***
— Нет, — маленькая девочка с растрепанными черными волосами вжимается в угол, смотря на Нома с сосиской в руках. Жуткий голод. Он раздирает желудок, наполняет его кислотой и горечью, что больно становится. Она не хочет навредить, правда не хочет. Всего одно действие, которое поможет избавится от мучений. Временные искажения выходят из-под контроля часто. Довольно непрактичная вещь, но столь увлекательная. Смотреть, как сотни пустых зверушек прыгает по одному сюжету, не в силах поменять свою судьбу. — Уйди, пожалуйста, — она кричит, от боли, ненависти, злости, обиды, бессилия. У нее много причин кричать. Она продолжает корчиться, пока из рта идет алая кровь, пачкая желтый дождевик. Пожалуй, сбой ясный. Ном кивает головой и бросает сосиску на пол, стараясь скрыться в щели в стене. Она отпускает его. Занятное зрелище, когда марионетка начинает рвать нити. Когда она осознает, что она только кукла в руках умелого кукловода. На дрожащих ногах она идет к еде. Хоть что-то. Око недовольно, но сделать ничего не может. Чрево не его владения, он надеется на свою послушную пешку. Кашляя и давясь, она съедает скудный завтрак, но голод отказывается уходить. Все как и надо, да не так. Тонкий человек передал ей часть дара, отданное Оком. Теперь она должна была его получить полностью. Боль не отпускает, но ребёнок встаёт и упрямо идет в комнату. Это место в цикле она помнит ясно. Просто убить Леди и научится контролировать. Два простых действия. Толпа номов быстренько идет за ней в тени. Они тоже хотят свободы. Хотя бы в этот раз. Голод внутри сосуда поднимает голову. В этот раз все будет проще. Темный силуэт бежит рядом. Быть может, он исчезнет навсегда и прекратит мучить её. Когда то из-за Ока она потеряла все. Настало время попытаться вернуть время вспять. Разорвать границы. Она знает, стоит ей выйти под открытое небо, все начнется снова. Леди стоит все там же. Расчесывая длинные темные волосы больше похожие на шелк. Она человечнее здесь многих. И красива, даже если лицо её изуродовано старостью. Шестая прячется в тени, чувствуя трепет и страх. Это она стоит перед зеркалом, только другая. Номы толпятся у ящиков, прижимаясь к друг другу. Впервые, смотря на них, чувство голода притупляется. Эти дети зависят от неё. Может, другого шанса в следующем цикле не будет. Шестая вздыхает и выходит на свет лампы. Леди её не тронет. Женщина оборачивается и из-под маской вспыхивают грустные, но жестокие глаза. Она сама тоскует по себе, не хочет наносит вред, но обязана. — Привет, снова, — бормочет Шестая, снимая капюшон. Грязное круглое личико, большие темные глаза. Все ещё ребёнок, хотя душа давно утонула в темноте. Леди в гневе скидывает все, что стояло около и поднимает в воздух девочку. Шестая не сопротивляется, она ждет. Леди несколько секунд медлит, а затем наступает темнота. Шестая знает, что её душу сейчас проглотили, но только внутри можно убить Леди, умереть она не может. Убить её душу, сердце, дарованное Оком. Если рубить все цепи, то одним взмахом. Душа Леди — запутанные коридоры с множеством ключей и дверей, но Шестая точно знает куда идти. Это она сама. Прошлое стерто, будущее не написано, а настоящее однотипное. Тут сложно заблудиться. Три ключа от трех дверей, а сердце за четвертой и только у него есть ключ. Но у неё нет времени ждать спасения от того, кто давно потерялся в лабиринтах Башни. Пара ударов магией и замок падает. Боль резко ударяет в область сердца. Грубо, но по иному нельзя. Он мертв. Она убила его сама. Так велело Око. Сердце ослабевает, стук стихает, но она продолжает убивать саму себя. Леди кричит и душа вновь возвращается в тело. Шестая хрипло дышит, отползает к номам. Леди кричит в агонии, маска с её лица падает, а тело покрывается огромными гнойными ранами, из которых бежит кровь. Тело рвётся, теряет свою форму, пока Шестая сжимает в кулачке заветное сердце. Небольшой льдистый камень. Она хочет убедится, что весь кошмар окончен, смотрит на умирающую себя в муках. Цикл рушится. Вскоре, кроме одежды и маски на полу ничего не остается. Всхлипывая, Шестая поднимается на ноги и шатаясь идет к ней. Номы спешно переговариваются и с интересом высовывают головы. Шестая кидает маску в огонь, садясь перед ним, грея