grapefruit.

синестезия — это ощущать мир на особых волнах. в голове ютится пестрящее, пахнущее и разнозвучащее множество ассоциаций. это явление представления, при котором раздражение одного из органов чувств и сенсорной системы приводит к непроизвольному отклику в другой. неуточненные нарушения кожной чувствительности, так называют это врачи. по результатам тех сомнительных тестов на сайтах с кучей вирусной рекламы у дженни графемно-цветовая, акустико-кинетическая, лексико-гастическая и порядковая лингвистическая персонификация. в общем и целом — весь набор нейрологических отклонений. все пять органов чувств переплетены друг с другом гораздо сильнее, чем у обычных людей. графическое врезается в слуховое, вкусовое в тактильное, а обоняние замыкает эту несущуюся на сверхсветовой скорости карусель. на самом деле, она не пылает желанием узнать точное этому определение. когда живешь с чем-то всю жизнь, оно не удивляет. будь это ассоциативное мышление или абсолютный музыкальный слух. просто способность мозга. у неё голубой понедельник, розовая суббота и коричневое воскресенье. иногда ей снятся цвета, которых нет в реальности. у них бывает своя плотность, ощущаются их квантовые частицы, температура и звук. человек для дженни — большой комок всего, где есть и цвет, и звук, и тепло, и давление. когда человек врет, дженни чувствует запах дегтя и видит черные пятна вокруг него, а если он радуется — будет ярко-желтый цвет и бубенцовый немного жужжащий звон, если кто‑то грустит или беспокоится, то вокруг него появляется грязно-зеленый, болотный цвет и пахнет речной тиной. плохие эмоции чувствуются сильнее хороших. это иногда очень сильно изматывает. в первые дни на работе было тяжело, но когда для всех уже сформировались точные образы, палитры, вкусы и звуки, стало гораздо легче. в университете ко всем привыкнуть было невозможно, за ночь мозг не успевал все обработать и систематизировать. со временем ким научилась отстранятся. да, перед глазами всплывают орнаменты и цветовые пятна, да, иногда на языке возникает вкус, да, это для многих странно и даже страшно, но для девушки все ещё неотъемлемая часть жизни. она читала о людях с гиперстезией, которые просто не могут выходить из дома из-за своей чувствительности и восприимчивости, она к счастью к ним не относится. дженни не настолько чувствительная. за всю свою жизнь ким встречала разных людей. она ощущала их на определённых тонах, вкусах и звучаниях. некоторые были мелодичными и сладкими, некоторые скрипящими и колючими. кто-то чувствовался как буква й краткая, кто-то как звучание расстроенного пианино, кто-то как месяц май. дженни привыкла соотносить свои ощущения с какими-то уже знакомыми ей вещами. расплывчатые цветные пятна превратились в конкретную палитру чувств, связанную с эмоциями, вызываемыми этим человеком, его аурой, запахом и голосом. аморфные звучания в конкретные ноты, благодаря наполовину законченной музыкальной школе, мотивы и мелодии. смешения возникающих фантомных запахов, вследствие собравшиеся факторов, в точные сравнения. люди для дженни делятся даже по вкусам, потому что ее синестезия включает в себя все органы чувств. да, поделиться с кем-то своим мироощущением было боязно, потому что встречается такое не каждый день, а быть какой-то не такой ким не любила. но была. девушка не может сказать хорошо это или плохо. она просто имела набор каких-то ассоциаций со всеми своими знакомыми, и это никак и никогда не мешало ей. пока в один прохладный апрельский день в разящей смрадом и стлевшим табаком курилке она не встретила пак чеен. никогда и никто не вызывал в дженни такого яркого и сильного ощущения. организм будто даже заранее готовился несколько часов, перейдя в энергосберегающий режим работы, чтобы выдать что-то подобное. нечто, что поразит все нервные окончания и