Талый снег

Гет
NC-17
Заморожен
179
автор
Размер:
39 страниц, 4 части
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
179 Нравится 116 Отзывы 46 В сборник Скачать

Глава IV

Настройки текста
Примечания:
город Ига. Наши дни. Март.       Горькая капля яда, попав в воду, растворяется, делая напиток непригодным. То же случилось с моей душой в то мгновение: лишь секунда осознания ошибки отравляет все тело. Сломался, обмякаю. Не понимаю, что делать, теряюсь, переводя взгляд то на труп у моих ног, то на трясущуюся от испуга незнакомку. Запах, взгляд, общая миловидность, как так?! Неужели просто совпадение? Я был уверен… Должно было подействовать.       Но не выходит по задуманному, криво всё. Соскальзывает с гладкой дорожки продуманного плана. Неужели напрасен каждый шаг? Отказываюсь верить. Если не удержусь за эту тлеющую надежду, сорвусь в пропасть. — Не бойся, не съем, — все, что могу выдать в такой неоднозначной ситуации, и поднимаю окровавленные руки вверх, что, похоже, ужасает ее еще больше. Стекающие до локтя алые змейки выглядят устрашающе, но завершают мой привычный облик. Точно: живу в тени, хожу в крови. Помнишь?       Но она, похоже, ничего не помнит. Неровен час закричит, привлечет внимание или схватится за телефон, вызовет полицию. Лицо остроконечное видела, наверняка, запомнила, с удовольствием обрисует убийцу из подворотни: — Не обижу… — голос у меня хриплый, глубокий, как у человека, молчавшего целую вечность. Так почти и есть: не с кем водить беседы.       Ее запах слаще тягучего меда льется мне в душу. Между нами метры, а я его ощущаю, будто касаюсь кожи. Он пробуждает в недрах темного сознания зверя, который ужасно голоден. Он волком тяжело дышит, жаждет поглотить. Вот сейчас съел бы.       Но острый подбородок дрожит, искусанные губы в панике что-то лепечут, темные глаза даже не моргают. Стараюсь отвлечься, проглатываю комок жажды. Уличные звуки вдалеке не вызывают беспокойства, но в любой момент может нагрянуть лишняя публика. Хочется поговорить, но лишь осторожно делаю шаг вперед, чтобы оттащить в темноту тело, и девушка взвизгивает, отползая на четвереньках от меня, упирается в стену и пугается еще сильнее, видимо, чувствуя себя запертой в ловушку. Предательски мерцающий фонарный свет нагнетает обстановку еще хлеще, делая ее словно героиней фильма ужасов: — Уйду сейчас, не кричи, — приложив палец ко рту, я призываю ее не наводить суету, боковым взглядом убеждаясь, что после ее звонкого крика вокруг не появилось ненужных зрителей.       Она безотрывно смотрит на меня, жадно ловя каждое слово, и потихоньку скатывается в жалобный истеричный скулеж, а спиной жмется к стене, будто ищет у нее опоры в такое страшное мгновение. Тихий шорох моей обуви, кажется, звучит для нее как щелчки предохранителя. — Вот так, тшш, правильно… — приговариваю я утешительно, за ногу выволакивая труп и присыпая его картонными коробками из доставки чайной.       Вытираю об штанину этого мерзавца лезвие и прячу его в рукав обратно, сопровождаемый неотступным и жадным взглядом девушки. Похоже, когда оружие исчезает из поля ее зрения, она даже шумно выдыхает, но не ослабляет своего пристального внимания. Считает, видимо, что я опасен только с острием в руках. Напрасно. — Молодец, — как с ребенком, я стараюсь говорить мягко. — Я ухожу. Осторожнее будь в следующий раз.       Кажется самым правильным ретироваться именно сейчас, ничего не объясняя. Пусть думает, что я некий супергерой, который спасает девушек от злодеев. Жаль, маску не прихватил: было бы правдоподобнее. Но вдруг так она вспомнит мое лицо, злые, как разъяренного волка, глаза?       Медленно, выверяя каждое движение, отступаю к мотоциклу, не разрывая с ней зрительного контакта. До безумия знакомые глаза. Как такое возможно?       Когда оказываюсь у дороги, прислушиваюсь. Судя по тишине в переулке, а потом по быстрым звонким в гэта шагам в сторону подсобки заведения, официантка, бедная, вышла наконец из шокового состояния и приняла верное решение вернуться на работу, пока не хватились.       И что это было?         «Ниндзя» сердито рычит под седлом. Я тоже не в настроении. Пытаюсь рассуждать здраво, но чувствую себя выпавшим из реальности. По полочкам раскладываю факты, а они на меня сверху обратно сыплются ошарашивающим градом. Девушка похожа на Мэй — это даже сложно оспорить. Иначе я бы не отреагировал так. Но это не она, другая, чужая. Не из моих объятий ускользнувшая в небытие. Не забравшая мой покой. Или?..       