***
Отложив перо графического планшета, Леонардо с наслаждением хрустнул пальцами и покрутил головой по сторонам. От работы нон-стоп дольше пары часов у него всегда начинали ныть суставы. «Пара штрихов для общей завершённости и можно отправлять, — заключил он, рассмотрев изображение целиком. — Но это уже утром». Нестерпимо хотелось чая или кофе, но в термосе вода закончилась, а включённый чайник обязательно разбудил бы Вольфганга. Цифры в углу экрана ноутбука показывали «04:48», что вполне намекало — хорошо бы и Лео лечь спать. Посему он поплёлся чистить зубы. Навязчивые мысли о крайних сроках на работу заставили его пару раз от злости прикусить зубную щётку: «Да уж, вот раньше годами один портрет ждали, доплачивали и снова ждали, а сейчас чуть что и сразу жалобы во все соцсети про мошенничество. Не ценят свободных творцов, не ценят». На остатках силы воли он дотащился до кровати и упал лицом в подушку. Почувствовавший рядом новый источник тепла Амадей, не просыпаясь, потянулся к нему, по-хозяйски закинув сверху руку. Тихое посапывание друга за пару минут убаюкало да Винчи. Пробуждение сложно было назвать приятным: не особо ловкий по утрам Вольфганг всем весом надавил Лео на диафрагму, пока перелезал через него. — Прости, — услышав хрип Леонардо, извинился тот и наконец перебрался на пол. — Тебе же тоже сегодня к первой? — Я проспал целых нихрена часов, — да Винчи демонстративно повернулся на бок, спиной к Моцарту, — сегодня вы как-нибудь там без меня. Корпеть допоздна над заказами Леонардо просто ненавидел, а потому отравлял себе и окружающим жизнь, начиная с двух дней до очередного дедлайна, и успокаивался лишь после сдачи работы. Все в их компании к этому давно привыкли и пережидали бурю на безопасном расстоянии. Вот и сейчас Амадей только одёрнул шторы, чтобы солнце не мешало сну друга, и пошёл собираться на занятия. Встать ни ко второй, ни к третьей паре у да Винчи не вышло: за ноутбук он сел, когда время приближалось к полудню. Редактируя первую из трех картин, он поймал себя на невольной зависти к Амадею: тот без проблем садился за работу и полностью сосредотачивался на музыке. Лео в то же время постоянно переключался с одного на другое, после на третье — таким образом набросок, сделанный в первый день заказа, дорабатывался лишь вплотную к сроку сдачи. Правда, на сей раз у него имелась ещё одна причина кранча: из трех заказанных картин композиция была лишь для двух, последнюю пришлось мучительно додумывать на ходу. Хотя здесь он несколько лукавил, и на страницах скетчбука с того памятного вечера остался запечатлен поцелуй мужчин в красной и черной масках-баута.***
Не спеша возвращаться с занятий в общежитие, где все ещё мог лютовать да Винчи, Амадей прохлаждался возле второго корпуса. Компанию ему составлял стакан орехового раф-кофе, который опустошался редкими глотками. Не к месту пришла мысль, что он занят какой-то ерундой, подкарауливая Сальери: на попытке заглянуть на кафедру его уже раз перехватил Глюк. Обошлось лишь едкой тирадой от преподавателя, но осадочек остался. А вот ассистент будто сквозь землю провалился, и, если бы не слова Алоизии, что тот вёл у них пары, Моцарт решил бы, что над ним зло подшутили. Остатки напитка, втянутые через трубочку, издали поистине отвратительный звук, и, скривившись, Вольфганг выбросил стакан в ближайшую мусорку. «Раз уж торчу в универе, то надо это делать с пользой», — решил Моцарт и уверенной походкой направился в корпус, чтобы занять пустой кабинет для репетиций. Такие аудитории были разбросаны по всему университету, а их наполнение зависело от кафедр, располагавшихся в конкретном здании. К примеру, художникам отводились помещения с различным освещением, и которые заботливое руководство оборудовало не только мольбертами, но даже кое-какими расходниками. Музыканты довольствовались меньшим, зато имелся доступ почти ко всем инструментам и можно было не боятся озлобленных соседей, принимавших упражнения юных дарований за какофонию. Сегодня Вольфгангу определенно везло: четыреста двенадцатый кабинет с клавесином оказался свободен, и парень размашисто расписался в графике, что висел у двери. Бросив рюкзак у резной ножки, Амадей сел на банкетку, поёрзал, устраиваясь удобнее, и откинул клап. Разогревался он на втором концерте Рамо в соль-мажоре, постепенно переходя на импровизацию. Вольфганг так беззаветно отдавался музыке, что не замечал ни хода времени, ни происходившего вокруг. Поэтому он аж дернулся от неожиданности, когда за спиной прозвучало: — Весьма занимательная переделка шестой симфонии Уорнера, — заметив напряжение стремительно обернувшегося Моцарта, Сальери произнес: — Прошу прощения, не хотел Вас напугать или прерывать, но уже поздно — мне необходимо закрыть аудиторию. — Сколько же я здесь просидел? — спросил сам себя Амадей, доставая мобильный. Судя по времени на дисплее — почти два часа. Впрочем, удивление быстро сменилось торжеством: добыча сама попалась в сети. И Антонио Сальери, сам того не желая, устроил им встречу. — Как Вам мое исполнение? Вы же хотели его услышать? — Верно, и оно в самом деле изумительно. Хотя не могу сказать, что одобряю изменение произведений классиков, — пройдя вперед, Сальери встал рядом с клавесином, чтобы Вольфгангу не приходилось сидеть вполоборота. — А что насчет каверов современных песен? — Моцарт с ходу наиграл мелодию итальянской группы, что недавно включала им Констанц. — Они могут быть весьма изобретательными, — преподаватель склонился над клавишами. Амадей с первых нот узнал песню, что была в плейлисте и у него, и у да Винчи: — «Солнце»? — Сальери едва заметно улыбнулся и сменил ритм. На этот раз Моцарт думал чуть дольше: — О, это «Моё горящее сердце». — В исполнении виолончели звучит многограннее, — отметил Антонио и заиграл