рецепторы. гиперестезия, наверное, ощущается именно так. мозг начал давать перебои от огромного количества поступающей информации. поток разномастной энергии всех уровней. все это оцепенение не давало даже поступать, как надо, ведь ким непонятно по какой причине не бросилась за чахи, никак не вмешалась в перепалку, да вообще даже с места не сдвинулась, как перешагнула порог. твидовая юбка слишком тяжёлая и плотная, чтобы ветер мог как-то колыхать ее, поэтому она оставалась неподвижной, а вот локоны каштановых волос струились в потоках сухого весеннего ветра. под носом босоножки на левой ноге мелкий камушек, пальцы мёрзнут, глаза слезятся, потому что даже моргнуть кажется невозможно. так много всего, а на самом-то деле буквально ничего. ничего, что можно увидеть. внутри дженни катастрофа. будто кто-то бьет по клавишам ксилофона по очереди от высокого к низкому, а потом по всем подряд. все мешается, комкается, периодически взрывается. блондинка перед ней горькая, громкая, духовая, вторник, французкая l, синий и темно-серый. она огромная, шумящая, нагнетающая. она в абсолютно другой плоскости, вселенная дженни дребезжит и звенит, будто перед квантовым скачком. она видит перед собой то, что ее личные измерительное приборы и радары не могут оценить. системный сбой. глаза тупо упираются в орнамент китайского дракона на рубашке, в торчащий из кармана белый носовой платок, в живот незнакомки. ту странное поведение ким абсолютно не смущает: она медленно курит, лениво опираясь на стену из красного кирпича. ее лунообразное лицо плоское, как и должно быть у кореянки, крупноватый нос, мягкие округлые глаза и пухлые губы. блондинистые волосы разбросаны по плечам, струи дыма тянутся изо рта, на желваках пальцев левой руки нет и следа. может она левша или правая сильно повреждена, но когда дженни проверяет — и на той руке кожа цела, даже не покраснела. наверное, била с локтя. — за что ты ее? — спустя наверное пять минут молчания спрашивает ким. все ее нутро содрогается словно в предсмертных судорогах, а ассоциации будто польются изо рта чёрным бурным потоком с бензиновыми разводами. прежде, чем ответить, блондинка ловит ее робкий немного испуганный взгляд и криво ухмыляется. — а за что женщины так ненавидят друг друга? — вопрос звенит в воздухе, пока дженни не может до конца понять, что незнакомка подразумевала, — мы работали с минхеком, ее парнем, пару месяцев назад, — возможно ей стало немного жаль такую же странную для неё девушку в чертовых белых колготках и твидовом костюме, которая распахнула свои подведённые глаза. будто из фильма о моделях восьмидесятых годов, — он нормально выполнял свою работу, но с башкой у него точно не все в порядке. не знаю, что твоя подружка так отчаянно за него бьется. она ужратая в хлам сейчас, я бы не дала, если бы она не была такой приставучей. чуть в волосы мне не вцепилась, — она снова хмыкает и делает затяжку, ее тягучий голос раздаётся будто из-под толщи воды, потому что ким рядом с ней и правда погребена под цунами ощущений, — как не сойти с ума, если везде видеть соперниц? — чахи обычно нормальная, я не знаю, что сегодня на неё нашло, — бормочет дженни. во рту сухо. в ушах звенит. — она ведёт себя так каждую нашу встречу, — будто ультразвук где-то на фоне в голове, монотонное пищание. система органов чувств отказывает функционировать, потому что не вывозит такой объём поступаемой информации. — они ещё с университета вместе. она очень любит его и из-за неуверенности много ревнует, — все тело будто стягивает пленкой испарины, ким ёжится, сглатывая горечь и что-то шершавое. — она сказала я специально выбираю работу, где мужиков побольше, чтобы меня могли пускать по кругу в перерывах, — в ее голосе и лице нет злости или раздражения. нет морковно-красного или ноты ре. только какой-то электро-синий, возможно