Трахаюсь.

      Очередная пятница, бестия уже в доме своей игрушки, всё труднее оставаться непоколебимой и при этом не срываться на отчаянную жестокость. Всё-таки не хотелось проблем.       Разгорячённые тела возбуждённо обрушились на мягкий матрас, градусы опьяняющей слабости возрастали, контроль ушёл на второй план. Их руки привычно изучали изгибы чужих тел, узкие джинсы, бязевая рубашка — наскоро стягивались лидирующей рыжей. Другая же могла нетерпеливо поскуливать, ожидая сближения. В руках Сомусевой было всё — власть, превосходство, душонка заурядной хрупкой девчушки. Сложно было противиться вызывающе-трепетным касаниям, словно впивающимся в острые рёбра розововолосой, разрывающим все предрассудки и оковы молодой ученицы. Соня грубо смяла грудь наивной Алиночки, запуская разряды в солнечное сплетение, порождающие зависимость и жгучую страсть. Навязчивый огонёк неприличностей вспыхнул внизу живота, Алина больше не властвует над собой. Хотелось как можно ближе, как можно больше изображений огненной дамы в болезненном разуме. Сомусева отогнула край серых трусиков своей одноклассницы, провела нежными пальцами ниже, коснувшись лобка, застала славленный стон и ужасно похотливо ухмыльнулась, не хватаясь за призрачный рассудок. Она окончательно заболела Олешевой, абсурдно это отрицать, но бунтарка продолжает изводить своё сердце сомнениями день за днём. Элемент белья пристыжено падает к ногам кровати, поздно сдерживать кипящую животную страсть, пропитывающую их жалкие сердца. Соня медленными касаниями гладила рёбра своей дешёвки, сжимала талию до мелких синяков, не испытывая видимую жалость, царапала молочную кожу, кусала и извращалась. Гложущие чувства Соня из-за всех сил пыталась убить жестокостью. Ни резкие выкрики, не солёные дорожки на веснушчатой коже не ослабляли хватку сумасшедшей. Окончив с вознёй, она наконец прильнула губами к промежности изнывающей от боли и похоти, Алины. Легкими движениями своего языка она как бы пыталась загладить вину за причинённые зверства, но вся грязь, которая запятнала невинное тело, никогда не смоется. Соня раскрепощено повела рукой от живота, по груди и шее, обвела контур губ и поместила пальцы в обжигающую полость рта партнёрши. — Облизывай, сука, — выплюнула она, заводя повинующуюся Алину. Девушка обсасывала каждую фалангу, дабы угодить собственной повелительнице. Она до смерти жутко была влюблена в главную бунтарку школы, поэтому позволяла слишком многое. Это не оправдание тем искушающим инстинктам, нет. Розововолосая вместе с отчаянной любовью, ненавидит себя до тошноты, поэтому позволяет пользоваться собой, словно игрушкой. Их пятничное «сношение» стало уже привычным делом для обеих, но сегодня Сомусева была особенно беспощадной. Наконец рыжая подключила к сексу собственные пальцы, смазанные слюной нижней. Неожиданно и резко они проникли в плоть девушки, лишая её всякого выбора, только повиновение могло спасти от кошмаров. Фаланги трех пальцев рвано и быстро двигались, не давая выдохнуть розововолосой. Больно, но слишком сладостно и приятно для её возбуждённого организма. Липко, неловко, через чур иронично. С хлюпающим звуком, рука Сомусевой покинула содрогающееся тело партнёрши, к которой пришёл оргазм. До сих пор им не удавалось понять как это получается. Алина через чур чувствительна или просто любит проявления жестокости и грубого отношения? Рыжеволосая сама питала скрытое возбуждение даже от одного покалеченного тельца непутёвой одноклассницы, но тщательно скрывала всё за коркой безразличия и неприязни. Бесцеремонно вытерев пальцы о простынь партнёрши, она