Дома запираюсь на замок. Не боюсь воров — кто к такому сунется? — от себя. Вряд ли меня остановит несчастная щеколда, но хотя бы на какое-то время отвлечет. Зарыть себя хочется поглубже под землю, но, заведенный, брожу по квартире уже привычным маршрутом. Силюсь смириться с дурацкой шуткой сознания. Она пахла так же.       Казалось бы, аромат в воспоминании — тонкая нить, но это та нить, что вдета в иглу, которая ковыряет в голове болезненные мысли. Подцепляет нервы, переплетает их, заводит.       Мерзкий чай. Очередной приступ зуда. Холодный поток воды, похожий на водопад в горах, льется на голову. Все по кругу. Из зеркала подглядывает чудовище, проглотившее душу, и ждет, когда я приближусь хотя бы примерить линзы, но я откладываю это на неопределенное «потом».       Неожиданно осеняет догадка, что я уже тронулся умом. Мне просто мерещится она. В кривом зеркале яви я выдаю свои мечты за правду. Темные глаза с янтарным отблеском. Лисий взгляд. Трепетные губы. Воображение ловко накладывает воспоминания на случайную встречную, дорисовывая черты до нужного мне образа. Я слишком долго жду ее. Настолько долго, что…готов убедить себя в том, что две девушки похожи. Линии лица словно выведены умелой рукой, шелк волос струится по прямой спине, аромат кожи околдовывает хуже зелья. Мы виделись пару минут, но я хорошо запомнил ее. Или просто видел сознанием, а не обманчивыми глазами? Страшно.       Злая ирония обернулась против меня самого. Красные радужки вокруг черной дыры зрачка уже начинают искажать реальность. Что будет дальше? Не настанет ли мгновение, когда я потеряю контроль над своим телом, стану бросаться, как разъяренный хищник, притаившийся в тени? Но совсем другая сладкая мысль подкрадывается к сознанию. А что, если сработало?..       Ложусь обратно в холодящую кожу постель, но не могу уснуть, даже проглотив снотворное: последняя мысль затягивает. А вдруг это она? Сердце буйным ритмом не позволяет сну накрыть: я слишком возбужден, чтобы расслабиться. Я весь в ушедших днях, в воспоминаниях. Я сам рад обманываться, напрасно тешить себя вымыслами.       И, ёкай дери, хочу думать об этой девушке из чайной. Хочу видеть в ней Мэй.  Тягучий, приторный яд собственных фантазий отравляет, но смятенный разум не противится такой погибели. Ладонь чешется, но почти не отвлекает, что уже странно.          Ночь, день, ночь. День. Глаза с лопнувшими сосудами внутри, заточенные на бросок зрачки, сжатая плотно линия губ, взгляд в стену, а на деле — в прошлое.  А если попробовать? Что я потеряю, если окажусь не прав? Лишь потерплю пару-тройку позорных минут, пока девушка выскажет обо мне все, что думает. А что утрачу, если все-таки подействовало? Мою жизнь, мой воздух, мой огонь, мою плоть и кровь. Все это я уже терял пятьсот лет назад. Второй раз не согласен. Не имею право отступить. Игра стоит свеч.       Дымятся благовония, вводя в благоговейный ступор. Каменная плита исчерчена белыми ломаными зигзагами. Универсальная плата — кровь. Я с большим удовольствием перерезаю горло, прислонив тело к постаменту, чтобы алые жуткие следы заполонили мертвецки холодную поверхность. Теперь сказано ждать. Кто же знал, что так долго…       Смываю с себя злость водой, под дьявольскую усмешку отражения надеваю линзы на красные глаза. Черная футболка, толстовка, скрывающий беспорядок в мыслях капюшон. Мотоцикл набирает скорость, решительно двигаясь в сторону чайной. 5 веков — не шутка, ёкай возьми. Все могла перепутать проклятая сила, разместить родную душу в чужое тело, заменяя тернии на моем пути лезвиями сюрикенов. Я хочу верить, пока еще могу. Я обязан попробовать.         Приветливая девушка на входе улыбается так, что готова вот-вот дотянуться краями губ до ушей. Обмен церемонными поклонами. Интересуется целью моего визита и почти сразу осекается, встретившись с моим взглядом, проткнувшим насквозь. Я пришел забрать свое — вот моя цель, даже если придется вверх дном перевернуть все это заведение. И она, словно разглядев под пеленой линз красноту, теряется и старается больше не разыгрывать передо мной спектакль и ведет сразу к столику в глубине зала, пообещав позвать свободную официантку.       