grapefruit.

на белых колготках тонкая бледно-красная полоска. эластичная ткань под пальцами тянется, оставаясь плотной только у шва. запах тухлой крови, звуки отклеивающегося от ткани целлофана. шорох. в голове неприятная тяжесть, мажущая картинку перед глазами, утренний капучино просится наружу настойчиво, но девушка лишь обильно сглатывает, стараясь удержать на коленях увесистую сумку и расстегнуть одной рукой, другая грязная, карман с маленькой собачкой на молнии. салатовый конверт, химозный цветочный аромат. хлопает пластмассовая дверь соседней кабинки, шумит вода из шатающегося короткого крана. дженни знает, как трудно в нем настроить температуру. она отводит левую ногу аккуратно, все ещё надеясь, что не испачкает колготки сильнее, отматывает прилично туалетной бумаги и приклеивает наконец новую прокладку. шуршащую упаковку в почти до краев заполненную урну, нажать на смыв, повозиться с заедающей щеколдой. под одернутой юбкой не видно грязного следа, кожу на подушечках пальцев правой руки стягивает подсохшая кровь. ким неловко улыбается начальнице отдела кадров, которая собирается покинуть уборную, и, сжав испачканную кисть в кулак, проходит к раковине. в отражении ее короткий твидовый костюм в бежево-коричневую клетку, замшевая сумка подмышкой и объемная укладка с чуть завитыми кончиками. дженни моет руки, оставшись в одиночестве, ещё раз крутится перед зеркалом, чтобы убедиться, что все чисто и направляется по узкому коридору в свой кабинет. на губах противный липкий блеск, на мягкой ладони остались следы от ногтей. действие спазмолитика уже закончилось, других таблеток нет, попросить стыдно. по выцветшему зелёному ковролину, наполненному пылью настолько, что при каждом шаге вокруг каблука и носа лаковых босоножек поднимается серое облако. девушка преодолевает редкие повороты, кланяясь на ходу нескольким коллегам, имеющим более высокие должности. из-за двери кабинета номер шестьдесят привычно пахнет крепким чёрным чаем и раздаётся трель стационарного телефона. на средства государства унылые стены раскрашены в поднимающий дух голубой. дженни когда-то читала, что синий настраивает на работу, но от этого оттенка просто будто холодно. за довольно широким окном, стекло которого не мыли с год точно, чугунная чёрная решетка. его нельзя открыть по двум причинам: мешающиеся прутья и курилка прямо под ними, пользующаяся популярность всего отдела. два стола из дсп в отделке под благородную ель, такая же пара самых дешевых компьютерных стульев с тряпичным сидением и спинкой, стеллаж с разноцветными папками и отсутствием одной стеклянной дверцы, которая была разбита ещё тогда, когда дженни и не думала поступать на страхование. под ногами зашарканный линолеум и отрывающийся с периодичностью в метр плинтус, абсолютно никак не сочетающийся по цвету с напольным покрытием. стандартный кабинет стандартных государственных служащих. откинувшись на не внушающую уверенность спинку, чахи отвечает на стандартные вопросы и накручивает на палец провод. ее темно-русые волосы на затылке собраны заколкой-крабиком, одинарное веко уныло прикрыто, а на губах дежурная улыбка, чтобы не выдать в голосе перманентное безразличие. заметив вошедшую соседку, девушка вскидывает короткий взгляд и жестом показывает дождаться, пока она договорит, и не садиться. на вороте офисного стиля пиджака скромная, даже немного неловко-неуместная жемчужная брошь, а на запястье резиновый браслет аллергика, чтобы в случае приступа на улице ей могли оказать должную первую помощь и доставить в нужную клинику. ким, особо не вникая в суть разговора, послушно останавливается в центре кабинета. во рту все ещё гадко, да и тело отзывается неприятными спазмами. ей сейчас бы прилечь в идеале, но она продолжает неловко мяться. — хансоль прислала, — наконец швырнув на место с громким стуком трубку, улыбается чахи. в этой ее ухмылке ничего доброго, — не зря дахен закрыла свой инстаграм, — ее аккуратный ноготь овальной формы цокает под экрану несколько раз прежде, чем продемонстрировать дженни их бывшую коллегу в купальнике, — посмотри, прошло уже два года после родов, а она все не возьмёт себя в руки. ну что это? — насмешливо вскидывает брови она, будто пытаясь вызвать в ким более бурную реакцию. — ей нужно носить закрытый купальник или хотя бы не выкладывать такие фото в общий доступ, — подростковые расстройства пищевого поведения все ещё звенят на все лады внутри двадцатипятилетней девушки, и когда она видит кого-то полнее себя, не может не чувствовать странного облегчения. — ее