руки. Больно, очень больно. Она теряет сознание, но старается цепляться за реальность, не падать во мрак вновь. Заклинание волшебницы прекращает свою силу, но освободить всех нельзя. Кто-то давно потерял свою душу. Один ном падает перед ней. Шестая добро двигается чуть дальше, давая ему тепло от очага. Ном покрывается ярким светом, а затем вместо него возникает мальчик. Темные волосы, синяя куртка, шрам на щеке. Будто спросонья, он поднимается и удивленно моргает, смотрит на неё. — Привет, — тихо, еле шевеля языков проговаривает он. — Привет, — машет Шестая, закусывая губу от боли. — А я чуть тебя не съела. — Я помню, — мальчик опустил голову. — Сам виноват, лезть с сосиской к магическим существам. Меня Беглец зовут. — Шестая, — улыбается девочка, как резко хватается за живот. Беглец вскакивает и смотрит, как вокруг них сгущается тьма. Но Шестая теперь только тихо плачет, не в силах что либо сказать. Из её глаз текут слезы вперемешку с кровью. Он садится рядом и кладет её голову на колени, ласково баюкая.***
Все приходит в норму. Если можно так сказать. Я вижу как люди разбредаются по домам, отлипая от экранов телевизора. Кое где они даже работают. Кто не достаточно сошел с ума и превратился в монстров. Думаю, они тоже придут в норму, если Око не наберёт полную силу. Я смотрел все телевизоры, я знал, что это её рук дело. Хотел найти, забрать, спросить. Но все тщетно. А душа, то, что еще осталось, требовала её. Без Шестой можно, но с ней приятнее. Как с другом, с сестрой. Да только я ей не нужен. И она мне тоже. Я сидел на лавочке в парке, смотря как безглазый монстр с длинными ногами в форме бегал кругами. Увлекательное зрелище, что я сам готов головой пробить экран. Было все также темно, но хотя бы дождя нет. В луже отражался усталый парень лет двадцати восьми. Интересно, это вокруг меня время ускорилось или прошли долгие годы? Никто не скажет мне. Монстр уже бегает седьмой круг, начинает бесить. Сиденье в утробе непонятного существа не сильно одаривает милосердием и терпимостью. Я вздохнул, поднимаясь. Теперь у меня есть дом, работа. Все как у обычных людей. Только разговаривать приходиться либо с самим собой, либо с предметами интерьера. Можно попробовать с монстрами, вряд-ли они сумеют мне навредить. — Господин, — раздался шипящий голос рядом. Я нахмурился, лениво поворачивая голову. Около меня стоял полусогнутый мужчина с выпуклыми глазами и шляпе почтальона. Он уважительно поклонился, роясь в своей сумке. — У меня письмо к вам, — это еще от кого? Я с интересом посмотрел на пожелтевший конверт. На нем была полусодранная печать. Почтальон еще раз поклонился, стараясь по-быстрее уйти от меня. Я положил письмо во внутренний карман пиджака. Посмотрю дома, у меня он теперь есть. До всего безумия я слабо помню родителей и дом, где мы жили. Цикл хорошо стирает память и с каждым оборотом часов все больше и больше информации исчезает. Но почему-то она есть всегда. Может у Шестой была роль, специальная, сделать меня Тощим. Все мысли рано или поздно приходят к ней, будто наваждение. Или она единственный, с кем я мог говорить долгими вечерами под шум дождя. — Знаешь, — задумчиво шепчет Шестая, прижимаясь ближе к мальчику. Над ними только ржавый лист металла, который лежит на ящике, а под ним на сухих серых от пыли и грязи тряпках сидят дети. — Иногда мне кажется, что дождь закончится, — ей холодно. Кроме желтого дождевика и серого вязанного платья на ней нет ничего. Хотя не жалуется, терпит. — Когда- нибудь выглянет солнце и все будет хорошо, — успокаивает Моно, гладя подругу по черным волосам. Они сидят в обнимку, накрытые куском шерстяной ткани. Так хотя бы теплее. Есть хочется, но нужнее восстановить силы, потраченные на эту школу. А Шестой нужно прийти в себя. — Я испугался, когда тебя забрали, — неохотно бормочет он, чувствуя, как краснеют щеки под бумажной защитой. Девочка рядом чихает от простуды. — Думал, что снова останусь один как в том лесу. — А я боялась, что тебя там убили, — шепчет она, сжимая руку. Они часто бегали так- рука в руке. Спокойнее. Пожалуй, ради таких моментов тепла Моно был готов сразиться с любым монстром, только бы защитить подругу. Когда твой мир сужается до одного человека и целой толпы