Но любая мне не нужна. Взглядом вожу по помещению, не останавливаясь на гостях, ведущих неторопливую беседу или погруженных в раздумьях за чаем. Одинаково одетые девушки, перемещающиеся от посетителя к посетителю и до кухни, лишь для невнимательных похожи между собой. Втянув носом терпкий запах благовоний, витающий над головами, среди симфонии ароматов я безошибочно нахожу искомое. Слабый оттенок масла камелии невидимой леской затягивает на моей шее петлю и заставляет обернуться, как на аркане удерживая меня. Охотничий инстинкт не подводит. Глаза сосредотачиваются на одном образе. Я то ли вижу его, то ли выдумываю.       Гибкий стан, почтенно склоненный к столику какого-то благообразного старика, занят проведением чайной церемонии. Оголенные запястья, тонкие пальцы, обхватившие ручку чайника, привлекают сальные взгляды гостя. Даже через весь зал ощущаю, как трепещет в волнении пожившее сердце на последнем заводе. Рытвины на морщинистом лице мерзки меньше, чем похотливые мысли в его седовласой голове. Захлестывает ревность, но лишь до слабого хруста стискиваю руки, сжатые в замок у самого подбородка. Так будет хрустеть его сломанный напополам позвоночник. Но ни звуком не даю о себе знать. Химия между нами, воспитанная расстоянием, болью и многовековой тоскливой разлукой, скажет о моем присутствии сильнее. Это уже не просто игра: это догонялки. И если я догоняю, я — хищник, хоть и не желавший нападать, а добыча всегда покрывшейся мурашками кожей ощущает близость опасности.       И она, словно чувствуя, как ее спину буравит мой взор, оглядывается назад.       Темные глаза распахиваются и учащенно моргают. Кого она видит перед собой? Убийцу, оживший ночной кошмар, одним движением отобравший жизнь человека. Взмах рукава, — и девушка отвернулась, делает вид, что все в порядке, льет сладким потоком речи для своего престарелого обожателя. Убегать станет, прятать блеск испуганных глаз. Странно, но я взбудоражен. Что-то в ее поведении неумолимо напоминает о нашем знакомстве, когда я был в клетке. Как зверь. Сходится.              Так и есть. Закончив, откланивается мужчине и идет в сторону кухни, опустив взгляд из-под пушистых ресниц. Ничего, убежать от меня сложно. Ждал долго, еще пара часов до закрытия чайной меня устроят. Однако вдруг она разворачивается, взяв свободное меню, и решительно движется в мою сторону. В эту встречу куда смелее. — Здравствуйте, — не смотря на меня, будто я какая-то мебель, выученным движением кладет передо мной список, покрытый деревом. Всем остальным посетителям, я слышал, дальше озвучивают блюдо дня, но, видимо, мне такая роскошь не полагается. Что ж, ограничившись дежурным приветствием, я киваю и делаю вид, что мне действительно интересен перечень поварских способностей. — Я узнала Вас.       Я лишь удивленно приподнимаю бровь. Все еще горделиво держит подбородок и подчеркнуто намеренно игнорирует меня, хотя словами себе противоречит: ступает по тонкому льду, трясется. Пользуясь мгновением, невольно засматриваюсь на ее бледнеющее лицо. Родное в нем сквозит, словно в чужом теле заперта близкая душа. А что, если так и есть? Темные круги под глазами говорят о бессоннице. Вдруг причиной тому ночные страхи? Наверняка. Боялась моего возвращения, судя по тому, как намеренно глубже прячет руки в рукава, что должно бы меня оскорбить как гостя. — Благодарю, — чеканя каждый слог, распрямляет спину, как вышколенная майко. Храбрится, видимо, понимая, что среди людей она в безопасности. — За помощь…       Я нарочно медленно киваю, догадываясь, что любое мое резкое движение спугнет. Уверен: помнит, где я храню оружие. И ее взгляд, упавший на мою руку, подтверждает мои домыслы. Ждет, когда блеснет, как в темном закоулке, лезвие, и прольется кровь. — Я никому ничего не рассказала, — сдавленным голосом вдруг шепчет, испуганно оглядываясь по сторонам. — Полиция расспрашивала, но я молчала.       Так и слышится между строк: «Не убивай». Она не узнает меня, человека из прошлого, дичится, осознавая, что я источаю опасность. Опасен, безусловно, но только не для нее. И тогда, несколько дней назад, прошел бы мимо, не вмешался в грязные планы того негодяя, если бы не узнал в этой девушке отголосок Мэй.       Утешая себя, что магия, возможно, стирает память, решаю не уступать своему плану. — Спасибо, — мой низкий шершавый тон словно режет ее слух, и она вздрагивает, но почти сразу расправляет плечи. — Я знал, что можно положиться. — Еще раз спасибо, — видимо, не зная, что еще делать в такое неловкое мгновение, когда я так и не сделал заказ, а уйти тоже страшно, девушка нервно сглатывает. — И дальше буду молчать. — Правильно, — уголок моего рта сползает в ухмылку, но тут же умолкаю, осознав, что снова неосторожно задел опасную тему: официантка шумно выдыхает, казалось, из легких весь воздух. — Не бойся. Я не пугать пришел: поговорить.       