Азбука боли

А Асагири Ген — лжец. Это слово описывает его лучше любого другого. По складу личности, по роду занятий, по совокупности умений, сильных сторон и талантов. Просто по факту, в конце-то концов. «Грязный предатель», — так сказал Хьога, убедившись тогда, у деревни Ишигами, в том, что и так подозревал. Не потому что у него были какие-то факты, нет — простым чутьем и опытом, хорошо зная такой типаж. Поэтому в спокойном, холодноватом голосе его нет ни удивления, ни злобы. «Неплохо для грязного предателя», — вот что он сказал. Почти комплиментом, почти признанием чужих заслуг, и Ген раздражает его на самом деле куда меньше, чем тупоголовые люди Цукасы, которых тот послал с ним на операцию. В общем-то, это несложно — ничто вообще не раздражает Хьогу больше, чем некомпетентность и идиотизм. Впрочем, лживых изворотливых ублюдков он недолюбливает тоже, так что Ген попадает в поле его внимания почти сразу же после их первой встречи. Мелкий и тихий, обманчиво-хрупкий в своем многослойном подобии юкаты, постоянно отирающийся где-то поблизости от Цукасы, он выделяется среди полуголых верзил Царства Силы, как кролик в стае собак. Только вот Асагири Ген — совсем не кролик. Личный менталист Цукасы ни разу не попадается ни на чем подозрительном, но почему-то Хьога нутром чувствует, что если эта маленькая тварюшка улыбнется — у него окажутся острые зубки. Он похож на мелкого хищника, вроде песца или ласки. Слишком сладкий голос, слишком внимательный взгляд, слишком тщательно отыгрываемая опаска. Наблюдая за ним, Хьога совершенно спокойно и взвешенно принял для себя два решения. Во-первых — не спускать с Асагири Гена глаз в любой критический момент. Во-вторых — если представится возможность, он непременно его трахнет. Хотя, если честно, Хьога до конца не верил, что этот осторожный парень все-таки решится на предательство. Опыт подсказывал ему, что Ген — трус, а трусы предпочитают не рисковать без повода. Видимо, где-то был некий неучтенный фактор, потому что крысеныш все-таки посмел. Так что тогда, под дождем, сжимая в руке сломанное любимое копье и глядя, как с маленького бледного личика наконец-то сходит это до тошноты искреннее, непонимающее, испуганное выражение — так резко, будто щелкнули переключателем — и Ген ухмыляется так сардонически, Хьога ощущает что-то вроде закрытия гештальта. Зубки и правда острые и улыбается он именно так, как должен. А то, что он пошел на риск и сломал-таки его оружие…ну, что же. В свое время все долги между ними будут улажены. Ген еще пожалеет об этом решении. В конце концов, его ведь предупреждали. Б Больше всего в своей жизни Хьога любил такие моменты. В них было что-то от справедливости, редкой гостьи в нашем мире, что-то от закономерной и неумолимой силы вроде той, что притягивает отпущенный камень к земле. Почти как в той поговорке, где Лао Цзы советовал сесть на берегу реки и наблюдать, как мимо проплывет труп твоего врага. Это совсем не значит, что Хьога относил себя к созерцательному типу. В большинстве случаев он все же предпочитал помочь врагу упасть в реку. Просто он умел не спешить с этим и однажды приняв решение — рано или поздно его выполнял. Но когда он ловит Гена в окрестностях их территорий — почти по чистой случайности, и по случайности же рядом нет никого, кто мог бы донести Цукасе — что же, это ощущается даже забавным — такая удача. Он пустился в погоню, как только узнал, что Юкио поймал шпиона из Царства Науки, зная, что проводником мог быть только один Ген Ему повезло — так быстро наткнуться на след, и Хьога почувствовал, как в кровь выбросило дозу адреналина. Он почувствовал азарт. Возбуждение. Это было приятно — Хьога редко что-то чувствовал. Здесь — примятая сухая трава и сломанная ветка. Здесь — явственный отпечаток маленькой ноги. Пара капель крови. Хьога чувствовал себя гончей, идущей по следу и _догоняющей_. Слышал, как в ушах застучала кровь. Ощущал, как расширяются и сжимаются его здоровые, сильные легкие. Бежать было легко и приятно. Он улыбался под маской все время, пока настигал его. А когда настиг… Ген не успел сделать совсем ничего. Да он и не смог бы. Хьога хватает его за шиворот, резко вздергивает над землей — так, как, если честно, давно хотел сделать. Ноги Гена болтаются и сучат в воздухе. А потом он перехватывает Гена поудобнее и впечатывает в ближайшее дерево. Так, чтобы ударился затылком, чтобы зубы клацнули, почти в полную силу. Выбивая из него все дыхание одним ударом. И выдох вырывается из него облачком пара — один короткий резкий выдох и смешной сдавленный звук вроде «аргх». У Гена наверняка чернеет на секунду в глазах. А потом он смотрит, расширенные синие глаза фокусируются на его лице и лицо самого Гена быстро