нему лицом. Злясь на себя за свои глупые эмоции, Гермиона с досадой смахнула выступившие слёзы и, чтобы успокоиться, с шумом втянула в себя воздух. Но они никак не унимались, и потому она даже не заметила, как Люциус протянул к ней руку и, подхватив под локоть, привлек к себе, стараясь утешить. — Даже спустя столько лет? — спросил он с болью в голосе. Гермиона кивнула, уткнувшись ему в плечо, и услышала, как он вздохнул. Так они и стояли: молча, обнимая друг друга и думая каждый о своем. Потому что говорить тут было не о чем — прошлое есть прошлое, и изменить его невозможно. Слова ничего не значили, а любые действия не имели смысла. Но, как кончается все в этой жизни, долгая тишина, наполненная теплой близостью и сочувствием, тоже закончилась. Гермиона почувствовала, как Люциус наклонился и коснулся губами ее макушки. Еще один привычный для нее жест. — Знаете, мисс Грейнджер, если вам действительно так хочется иметь ребёнка, я был бы счастлив оказать вам эту услугу, — шепнул он в её волосы. У Гермионы сперва перехватило дыхание от неожиданности и она растерянно ахнула, но в следующий момент от души рассмеялась. — Знаете, Люциус, ребёнка сделать может кто угодно, но не всякий мужчина сможет стать ему настоящим отцом, — шутливо ответила она, поднимая голову, и встречаясь с ним взглядом. Малфой запрокинул голову и тоже расхохотался. И снова по телу Гермионы пробежали мурашки: звуки его голоса с недавнего времени вызывали в ней настолько недвусмысленные ощущения, что она иногда жалела о невозможности отключать эмоции по собственному желанию. Серые глаза встретились с карими и, глядя в их теплую глубину, Люциус широко улыбнулся. Настолько открытой и обезоруживающей улыбкой, что у Гермионы захватило дух, насколько он был сейчас красив. Почти совершенен со своими идеальными чертами лица, словно вышедшими из-под резца античного мастера. И, разумеется, она не могла не улыбнуться ему в ответ. С замиранием сердца, Грейнджер уткнулась лбом в его плечо и негромко рассмеялась, чувствуя щекой мягкость его парадной мантии. Обнимавшая за талию рука стала постепенно подниматься и ласково поглаживать ее спину. Гермиона закрыла глаза и целиком отдалась своим ощущениям, снова пытаясь вспомнить, когда же это началось. Ибо с какого-то времени (вряд ли она смогла бы назвать эту дату даже приблизительно) между ними возникла некая внутренняя связь, или, скорее, внутренняя близость, которой хватало мимолетных прикосновений, перешептываний и едва уловимых жестов. Этакие отношения без отношений. Оба они балансировали на краю чего-то настоящего, но никогда не переходили границу того, что могло бы привести к чему-то большему. Звуки вечеринки на мгновение усилились, говоря о том, что на балкон вышел еще кто-то из приглашенных. Очарование момента разбилось, и, обреченно вздохнув, Гермиона подняла голову, чтобы посмотреть на незваного гостя. Однако, зрелище, представшее ее глазам, оказалось настолько пугающим, что она похолодела от ужаса. Бокал вина, который она продолжала держать в руке, выскользнул из враз помертвевших пальцев и со звоном разбился вдребезги, а с губ сорвался отчаянный вопль — из прорезей маски Пожирателя смерти на нее смотрели чьи-то глаза и слышалось тяжелое дыхание. Человек не шевелился, только мантия, колеблемая ветром, развевалась вокруг его ног, словно в кошмарном сне. Гермионе на мгновение почудилось, что все происходящее и есть сон, но из-под маски донеслось низкое угрожающее гудение, и она отшатнулась. Она скорее почувствовала, чем увидела, как Люциус резко вскинул голову и повернулся в ту сторону, куда она смотрела. Неуловимо быстрым движением толкнул ее себе за спину и молниеносно выхватив палочку направил ее в лицо незнакомца. — Кто ты такой? — прорычал он, на глазах превращаясь из утонченного аристократа в разъяренного бойца. Что касается Гермионы, то она, вспомнив, что оставила свою палочку в клатче, лежащем на фуршетном столике, чуть не завыла от отчаяния и, пытаясь успокоиться, зарылась лицом в мягком бархате его мантии. На какое-то мгновение на балконе повисла напряженная гнетущая тишина, наполненная страхом и яростью, как вдруг до них донесся пьяный хохот, и незнакомец, на ходу стягивая маску, плюхнулся на пол, продолжая корчиться от смеха. Вероятно их напряженные лица изрядно его развеселили, раз он не смог перестать смеяться даже сидя на полу. От перенесенного стресса, у Гермионы ослабли ноги, и она осела на колени. Люциус замысловато выругался. Подошел к безымянному гостю и, схватив его за мантию, рывком поставил на ноги. — Что за дерьмо ты творишь?! — прорычал он, схватив парня за грудки и встряхивая так крепко, что юноша закашлялся и перестал хохотать. Глядя в лицо Люциуса, которое сейчас выглядело более устрашающе, чем даже маска Пожирателя, он мгновенно протрезвел и попытался вырваться из захвата. — Успокойся, чувак. Это же всего лишь шутка. На спор. Ну, чего ты в самом деле? Не стоит быть таким занудой, — ухмыльнулся он и потянулся за маской. Однако Люциус тут же отвел руку с зажатым в ней жутким предметом подальше и, наклонившись ближе, прошипел: — Это не шутка. — Ой, брось, это же всего лишь костюм! Гермиона понятия не имела, как поднялась на ноги, но поймала себя на том, что уже стоит рядом с Малфоем и удерживает его от физической расправы над незадачливым шутником. В упор глядя на глупого юнца, она рявкнула: — Вон отсюда! Немедленно! Парень вырвал руку из хватки Люциуса и, одарив его колючим взглядом, растворился в сумраке вечера. Хозяин дома и его гостья снова остались вдвоем. Как только дверь захлопнулась, Гермиона отцепилась от мантии Малфоя и, скорчившись, громко зарыдала. Ее трясло, и чтобы хоть немного унять дрожь, она обхватила себя руками. Осознав, что больше им ничто не угрожает, Люциус облегченно выдохнул. Но потрясение оказалось слишком велико и для него: он бессильно прислонился к стене и, тяжело дыша, рванул ворот мантии. — Я подумала, — сквозь рыдания пробормотала Грейнджер. — Подумала… Ох, Мерлин, я и правда поверила, что это они. Люциус… Боги… Почему?.. Почему же ты не уничтожил их? Маски? — в отчаянии повысила она голос, пытаясь осознать только что случившееся. — Я и уничтожил, — ответил он, задыхаясь. Гермиона непонимающе уставилась на него и, смахнув с лица слезы, тихо переспросила: — Что? — Уничтожил, — повторил Малфой. — Проклятые штуки были зачарованы таким образом, чтобы никто не смог их разрушить, но после войны… После Нарциссы… — он вздрогнул. — Я перерыл всю свою библиотеку, чтобы найти способ покончить с ними, и в начале этого года обратил в пыль все три маски. Скрытый смысл его слов поразил ее как удар грома, и в голове сразу возник миллион вопросов. Но более всего ее потрясло совсем другое — впервые в жизни она увидела на лице Люциуса Малфоя такое неподдельное выражение страха: — Гермиона, эта маска — не моя.