вновь. — Нет, эту не знаю, — сдался после четвертого аккорда юноша. — «Рояль». Не самая знаменитая их песня. — Звучит… лирично. — Оттого и не так известна. Однако, я бы предложил всё-таки собираться — мы и так задержались, — будто в подтверждение сказанному клап аккуратно опустили на место. — Это я Вас задержал, так давайте составлю компанию в обходе, — предложил Моцарт, не желая так скоро расставаться с объектом своего интереса. Прежде, чем тот успел возразить, Амадей в своей непосредственной манере уточнил: — Мне нравится наш разговор, хочу его продолжить. Я могу называть Вас «Антонио»? А обращаться на «ты»? Закрывавший на ключ дверь Сальери замер, раздумывая над предложением Амадея. Видно, ему сложно давалось резкое сближение с людьми. В конце концов он не без некоторой укоризны заметил: — Я всё же Ваш преподаватель. — Хотя бы наедине. На людях клянусь выражать Вам всяческое почтение. — Хорошо, подобное меня устраивает, — рано или поздно ко всем приходило осознание того, что с Моцартом спорить — дело неблагодарное и муторное, Сальери лишь быстрее остальных об этом догадался. Воодушевленный Вольфганг не замолкал весь обход двух этажей кафедры, не забывая параллельно выспрашивать у Сальери различные подробности биографии. Несколько печалило, что почти все ответы хоть и были максимально вежливыми, но неизменно скупыми. И несмотря на это, интерес к Антонио у Амадея лишь усиливался. Он любовался плавными движениями молодого мужчины, наслаждался звучанием голоса и манерой речи. — Ты тоже здесь учился? — перепрыгивая со ступеньки на ступеньку в такт каждому слогу. — Да, сначала театру, затем углубился в образование, — ступая неслышно, оставляя пятки навесу. — На скольких инструментах ты играешь? — Дай-ка подумать… фортепиано, немного на гитаре и ударных. Как-то на спор пытался освоить саксофон, но три минуты игры — а ощущения, будто марафон пробежал. Ненавижу бегать. Вот ты много бегаешь? — Сейчас несравнимо меньше, чем во время сессии. — Хах, о да, тут и короткие дистанции, и марафон, и бег с препятствиями. А ты часто в универе появляешься? — как бы невзначай поинтересовался Вольфганг. — Слышал, ты и пары ведешь. — Обычно каждый день, но в последнее время был занят. Собственных предметов у меня нет — заменяю других преподавателей по мере необходимости. — Надеюсь, она скоро возникнет. По хорошему поводу, ты не подумай. Наконец, последней закрыли преподавательскую, чей ключ затем передали на пост охраны. Выйдя на улицу, Моцарт зябко поёжился: уже почти стемнело, а без солнца середина осени теплом не радовала. Стоявший рядом Антонио озабоченно нахмурился, оглядывая его: — Вам далеко до дома? — А? Да я тут в общаге живу, — машинально ответил Вольфганг и только потом сообразил, что упустил шанс пригласить Сальери куда-нибудь в кафе «по дороге», якобы погреться. Однако даже приятная компания не отменяла холод, что пробирался всё дальше к костям. — Ну, я побегу тогда? Приятно было поболтать, Антонио. — Взаимно. Доброго вечера, Вольфганг, — попрощался Сальери и двинулся куда-то в глубину кампуса, к другим корпусам. «Может, он где-то в той стороне живет?» — задался вопросом Амадей, бодрым шагом направляясь в общежитие. — «Вроде, там ни парковки, ни остановок». В комнату Моцарт ворвался, во всю стуча зубами. Щёлкнув кнопкой стоявшего возле двери чайника, он нацелился на сидевшего к нему спиной Леонардо, с головой ушедшего в конспекты: — Пугающая обнимашка! — взвопил Вольфганг, навалившись на друга сзади и запустив холодные руки тому под кофту. — Твою же за ногу! — взвизгнул в ответ да Винчи, не ожидавший подобного ледяного манёвра. Он попытался выпутаться из захвата, но Моцарт только усилил хватку и заодно положил ему на макушку подбородок. — Я сколько раз тебе говорил брать с собой перчатки? — Прости, прости, — без капли раскаяния извинился Амадей. Высвободив согревшиеся ладони, он принялся набирать текст на клавиатуре ноутбука, заполняя поисковую строку. После пары кликов из динамиков зазвучала песня. Вслушавшись в её текст, Вольфганг рассмеялся, в припеве сразу распознав не угаданную им мелодию. — Тебя так веселят убийства из ревности? — недоуменно поинтересовался Лео. — Нет конечно, но ты даже не представляешь, насколько ироничной вышла ситуация.***
Во время большого перерыва все кафе кампуса наводняли оголодавшие студенты, среди которых выделялись чуть более сдержанные в своих порывах преподаватели. Успевшие купить еды ещё до начала ажиотажа друзья с комфортом расположились за своим любимым столиком. Алоизия, унаследовавшая от маменьки склонность к набору лишних килограммов, с кислой миной ковыряла вилкой салат, не без зависти поглядывая на сестру, избежавшую той же генетической участи. Съевшая основное блюдо Констанция на пару с Вольфгангом наслаждалась эклерами под рассказ Зороастра о прошедшем свидании. Тот иногда прерывался, чтобы откусить от гамбургера, за который уже был награжден полным презрения и ненависти взглядом. Только обед да Винчи был принят благосклонно, ведь состоял из нута и такого же салата. — …И она мне выдает, что лучше нам быть друзьями. Не представляю, как можно продолжать общаться с бывшей? — Ну, тут надо смотреть, кем вы друг другу приходились и из-за чего расстались, — принялась рассуждать старшая Вебер. — К примеру, наши с бывшим отношения просто были взаимовыгодны. Муза и творец. Красавица и чудовище. А расстались мы потому, что кто-то подумал, что трахаться с лучшим другом — это норм идея. Кто же мой бывший? — она театрально взвела взгляд к потолку, а затем перевела на Амадея: — Ах, да. — Правда из-за этого? — деланно удивился Моцарт. — А я уж думал от того, что плоские мне нравятся парни, а не девушки. Алоизия медленно повернулась к Вольфгангу, сжав в кулаке готовую вот-вот погнуться вилку: — Повтори, что сказал. — Я