Как объяснить ей, что творится в голове? Сказать прямо, что подозреваю, что она потерянная в течении времени моя родная душа? Что узнаю в ней каждое движение, что в груди отдается ее аромат? Сочтет больным. — Я молчать буду, — словно не слыша меня, бормочет. — Не выдам.       Мой голос становится тверже, а взор — острее, способный рассечь разреженное пространство между нами. Еще не знаю, что скажу ей, как попытаюсь объясниться, но ясно чувствую, что не могу отпустить эту встречу: — Надо поговорить. — Только в людном месте, — почти не дрогнувшим тоном вторит девушка, наконец взглянув на меня из-под ресниц. Контрольный выстрел в голову. Я видел этот взгляд пятьсот лет назад: внимательный, настороженный, ожидающий беды.         Под темным сводом неба, где звезды меркнут от мерцающего электрического света, я сижу на одной из лавочек парка аттракционов, дожидаясь девушки после окончания смены. Вокруг слоняются разрозненные парочки влюбленных, и я со стороны выгляжу как парень в предвкушении свидания. Рядом стоит небольшой горшок с цветущей камелией.       Этот цветок должен сказать больше, чем мои невнятные слова. Созданная по идеальному лекалу умелого творца камелия — образец выверенной симметрии и гармонии. Каждый лепесток нежно касается другого, словно поддерживая, но не навязывается, остается как бы позади, вокруг центра совершая хоровод розового величия. Никакого запаха не издает сам бутон, вся сливочно-кремовая сладость таится в масле, произведенном из ее семян. Она как не неведьма: лишь немногим дано ощутить ее истинный вкус. И если эта девушка — действительно Мэй, она вспомнит. Должна. Обязана.       Цокая каблуками, моя знакомая неуверенно идет по направлению ко мне, обхватив себя за плечи, словно замерзает. Скорее мой мертвецкий холод и взгляд не дают ей согреться. Серый плащ обхватывает фигуру, затянувшись поясом на тонкой талии, но он не способен согреть. Домой бы. Туда, в горы, где горит наш очаг. Взгляд ее падает на подарок, но делает вид, что не понимает намека, и садится намеренно на расстоянии вытянутой руки. — Здесь достаточно людно? — я глазами указываю на праздно шатающихся прохожих.       Странно себя чувствую. Сидящая передо мной ужасно знакома, словно под внешним слоем спрятано сокровище, а смотрит на меня как на умалишенного. Но мне настолько важно удержать ее, что я согласен казаться кем угодно и идти на любые условия, лишь бы не боялась говорить со мной. — Да, — девушка кивает и нервно перебирает пальцами, избегая прямого зрительного контакта со мной. — Итак?       Я неловко пододвигаю по скамейке в ее сторону камелии, слабо покачивающие розовыми бутонами от ветерка. Взволнован, будто и вправду на свидании. Впрочем, если это Мэй, то это и есть свидание спустя половину тысячелетия.        — Тебе, — так рад, что чуть не добавил «неведьма», но вовремя закрыл рот. Если сразу начну давить и сыпать рассказами о прошлом, точно сбежит.       Она с удивлением смотрит на цветы и какое-то время молчит: — Это странно, но спасибо, — а затем осторожно приподнимает горшок и ставит себе на колени, делая вид, что ужасно увлечена видом растения.       Странно, когда убийца несостоявшегося насильника дарит тебе цветы, — согласен. Но принятие дара расцениваю как хороший знак: как когда-то веер, небольшой подкуп мне на руку. По крайней мере, не сразу уходит, дает объяснить, почему я вернулся в чайную. — Итак, — зачем-то повторяю, а затем киваю я, понимая, что все же настает момент, когда придется рассказать, чего я от нее хочу. Боги, сколько я всего хочу. — Ты похожа…       Слова, как сюрикены, режут горло изнутри, никак не проходят, не проглатываются. Ямабуси когда-то учил искать силу в природе. Мэй была моей природой, всеобъемлющей, даровавшей смысл жизни, служившей источником магии и счастья. На кого похожа? На огонь, без которого я замерзаю. На воздух, без которого я почти не дышу. На воду, без которой засыхаю. На камень, без которого я отрываюсь от земли.       Но так сказать нельзя, хотя никакие другие слова не подходят, фальшиво прозвучат, а потому и не столь убедительно выдавливаю из себя:              — На одну девушку, которую я любил, — смотрю на асфальт, словно это хоть как-то поможет обрести почву под ногами. Столько лет не разговаривал ни с кем о ней, все в себе держал… — Ее уже нет в живых давно.       