Азбука боли

Л Любовь Лучшие наши воспоминания — почему-то почти всегда воспоминания из детства. Даже если детство это было крайне паскудным. Как писал Марк Твен, «в молодости сердца эластичны и, как их ни сожми, расправляются быстро». Наверное, дело в надеждах, свободных и смелых. С возрастом надежды приучаются к дисциплине и профилактическим ударам тока, как собаки, на которых проверяют теорию о выученной беспомощности. Если судить только по фактам, жизнь Гена была куда более безопасной и сытой уже после его юности, когда он съехал из родительского дома — съехал быстро, решительно и без малейших сожалений, по правде сказать. Но что касается хоть каких-то светлых воспоминаний — нет, за этим точно не сюда. Море пахнет йодом и полуразложившимися водорослями, они темными кляксами лежат на сером песке. Уже середина осени и купаться не полезет даже самый отчаянный сумасброд. Вода холодная и выглядит почти черной, с мутными барашками пены. Ген идет рядом с волной прибоя и ищет ракушки. Родители — мать еще жива — сидят поодаль на пледе, глядя в разные стороны. Ген старается не оборачиваться. Ракушки куда интереснее и от них точно можно не ждать никаких проблем. Сандалии болтаются в его левой руке и бьют по бедру — бам, бам, бам. Шелестит набегающая волна. Ракушки он запихивает в карманы шорт. Он уходит все дальше, за корягу, за валуны с налипшими водорослями и домиками мелких рачков, его босые детские ступни оставляют четкие следы в мокром холодном песке. Ракушки. Запах костра. Надвигающаяся темнота. О чем он мечтал тогда? Сейчас тоже пахнет костром. И он тоже видит ракушки. Какое забавное совпадение. Хьега показывает ему ракушки и Ген пристально смотрит на обломанный острый край. Тонкий. Недостаточно прочно, чтобы перепилить даже кость пальца, но достаточно прочно и остро, чтобы филигранно, например, резать мясо. Или кожу. Или сдирать ее. В царстве Цукасы так и не произвели металлические орудия, но если ты изобретателен и готов к экспериментам — почему бы и нет? Кость всегда можно перебить и каменным орудием, резать мясо им тоже довольно легко. Но вот снимать кожу куда удобнее безобидными ракушками — вполне прочными для таких скромных целей. Гену становится нехорошо и он отводит глаза. Ему нужно бы что-то говорить, как-то пытаться переубедить или отвлечь Хьегу, но сейчас все его мысли резко вылетели из головы и остался только шорох прибоя и нелепое воспоминание о холодном песке под ногами. «Куда-то я тогда шел и в итоге пришел вот сюда». Камни раскаляются в огне. Хьега раскладывает свой инструментарий. Все мышцы Гена превращаются в студень. «Я не могу. Все, все проиграно и кончено. Я знаю, что такое боль и теперь мне страшно». Ему хочется умолять Хьегу, но это просто бесполезно. Хотя, скорее всего, он все равно будет умолять. Ему хочется закрыть глаза и отвернуться. А когда Хьега хватает его руку и вытягивает ее на камне — ему хочется драться, кусаться, пинать, плакать и делать еще множество бесполезных телодвижений. Все воспринимается как сквозь толстый слой воды или ваты — будто это происходит не совсем с ним или не совсем сейчас. Почти как те воспоминания о диком пляже недалеко от Окинавы. Даже его тело слушается с ощутимой задержкой. И мыслей слишком много. Какой-то невозможный вал. При этом он видит все даже слишком контрастно и четко. — Я еще даже не начал, а ты уже потный, будто из онсена вышел. Что не так? Тебя, что, уже пытали? Или в чем дело? Ген дышит так, что это явно гипервентиляция, его конечности трясутся, он и правда потеет, как в сауне. Ген действительно боится боли. Его губы трясутся и он знает, что должен это пережить и он старается не смотреть, когда острие тыкает ему под ноготь, заходя внутрь, под ногтевую пластину, в мясо, он издает какой-то странный, высокий писк или вопль, и на глаза тут же наворачиваются слезы. О чем он только думал? В первую секунду боль можно терпеть, а буквально через мгновение он кричит. Это ноготь, всего лишь ноготь. Но боль такая яркая и острая! Он дергает руку на себя, инстинктивно, но Хьега держит его, как тисками, и еще и добавляет тяжелый удар по лицу, наотмашь. Ген чувствует себя, как насекомое на булавке. И удар по лицу почти не чувствуется из-за того, что огнем горит палец. Будто его окунули в раскаленное масло. Ген