сказал, что меня не привлекают плоские, как палуба авианосца, дев…мпф, — закончить предложение Амадею не дала быстро сориентировавшаяся Констанция, закрывшая ему рот ладонью. — Вот суицидник, — смеясь, резюмировал де Перетола, но резко замолчал, уставившись на кого-то, а затем и вовсе начал стекать под стол. — Что он-то здесь забыл? Преподская кафешка в пятом корпусе. Да не высовывайтесь вы, а то ещё заметит. — Да кто? Привлечённый перебранкой друзей, Леонардо оторвался от скетчбука и обратил внимание на мужчин в конце очереди. Одного взгляда хватило, чтобы отметить их внешнее сходство: почти одинаковый рост и темные волосы, бородки и классические костюмы. Только у одного верх состоял из черных рубашки и пиджака, а белую рубашку второго дополнял темно-серый жилет. Они поочередно склонялись друг к другу, что-то обсуждая так, чтобы не перекрикивать студенческий гвалт. — Вон тот, полностью в черном как на поминках — Риарио, — наконец пояснил Зороастр. — Понятия не имею, кто рядом. Да Винчи быстро прикинул в голове варианты, добавив к отложившемуся в памяти рассказу о преподавателе права словесный портрет ассистента Глюка. — Это Сальери, — убежденно заявил Лео. — Антонио? Где? — Амадей сделал попытку привстать, но после удара по колену от Зо, упал обратно. — Больно же! — Сиди на месте и не отсвечивай. Пока парни обменивались негодующими взглядами, косвенные виновники происходящего прошли мимо, заняв столик прямо за спиной да Винчи. — Коллоквиум по сольфеджио у Краузе очень сложный? — первой решилась прервать молчание Констанция, учившаяся на курс младше остальных, что частенько помогало ей «идти по протоптанной тропе». — Элементарный, — отмахнулся Вольфганг. — Значит, сложный, — уныло заключила Констанц. Полностью повернувшись в сторону двушки, Амадей начал на пальцах объяснять собственную мудрёную методику синхронного перевода мелодии в символы. Остальные старались вникнуть, изредка задавая разного рода уточняющие вопросы. Леонардо воспользовался моментом всеобщей отвлеченности и, откинувшись назад, прислушался к беседе за соседним столиком. — …привык, что произведения воруют у авторов, а никак не наоборот, — чуть хрипло говорил один из мужчин. Ответ собеседника да Винчи не расслышал, но он явно не устроил первого. — Это выйдет тебе боком. Лео недовольно прокрутил в пальцах карандаш: достраивать в голове весь диалог, имея только половину, можно было сколько угодно, так и не получив верный вариант. Так ещё и после пары незначительных фраз разговор стал совсем тихим. Вскоре мужчины засобирались на выход. Едва заметив это, Вольфганг замахал руками, возбуждённо подпрыгивая на месте: — Герр Сальери, здравствуйте! Явно не ждавший приветствия Сальери дернулся, однако, найдя источник шума, даже улыбнулся: — Добрый день, Вольфганг. Стоявший рядом Риарио поочередно смерил каждого за их столиком цепким взглядом, дольше задержавшись на Моцарте и дёрнув углом рта при виде де Перетолы. Когда они почти дошли до выхода, преподаватель склонился к другу, что-то шепча: чётко очерченные губы едва коснулись тёмной пряди на виске Сальери. — А они не встречаются? — неуверенно спросила Констанция, подсматривавшая за преподавателями из-за спинки диванчика. — С чего ты взяла? — тут же обратился в слух Амадей. Попавшая под его пристальное внимание Констанц невольно съёжилась и принялась сбивчиво бормотать себе под нос. На выручку сестре пришла старшая Вебер: — Просто поверь опытному женскому взгляду. Может они, конечно, и друзья. Друзья, которые лобызают друг друга в дёсны, но я сомневаюсь. Так что удачи тебе, Ромео, — с премилой улыбкой она хлопнула парня по плечу. Вольфганг в ответ только самодовольно хмыкнул, будто не приняв всерьез их слова. Однако да Винчи заметил в глазах Моцарта огонёк сомнения и неуверенности, потому вечером за ужином поднял эту тему: — Что думаешь о Сальери и Риарио? — А что я могу думать? — попытался увильнуть Амадей. — Ты хотел сблизиться с Антонио. Наличие у него отношений — довольно важный нюанс, не считаешь? — Да считаю, но понятия не имею, что с этим делать. — Ты мог бы спросить у него напрямую. — И получить в ответ тонну оскорблений и презрения, если он вдруг окажется натуральным гомофобом? Тогда я могу смело ставить крест на дипломе — зачёт у Глюка мне не светит. А последствия этого ты знаешь. — У меня не создалось впечатления, что Сальери способен на унижение или тем более ухудшение чужой успеваемости, даже получив оскорбление, — попытался подбодрить друга Леонардо, но оба уже невольно вспомнили прецедент, имевший место на первом курсе. Тогда не особо ловкий в социальном плане Вольфганг на одной из студенческих вечеринок в открытую заявил о своей бисексуальности, чего не оценили несколько «придерживавшихся традиционных взглядов» парней. Сначала были словесные перепалки, из которых острый на язык Моцарт часто выходил победителем. Но затем всё едва не закончилось больницей, когда музыканту решили устроить «тёмную». Обратившие внимание на возню в подворотне Леонардо и Зороастр вовремя вмешались, буквально отбив друга у банды. После того вечера Амадей перестал прямо выражать свои предпочтения, отмахиваясь фразой: «так я могу всё перевести в шутку и максимум получить по зубам, а не словить нож печенью». — Я могу узнать, что у них за отношения, — поняв, что Амадей и дальше планирует нарезать круги возле Сальери, предложил да Винчи. — Правда? Как? — заинтересованный Вольфганг перестал теребить уже почти стоявшие торчком волосы и подался ближе. — Только не надо идти с вопросами к Антонио, договорились? — Вот сейчас ты бы сильно усложнил мне работу, не планируй я разузнать всё у Риарио. С минуту Вольфганг, не моргая изучал Леонардо, а потом вдруг заулыбался и принялся подтрунивать друга: — Тебе понравился препод по праву. Тебе. По праву. — Я просто захотел помочь другу. Который в этом не нуждается, как я вижу. — Да брось. Я могу тебя понять, он очень даже ничего. Дерзай, в общем. — А если они встречаются? — Там и будем думать.***
