Блик

*** Ту ночь Рин провела в тёмном подвальном помещении, куда ее привёл Чуя. Мафия всегда славилась своими подземными владениями в городе, и место, в котором она очутилась, походило на огромный бункер, состоящий из нескольких корпусов. Мрачное и серое местечко представляло собой сеть бетонных туннелей, превращая бункер в громадный лабиринт, к удивлению, полностью приспособленный для жизни. В обиходе члены мафии прозвали эти катакомбы оплотом. Для девушки выделили комнату, запиравшуюся железной дверью, ключ от которой, разумеется, был не у неё. Там Рин и закрыли, сказав, что разберутся с ней позже. Комната чем-то напоминала тюремную — помещение было оснащено скрипящей койкой и покоцанным деревянным столом с небольшой тумбой. Была и небольшая дверь, ведущая в скромный санузел, куда девушка вообще сторонилась заходить. В тумбе, к слову, Рин нашла бутыль воды, которую сразу же опустошила. Разглядывая мутный стеклянный сосуд, ей в голову пришла затейливая, но грустная мысль. «Пустой, совсем как я». Ей не впервой быть заточенной. Не впервой быть пленницей. Не впервой быть пешкой. А вот какого быть преданной кем-то, она познала в первый раз. Разбитая, изнеможённая, Рин пребывала в самом настоящем унынии, граничащем с безмолвным отчаянием. В мыслях она возвращалась к воспоминаниям последних двух месяцев, с самого ее прибытия в Йокогаму. Чертов город, лучше б она никогда сюда не приезжала. Тяжёлая печаль проела все нутро. Выжгла, оставив чёрные пятна от сажи. Девушка все никак не могла поверить в то, что он так с ней поступил. Ещё больнее становилось, когда она вспоминала все их задушевные разговоры, танцы, объятия, время, проведённое вместе. Время, пусть и совсем недолгое, но такое дорогое сердцу. То, как они беседовали в баре, ещё совершенно не зная друг о друге. В итоге, он выведал о ней кучу информации, а она о нем так и ничего не узнала. А проявление его заботы? Как он обрабатывал ее раны и бинтовал ей руку, когда она по глупости согласилась принять его помощь. И было ли это вообще помощью? Ещё тогда, где-то в глубине души она понимала, что нельзя полагаться на подобного человека, чья доброта была завуалированной корыстью. И все же, с каждым разом она позволяла себе обманываться все больше и больше в надежде, что в ее жизни нашёлся кто-то, кому на неё не плевать, тот, для кого она хотя бы самую малость важна. Наверное, это самая большая оплошность за все девятнадцать лет ее прискорбного существования. В памяти всплывали моменты, когда он дурачился, веселился, смешил ее, радовал, доводил своими глупыми шутками. То, как он приглядывал за ней, когда девушка была жутко пьяна. То, как он усердно и ретиво выхаживал ее после тяжких столкновений с одаренными мафии. И его прикосновения. Такие живые, чувственные, нежные, и в то же время в них ощущались едва заметные оттенки собственничества. Прежде, в своей жизни ей редко удавалось испытать те эмоции, которые он в ней постепенно пробуждал. Рин продолжала все думать и думать, размышлять о его мерзостном и подлом лицемерии, но винила она во всем этом только себя. Никак не понимала, как она могла себе позволить так сильно забыться, так обмануться, оступиться, так… влюбиться. Осознание своих ошибок разрывало на части. Казалось, что все не могло быть правдой. Наверняка это просто жуткий сон, и через минутку она проснётся на одиннадцатом этаже. Но нет, это суровая, жестокая реальность, в которой она является наивной дурой, а он — бывшим мафиози. Кстати, и это новое познание о его прошлом обрушилось на девушку шокирующим потрясением. От подобного сведения становилось не по-доброму смешно и горько. А ведь действительно, произошедшее кажется смехотворным и до ужаса очевидным, когда берёшь в расчёт его бывшее место работы. На слёзы не осталось сил: все, что Рин могла выплакать, она уже выплакала. И сейчас, тихо сидя на жесткой койке, девушка случайно вспомнила «блик». Скорее всего, ее никто не ищет. Даже если ищут — то только затем, чтобы отомстить. В их глазах она такая