***
Утром того рокового дня, а точнее, этим самым утром Хэви проснулся с чувством поедающей сердце тоски. Это был один из немногих дней, когда хорошее настроение решило взять выходной, оставив его один на один с грустью и давящей болью в груди, той самой болью, когда зажившие было в сердце раны разом открываются, а в само сердце будто вонзили кол. Такое бывало у Хэви редко, примерно, пару раз в году, но влияло на него так сильно, что ничего делать, кроме как сидеть, глядя в одну точку, и ныть, он не мог. Обычно он проводил эти дни с семьей, где заботливая мама готовила специально для него его любимые эклеры, а сёстры смотрели с ним передачи про дикую природу и животных. Но сейчас он был на работе, за тридевять земель от дома, где не было ни мамы, ни сестёр, ни друзей из города, ни даже водки с медведями. По счастью, на базе тоже были выходные, и все наёмники занимались своими делами, за исключением Снайпера, который уехал по делам, и Пиро, который просто куда-то исчез. Многие сегодня были какие-то хмурые и задумчивые, видимо, не только Хэви «посчастливилось» взгрустнуть. Даже Инженер, обычно улыбчивый и добродушный, был отвлечён от жизни, и, сидя за завтраком, задумчиво ковырял яичницу вилкой. Плохое настроение Медика было видно сразу — случайно ударившись ногой о тумбочку, он мстительно заехал по ней носком ботинка, а, заходя в свой кабинет, так сильно хлопнул дверью, что с потолка посыпалась штукатурка. К третьему такому хлопку возле двери лазарета уже лежала белая штукатурная кучка. Поначалу Хэви решил провести день с самим собой, лежа на кровати, но после десяти минут залипания в белый потолок, понял, что так он, скорее, сойдёт с ума. Гулять не хотелось, а потому оставалось только найти подходящие уши и присесть на них, чтобы от души поныть и выплеснуть всю накопившуюся внутри грусть.***
Получив разрешение на вторжение, он заскрипел железной дверью гаража и вошёл в пыльное, пропахшее маслом помещение. Света было достаточно, и было видно в окошке, как летала по воздуху пыль. Инженер сидел в излюбленном кресле, склонившись за столом над чертежами, и неустанно что-то чертил, иногда заглядывая в книжку перед собой. На Пулемётчика он даже не обернулся, видимо, был слишком занят работой. — У тебя что-то сломалось? — Спросил он наконец, когда тот, неловко переступая с ноги на ногу, замер у него за спиной. — Да нет, я… — Хэви задумчиво разглядывал лежащие на полу детальки, —…я поговорить хотел. Повернувшийся было на него Делл, похлопал глазами и отвернулся обратно. Принялся искать карандаш, который мгновение назад спрятал себе за ухо, но, не нашедши, вынул из ящика новый. — Тогда говори быстрее, я немного занят. Хэви подумал и опустился на стул рядом. Помолчал, не зная, как начать, и в конце концов сказал: — Мне грустно. Карандаш в руке Инженера продолжал порхать по бумаге. — Почему? Он вздохнул и вдруг пустился в объяснения: — Честно, сам не знаю. Вот, знаешь, как бывает, живёшь себе, живёшь, а потом БУМ! — Хэви эмоционально всплеснул руками, — И грустно. Будто меня живьём пополам пилят. И ещё вот тут болит сильно. — Он указал в область сердца. — Обычно девочки успокаивали, а теперь некому… все дома остались. И даже эклеров нет… Ты слушаешь?.. — Угум. — Пробурчал тот и старательно вывел в чертеже новую линию. — Ну и вот… — Продолжил Хэви. — С утра самочувствие хреновое. А как посмотрел в окно, так мне выть захотелось. Видел, что с погодой? Пасмурно, ветрено, а солнца нет нихрена. Как тебе это нравится? — Угу. — Ответил Делл, орудуя циркулем. — А ещё иногда мне становится так тоскливо, что хочется просто упасть и лежать… Вздохнул. —…Или вообще умереть. Не дождавшись ответа, он грустно оперся локтем на стол и подпёр рукой голову, пальцем другой руки катая случайно подвернувшуюся гайку по столу. На улице зашуршал дождь, и в оконное стекло застучали тихо и грустно мелкие частые капельки. Стало ещё хуже, чем было, и Хэви не удержался от нового глубокого