Поточная аудитория медленно заполнялась студентами, в среду которых затесался Леонардо. Сев с краю в средних рядах, он выложил из рюкзака лэптоп и скетчбук, в котором делал не только зарисовки, но и важные пометки. Иногда его узнавали другие учащиеся, здоровались кивком или подходили пожать руку. То тут, то там в маленьких группках шло какое-то обсуждение, обмен конспектами и флэшками. И только появление в дверях преподавателя заставило молодых людей притихнуть, рассевшись по местам. Да Винчи с любопытством проследил за Риарио: ровная осанка и вскинутый подбородок, уверенная походка, жаль на расстоянии не понять взгляд, которым одаривали аудиторию. Мужчина неспешно прошел за кафедру, достал из классического портфеля бумаги, повесил на спинку стула пиджак и только после звонка заговорил: — Вижу, ваш энтузиазм всё также оставляет желать много лучшего. Что ж, будем надеяться, что к сессии вы будете помнить хотя бы треть курса. Сегодня поговорим о налогах и о том, почему не платить их — плохая идея. Риарио подхватил со стола маркер и начал выписывать на белой доске основные термины. Леонардо удивленно вскинул брови: немногие, тем более молодые преподаватели, предпочитали писать от руки вместо компьютерной презентации. Пока остальные пытались дословно или не очень законспектировать лекцию, Лео переключил вкладку браузера с почты на сайт университета. Строгое словно на документы фото Джироламо Риарио украшало его личную страницу слева от общей информации. «Имя, должность, кафедра», — зачитывал про себя да Винчи, пробегаясь глазами по строчкам. — «Здесь всего третий год, значит, ему в районе тридцати. Список работ… статьи… «Прецеденты в сфере защиты авторского права». Надо будет почитать. А это что? «Представление университета на соревнованиях по кэндо». Так он спортсмен? Ещё и боевые искусства, надо же». Тут же вверху страницы он вбил расписание спортивных секций и бинго — фехтование, кэндо и иайдо не просто значились среди доступных, но и также проходили по вечерам в среду и пятницу. Записав место и время в скетчбук, Леонардо полностью переключился на преподавателя. За время, что Лео потратил на изучение университетского портала, уже две доски были исписаны от и до формулами и графиками. Уделяя чему-то особое внимание, Риарио стучал по доске маркером, призывая студентов сосредоточиться. Поимо сухих определений преподаватель не скупился на примеры из мировой практики, задавал вопросы аудитории, втягивая их в диалог. В какой-то момент да Винчи поймал себя на мысли, что вслушивается в речь Джироламо не только из наслаждения его голосом, но и из живого интереса к поднятой теме. «Пожалуй, стоит выкроить слот на право в следующем семестре», — заключил он, стоило звонку возвестить о конце пары. Неторопливо собираясь, Леонардо посматривал на поток выходящих из аудитории, чтобы если не остаться с преподавателем один на один, то хотя бы пропустить вперёд всех «просителей». Риарио тоже особо не спешил: отметил в пухлой тетради место, на котором остановился, и уложил ту в портфель. Наконец, место перед кафедрой освободилось, и Лео сразу его застолбил, оказавшись напротив одевающегося мужчины: — Отличная лекция, синьор Риарио. Вы умеете подавать материал. Джироламо молча продел руку в свободный рукав, одернул пиджак и только потом перевел на него взгляд: — Думаю, навещайте Вы меня с начала семестра, Вам было бы ещё интересней. Или рассчитываете грубой лестью получить поблажку на зачете? — А я не Ваш студент, так что в поблажках не нуждаюсь, — Лео широко улыбнулся и, засунув руки в карманы джинсов, принялся раскачиваться с пятки на носок. — Просто захотелось сделать Вам комплимент — редкий преподаватель не ограничивается сухой зачиткой текста. Снова этот внимательный взгляд, как тогда в кафе: прежде чем ответить, Риарио на миг улыбнулся, однако дернувшаяся верхняя губа почти превратила жест в оскал: — Смею Вас заверить, что коллеги не уступают мне в преподавательских навыках, даже если выбирают другие способы донесения информации. — Возможно. А Вы у всех направлений ведёте или есть счастливчики? — Зависит от количества людей, выбравших курс, за кафедрами нас не закрепляют. Подробности Вам лучше узнать в деканате. А сейчас, если нет вопросов к теме лекции, я откланяюсь. — Конечно. Спасибо, что уделили время. До свидания.***
Раззадоренный знакомством с Риарио, да Винчи с нетерпением ждал вечера среды, а с его наступлением сбежал от друзей, толком ничего им не объяснив. Занятия по кэндо проходили в том же спортзале, где в другие дни проходили тренировки баскетболистов. Зайдя в помещение, Лео присел на лавку недалеко от раздевалки — художники даже с других университетов нередко пользовались возможностью бесплатно запечатлеть людей в движении. Вот и на него никто не обратил внимания. Раскрыв скетчбук на чистой странице, Леонардо принялся искать среди фигур, облаченных в традиционные костюмы и глухие шлемы, нужную. Наметанный глаз без труда определил Риарио в паре, что фехтовала чуть в стороне от остальных, видимо, не нуждаясь в присмотре тренера. Джироламо выдали скупые и вместе с тем четко выверенные движения: прижатые к торсу локти и твердая стойка во время защиты, быстрое перемещение и выпад, чтобы укол бамбукового меча пришелся в открытое для атаки плечо противника. Бойцы кружили вокруг друг друга, обмениваясь ударами — Риарио получил два, оппонент — три, один из которых пришёлся по шлему. Понаблюдав за ними ещё немного, да Винчи сделал вывод, что со стороны кэндо — не особо захватывающий вид спорта. Если фехтовальщики европейских стилей бодро наскакивали