чудовищ, начинаешь ценить любую минуту спокойствия. — Мы победим, обещаю тебе, — тихо говорит Моно, укладывая уже сопящую девочку подальше от края крыши, ближе к стене дома, где тепло. — Главное не отпуская мою руку. — Отпустила, — бормочу я в пустоту, злясь на самого себя. Не хочу её видеть, слышать, думать. Ещё бы себя в этом убедить. Трудно не думать о том, с кем буквально связана вся твоя прошлая жизнь. Гадство. Во мне борются два чувства: ненависть и детская влюбленность. Я был влюблен в неё. Хе, да и как ту не влюбится, когда твой стандарт красоты чуть выше помойной крысы. А она действительно красива. Кукольное личико с большими темными глазами. Не такое, как у тех детей в школе, а живое, излучавшее тепло. Хотел бы я утонуть в нем, но в итоге утонул в пустоте и ужасным существом на пару. Не думал, что к любви дается такой подарок. Впервые я думаю, что убить её будет милосердно. Рано или поздно она станет монстром, так почему не позволить ей уйти еще человеком. Думаю, она сама была бы не против. И у меня бы не осталось ниточек, ведущих в мое прошлое.***
Я просыпаюсь в одной из кают корабля. Шум волн, скрип железа, соленый запах, что въедается в кожу. Вставать больно. Я откидываю одеяло, осматривая себя в зеркале и пугаюсь. Там не я, а более взрослая копия меня. Неужели все получилось? Я морщусь от боли в животе и горле. Неприятно. Как Беглец дотащил меня? Сам еще не в лучшем состояние. Есть ли другие номы или я все же опоздала? Шаги даются неимоверно тяжело, как дверь открывается и входит девочка. Она громко ахает, быстро подбегает ко мне и указывает на кровать. Прекрасно, мне что теперь, все время тут лежать? Но она упрямо и осторожно толкает меня обратно. Я вздыхаю и послушно сажусь. Девочка довольно кивает и куда-то убегает. Да что здесь происходит? Через сто ударов волн приходит Беглец. Выглядит он тоже старше. — Доброе утро, — он был рад, что я проснулась. Не знаю, сколько времени прошло и он сам тоже. Никто не знает. — Доброе, — равнодушно фыркаю я. Белое платье в котором я лежу неприятно колит руки. — Я рад, что с тобой все хорошо. Светлая принесет тебе одежду, но дальше нам стоит думать, что делать, — проговорил он это довольно грустно. Я вопросительно подняла бровь. Точно! Даже если Леди умерла, пассажиры продолжают пребывать в Чрево. Око думает, что цикл не прервался, продолжает посылать сюда будущую еду. Беглец грустно кивнул головой и вышел, оставляя меня со своими мыслями. Значит, большинство погибло в пастях. Оно и ясно, дети слабо понимают, что они представляют им угрозу, превращение сильно отразилось на их сознании. Я крепко схватилась за решетку на окне, стараясь не упасть. Там светило яркое оранжевое солнце и золотистое небо. Тот мир, который я не видела. Маленькая девочка пробирается сквозь толпы идущих куда-то людей. Они не замечают её, слишком увлеченные телевизорами. Шестая не знает, куда ей идти. Хочется закричать, бить руками ненавистный экран, но только друга уже не вернуть. Она не знает, почему так сделала, будто нечто темное заставило разжать руку. Да чего теперь кричать и плакать? Не вернуть уже. Шестая громко вскрикивает, когда нечто хватает её за капюшон. Он высокий, большой, в странной шляпе и шарфом, закрывающим лицо. Его глаза смотрят вполне осознано. Шестая прекращает вырываться. — Заблудилась? — хрипло спрашивает он. Голос, настоящая речь, не хрипение, шипение или другие звуки, которые эти монстры обычно издают. — Кто вы? — Страх, я прихожу, когда такие как вы остаются одни, — спокойно шепчет он. — И ты убьешь меня? — осторожно интересуется Шестая, делая шаг назад, прямо в лужу. — Нет, я отвезу тебя в Чрево. Там таких как ты много. Кто-то работает, кто-то, — не договаривает он. — Тебе не безопасно быть в городе. Стоит уйти. А что ей ещё делать? Оставаться тут, где нет никакой надежды? Рядом с Башней, где осталось её прошлое? Шестая дрожит от холода. Она блуждает по этим улицам уже третий день, но так ничего не придумала. Будет опасно, сбежит. Больше она не позволит использовать её. Она кивает головой, протягивая маленькую тонкую руку. Страх по-доброму хватает её на руки и несет куда-то. На голову накатывает усталость, голод, много чего. Впервые она спокойно засыпает на руках взрослого