из-за цвета рубашки, французкая l и замысловатый мотив чего-то вроде флейты. она будто говорит о несмышлёном больном ребёнке, которого ей даже, может быть, немного жаль. — почему с локтя била? — дженни возможно хотелось бы извиниться за чахи, но она прекрасно понимает, что это ничего не изменит и никому не нужно. в голове ни одной связной мысли. мозгу не до каких-то глупых бренных диалогов, ему бы не утонуть сейчас в поступающих сигналах. — не люблю марать руки, — блондинка отрывается от стены звонким движением, бросая окурок на землю и туша его подошвой, — не стой, холодно, — и возвращается в бар, не давая возможности продолжить разговор. дженни стоит. она ощущает, как прохладный ветер пробирается под одежду, как мажет склизким языком по вспотевшему телу. на экране ее зрения психоделические картинки, в ушах несогласованный оркестр, на языке салат из всего, что подают в заведении за дверью. будто наркотический приход. так он наверное и ощущается. может даже слабее. разве может это крупно дрожащее тельце, которое несдержанно всхлипывает вынести такой объём ощущений? конечно, нет. почему тогда ещё стоит на ногах? сама не знает. пальцы впиваются в подол и без того короткой юбки, глаза сжимаются, ряд верхних зубов впиваются в губу. оглушительно, горько, резко, ярко, почти больно. девушка толкает дверь тоже только спустя несколько минут, озирается по сторонам, не находит ничего, что могла бы искать, ищет сумку в груде тяжёлых курток. гул собственный крови все ещё стоит в ушах. вспотела ли она так сильно из-за менструации или это очередной системный сбой? она наверное перепила этого гребаного малинового вина, вот из-за сладости и дало по мозгам. джису кажется окликает ее, когда дженни трёт глаза, размазывая сухие тени и тушь. в левое ухо тараторит механический голос сервиса заказа такси. адрес долго не распознается, спустя секунд тридцать сообщается номер, цвет и марка машины. сумма приличная, но для пятничного вечера вполне естественная. начальник своим мерзким дребезжащим голосом сообщает о том, что они заказали ещё говядины за его счёт, поэтому всем нужно ее дождаться. дженни лишь как-то рассеяно отрицательно качает головой, не в силах собраться. из неё будто выкачали все соки. она снова обегает глазами полупустой бар. цепляется за бармена, натирающего стойку, троих мужчин играющий в карты и пожилую уборщицу, заходящую в уборную с огромным ведром и шваброй на перевес. ничего страшного, ничего выдающегося, абсолютное ничего на первый взгляд. так почему сердце продолжает сбивчиво долбиться о ребра, почему дышать хочется рвано, как после марафона. в ослабшей кисти вибрирует сообщением телефон, чтобы оповестить о прибывшей машине. ее снова кто-то окликает, но она даже не оборачивается, натягивает куртку прямо на ходу и хлопает дверью авто громче, чем должна была. *** химозный запах дешевого джема неприятно прилипает к небу. дженни хочется прокашляться, потому что в горле стоит неприятный нервозный ком. он скребется по чувствительной слизистой, раздражая все сильнее и сильнее. сжимающееся неприятное предчувствие ворочается на дне живота, пока ким делает глоток уже окончательно остывшего переслащенного чая. чахи сегодня нужно было съездить в налоговую, чтобы решить пару вопросов, поэтому с самого утра понедельника она в фирме не появлялась. джису позвала ким попить чай на втором этаже, а сама куда-то улизнула уже спустя несколько минут. ее стул рядом с дженни пустует, поэтому стрессовость ситуации удваивается. напротив сидит хмурая сынрин. новенькая агентка. ее молочный костюм будто немного ей мал, а светло-карие глаза упираются в дно чашки с аббревиатурой их организации. она хорошенькая. в понимании дженни и многих, а ещё у неё приятная аура. она будто пахнет вишней, а ещё она похожа на шорох ткани и шоколадный цвет. вокруг неё все