на соперника с гибкой рапирой, то азиатский путь явно предписывал рассчитывать в голове каждый шаг и взмах синая. После свистка противники убрали оружие и сделали два шага назад, церемонно поклонившись. Закрепив синай на поясе, один из мужчин стянул с головы шлем — Леонардо самодовольно ухмыльнулся, утвердившись в своем предположении о личности бойца. Спортсмены вереницей уходили с площадки, предварительно прощаясь с тренером. Да Винчи вскочил на ноги и вклинился в их ряд аккурат перед лицом Джироламо: — Синьор Риарио! Можно Вас на минуту? Едва не врезавшись в парня, Джироламо удивленно замер, от чего идущим позади пришлось их огибать, правда, обошлось без привычной в таких ситуациях брани: грубить преподавателю никто не рискнул. — А, мой-не-мой студент, — быстро сориентировавшись, мужчина отошел в сторону, увлекая за собой Леонардо. Вблизи парень отметил некоторую поношенность кожаных элементов доспеха, но также и то, что за ним явно тщательно ухаживали. Из-под широких полов хакамы выглядывали босые, неожиданно почти по-женски узкие ступни. Воодушевление художника притупилось при взгляде на лицо Риарио: тот явно был не в особом восторге от встречи. — И что Вы хотели? — Будьте мой моделью, — выдал да Винчи первое, что пришло на ум. — Отказываюсь. — Почему сразу отказ? Это для учебного проекта, поверьте, никакой обнажёнки и сюрреализма, лишь строгая классика. — Всё ещё не согласен, — бросил Джироламо, смахивая с глаз мокрую от пота чёлку. — Но это же для курсовой. Преподаватели должны помогать студентам с учёбой, разве не так? — Право к изобразительному искусству имеет весьма посредственное отношение. Попросите кого-нибудь из сокурсников — потешьте их эго. — А мне нужна помощь и с правом. Понимаете, я подумываю осесть в Австрии, а для этого нужно гражданство. Давайте совместим полезное и полезное — расскажите мне о миграционном праве, пока я рисую Ваш портрет. — И много Вы запомните таким образом? — Можете проверять прямо по ходу лекции — я весьма многозадачен и не упускаю ни одной детали, — взыгравший азарт просто не давал Леонардо отступить. Даже в горле пересохло. — Я заплачу за каждое занятие. Джироламо в ответ фыркнул и коротко рассмеялся: — В деньгах не нуждаюсь. Но Вы меня заинтриговали. Посмотрим, не зря ли так себя нахваливаете. Пятница после четвертой пары, если неудобно… — Всё отлично, — сходу перебил Лео, листая скетчбук. Парой по моделированию придется пожертвовать, конечно, но с него не убудет. — Студия 3-201 свободна, Вам подойдет? — Да, вполне, — Риарио отвлекся на прошедшего мимо тренера, парой коротких слов с ним прощаясь. Вернувшись к их разговору, он не без усмешки спросил: — Кто же так стремится к знаниям, представитесь? — Леонардо да Винчи, к Вашим услугам, — отсалютовал двумя пальцами художник. — Леонардо да Винчи? — с сомнением повторил Джироламо, едва-едва склонив голову набок. — Очень люблю свою малую родину, — непринужденно ответил Лео. — Тогда до встречи в пятницу? — В 3-201, я подойду.***
Опустив в коробку возле мольберта заточенный карандаш, Лео подцепил следующий на очереди и вонзил в дерево лезвие канцелярского ножа. Вольфганг называл их ведьмиными пальцами, а самого да Винчи — старовером, отрицающим существование точилок. Объяснять, что так они дольше остаются острыми, художник устал после третьей шутки. Холст уже занял свое место, как и высокий табурет напротив, освещённый ноябрьским солнцем. Не хватало только модели. Четвертая пара должна была закончиться через несколько минут. Нарезав всё тем же ножом ластик, Леонардо подошёл к окну, чтобы полюбоваться усыпанной листвой аллеей, ведущей от главного входа вглубь кампуса. После звонка на ней стало появляться больше людей. Серо-чёрные куртки разбавлялись пёстрыми пальто, шарфами, изредка шляпками. «Вроде бы, Констанц хотела себе берет», — рассеянно отметил про себя Лео. — «Надо будет подарить ей на Рождество». Хлопок дверью вывел да Винчи из размышлений. Обернувшись, он увидел Риарио, кладущего портфель на стул возле его рюкзака. — Здравствуйте, — первым взял слово Лео. — Добрый день, — кивнул ему Джироламо, осматриваясь. — Рад, что Вы уже здесь. Не в ущерб учёбе, надеюсь? — Конечно нет, — не моргнув глазом, соврал да Винчи. Оценив освещение, он махнул рукой на стул: — Присаживайтесь, только снимите пиджак и не убирайте. Если подобное пожелание и показалось Риарио странным, то вида он не подал, послушно тронув пальцами пуговицы. Воспользовавшись тем, что преподаватель отвлёкся, Леонардо осмотрел его: классические, хоть и довольно узкие брюки, заправленная в них рубашка и даже шейный платок. Всё абсолютно чёрное. Перебросив через руку пиджак, Джироламо занял предложенное место. — Позвольте, — приблизился к мужчине Лео, забирая чужую вещь, — я немного изменю вашу позу. В ней придётся пробыть довольно долго, поэтому если будет некомфортно — скажите сразу. — Пожалуйста, — разрешил Джироламо, но всё же вздрогнул, когда ладонь художника легла на его предплечье. Леонардо не задумывал особо сложной позы, но редкий человек мог больше получаса провести без движения. Тот же Вольфганг спустя минут пять начинал ёрзать, смещаться и всячески портить композицию. Риарио сидел с ровной спиной — такой осанке Лео даже позавидовал — и размеренно дышал, отслеживая манипуляции художника со своим телом одними глазами. Потянув вверх штанину преподавателя, да Винчи вынудил того поставить левую пятку на перекладину табурета, а правую ногу наоборот чуть вытянуть вперед. Кисти рук Лео положил на бёдра, наощупь определив пару шрамов на тыльной стороне ладони, что на тренировках сжимала меч. Закончив с основным, он накинул на плечи преподавателя его же пиджак и сделал пару шагов назад, дабы оценить результат. Солнечные лучи мягко ложились на фигуру мужчины, тенью деля лицо на