встала и окинула ту пренебрежительным взглядом, собираясь покинуть наскучившую комнатушку. — Сонечка, подожди, — умоляюще прошептала девушка, отходя от болезненных ощущений. — Чего тебе? — выплюнула Софья. — По-моему я люблю тебя, — порывисто выдала розововолосая, поднимаясь на локтях. Сонино чёрствое сердце забилось в грёбанных конвульсиях, мурашки проступили на холодной коже, тело сдавало позиции. Но на эмоциях от собственной слабости она сжала кулаки до посинения костяшек и безропотно кинула: — Ты грязная шлюха, я с тобой просто трахаюсь! И не пизди про любовь, я от этого в ахуе. Стремительно и больно, Соня убегала из смрадного помещения. Глупая, её искалеченные чувства будут убивать тело изнутри, но это позже, сейчас она будет животным. Олешева обмякла на простыни, в грудине защемило и девушка сорвалась на вполне ожидаемый истошный крик. Соня это слышала, но гордость приказала с силой захлопнуть хлипкую дверь и больше не смотреть в сторону безнадёжной игрушки. Казалось бы, как такую сильную рыжеволосую пошатнуло это безразличное для других событие, а на деле убийство двух душ? Психику ударило словно кожаным хлыстом, поэтому девушка уговорила родителей на перевод в другую школу, было стыдно смотреть в глаза бывшей партнёрше. Соня отдалилась от назойливой компании, оставшись наедине с собственными мыслями, прожигающими до мозга костей. Страшно, больно, мерзко, от самой себя. Грубыми телесными наказаниями девушка мучила своё тело, чтобы вся боль, причинённая розововолосой отпечаталась на её бренном опустошённом теле. В свободное время она знатно увлеклась музыкой, день за днём прокачивала свой вокал, практиковала игру на гитаре. Спустя пять лет…       Жаркая сцена, наполненная энергией и мощью, извивающиеся в глубоком трипе фанаты, симфония соития неумолимых барабанов и вольной гитары, а центром этой Земли словно является Соня — жаркая рыжеволосая ведьма, ласкающая чудесным пением слух нещадных зрителей, погрязших в утопии собственных чувств. В голове звенит одна и та же мелодия, рваный темп и глубокие грубые слова, отшлифованные в сознании жёсткой наждачкой. —С тобой я просто трахаюсь, трахаюсь! Давай не ной и лить слёзы завязывай! Ну может раз, ну, второй, а ты пиздишь про любовь! Я от этого в ахуе, в ахуе! С тобой я просто трахаюсь, трахаюсь! Давай другой, иди это рассказывай. Лечишь маме одной про любовь со мной! Я от этого в ахуе, в ахуе! Только маме одной, говоришь про меня И больше никому, никому не скажешь. Ты, походу, больная. И ненормальная я, Не знаю, почему, почему Ты важна мне…       Сонечка всё ещё ищет в толпе незнакомцев эти лазурные омуты, каждый грёбаный концерт, в надежде наткнуться на сладкое, симпатичное лицо Алины. Как жаль, что вокалистка не в курсе, что Олешева никогда не придёт на её концерт. Даже не наткнётся на её имя где-нибудь в твиттере знакомых музыкантов, отметивших успех новоиспечённой группы. Соня никогда не коснётся её обжигающей кожи и Алина не выдохнет приторно, томительно, прямо над самым ухом, проживая счастливые моменты умопомрачительного оргазма. Глупая и разбитая розововолосая наглоталась таблеток ещё в тот трагический для обеих день. Совершила последний вздох, уткнувшись в светлые перины, пропитанные терпкими, слащавыми духами непутёвой возлюбленной. Пусть Сомусева и дальше вдохновляется мыслями о том, что где-то там Алиночка всё ещё живёт, светло и счастливо, имеет жениха, престижную работу и избалованных детишек. Пусть упивается жгучими воспоминаниями их близости, не смея разрушить призрачную идиллию семейного счастья другой, теперь чужой любви. Пусть.