бледнеет, несмотря на лихорадочный румянец от долгого и быстрого бега. На нем сменяется очень быстро несколько выражений, но первая реакция, несомненно, лучше всего. Ген осознает, кто его поймал. Ген в ужасе. Ген понял. Иногда простого «ой» совсем не достаточно, чтобы описать всю гамму эмоций. — Ну, здравствуй. — говорит Хьога. Он не запыхался, в отличии от своей добычи, вообще — Давно не виделись, Ген. В В маленькой и тесной пещере душно и почти нечем дышать от чадящего факела, но его крепко связанные руки и ноги все равно ледяные. Может быть, это реакция на страх. Асагири Гену ужасно страшно. Хорошо быть Хромом. До поры до времени ты защищен своей наивностью и неведением, как панцирем, ты уверен, что сможешь выдержать все. Ты боишься умереть, но думаешь, что готов к этому. Ген лишен этой приятной иллюзии. Ген знает, что делают с предателями. А еще он знает, что делают с предателями, располагающими информацией. И, хуже всего, он знает, что означает тот простой факт, что с ним разговаривает сейчас Хьога, а не Цукаса. Иногда плохо что-то слишком хорошо понимать. Ген лежит на спине поверх меховых шкур и едва заметно дрожит. Одна веревка туго обхватывает его запястья и уходит куда-то назад, за пределы видимости, заставляя держать руки вытянутыми над головой. Не закрыться, не сесть нормально, слишком короткая. Вторая — сдавливает голую кожу лодыжек. Обе веревки очень скоро начинают натирать. Ген задается вопросом, как быстро они разотрут кожу до крови. Дернувшись пару раз он понимает — скорее всего, довольно скоро. Однако, кисти рук и ступни пока не немеют, видимо, Хьога умеет связывать. Интересный навык вообще-то. Что-то подсказывает — умел еще до окаменения. Это дает еще парочку любопытных мыслей для составления психологического портрета. Мысли эти его не радуют. «Вот теперь ты точно вляпался», — думает он. Это еще слабо сказано. В какой-то момент Ген жалеет, что не попался Цукасе. Он бы просто убил его, откажись Ген говорить. Просто и почти без затей — показательной казнью для предателя. Может быть, почти без мучений — или, что вероятнее, его бы повесили, как в старину. Вполне нравоучительно и устрашающе. «Так будет с каждым» и все такое. Но Хьога — совсем другой случай. Хьога — это куда хуже. Какая-то часть Гена, которая на самом деле никогда не переставала функционировать, и не перестанет, как бы он ни хотел, безошибочно определяет этот тип, вне сознательного анализа и логических построений. Хьога — садист. Он получает удовольствие от чужой боли. Гену не нужен его диплом психолога и все примочки менталиста, чтобы понять. Это все фарс за одной простой истиной — эту особенность он замечает в людях сразу, так же ясно, как некоторые отличат ноту «до» от «ля». Простым узнаванием, выжженным на подкорке. Рефлексом собаки Павлова. Сейчас будет больно. Он следит за каждым движением Хьоги, когда тот заканчивает привязывать его и снимает свой подбитый белыми перьями плащ. Он очень хочет зажмуриться и не смотреть, но все равно смотрит — зная, что выглядит сейчас настороженным и пуганым животным. С Хьогой лучше не шутить. Даже если он сейчас попытается разыграть непонимание и невинность — это ничего не даст. Такой трюк с ним не пройдет. Хьога — часть Царства Силы, он хороший боец, но он далеко не глуп. А еще — и это самое смешное — такие люди, как они двое, прекрасно чуют друг друга. Это как две стороны медали. Если Ген так хорошо видит в чужих глазах опыт причинения боли — он знает, что Хьога так же безошибочно может отличить того, кто в таких вещах что-то понимает. Опыт боли. Таким же узнаванием, лучше любых слов — глаза в глаза. Эту часть игр они оба могут пропустить даже не сговариваясь. Хьога садится рядом, вид — совершенно расслабленный. Ленивая грация поджарого хищника. Ген видит, как перекатываются под кожей, больше не скрытой плащом, мышцы. Не крупнее Цукасы или остальных качков его царства, но сейчас это совсем не утешает. Глаза над неизменной маской на пол-лица — спокойные, с нечитаемым выражением. Ген присутствовал при его оживлении и он — один из немногих, кто видел, что Хьога скрывает под ней. Ужасные шрамы на всей нижней части — вокруг рта и на подбородке. Можно понять, почему он не снимает маску, но было бы легче, если бы снял. Даже когда ты менталист — крайне неудобно отслеживать чужие реакции, если все, что ты видишь — это глаза. Ген ждет, когда Хьога заговорит, потому что таковы правила игры, но Хьога не торопится. Он просто проверяет узлы на лодыжках, потом тянется за кожаным бурдюком с пояса, откупоривает и наливает в глиняную чашку темную в свете факела жидкость. Сидит так близко, что голой ступней Ген чувствует тепло от чужого бедра. — Ген. — он говорит, — Вот ты и попался.