же предательница, как и забинтованный друг в ее собственных. Поделом. Она, как всегда, не предавала особого значения «блику». Подумаешь, попала из одной ненавистной организации в другую, не менее ненавистную. Рин сама себе призналась, что ей стала абсолютно безразлична ее дальнейшая судьба. Завербуют? Без разницы. Убьют? Так даже лучше. Используют в своих целях? Ну и ладно. Заставят страдать? Пусть. В тот миг ей забылось, что некогда в ней пылало ярое стремление откопать досье погибшего брата в архивах мафии. Появилось лишь одно желание — поскорее отправиться вслед за ним. Ближе к утру сломленной Ринни удалось сомкнуть уставшие, покрасневшие глаза. Спалось плохо, и понятно почему. Помимо душевных переживаний, девушку терзал ещё и холод. В подвальной комнате он исходил отовсюду: бетонные стены на ощупь были ледяными, а из потолочной вентиляции обдувало неприятными порывами прохладного воздуха. *** — Как и обещал, — со свойственным ему озорством Дазай вошёл в офис агентства и демонстративно положил на стол плотный конверт. — Серьезно?! — воплем спросил Куникида. Бывший математик никак не ожидал такого подарка. К его возгласам присоединились Кенджи, Танидзаки и Ацуши, смотрящие на бумажное приобретение как Рампо на сладости. — Эти документы и вправду очень ценны для агентства, особенно для поддержания связей с правительством, — распечатав конверт, заявил Доппо и поправил очки, — Однако, оправдывает ли эта ценность тот факт, что ты выдал им приспешницу «блика»? Мафия сделает из неё опасного бойца, которого после пустят против нас самих. — Не беспокойся. — равнодушно ответил Дазай. — Я говорил не один раз и скажу снова: угрозы она не представляет. — Я бы не был в этом так уверен, — очкарик недовольно фыркнул, — Я считаю, что передать девчонку военной полиции было бы более разумным решением. Но Осаму эти слова не услышал. Лениво зевнув, он начал насвистывать причудливую мелодию и со скучающим видом смотрел в окно, открывавшее вид на унылое серое небо над многочисленными многоэтажками Йокогамы. *** Дни тянулись медленно. Первые две недели в так называемом «оплоте» прошли на удивление не так тяжело, как Рин себе представляла. Голодом ее не морили: несколько раз в день железная дверь отворялась, и девушке передавали вполне плотное и сытное пропитание. Чаще всего поесть приносил сам Чуя, который не раз задерживался в ее бетонной «клетке». Ещё в первых разговорах с ним он четко дал девушке понять, что мафия намерена принять ее в свои ряды. Но не все так просто. Мафия рассчитывает на развитие ее способности и использования той в своих целях, однако, преступная организация прекрасно помнит о том, что девушка причастна к гибели девятерых работников. Такие вещи легко не забываются. Поэтому она будет заперта в оплоте под тщательным надзором до тех пор, пока мафия будет считать это необходимым. Про «блик» ей вовсе велели забыть. От неё потребовали написания отчёта о всем том, что ей было известно о ее «друзьях» из Осаки. Правда, проку много из этого не вышло, ведь Ринни обладала очень скудным количеством сведений. Любимый телефон радушно отобрали. Оперативницу это ничуть не расстроило: с этим предметом были связаны не самые лучшие воспоминания. Всю одежду у девушки тоже изъяли, выдав ей самый обычный чёрный костюм, который был немного большеват. Босс решил всецело передать Рин в подчинение Чуе, позволив рыжему мафиози распоряжаться заложницей как ему заблагорассудится. И Накахара посчитал, что ей нет смысла все время сидеть взаперти: уже на второй день он вывел девушку из ее холодной обители и по длинному тоннелю привёл в соседний корпус, предназначенный для тренировок. Рин была немного удивлена, узнав, что ей придётся развивать боевые способности с человеком, чей дар может моментально переломать ей все кости. А скопировать его она бы не осмелилась. Чуя своевременно предупредил свою новую подчиненную, что если та рискнёт совершить опрометчивую попытку использовать свою способность или сбежать, то тогда она уж точно не