Не рассчитываю особо ни на что, но странным образом чувствую себя будто даже легче, как будто делюсь своим вековым грузом, который сдавливал плечи. — Давно? — ее мелодичный голос заставляет даже вздрогнуть. — Больше пяти., — вовремя остановившись, вру. — Лет.       Даже так звучит как большой срок. Чудовищно огромный: пять раз по году, состоящему из ужасных более чем трехсот дней и ночей, в которых каждое мгновение осознаешь пустоту. Страшная математика после потери близкого человека, которой с удовольствием поделится тот, для кого смерть не пустой звук. А если прошло пятьсот таких лет и потерял не одного такого близкого человека?       Девушка сочувственно произносит: — Соболезную, — не понятно, то ли из вежливости, то ли и вправду прониклась моей печальной историей. Боковым взглядом касается моей щеки, но до глаз боится подняться.       Я растерянно киваю. — Почему ее не стало? — неожиданный интерес дает слабую надежду на разговор.   Горящий заревом, будто костер из сухих веток, дом.   — Моя вина.       Нет точнее ответа на этот вопрос. Если бы я был рядом, ничего бы не случилось. Сумел бы защитить, в отличие от отца, удержал бы в руках оружие, если бы была в этих проклятых руках сила… Но история не знает сослагательного наклонения и возможности второго шанса. Впрочем, само явление этой девушки в моей жизни как раз — это, может быть, попытка обмануть судьбу и сломать ход времени? Не время о таком говорить, но на кончике языка уже вытанцовывает правда. -Мне жаль, — закусив губу, она тоже смотрит на асфальт, поглаживая листочки камелии. Не помнит. -И мне.       «Жаль»? Это слово сравнимо с одной из миллиона игл, изранивших сердце. Мне не «жаль», мне больно. Превращение наделило бессмертием тело, но не сумело унять внутренние муки. Лучше было бы наоборот.       Так жгут изнутри признания, но я терпеливо стискиваю челюсти. Вроде бы случайная встречная действительно похожа, ужасно кажется знакомой, но почему-то ведет себя отстраненно, как-то по-новому. Быть может, это побочный эффект магии? Что, если она дарует воскрешение, но начисто стирает память? Ерунда, я расскажу ей всю нашу историю, она постепенно все вспомнит. — Как тебя зовут? — осторожно девушка приподнимает на меня взгляд и явно с силой удерживает его на мне. Казаться смелой хочет или расчувствовалась? В этот раз у меня нет сомнений, как ответить. Я честно называю ей свое имя в надежде увидеть в темных глазах проблеск сознания, но там плотной стеной стоит страх. Я умею преодолевать любые стены, красивая. Взбираюсь на них, ломаю. — А моё имя — Мэл.       Словно разрядом тока прошибает надежда. «Мэл»?! Это же почти как «Мэй», всего-то одну букву изменило колдовство! Быть может, так же лишь какие-то отдельные черты изменились и в характере, но это меня не пугает, я готов терпеть, завоевывать заново, пройти всю нашу историю с самого начала. — Мэл, — какая-то дурацкая улыбка ползет моему лицу, взгляд невольно смягчается. — Вот как… Может, — я не в силах отвести взгляда от нее, выгляжу странным, но насильно торможу свой пыл, чтобы она не сбежала, и киваю в сторону аттракционов. — Прогуляемся?       Мэл задумчиво хмурится, но в момент светлеет, заметив, как я по-идиотски расплываюсь. Я только что вывернул перед ней всю душу, и, кажется, ей захотелось меня спасти от коварных лап трагедии. Девушки вообще любят тянуть из болота парней, которые, почуяв помощь, окончательно перестают в нем барахтаться и тянут за собой на дно еще и возлюбленную. Мэл наверняка о чем-то таком рассуждала в голове, понимая, что рядом с тем, кто в минуту способен убить человека, быть опасно, но решается дать мне шанс. Отчаянная, бежать бы надо от меня, но я никуда тебя не отпущу теперь. Я как дикий зверь вышел на верный след. — Сто лет нет ела мороженого, — порозовев от собственной дерзости, улыбается она, жестом приглашая пройтись до палатки со сладостями. — А я — пятьсот, — невольно отвечаю той же улыбкой и с большим удовольствием покупаю нам две порции, пожалуй, самого вкусного в мире мороженого.         Ночные разговоры под дымящиеся чашки чая в какой-то круглосуточной забегаловке, на фоне ее нежного голоса фонящий старый телевизор на прилавке, утром аромат свежих блинчиков, поданных в ее же чайной, случайные касания пальцев, сонные зевки за полночь, полуулыбки, полуусмешки, переплетение дыхания, робкие попытки открытых взглядов глаза в глаза и нежелание разлучаться даже перед началом рабочей смены. Старые друзья, встретившиеся на обочине жизни, а не безумно влюбленные. Но, может быть, так и должно быть в начале?       