good enough

— Ким Ханбин-ши. Старик-распорядитель, бывший глава одного из кланов, давно отошедший от преступных дел, делает короткую запись в раскрытом журнале и жестом приглашает гостей войти. В полумраке зала движется множество фигур — Чживону кажется, что он оказался в огромном улье, кишащем суетливо жужжащими пчёлами, которые, того и гляди, окружат тебя и будут жалить, пока ты не свалишься замертво. Эта неоднородная масса представляется абсолютно мерзкой, и Чживону становится трудно дышать. Они проходят в глубину зала. Ханбин учтиво кланяется главам кланов, изредка кивая и их помощникам. Он выглядит слишком невозмутимо в своём белоснежном костюме. Чживон не любит моменты, когда не может ничего прочитать на его лице. Сейчас самый молодой в Сеуле глава клана защищён непроницаемой маской, и даже его правая рука не может разгадать, что скрывается под ней. У всех на устах только одно имя — и это имя Ханбина. Лёгкое раздражение охватывает Чживона, когда очередная мелкая сошка произносит подобострастное Ким Ханбин-ши. Это имя, это слово принадлежит только Чживону — он произнёс его столько раз, перекатывая на языке и вырывая из горла, что сделал его своим по праву. Но сейчас Чживон не может отдаться гневу — Ханбину нужны его холодная голова и цепкий взгляд, способный разглядеть малейшую опасность. Он осматривается — его внимание привлекают револьверы старой модели, лежащие в центре стола. Сюда же нельзя проносить оружие? Быстрый анализ ситуации показывает, что оружия и правда ни у кого нет — слишком уж растерянно выглядят некоторые телохранители, то и дело тянущие пальцы к пустой кобуре. Чживон неслышно выдыхает, не переставая, однако, думать о револьверах. Он вообще не уверен, что из настолько старой модели всё ещё можно стрелять. Когда Чживону наконец удаётся поймать взгляд Ханбина, он лёгким наклоном головы указывает на стол и, едва двигая губами, произносит: — Что это значит? В ответ Ханбин лишь улыбается, и это не та улыбка маски, которую он щедро раздавал направо и налево. Эта улыбка мягкая и тёплая, улыбка, которая предназначается только для одного человека. У Чживона по спине бегут мурашки. Это неутешительный ответ. Чживон порывается схватить Ханбина за руку и вывести из этого ядовитого, смертельно опасного улья, но Ханбин твёрдо качает головой, сжимая пальцы Чживона в своих. Ханбин в перчатках, и Чживону до головокружения хочется почувствовать его голую кожу. — Ханбин-а… Его имя сродни заклинанию, древнеиндийской мантре, молитве на забытом языке. Когда Чживон произносит его, он чувствует в своих венах всю силу мира и тысяча солнц поселяется у него в груди. Но только не в этот раз. В этот раз это имя отравлено, пропитано коварным ядом, заковано в паутинный кокон. Эти твари подготовили всё для его смерти. Гостей приглашают к столу. Ханбин нарочито медленно и спокойно проходит к своему месту, зная, что Чживон в любом случае последует за ним. Он отодвигает тяжёлый деревянный стул и садится, скучающе опираясь подбородком на облачённые в перчатки ладони. Чживон встаёт за его правым плечом. Его руки дрожат. — Мы собрались здесь, — начинает распорядитель, — чтобы почтить давнюю традицию. Вся наша жизнь — всего лишь игра со смертью, и играть нам приходится по её правилам. А единственное правило смерти — это правило случайности. Он дешёвым театральным жестом указывает на револьверы, тускло мерцающие в слабом освещении зала. — В каждом револьвере — одна пуля. Револьверов всего четыре, так что здесь вскоре станет на четыре человека меньше. Помощники и телохранители не могут принять пулю вместо вас, вы не можете выстрелить в стену или в голову соседа — это будет расценено как нарушение правил, а нарушение правил здесь карается только одним, прекрасно известным всем вам способом. Распорядитель насмешливо обводит присутствующих многозначительным взглядом. Чживон стискивает зубы. — Проверим, кто сегодня проиграет смерти. Распорядитель берёт один из револьверов и неожиданно протягивает его Ханбину. — Младшие вперёд. Чживон неотрывно смотрит на то, как проворачивается барабан. Ханбин взводит курок.