муж уважаемый человек в городе, — продолжает чахи, когда младшая уже проходит к столу, — разве имеет она право так позорить его? растяжек так много, — она приближает фотографию на зоне живота, — страшно запустила себя. дженни кивает пустым болванчиком, пока пытается возобновить работу компьютера, пошевелив мышью по пахнущему резиной коврику. она может только поджимать губы, потому что у неё точь-в-точь такие же блестящие бледные полоски по всему телу от резкого похудения. чахи ещё долго не унимается, перетекая в своих негодованиях теперь к хансоль, которая это самое фото отправила и которую дахен считала подругой, когда работала здесь. наверное поэтому и дала допуск к приватному аккаунту, хотела поделиться радостью первой поездки на море. насколько дженни ее помнит, она была невзрачной провинциалкой с еле заметным дефектом речи — переодически глотала сонорные согласные. дахен не была местной грушей для битья или чем-то в этом роде, потому что они все здесь взрослые люди. и это естественным образом очень зрело осуждать кого-то за девиантное поведение. вся структура общества ведь держится на определенных идеалах и ценностях, и если ты им не соответствуешь, будь добра, сталкивайся лицом к лицу с доблестным общественным порицанием. взрослые и серьезные люди не будут тыкать пальцем или пытаться публично поддеть. они обсудят с чувством и расстановкой в удобной для этого ситуации среди понимающих их коллег или друзей, чтобы те тоже знали, какой урон несёт неповиновение социальным законам всему обществу. каждому из нас. во имя всего человеческого и альтруистического. убивая единичные личности, поддерживая большинство. естественный отбор, в конце концов. это по-взрослому — критически мыслить и беспощадно рассуждать. мысли не несут никакого вреда, пока не становятся популярными идеями, а затем законами. постулатами, которыми никакой уважающий себя индивид не посмеет преступиться. они же не взялись из неоткуда: все наши убеждения уже были кем-то изобретены впервые и передуманы миллионами светлых голов. какой смысл пытаться изобрести велосипед, когда, казалось бы, самые новаторские идеи уже имели попытки осуществиться, но потерпели провал, не прошли теста на состоятельность? никакой. продолжая осуждать других, ты не даёшь забыть себе и твоему окружению, каким должен быть этот самый идеальный человек. дженни далека от этого. она сидит здесь посреди своего кабинета на четвёртом этаже панельного офисного здания и будто не может вспомнить пароль на компьютере, который вбивает несколько раз на дню уже три года. вот так уходишь в размышления о глубоком и великом и теряешь самое важное для себя — мелкое и будто бесследное. собственное. в масштабах твоего узкого разума бесконечное и абсолютное. двести восемнадцать ноль четыре сорок пять. ким никогда ни за что не забудет, потому что это тоже ее. для остальных возможно бесполезное и пустое, для неё выгравированное на подкорке. огромная часть ее жизни, если слишком глубоко задуматься, может очень сильно потрясти это осознание, но дженни старается этого не делать. не уходить в дебри, не погрязать в трясине, не вникать с головой. ее жизнь — ее границы. обед в полпервого она еле дожидается. даже секундная стрелка на часах над дверью ползёт просто чудовищно медленно. ощущения скованности и тяжести отвратительны. оставить телефон на зарядку, бросить кошелёк в сумку и выключить компьютер. чахи остаётся в кабинете, отходя только, чтобы погреть свой рис с овощами в общей микроволновке. дженни спускается по лестнице на второй этаж, там ковролин уже бордовый и встречаются кулеры. иерархия по принципу, чем выше этаж, тем выше и твоя должность, не работает в стенах этого здания, потому что лифта в нем нет. дверь с номером двадцать четыре пропускает девушку внутрь, пока она слабо улыбается. джису снимает пальто с вешалки и радушно приветствует ее. в кабинете, который она делит с чон хэином, пахнет маслами и ладаном. ким везде жжет свои ароматические палочки и благовония. распространяет положительную энергетику. дженни вновь замирает в нерешительности на пороге и бегает глазами по ковру с каким-то африканским орнаментом и благодарственным письмам в деревянных рамках на стенах, а потом просто молча наблюдает за сборами старшей ким. она ей сонбэ, а наедине просто онни. если бы дженни попросили что-то о джису рассказать, она бы задумалась. та ощущается как терияки, как грязно-желтый цвет, как четверка и как среда. к превеликому несчастью, никто такого образа, кроме самой девушки, не поймёт, поэтому