смотрит на руку и ему становится немного нехорошо. Все же Хьега не мелочится — если уж тыкать под ноготь — то глубоко. И он продолжает. Господи, он продолжает. Ген корчится и орет, его рука настолько мокрая от пота и крови, что Хьега с трудом удерживает ее на месте. Но он очень педантичный и старательный человек, пока ноготь почти полностью не отходит от мяса — он не прекращает. Ген смутно помнит, как свободной рукой хватает Хьегу за предплечья и пытается вырваться. Почему-то сейчас мыслей о том, бесполезно ли это, у него нет. Кажется, он даже пытался укусить Хьегу, но в следующую секунду перед глазами все почернело, а во рту был сильный привкус крови. Кровь залилась ему в нос и в глотку и он закашлялся и выплюнул ее себе на грудь. — Хорошо. Теперь снова к делу. Эй. Очнинсь. Еще одна оплеуха. Ген не мог сидеть прямо и весь трясся, как в лихорадке. Он только всхлипывал и пытался прижать к себе раненную руку. Пара пальцев. Могло быть и хуже. Ген покосился на пострадавшую конечность, его губы дергались. «Как минимум сегодня эта рука и, возможно, вторая. Есть еще ногти на ногах. Это если он на этом остановится. Может и не остановиться.» На секунду мысль сдать Сенку с потрохами была очень заманчивой. «Вот она — твоя цена. Парочка ногтей на пальцах. Дешево же ты стоишь». Впрочем, мысль о своей дешевизне почему-то сейчас казалось совсем незначительной и резко потеряла в цене. «Наши акции упали, ха-ха!» У Хьеги, наоборот, кажется и не думало ничего падать. Наоборот, очень даже поднялось. Да, как всегда, когда чьи-то акции падают, то чьи-то — поднимаются. Ген разлепил трясущиеся губы. Его голос скакал, как бешеный кролик. — Ты… Ты что, уже…пытал кого-то…раньше? — он сморгнул слезы, прикусил губы, чтобы собраться — До… До…окаменения? Лицо Хьеги все еще скрывала маска, но, кажется, он улыбнулся. Вроде бы, польщенный комплиментом. — Нет. Но часто об этом думал. Читал, знаешь, литературу. Размышлял. Так что теперь во всеоружии. Знаешь девиз американских скаутов? «Будь готов». Давай, не сдавайся. Зацепи его. Сражайся. Только не слишком нарочито. — Зачем ты…читал…об этом? Хьега снова ударил его в челюсть и там будто что-то нехорошо щелкнуло. Все же рука у Хьеги была очень тяжелая. Почти как у отца. — Не пытайся меня отвлечь. Милая попытка, но нет. Мы продолжаем. Ген взвыл, когда острый край снова впился под очередной ноготь. Больно. Чертовски больно. Такая боль — ярко-красная. Ослепляющая. Острая. — Я ничего не знаю! Прошу, прошу, я ничего… — Думай получше. Ген выл и умолял себя потерять сознание. Только сознание почему-то не терялось. Ген перестал ясно мыслить. Или хоть как-то мыслить. Все его сознание съежилось в маленький, подвывающий комок боли. Он готов был умолять, плакать, отсосать, сделать что угодно. Лишь бы это прекратилось. После одной руки и еще пары ногтей Хьега приостановился. И посмотрел на Гена…эдак задумчиво. Ген к этому моменту просто дрожал и уже плохо соображал, что происходит. — Я не понимаю. Почему ты все еще не сдал мне вообще все, что знаешь? Сенку, все царство Науки, свою двоюродную бабушку и ее собачку? Может, я перестарался и ты вообще забыл, зачем мы здесь?.. Ген с трудом вспомнил человеческую речь, он уже не смог бы держаться нормально даже если бы очень захотел. — Я…я не знаю. Я не знаю. Не знаю. Не знаю… Прости, прости. Больно… Больно… — Ты понимаешь, что я тебе кожу с руки сдеру начисто? А потом и не только с руки? Ты знаешь, как это ощущается? Ген размыто видел, как его рука — рука фокусника, ловкая, сильная, тонкая — капает кровью и медленно распухает, как хозяйственная перчатка. — Хьега… Пощади. Я трус. Я бы уже тебе все рассказал. Прошу… Да, с манипуляциями сейчас стало туго. — Пощади. Где здесь стоп-слово? Черное воспоминание. Еще одно. Смятые простыни, мерзость - такая глубокая, будто гниет все нутро. Черная комната, черная боль. Эта — ярко-красная, а тогда была черная. Кажется, в тот раз он не умолял. — Ген, ты чертовски плохо понял мою мысль. Но я донесу ее до тебя со временем. Времени у нас будет предостаточно. С этими словами Хьега прижег открытое кровавое мясо раскаленным камнем. Вопль Гена был таким пронзительным, что он чуть не сорвал себе глотку. Если так и чувствуется любовь — то это то, от чего Ген сейчас бы охотно отказался.