приятно тянется, переливается. ю ахен ощущается как три часа ночи и листья ревеня, а ещё немного как суббота. у неё густая челка и сожженные выпрямителем волосы. она угостила их всех этим песочным печеньем сегодня, и не замолкая рассказывает о своём новорожденном племяннике, периодически показывая фотки практически всем, кроме дженни. хэин, вошедший, чтобы заварить себе кофе вежливо улыбается и кланяется. его волосы идеально уложены, но на вкус он как мыло, случайно попавшее на язык. неприятно. а ещё он какой-то чрезмерно уставший для первого после выходных рабочего дня, поэтому вокруг него много зигзагообразного фиолетового. дженни так чувствует усталость. у него своя большая прозрачная кружка, чёрная моногарнитура в правом ухе и ослабленный узкий галстук. все начинают обсуждать концовку пятничного вечера, который ким соответственно пропустила. хэин низко смеётся, моя за собой ложку, и уходит. балансовый отчёт. дженни только приступила к нему, а уже столкнулась с проблемами. ей бы обратиться к мирэ, чтобы та помогла ей разобраться с оборотными активами, но та навряд ли сделает это, а если и да, то с этим неприятным морозно-мятным выражением лица. словно ей больно и тошно от каждой набранной цифры. ким конечно же не нравится такое отношение, поэтому она подождёт до конца недели, вдруг все само собой разрулится, но оно естественно нет, поэтому все равно придётся идти к мирэ и всю ночь потом работать. так каждый квартал. привычно и немного досадно. главное, привычно. дженни чешет под коленкой, отряхивает мелкие крошки с губ и уже собирается уйти, когда слышит голос чахи в коридоре. если она прикончит ее в кабинете, свидетелей не будет, а при других может расправа и не будет такой жесткой. есть небольшая вероятность, что чахи ничего и не помнит или я ей абсолютно все равно. — ким дженни, — все же раздаётся прямо с порога, когда изогнутая из-за тяжести папок в коробке фигура, появляется в дверном проеме, — что это было в пятницу? — это у тебя стоит спросить, — неожиданно смело для самой себя и окружающих отвечают ей. — ну не я же мило беседовала со спидозной торчихой, которая ударила мою подругу по лицу, — когда чахи ругается, ее голос всегда становится грубее и ниже. на ким это часто действенно влияет. — я просто спросила, за что она тебя, — оправдывается младшая, приглаживая ткань юбки на коленях. — какая же ты мямля, — вздыхает чахи. с дженни даже поссорится нормально нельзя. она редко как-то ярко выражает свои эмоции или даже банальное недовольство, — и что она тебе сказала? — что ты ее очень оскорбила своими словами, — подбирая слова, отвечает ким, а ещё смотрит снизу, потому что сидит, своими блестящими глазами. — ты не понимаешь, дженни-я, — коробка с громким звуком приземляется на и так еле держащийся на ножках стол. при близком рассмотрении под правым глазом и правда виднеется синяк под консилером. он как-то странно перетек от вроде целого носа, — скажи мне на милость, какая нормальная женщина будет работать грузчиком? минхек тогда хотел заработать на первый взнос на машину. работал по ночам в алкашке, которая напротив «золотого лотоса». она появилась из неоткуда, а ещё колется и нюхает по-чёрному. лезла к нему под кайфом вечно. у неё даже вчера зрачки были на весь, блять, глаз. словила бэдтрип, галлюны там, все дела. вот и ебнула меня ни за что. таких надо за километр обходить, а не светские беседы вести. — мне не показалось, что она под кайфом тогда, — бормочет дженни, а ахен смеётся. — много ты наркоманов видела? — с насмешливой улыбкой интересуется чахи, будто разговаривая с ребёнком, — от неё травой несло за километр. — я не... — хочет начать ким, но обрывается, осознавая, что непонятно зачем пытается оправдать ту незнакомку из курилки. какое ей собственно дело? какой смысл чахи врать? она жизнь лучше видела и