Днем томительное ожидание вечера и разработка плана действий. Правильным казалось ненавязчиво становиться ближе. В биографии Мэл многое отличалось от жизненных фактов Мэй. Иногда пытался намекнуть, припомнить, будто ненароком, какие-то события, но девушка смотрела на меня с недоумением, и лишь легкость ее характера не позволяла ей зациклиться на моей странности, и она продолжала непринужденные беседы.       Новая встреча поздним вечером там же, у служебного выхода. В этот раз даже приветливая улыбка розоватых губ, будто ждала, вдохновляющая прогулка до ее дома. Осторожный взгляд внимательных глаз на повязку на руке. Робкий вопрос, но с интонацией волнения. Ей мерещится, будто я поранился, когда защищал ее честь, и я без раздумий поддерживаю этот домысел. Если Мэй вернулась, ей не стоит знать, каким путем: не одобрит. Кровавый шлейф не должен увенчать ее тонкую фигурку. Один буду тонуть в своем вязком болоте, отдающим привкусом металла.       Начавшийся внезапно дождь вынуждает бежать до ее подъезда, прятаться под навес, чтобы не вымокнуть. На цыпочках попытка дотянуться до моей щеки на прощание, желание в ответ положить свою грубую ладонь на ее нежную талию, но отчаянный вой сигнализации где-то сбоку ржавой машины вызывает у нас лишь совместный расслабленный смех. Свежий ветер мешает ей смотреть на меня прямо, и она ускользает домой под удобным предлогом испортившейся погоды. Чудесно. Я доволен. Нет. Счастлив.       Следующие дни проводим в том же вальсирующем темпе, как самая настоящая пара. В один темный вечер кино, последний ряд. В темноте ощущения острее, в мерцании экрана — ее черты ближе. Безразличный к сюжету картины, без опасения быть пойманным на шалости, любуюсь ею. Покатость оголенных плеч — да, знаю, платье надето для меня, — темные струящиеся волосы, отдающие едва уловимой нотой ванили. Зачем? Камелия лучше: тоньше, точнее. Ловит украдкой мой взгляд, убирая прядку от лица, и заливисто смеется. Я глупо выгляжу, но не слишком об этом беспокоюсь: мне простительно. Пятьсот проклятых лет я ждал этих мгновений, я выковал ее заново, возродил, будто Галатею, из каменного прошлого: мне можно всё.       И я беру всё. Поцелуй случается жадный, кажется, даже пугающий. Но она не отступает. Влюбилась? Так просто? Хотя… О дивный, новый мир. И я сам схожу с ума до такой степени, что готов ее любить, еще не убедившись, что это и есть Мэй.       Все дни почти не сплю, а если и засыпаю, то не вижу ничего во сне. Она словно ушла в реальность, материализовалась. Это радует и настораживает одновременно. Быть может, и не стоит думать о таком, нужно просто наслаждаться каждым моментом, но я невольно по утрам чувствую себя неловко. К вечеру от этих мыслей и не остается и следа: каждый вечер я провожу с Мэл.       Нам хорошо вместе: мы много гуляем, я слушаю истории из чайной, о ее детстве, так не похожем на детство Мэй, она интересуется мной, но мне нечего ей рассказать о себе, и я выдумываю всякую ерунду, чтобы ее повеселить. Я редко называю ее по имени: боюсь перепутать, и однажды прокол все же случается. Она тут же говорит, что не обижается, вспоминая мое признание, но после этого выглядит грустной и раньше обычного просит отвезти ее домой. Я обещаю контролировать себя, и Мэл слабо ухмыляется в ответ. Тянусь поцеловать перед сном, все так же стоя у ее подъезда, но ее щеку вдруг закрывает резко поднятый капюшон. Ревность — страшная штука, знаю, и потому не злюсь.       Ночью снится Мэй. Она почему-то плачет, свернувшись калачиком на футоне. Кажется, обида проела в ней дыру. И на следующий день в этом убеждаюсь: телефон молчит. Еду к чайной, чтобы встретить после смены, но узнаю там, что Мэл взяла выходной. Катаюсь по городу без всякой цели, считая количество фонарных столбов. 128 от моего дома до дома Мэл.       На одной из улиц останавливаюсь у магазина, чтобы купить тофу. В новом веке готовить никто не умеет, но это единственное место, где продают более или менее вменяемый вид соевого творога, который так любила Мэй, так что должно сработать. Уже собираюсь сесть на мотоцикл, как слышу позади себя странные шуршащие звуки. Вот только этого не хватало. Небольшая тень ложится сбоку от меня, но черты ее нечеткие, словно нарисовал плохой художник. — Здравствуйте, — тонкий детский голосок раздается прямо за спиной.       