две половины. — Последний штрих, — вернувшись к своей модели, Лео обхватил ладонями его голову, пальцами погрузившись в темные волосы. Под молчаливым предлогом выбора идеального ракурса да Винчи наслаждался прикосновениями к бархатной коже на скулах, контрастирующей с колкой бородкой, выделявшей линию острой челюсти. Джироламо лишь единожды глубоко втянул носом воздух, не отрывая взгляда от лица художника. Стараясь сделать интонации максимально незаинтересованными, Леонардо наконец изрёк: — Готово, можно преступать к лекции. Только старайтесь не шевелиться. — Часто столь тесно взаимодействуете с натурщиками? — Всё делаю на добровольной основе — никто не жаловался. Риарио лишь дёрнул углом рта на такое прямое увиливание от двусмысленного вопроса и, когда художник занял место за мольбертом, начал: — В первую очередь стоит учитывать, что миграционное законодательство Австрии, как и многое другое, базируется на политике Европейского Союза в отношении данной темы… Проведя краткий исторический экскурс, Джироламо продолжил перечислением основных положений и требований к кандидату в граждане бывшей империи. Иногда он неожиданно прерывался, чтобы задать вопрос по вышесказанному, но внимательно слушавший Лео был готов и отвечал без запинки. Набросав общие очертания, да Винчи переключился на прорисовку лица мужчины и как бы между делом поинтересовался: — А Вы легко гражданство оформили? — Я австриец. — Джироламо Риарио? — с той же интонацией, с которой тот переспрашивал его фамилию, заметил Леонардо, выразительно посмотрев в темные глаза по-южному смуглого мужчины. Джироламо рассмеялся и пояснил: — По крови лишь на четверть, но по месту рождения — определенно австриец. — Тогда может кто-то из знакомых? — в конце концов ради выяснения отношений двух преподавателей всё и затевалось, поэтому направление разговора в такое русло было выгодно Лео. — Есть один пример, но Вам он вряд ли поможет. Мой друг давно здесь живёт, в числе прочего, получая гранты от государства. В таких случаях оно заинтересованно в том, чтобы оставить человека себе. — Для гранта нужны незаурядные способности. — Верно, — в этот раз улыбка вышла совсем мягкой, — он очень талантлив и трудолюбив, но абсолютно не замечает своих заслуг. — Это лучше, чем видеть гениальность там, где её нет. Уделив ещё некоторое время миграции, они перешли на налоги — тему, которую Лео зацепил на лекции. Рассказ о примерах льгот прервался коротким пиликаньем уведомления. Не меняя, насколько вышло позы, Риарио достал из кармана брюк смартфон и поднял его на уровень глаз. — Ещё долго? — Минут пятнадцать, не больше. — Тогда не возражаете, если нам составят компанию? Думаю, он как раз подойдет этому времени. — Нет конечно, — будучи уверенным в том, кто именно скоро придёт, Лео левой рукой, не видной Риарио из-за холста, достал свой телефон и в диалоге с Моцартом набрал:Если в универе — приятная встреча в 3-201. У тебя 10 мин
— Кстати, мне требуется вторая встреча. — Неужели у Вас остались вопросы по миграции? — Нет, но вот авторское право — другое дело. Защита интеллектуальной собственности в век интернета дорогого стоит. — Безусловно, — Джироламо умолк, кажется, уйдя в себя или что-то рассчитывая. Леонардо решил его пока не отвлекать, сосредоточившись на наброске. Их по-своему уютная тишина была нарушена шумом в коридоре. Даже без возможности распознать слова да Винчи определил за дверью друга. В ту же секунду та приоткрылась: — Привет-привет. Не помешаем? — Заходите, тут немного осталось. Распахнув дверь шире, в кабинет практически ввалился Моцарт, за которым проскользнул знакомый Лео мужчина. — Леонардо, это Антонио Сальери, преподаватель музыкальной теории. Антонио, это мой друг Леонардо да Винчи, — начал представлять их Вольфганг. И вроде бы всё шло по правилам, но Амадей в таком случае не был бы собой: — А Вы Джироламо Риарио, да? Это Вас боится половина студентов? — Вполне возможно, — несколько заторможено ответил ошарашенный напором незнакомого студента преподаватель. — Вольфганг Моцарт, — Лео указал Риарио на Амадея, который уже пытался взглянуть на портрет, за что получил щелбан. Сальери переместился за спину модели, чтобы не загораживать её художнику. Джироламо чуть запрокинул голову, с толикой иронии бросив: — Антонио, значит? — У нас не такая большая разница в возрасте, и я здесь не как преподаватель, — Сальери в ответ склонился над Риарио. Штрихами наметив тень, да Винчи перевёл взгляд на мужчин и замер под действием дежавю, только пальцы дрогнули, добавив лишний росчерк. «Быть не может», — впитывая всё больше деталей, Леонардо в волнении скрёб ногтём карандаш. Мозг активно работал, сравнивал и выводил теории. Благо, со стороны его «зависание» можно было списать на художественные изыскания. Но видимо почувствовав на себе излишнее внимание, Антонио резко вскинул голову: — Простите, я отвлёк Вашего натурщика, — свет от ламп как-то странно бликовал на стёклах его очков и мешал разглядеть глаза за ними. — Всё в порядке, — отмахнулся да Винчи, пытаясь понять, что такого необычного было в аксессуаре Сальери. — Ко мне можно на «ты». По крайней мере до тех пор, пока не открою собственную галерею. Смех Моцарта подсказал мужчинам, что Леонардо говорил не в серьёз, и оба всё же улыбнулись шутке. Лишённый возможности изучить уже нарисованное, Вольфганг до этого бесцельно листал пособия, что складировали в стеллаже. Услышав, что в беседу втянулся и Лео, он тоже решил не отставать: — Если купишь галерею — продашь её через месяц, зуб даю. Там же административные дела, бумаги, — растянул он последнюю «а». — Туше́. — В таком случае — личная выставка? — предположил Риарио, вернувшийся в прежнее положение. — На самом деле, обычно я рисую в цифре на заказ, так что выставку особо и не из чего собирать. — Теперь