знает. дженни ведь и сама почувствовала к ней что-то неладное. — она конченая шлюха, готовая отдаться за дозу, — продолжает ахен, голос которой тоже становится максимально убеждающим. входит ещё какая-то девчонка из пиар-отдела и подключается к общему обсуждению. у неё про ту девушку тоже есть пара интересных, на самом деле, просто отвратительных историй. чахи довольно смеётся, когда слышит о жестоком с той обращением. дженни медленно моргает и сглатывает, ей неприятно про это слушать. все вокруг начинает дрожать и звенеть. высоко, рябо. все собравшиеся продолжают наседать, и ким кивает редко. — моя ты сладкая, — чахи улыбается уже шире. ей будто физически необходима ежедневная порция порицания и оскорблений. она обнимает дженни за плечо и чуть качает, — обычно такая взрослая и умная, а этой шалаве так поверила. разве я могла бы сказать что-то такое без повода? — и смотрит знакомо и прямо. у неё на верхнем левом веке родинка и кофейные тени, а ещё цитрусовый парфюм. и это ее чахи, и ким знает, что, да, она может. — нет, конечно, — практически шепчет дженни, получает ещё более яркую улыбку и отпечаток персиковой помады на щеке. — я принесла тебе твой любимый кимбап, — чахи нота до, пятница, красный, облачная погода, фруктовая сладость, большие собаки. вокруг неё сейчас розово-желтые всполохи, потому что она улыбается, и мультяшная мелодия. — ты не злишься? — все же интересуется ким. ей нужно быть точно уверенной в чувствах окружающих, чтобы потом правильно трактовать их ощущение. — уже нет, — она делает глоток из чашки дженни, — на тебя невозможно, — поднимается на ноги и забирает коробку. чахи уходит, а тема разговора сменяется на получение водительских прав. ким в диалоге участвует пассивно, то есть, периодически отвечает на вопросы, потому что мысли опять где-то далеко. в пятницу она была измучена спазмами и длинной рабочей неделей. ее гиперчувствительное сознание было и так истощено, а ещё и такой внезапный стресс в лице разбитого носа подруги. возможно, синестезия так пыталась сообщить об опасности, считывала всю возможную информацию о потенциальной угрозе, потому так и сигнализировала. громко, горько, сильно. воспоминания после сна притупились, мозг частично переработал полученные сведения. факторов, которые могли бы повлиять на то аварийное восприятие, множество, но сейчас, все тщательно сто раз обдумав, дженни окончательно принимает ситуацию. главное, чтобы такое больше не повторилось. страх ведь самое сильное чувство из возможных, а ким и не помнит, когда последний раз в реальной жизни сталкивалась с прямой опасностью. прямые блондинистые волосы, электрически-синяя рубашка, лицо-луна, сигарета в зубах. оставить только самое пустое, плоское, картонное. не углубляться, отсортировать ощущения, звуки и вкусы и отправить в вечный архив, где таких миллионы. теперь есть всему точное объяснение и трактовка. напугала, потрясла, погребла под волной ощущений. дженни снова на поверхности. апрельское солнце блестит за окном, чай стал ещё холоднее, сынрин отправляет в рот пятое по счёту сыпучее печенье. вдали от катализатора диверсии в мозге. собственные рецепторы и нервные окончания предали, начали транслировать чужие волны, расслоили картинку. теперь она снова вся крепкая и целостная. контролирует каждую систему и радар. вот, например, ахен увидела что-то смешное в телефоне, хихикнула, и вокруг неё появились оранжевые искры. еле заметные, но в солнечном свете приятно мерцающие. все под контролем. — довольно чаи гонять, — в дверях появляется заместительница начальника, — все по рабочим местам, — под контролем ничего не было, когда дженни содрогалась в непроизвольном плаче на заднем сидении такси, всеми силами стараясь быть беззвучной, но такого больше не повторится. не должно было, но тогда ким встретила пак чеен только в первый раз.