Левая ладонь адски вспыхивает — верный признак. Впрочем, я уже и без нее научился угадывать своих приятелей. Медленно, стиснув зубы до дернувшихся желваков, оборачиваюсь. Не ошибся: тварь прямиком из Нараки под видом маленькой кудрявой девочки в кружевном голубом платьишке. Она улыбается широко, гипнотизируя опалесцирующими глазами. Знаю я, чего стоит такая улыбка. — А у вас есть младшая сестренка? — наивно хлопая ресницами, говорит она и странно длинными пальцами теребит подол.       На улице людно. Кое-кто смотрит на меня с подозрением. — Нет, — подыгрываю я, выдавливая доброжелательную улыбку. — Идем.       Манга Ибицу — вот ее имя. Видел как-то ее «родственников»: вспоротые животы, выеденные органы. Полиция искала маньяка, не замечая среди толпы рыдающей родни одного и того же ребенка. Да и кто может подумать на милую девчушку? Давно хотел встретиться с ней лицом к лицу. И вот, пожалуйста. Жаль только, что в такой период, когда совсем не до работы. Но это уже не задания в клане, это обязанность, давящая плечи.         Идем за угол дома, в темноту ночи, говорю, что веду домой. Ёкай следует за мной, ни о чем не подозревая: она еще не самое сильное существо, чтобы понять, кто перед ней. Обещаю ей купить много вкусного, как только придем, но прекрасно помню, чем она предпочитает лакомиться, и невольно морщусь. Не в этот раз.       Тупик. Вонь из открытого колодца наполняет нутро. Манга вполне довольна: ей кажется, что она загнала меня в ловушку, но, заметив, как я начинаю разматывать с ладони бинт, напрягается. Глаза из светло-голубых темнеют, но меня таким не напугать. Если бы не линзы, я бы скорее удивил своей краснотой. Устрашающе обнажает мелкие зубы, как у карликовой собаки, и я достаю нож: кинется — придется бить, однако надеюсь на другой исход: есть опасность, что ёкай лишь захватил тело несчастной девочки, которая родом может быть из любой другой страны. — Ты плохой брат, — голос ломается, становится низким, утробным, как и полагается монстру. Любой другой на моем месте уже побледнел бы от ужаса, но я лишь приподнимаю бровь, ожидая реакции. И она тут же следует: Манга удивлена. Хоть и глупа, осознает, что я не смертный. — Кто ты?..       А вот это правильный вопрос. Ответом на него становится упавший к моим ногам окровавленный бинт и направленная на девочку открытая ладонь. Она знает, что это. Она знает, что сейчас случится, и бросается бежать. Но я не первый раз сталкиваюсь с подобным: тоже срываюсь с места и хватаю ее правой рукой прямо за волосы: так надежнее всего. Ёкай пытается брыкаться, визжать, привлекая людей, но едва левая ладонь касается ее виска, мгновенно утихает и…будто засыпает: веки закрываются, дыхание становится тихим, усмиренным.       Отвожу девочку в ближайшую больницу. Пусть сами разбираются теперь: самое страшное уже позади. Одна вежливая медсестра в приемном покое предлагает мне помощь, заметив обмотанную руку, но я устало отказываюсь и возвращаюсь к дому Мэл. Лучшим лекарством для меня всегда была Мэй. Один ее взгляд восстанавливал мои силы после подобных случаев. Чувствую себя провернутым через мясорубку, но упрямо звоню еще десяток раз, не в силах даже слезть с мотоцикла, и наконец она берет трубку, услышав мой слабый голос, пугается и приглашает зайти.       Под свет из-под крупного абажура на стол выкладываю коробочку с тофу в предвкушении ее реакции. Но Мэл равнодушно отодвигает его в сторону, заявив, что у нее аллергия на лактозу. Я изумленно извиняюсь и ем тофу один в ожидании, пока закипает электрический чайник. Не нравится мне плита, в котле дома было вкуснее, а еще более современный собрат меня вовсе расстраивает: вода после такого будто неживая, но терпеливо помалкиваю. Тем более что я виноват, мне полагается стыдливо опустить взгляд на клетчатую скатерть и ждать, пока меня простят.       Долго недоуменно смотрю на касающийся лица светлый дымок из кружки, с края которой свисает пакетик чая. Терпкий запах мяты бьет в нос. Мэл замечает мой взгляд и вопросительно приподнимает бровь. Осторожно замечаю, что думал, что она заварит настоящий, на что девушка справедливо отвечает, что устает быть гейшей на работе. Пью, что есть, стараюсь не выглядеть слишком недовольным.       