я обеспокоен итоговым результатом. Вольфганг громко рассмеялся, однако заступился за да Винчи: — Лео хоть и не самый продуктивный художник в Европе, но каждая картина у него — шедевр. — Занимательное, хотя и громкое заявление. Что ж, поглядим. — А вы рисуете? Скажите, что нет — не хочу быть в антиизобразительном одиночестве. — Ни один из нас не может назваться универсальным человеком, — ответил ему Антонио, — так что компанию составим. Леонардо рад был видеть наслаждающегося общением друга, да и атмосфера в кабинете царила довольно уютная, все как-то незаметно перешли на «ты». Только одно предположение, навязчивая мысль тревожила художника до тех пор, пока он не принял нужное ему решение. Убрав пару лишних линий, он отложил ластик, посчитав работу на сегодня оконченной: — Готово. Когда удобно будет рассказать об авторском праве? — Точную дату я сейчас не назову. Подойди через неделю на кафедру менеджмента. Де Перетола подскажет, где она, — одним слитым движем Риарио поднялся на ноги. Надев и оправив пиджак, он кивком поблагодарил подавшего портфель Сальери и повернулся к Леонардо: — Это была крайне… занятная лекция. Доброго вечера, художник, герр Моцарт. — До свидания, герр Риарио. До встречи, Антонио, — помахал им на прощание Вольфганг. — Доброго вечера, Вольфганг, Леонардо. Стоило им остаться наедине, как Амадей тут же поинтересовался: — И насколько лекция оказалась занятной для тебя? — Настолько, что я решил взять право в дисциплины на следующий семестр, — подчеркнуто равнодушно ответил да Винчи. — Да ну тебя. Понимаешь же, что я не об этом спрашивал. — Ладно, признаю, что Джироламо хороший собеседник и модель. Но, во-первых, пока известно только то, что они с Сальери близки, а во-вторых, надо кое-что проверить. — Чем мы займемся этим вечером, Брейн? — писклявым голосом поинтересовался Вольфганг. — Как обычно, Пинки, попробуем завоевать мир, но вначале займёмся прикладным творчеством.***
— Еще раз. Зачем нам понадобилось возвращаться в этот клуб? Вопрос был задан Амадеем ранним субботним вечером, когда Леонардо протянул ему две кошачьи маски из папье-маше. Те имели витиеватый узор и различались лишь цветом: алая и чёрная, как заведено в «Красном фонаре». — Говорил же, что надо проверить одно предположение, — сухо ответил да Винчи. Он сам не был до конца уверен, что ему в студии не померещилось. Поэтому и не хотел делиться с другом подробностями. Вот только Моцарт не де Перетола, согласный без лишних слов следовать за товарищем. — Если ты про неожиданно проснувшуюся тягу к БДСМ, то можешь пойти и без меня. А если хочется, чтобы мы оба поучаствовали в тамошнем разврате, то я слишком целомудрен для такого. — Мне кажется, что те две бауты в клубе — Риарио и Сальери. Не ожидавший подобного выпада, Вольфганг рассмеялся, очевидно приняв сказанное за шутку: — Не могли это быть они. — Поэтому и надо проверить, — в доказательство Леонардо протянул скетчбук, открытый на странице с зарисовками того вечера. — Силуэты показались мне знакомыми… — Но ты не уверен, — продолжил за него Амадей, рассматривая рисунки. Теперь он выглядел больше озадаченным. — В красной точно был не Риарио, я бы узнал по голосу. — Сальери? Строение маски-баута несколько искажает голос, плюс музыка в клубе — вполне можно не узнать. — Не… А знаешь, сейчас уже не уверен. Не из-за маски, нет, просто плохо запомнил голос. — Вы с ним говорили и до того, когда только познакомились, — попытался разбередить память друга Леонардо, почуявший верный след. — Тогда он хрипел из-за простуды, — покачал головой Моцарт. — Ладно, убедил. Пойдём, проверим. Какая маска моя? — Даю право выбрать. С минуту Вольфганг изучал маски, пока не оставил себе черную: — Только как правильный доминант ты должен меня защищать от всяких извращенцев. — Или их от тебя.***
В виду наличия собственных масок в этот раз они заплатили меньше, но Вольфганг всё равно посчитал сумму грабежом, о чем сказал да Винчи. Тот согласно кивнул и первым переступил порог главного зала. В целом ни музыка, ни антураж, ни показываемое на сцене действие не изменились с предыдущего визита. Разве что любопытных взглядов, обращенных в их сторону, стало куда меньше. — В прошлый раз была вторая ложа — начнем с неё, — Лео увлёк Амадея за собой. По пути Вольфганг активно вертел головой, примечая необычные парочки и костюмы, в итоге влетев в спину неожиданно застывшего да Винчи. Выглянув из-за плеча, он разглядел причину замешательства — щеки под маской опалило жаром. Более всего происходящее в ложе походило на праздничный ужин: бутылка вина, пока ещё незажжённая широкая свеча, которую алая баута катал по столу, и главное блюдо — распростёртый на столе черная баута. Его закинутые за голову руки и лодыжки были надёжно зафиксированы верёвкой, демонстрируя любому гибкое тело, которое не могло не притягивать внимание. — Первые ряды сегодня заняты, — вместо приветствия оповестил парней доминант. — Попрошу нас покинуть. — А мы не завсегдатаи клуба, — парировал Леонардо. Почуяв близкое доказательство своей теории, он не намеривался отступать вот так сразу. — Вы, возможно, нас не помните. Пару недель назад мы здесь общались, но нас прервал владелец клуба. Сегодня хотелось бы продолжить беседу. Явно желавший их выпроводить мужчина осёкся. Маска скрывала выражение лица, но чуть прищуренные карие глаза неотрывно сканировали да Винчи. Длилось изучение не долго: качнув головой, доминант откинулся на спинку дивана и махнул рукой, давая разрешение, мол, «валяйте». Протискиваясь в узкое пространство между столом и диваном, Лео то и дело посматривал на сабмиссива и заметил, что тот был молчалив не без причины — темные ремешки и перемычка кляпа-трензеля почти сливались с черными волосами и маской. Сели они с Амадеем вплотную друг к другу возле