она пробурчала бы что-то вроде: моя сонбэ, которая полна энергии и не спускает с лица блаженную улыбку. будь это богохульством или нет, дженни действительно кажется, что джису похожа на икону. этот священный свет, запах сандала и балахонистые кардиганы. правда верит старшая не в богов, а вселенную, поэтому, когда она замечает кислое выражение лица младшей, лишь мелодично хихикает и говорит: — что я говорила тебе, дженни-я, — голос ее такой же, будто эхом раздающийся из-под расписанного золотом купола, — каждое утро повторяй «моя жизнь изобилие». давай же. — моя жизнь изобилие, — тихо отвечает младшая, стискивая ручку сумки, потому что ощущает неловкость из-за проходящей мимо компании женщин из бухгалтерского отдела. в честь сегодняшнего корпоратива она хотела надеть что-то особенное, но, кажется, в очередной раз станет посмешищем. — пока ты сама не поверишь в это, не сработает, — по смуглому лицу сладкой патокой растекается широкая улыбка, тёплые сухие пальцы обхватывают предплечье дженни. девушки движутся по коридору в сторону центрального выхода, чтобы пообедать в дешевой раменной кварталом ниже. *** запах пряных специй и жареного мяса. колкие крошки на столешнице впиваются в мягкую кожу локтей. рассеянный желтый свет и звон металлических палочек о посуду. дженни, откровенно говоря, скучно. менструальная боль поутихла, уступая место тяжёлой усталости в каждой мышце. девушка медленно моргает, подпирая подбородок ладонью. она, на самом деле наелась, но все же берет палочками шляпку маринованного гриба, жуя чисто по инерции. вся ким инертная. кажется, от толчка встаёт с постели в своей однушке в спальном районе в двух остановках от работы, на автомате пьёт кофе в пропорциях две ложки порошка на три сахара, запрограммированно гладит обожаемые блузки с рюшами и клиньевые юбочки, потоком людей доносится до автобуса, потом ее также высыпает на нужной станции, все остатками той же энергии до кабинета, а там плюхнуться в неудобное кресло. плыть по течению, следовать за толпой, копить потенциал. когда же его растрачивать? никогда. дженни заряжают звонки бабушки, чаепития с пожилой соседкой этажом ниже, кормление бездомных кошек у подъезда, потеря веса экстремальными способами, смех до хрюканья чахи, косметика в пастельных тонах, быстрая работа устаревшей программы для создания таблиц, заботливо подсунутые джису фруктовые чипсы, две недели отпуска в одиночестве. много что. на этой энергии в сотню вольт ким существует, тарахтит где-то между лопатками двигатель, ноги механически следуют знакомым наизусть маршрутам. словно с самым первым шагом кто-то пихнул ее в спину, задал направление, и она в нем движется. в уже созданном потоке. ни вправо, ни влево. по прямой. и никаких неизведанных лесов и хребтов гор вдалеке. гладь и чистый горизонт. дженни не помнит, что было вчера, но знает, что будет завтра. — дадим мужчине сказать, — голос у заместительницы начальника прокуренный и громкий, она улыбается уже как-то пьяно-сально и позволяет налить себе ещё соджу. ее пухлые пальцы все покрыты блестящим мясным соусом, — ходжун-сонбэнним, сделайте тост, как вы умеете. — ох, ну и скажете тоже, доен-ши. у нас, можно считать, женский коллектив. всего лишь пара представителей сильного пола в цветнике, — он сипло смеётся, поддерживаемый сидящими по обе руки от него подчиненными, — я не считаю его, как многие, змеиным клубком. я всегда окружён заботой и вниманием, благодаря нашему прекрасному полу. хочу выпить за вас, милые женщины. оставайтесь сказочным украшением нашей организации как можно дольше. цветите во все года, — раздаётся дребезг сталкивающихся стопок. дженни подхватываете свою спешно, совсем упустив суть разговора за столом и уйдя в свои мысли. те, кто занимают низшие должности отворачиваются и прикрывают рты ладонью, чтобы почтить начальство. ким делает так тоже, быстро закусывая кольцом кальмара. чахи усадили с собой девчонки из пиар-отдела, а джису, как и полагается высокопоставленному лицу, рядом с начальником. дженни чувствует себя неуютно в таком отдалении от близких знакомых, потому что рядом с ней сидит завхоз, которого она, откровенно говоря, боится и габаритная джихо, которая пьет больше всех и явно почти в той кондиции, чтобы начать петь народные песни. сегодня она асоциальная бабочка. единственное, что может быть хорошим в этом корпоративе, посвящённом тридцатилетию их страховой компании, это малиновое вино бокбунжа. в меру кислое, с характерной ягодной терпкостью и приятным мягким послевкусием. ким наслаждается им