За окном давно висит грязно-желтый месяц, а разговор не клеится. Чай черной каёмкой остается где-то на середине бокала: невкусно, даже из вежливости. Мэл смотрит на меня с выжиданием, очевидно, извинений, но я упрямо молчу. Назвать кого-то Мэй не оскорбление, это скорее похвала, но, понимая, что, возможно, воскресшая ее версия имеет право быть униженной сравнением с другой, растерянно отвожу глаза к окну. — Ты не отпустил прошлое, — наконец спокойно, без эмоций произносит она, постукивая зачем-то ложкой по столу. Очевидно, это успокаивает ее. — И пока этого не произошло, не будет будущего.       Я не уверен, что Мэл не права, а потому пожимаю плечами. — Почему у тебя такая грязная повязка? — когда я в очередной раз кладу левую ладонь на поверхность, девушка все же решается сменить тему. — Когда ты ее в последний раз менял?       Не давая мне оправдаться, Мэл встает и идет к шкафчику за аптечкой. Сначала я испуганно пытаюсь отговориться, понимая, что ей нельзя видеть то, что сокрыто уже не белой тканью, а потом понимаю, что, возможно, это то, что сейчас нам нужно, — дотронуться друг до друга, и перестаю сопротивляться. Послушно разворачиваюсь к ней, устраивающейся прямо передо мной на коленях. Когда-то Мэй уже меняла мою повязку, быть может, вспомнит что-то? — Боже, — охает Мэл, осторожно разматывая бинты. — Боже, Кадзу!.. Нельзя быть таким беспечным к своему здоровью!..       На последних оборотах я перехватываю ее губы поцелуем. Во-первых, потому что не могу больше терпеть близость без этих касаний, а, во-вторых, потому что вот-вот вскроется моя тайна. Она сначала отстраняется, злобно сверкнув глазами, но второй жадный поцелуй убеждает, срывает оковы.       Движемся к спальне, задевая какие-то предметы, кажется, я наступаю на кота, который свирепо впивается мне в ногу, она хохочет снова и сдергивает с меня футболку, импульсивная, жаркая, закусив губу вкуса ванили (должна быть камелия!), проводит рукой по рельефу моего живота, будто любуясь. Жутко хочу испытать нечто подобное, но в голове что-то постоянно мешает, не дает расслабиться и сорваться с обрыва. Это что-то — воспоминание о первых моментах близости с Мэй. Робкая, чувственная, она позволяла мне вести, здесь же я был на вторых ролях, будто с Азуми… Ёкаево сознание, что ж тебе нет покоя?! — Тшш, тшш, нежная, — чувствуя какой-то странный дискомфорт, я сбавляю накал страсти ласковым поглаживанием по ее скуле. — Не торопись…       Пока говорю, наконец понимаю, что смущает: слишком все быстро. Я все же не могу привыкнуть к этим темпам современности, мне будто воздуха не хватает: не успеваю дышать в такой гонке. В прошлый раз мы шли так размеренно к каждому касанию, ступали будто по тонкому льду, боялись нарушить шаткий баланс, а сейчас… — Что? — удивленно и напряженно хмурится Мэл. Нижняя губа обиженно поджимается, а ноздри раздуваются от нетерпения. — Тебе не нравится?!..       Задней поверхностью ноги уже ощущаю деревянный каркас кровати. Всего-то мгновение отделяет от момента, который так ждал. Но неугомонная голова твердит свое. — Нет, мне… — я, пользуясь дистанцией между нами, сажусь на постель и стараюсь говорить как можно нежнее, успокаивающе. Неожиданно щелкает мысль. — Хочется, чтобы станцевала…       Это не просто просьба. Это… Ёкай возьми, очередная попытка себя убедить, что передо мной все та же Мэй. Боюсь, что сорвется, но не могу, физически не могу, заставить себя продолжить без этого. Мне нужен еще хотя бы один аргумент, что все правильно, что это просто не вековой голод по ее телу.       Мэл невольно окидывает взглядом вокруг себя тесную квартирку, в которой с трудом вмещается высокий шкаф со столом и большая кровать, размышляет, закусив с внутренней стороны щеку и смотрит себе под ноги, недовольно приподняв бровь. — Ладно, капризуля, — наконец девушка шумно выдыхает и идет к ноутбуку, на котором быстро подбирает мелодичную песню. Она мне очень не нравится, отвлекает, но я сосредотачиваю всё свое внимание на Мэл, которая, плавно покачиваясь, медленно начинает раздеваться, одаривая дерзким взглядом. И если еще минуту назад ей это казалось бредовой идеей, то теперь растворяется в своем танце.       А я смотрю во все глаза, исступлённо ловлю каждый взмах рук, каждое движение тела, каждый легкий поворот с игривыми покусываниями губ, машинально нервно сглатываю, когда фигура остается в центре разбросанной одежды, тело откликается на приглашение, но… больше ничего не чувствую, будто камень в сердце.       Импульсом отдается осознание занозы, предательски засевшей в голове. Это не моя Мэй.
Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.