своеобразного изголовья. Оказалось, что второй конец веревки узлом крепился к кольцу с обратной стороны столешницы: «Так тут даже обычные столы с сюрпризами» — с иронией отметил для себя да Винчи. — Прониклись темой? — спросил красная баута. — Отчасти, — уклончиво ответил Лео. Несколько встревоженный пристальным к себе вниманием мужчины, он попытался перевести тему: — В прошлый раз вы были в другой роли — такое часто практикуется? — У нас или вообще? — И так и так. — Мы — скорее исключение, чем правило. — Почему? — В теме каждый ищет что-то своё, — вставив свечу в низкий подсвечник, мужчина чиркнул зажигалкой — кончик фитиля занялся бледно-оранжевым пламенем. — Чаще искомое не пересекается со второй ролью. Вот вы что хотите здесь найти? — По большей части ответы, — откровенно заявил да Винчи, глядя во влажно поблескивавшие глаза в прорезях маски. — Они могут оказаться крайне неудобными. — Но они будут. В их странную беседу, полную намёков и скрытого подтекста, вклинился до того незаметный Вольфганг: — Алкоголь же мешает доминанту. — В чрезмерном количестве — безусловно, — к Моцарту доминант был будто бы более благосклонен или же отсылка к их предыдущей беседе пришлась как нельзя кстати: его голос немного потеплел: — но в моём случае толерантность к алкоголю — приятный генетический бонус. — А растянутый на виду у всех на столе партнер — социальный? — Именно, — легко согласился мужчина и, взяв уже изрядно подтаявшую свечу, наклонил её над сабмиссивом со словами: — Но от него не слышно ни слова против. Стоило первым каплям горячего воска попасть на обнаженную кожу живота, как черная баута выгнулся в своих оковах: ногти заскребли по гладкому плетению веревки, полы расстёгнутой рубашки разошлись окончательно, скользнув по бокам. Довольный реакцией саба алая баута повел дорожку из капель выше через солнечное сплетение по безволосой груди и поставил своеобразную точку в яремной впадине. Кляп обращал все стоны в приглушенное мычание, пока на трензеле не сомкнулись белые зубы, едва видимые под краем маски. Заворожённый действием Леонардо лишь краем уха слышал сбивчивое дыхание Вольфганга, разделявшего его ощущения. Растрёпанные волосы, ореолом лежавшие вокруг головы, зажмуренные глаза и дрожь, прокатывавшаяся волнами по телу в такт с прорисовкой зигзагообразного узора, полностью ведомого одному только доминанту, — он походил на мученика с картин возрождения. И только возбуждение искажало этот образ, обращая святого в грешника. Отставив погасшую свечу, алая баута поднялся на ноги, склонившись над столом, и повернул голову к да Винчи, ловя и удерживая его взгляд. Правой рукой он демонстративно огладил бедро привязанного, задев ребром ладони пах, повел дальше по чешуйкам застывшего воска: — Неправда ли, эта покорность будоражит? — Нам пора, извините, — не выдержал Моцарт и, схватив за запястье, буквально выволок за собой Леонардо из клуба. Лишь за дверью «Алого фонаря», вдохнув полной грудью прохладный воздух, да Винчи пришёл в себя, словно морок, навеянный мужчиной в красной бауте, сошёл на нет. — Что это было? — неуверенно задал себе вопрос художник. — Не знаю, — ответил за него Амадей. — Но могу тебе сказать, что там с тобой говорил Джироламо Риарио.***
После практически бессонной ночи казалось, что голова набита ватой. Учебному настрою это абсолютно не способствовало, поэтому Вольфганг уныло сидел в поточной аудитории, прикладываясь к картонному стаканчику с приторно-сладким фисташковым рафом. «Смотаться бы, да Глюк меня потом с говном сожрет», — размышлял Моцарт, небрежно выводя дату в конспекте. Как бы ни не хотелось, а пару по музыкальной теории отсидеть придется. В субботу после возвращения в общежитие и всё воскресенье они с да Винчи как-то не сговариваясь решили не поднимать тему произошедшего в клубе. Как и то, что предположения последнего оказались верными. И всё же, Амадей заметил, что на деле друг не особо и рад был оказаться правым. Сам Амадей после пары фраз красной маски узнал Джироламо по голосу и весьма специфичной манере речи — чуть ироничной и с рубленными фразами. И можно было бы убедить себя, что компанию ему составлял вовсе не Антонио, ведь от того не прозвучало ни единого слова. Да только память услужливо подкинула воспоминание о пальцах, скользящих по клавишам, когда Сальери предлагал ему угадать мелодию, и они были точь-в-точь такими, какие дергали светлую веревку в бесполезной попытке освободиться. «Мой краш — мазохист, а я — идиот», — с ухмылкой заключил Моцарт, допивая кофе. Ответов, что делать дальше, на дне стакана не нашлось, поэтому пришлось вернуться к размышлениям. Что он, в сущности, знал об Антонио? Внешность, должность, щепотка музыкальных вкусов и биографии? Не густо. А если начнёшь узнавать, то потом всё равно их отношения упрутся в два пункта: Риарио и БДСМ. Амадей совсем не был уверен, что готов принимать или бороться с ними. Тягучую вереницу мыслей прервал звонок, вот только вместе с ним в аудиторию зашёл не профессор, а его ассистент. Видя, что студенты не проявили к его персоне особого интереса, Сальери прочистил горло и несколько раз ударил ладонью по кафедре. — Прошу внимания. Лекция уже началась, — подождав, пока все рассядутся и притихнут, он продолжил. — В ближайшие два месяца профессор Глюк не сможет вести у вас занятия. Нет, это не тождественно их отмене. Вести лекции, давать задания и оценивать их буду я. Мое имя Антонио Сальери. Рад всех вас сегодня видеть. А теперь приступим… Записывая диктуемую тему, Вольфганг не мог поверить в свою удачу. На задний план отошли волнения и даже в голове прояснилось. Хотя с последним вполне мог помочь всосавшийся в кровь кофеин. Какое бы решение он не принял потом, сейчас Моцарт слушал речь нравившегося ему человека, а не злобного профессора, и думал об учёбе.