между тостами, позволяя картинке перед глазами расплываться все сильнее. кажется косточки бра впиваются в кожу, а утягивающий пояс колготок тесен. нужно сходить в туалет, чтобы проверить не стало ли пятен больше и есть ли заметные. встав из-за стола, дженни одергивает юбку и в очередной раз за вечер ругает себя за то, что надела что-то столь короткое. в баре помимо них людей немного. из-за позднего времени, многие из них уже вусмерть пьяные, и ким чуть не сбивает какой-то низкий мужчина у барной стойки. походка его неустойчивая, но из-за массивности фигуры все эти покачивания кажутся очень опасными. когда ким отворяет скрипучую дверь уборной, врезается глазами в затылок блондинки, стоящей у раковины. она как-то слишком скрупулезно и тщательно для этого грязного и вонючего заведения моет руки. поджав губы, на которых не осталось и намёка на сияющий блеск, дженни проходит к единственной кабинке. вновь скрипит дверь, и девушка думает, что это очень странно ранней весной носить пыльные кеды со стоптанными задниками. она и сама-то одета явно не подстать заведению, а почему-то прицепилась к этой несчастной незнакомке. пьяный рассудок ведёт все сильнее, поэтому дженни омывает вспотевшую шею холодной водой. во всем теле странная дрожь, не похожая на опьянение или симптомы менструального цикла. вернувшись за стол, девушка не обнаруживает чахи и ещё многих коллег. скорее всего, они коллективно отошли покурить. за полупустым столом начинаются разговоры о том, чтобы переместить празднование куда-нибудь в сторону караоке. несчастный хэин не знает, как отвязаться от настойчивой мирэ, которая максимально прозрачно намекает ему проводить ее до дома, а там может и зайти на рамен. дженни хочет поймать взгляд джису, но та активно с кем-то переписывается, пока у застолья образовался своеобразный перерыв-перекур. младшая даже может предположить с кем — ее девушкой. отчитывается наверное, что все в порядке и скоро поедет домой. дженни тоже тут больше задерживаться не планирует, а тем более ехать куда-то с остальными. она глубоко вздыхает, откидываясь на спинку диванчика и перебирая собственные пальцы. в голове только мысли о том, как сейчас приятно было бы завалиться в прохладную постель, забыв о душе и переодевании, и крепко заснуть. этим мечтами суждено стать действительностью. девушка даже лезет в приложение для заказа такси, хоть и ехать всего ничего, когда раздаётся громкий визг. кричит очевидно девушка, причём на ультразвуке. следует ещё череда оров разных голосов, и дженни узнаёт в одном чахи. многие подрываются с мест, чтобы пойти проверить. курилка располагается совсем рядом, ведь сидят они практически у дверей заднего выхода. ким даже куртку не берет, когда выскакивает на улицу, чтобы замереть в ужасе. все платье-комбинация чахи залито кровью. возможно без шокового преувеличения не обошлось, но подруга в таком состоянии не вызывает ничего, кроме ужаса. она продолжает сыпать проклятиями, зажимая разбитый нос рукой, когда дженни наконец замечает виновницу торжества. кажется, та самая блондинка из туалета не выглядит агрессивно настроенной или хоть как-то в этом роде. ее поза выражает лишь полное расслабление и немного призрения во взгляде. она сухо шмыгает носом, заглядываясь на то, как по подбородку чахи бежит новая струя крови, а фон мироощущения дженни идёт игристой звенящей рябью. звёзд не видно из-за низких туч и освещения города, все огни такие расплывчатые из-за расфокусировавшегося зрения, в стенах бара продолжается празднование, звенят стопки, жарится мясо, раздаётся многоголосый смех. одна из коллег ким забегает внутрь, чтобы принести льда или салфеток, а остальные пытаются убедить чахи уйти. в ее глазах чистейшая ярость, а та, кто ее ударила, дженни может поклясться, за секунду до того, как она пришла, брезгливо отряхнула рукав. блондинка продолжает стоять, выдерживая сто тонный взгляд. ким может разглядеть ее лучше сейчас. она вся не по погоде в этой огромной синей рубашке-кимоно на белую майку и широких светло-голубых джинсах, безэмоционально закуривает новую сигарету, зажимая фильтр между рядов зубов и треплет грязные блондинистые волосы у корней. когда смотришь на неё, рот будто наполнен чем-то ужасно горьким, будто желчью. — ебаная шлюха, — чахи сплёвывает кровь ей под ноги и уходит, а дженни, секунду назад уверенная, что бросится за подругой, замирает, потому что горькая смотрит на неё в этом момент и вздергивает правую бровь. привычные мир и жизнь ким расслаиваются в тот день, потому что она встречает пак чеен.