Объятия

Пыльная, душная комната. Разбросанные по полу листы бумаги, исписанные красивым, вычурным почерком, перечёркнутые и измазанные в чернила. Зашторенные окна. Темнота и тяжёлый, наполненный отчаяньем, воздух. Антонио стоит склонившись над столом, на котором нет ничего: листы он смахнул, чернильницу выбросил на пол, перо поломал на две части и тоже отбросил. Стол был девственно чист, но Сальери будто пытался разглядеть на нем что-то невидимое, спрятанное для чужих глаз. Он задумчиво водил глазами по узорам на столе, по его углам, возвращаясь в середину. Взгляд его потух, он занимался этим будто от скуки, но это было вовсе не так. Сальери боялся. Дверь в комнату скрипнула, тихо и мягко, будто боясь потревожить хозяина. Вошедший аккуратно закрыл ее за собой, и только звук каблуков оповестил Антонио, что кто-то вошёл. Хотя, маэстро и так знал, кто это. Знал также, зачем он сюда пришел. - Как ваше самочувствие, Антонио? - прозвучал на удивление спокойный голос Вольфганга. Моцарт был тем единственным, кто вообще ходил к Сальери. Терезия охладела к мужу, стала надолго уходить из дому. А тот был слишком занят, чтобы винить ее в этом. Потому этот взбалмошный юноша был единственной его надеждой. - Всё хуже. - честно ответил Сальери. Лгать ему не было смысла. Да и по его внешнему виду это было видно: лицо осунулось, под глазами пролегли мешки, да и сам мужчина как-то сгорбился. И хоть Моцарт не видел лица маэстро, он чувствовал, как некогда сильная личность постепенно терялась среди темноты, окружавшей Антонио. - Две бессонные ночи подряд, кошмары, теперь ещё и... Сальери замолчал. Он не хотел посвящать Вольфганга в подробности, хотел оградить его от ужасов, творившихся в его голове. Моцарт же сделал пару шагов в сторону брюнета, внимательно слушая его. Антонио тяжело вздохнул, понимая, что его слушатель не желает находится в неведении, даже если оно ради его же блага, и продолжил. - Видения. Я не знаю, что правда, а что нет. Вы, верно, не поймёте меня. - проговорил Антонио с перерывами и паузами, которые пронизывали теперь всю его речь. Композитор двинул плечами, напрягая руки, и немного опустил голову. - Я даже не знаю, реальны ли вы, Вольфганг. Сзади послышались шаги, а после Антонио почувствовал тёплые руки на своей талии даже сквозь ткань камзола и рубахи. Он издал тихий полу-вздох полу-стон, но противиться не стал: сил совершенно не осталось. Маэстро прикрыл глаза, все также продолжая опираться на стол руками, и морщины на его лбу разгладились. Спину обдало жаром чужого тела, и дыхание Моцарта обожгло кожу, позволяя сотням мурашек пробраться в самую душу Сальери. - Я реален, маэстро. Верьте мне. - уверенно произнес Вольфганг, немного сильнее прижавшись к мужчине. И как бы Антонио не хотел отстранить несносного композитора, указать на его место, прогнать из комнаты на распускание рук, Сальери просто кивнул, не раскрывая глаз, и постепенно расслабился. Тепло никуда не девалось, а значит Моцарт и впрямь был реален. И это вселяло надежду. Надежду, которой мужчина был давно лишён.