покинет оплот в ближайший год. Ей, в принципе, и не хотелось сбегать. Просто некуда. Дабы заручиться покорностью пленницы, Чуя пообещал девушке в дальнейшем дать ей доступ к архивам, если та будет себя хорошо вести. И Рин согласилась, решив, что правда о смерти близкого — наверное единственное к чему она хоть немного стремиться. Ведь за этим, в конце концов, она покинула родную Осаку. Неожиданно ей открылось, что Накахара Чуя, несмотря на всю присущую ему неимоверную грубость, бестактность, резкость и скверную привычку нецензурно выражаться по любому поводу, оказался довольно сносным человеком. Временами он был очень жесток, но ей иногда казалось, что встреть она его при других обстоятельствах, он бы наверное оказался вполне добродушным. Почему ей так чудилось, она не знала, просто чувствовалось в нем нечто подобное. Тренироваться с ним было ох как непросто. Он был великолепным мастером рукопашного боя, и Рин мысленно отметила, что для перелома всех ее костей ему даже способность не нужна. Он итак справится, еще и с большим успехом. Но при всем его могуществе, он почему-то был мягок и уступчив, что показалось ей странным. В моменты, когда Чуя объяснял Рин приемы или указывал на ее ошибки, вся его агрессивность куда-то улетучивалась и на замену ей приходила снисходительность. Оттого и тренировки не становились такими мучительными, какими они были с ее бывшим наставником Наэги. Девушке было до мурашек непривычно такое к себе отношение. Она ждала побоев, избиений, криков. Хотя нет, Чуя частенько кричал, но это у него скорее проявление характера. И терпения ему явно не хватало: от повторных ошибок он иногда вспыхивал как спичка, и его недоволные вопли эхом разносились по темным тоннелям. Постепенно страх перед ним пропал, что дало девушке некоторую степень уверенности в себе. Накахара был очень разговорчив, и подолгу беседовать с ним стало своего рода привычкой. Говорили они в основном о тактиках боя, Чуя давал ей всякие советы, а в некоторых случаях разговоры уходили в сторону чего-то совершенно непредсказуемого. К примеру, одним вечером Рин начала спорить с ним о разнице между перочинным и швейцарским ножами, а рыжий мафиози злобно ворчал, что это одно и то же — оба складные, ну и черт с ними. Спор каким-то чудесным образом перерос в обсуждение правильного способа очистки картофеля: Чуя утверждал, что чистить клубни необходимо по спирали, а его новоиспеченная подчиненная упрямо твердила, что вертикальными полосками. Бранились долго, даже подрались, но оба были полностью согласны, что перед очисткой картофель в любом случае нужно хорошенько промыть. В общем, диспуты были насыщенными. Ещё более интересными и занятными они становились, когда Накахара пару раз оказывался подвыпившим. Девушку очень позабавило пристрастие шляпника к дорогим сортам вина. Какими бы ни были их словесные перепалки, никогда и ни коем образом они не затрагивали Дазая. Так, словно оба избегали малейшего упоминания о нем. И лишь единожды, как-то раз будучи навеселе, во время какого-то разговора случайно Чуя сказал: — Да осточертела ты мне! Хватит строить кислую мину. Только не говори, что ты до сих пор убиваешься из-за этого кретина. Услышав эти слова нетрезвого Чуи, Рин содрогнулась. — Кого?… — Дазая, ну который Осаму, — вредно лепетал рыжеволосый, — Просто забудь. Забыть? Ни дня не прошло, чтобы она не вспоминала. Дальше Накахара несвязно бормотал про бывшего мафиози, и из его слов девушка поняла, что Чуя хорошо с тем знаком. Размышлять об этом не хотелось. А «кислая мина» и вправду была, но это выражение не совсем точно описывало состояние девушки. Если б Чуя имел честь видеться с Рин раньше, он бы непременно заметил перемены в ее поведении. Исчезла былая резвость. Даже когда она казалась Накахаре веселой, это и вполовину не было похоже на нее прежнюю. Блеклые глаза больше не стреляли задорными искрами. Огонёк в них потух. Так сильно они стали похожи на глаза того забинтованного человека, когда тот смотрел на неё в последний раз.