вздоха. — А может, и правда, ну его? Заберусь на громоотвод и подожду, пока молнией шандарахнет. А там, глядишь, и до земли недалеко… Хороший план? — Очень. — Ответил Инженер тоном человека, активно не участвовавшего в разговоре. Хэви странно на него посмотрел. Делл, увлечённый чертежами, ожидаемо, этого не заметил. — А если я вдруг повеситься захочу? Меня балки выдержат? — Угу. От этого сердце Пулемётчика почему-то болезненно сжалось и тоскливо забилось о ноющие рёбра. Мучительно захотелось плакать. — Тогда можно я одолжу у тебя верёвку? — Да-да, конечно. — Машинально согласился тот. Это в конец добило Хэви — он весь сгорбился, поник, уменьшившись в размерах и с полминуты смотрел на свои колени, грустно сведённые вместе. Потом ещё раз тяжело вздохнул, наконец оторвался от стула и поплёлся к выходу. Верёвку он брать не собирался. Покидая гараж, он в последний раз обернулся и посмотрел в спину приятелю, склонившемуся над столом. Он ждал, что тот, может быть, скажет что-нибудь утешающее, что, наверняка, взбодрило бы его и облегчило душу, мучимую тоской, но, не дождался и, выходя, тихо, чтобы не мешать, прикрыл за собой тяжелую гаражную дверь. Крыльцо, следующее место, которое посетил Хэви, к счастью было под навесом, потому он, не боясь дождя, опустился на сухие пыльные ступеньки прямо рядом с сидящим тут же Демоменом. Шотландец иногда славился тем, что был адекватен и трезв (за исключением тех случаев, когда был неадекватен и нетрезв). К сожалению, Хэви посчастливилось встретить его, осушающим уже третью подряд бутылку виски. Иногда Демо что-то бормотал себе под нос, усмехался каким-то мыслям и крутил в руке стакан, наблюдая, как переливается жидкость, оставляя на стенках масляные следы. На расположившегося рядом Пулемётчика он не обратил особого внимания, разве что, перестал бормотать. — Чем занят? — Спросил наконец Хэви, не знающий, с чего ещё начать. — Покупку обмываю. — А что купил? — Виски. Подрывник хрипло засмеялся, одним махом осушил бокал и, не глядя, отточенным движением выкинул пустую бутылку в мусорку. Хэви смог лишь криво улыбнуться, хотя и эта улыбка отозвалась больным уколом где-то внутри. — А ты чего такой помятый? — Лениво поинтересовался он наконец, повернувшись к Хэви и смерив его изучающим взглядом. После этого вопроса русский сдулся, как воздушный шарик, и уткнулся в точку впереди себя, делая вид, что рассматривает растущий рядом с крыльцом сорняк: — Да вот, мне… грустно. — По причине.? Хэви пожал плечами. — Что, прям, совсем плохо? Тут Хэви кивнул. — Скверно. Но знаешь, друг мой, что мне помогает в таких ситуациях? Ответ был очевиден, но, как только он открыл рот, Демо перебил: — Прогулка по ночному саду, желательно в полнолуние, чтобы было видно гравиевую дорожку, цветущую сакуру и отражение звёзд в пруду. Повисло молчание, в течение которого оба наёмника глядели друг на друга, ожидая реакции. — Опять шутка, да? — Хмуро спросил Хэви. — Разумеется. — Светясь непринуждённостью, он вытянул откуда-то бутылку виски и с характерным звуком поставил её рядом с собой. — Во! Золотая коллекция восемьдесят седьмого года, Шотландия. — Я так и знал. — Сокрушённо проговорил Пулемётчик и спрятал лицо в ладонях. — Да ладно тебе. — Демо откупорил бутыль. — Я же плохого не посоветую, сто процентов поможет! Напьёмся и поговорим, как нормальные люди. — Нет. Не моё это. — Хэви покачал головой, вспоминая студенческие годы, когда он, пьяный, раздобыл откуда-то манекен, притащил домой, а потом полчаса объяснял маме, что это его коллега по работе. — Попроси лучше Солдата, он всегда рад составить тебе компанию. — Доу ещё от вчерашнего не отошёл, так что, лучше не заходи к нему сейчас, он… не в настроении. Будто в подтверждение его слов, сверху послышался звон выбиваемого стекла, и рядом с крыльцом, где сидели наёмники, со свистящим звуком врезался в землю старенький радиоприёмник. Следом за ним посыпались стеклянные осколки и такие отборные ругательства, с которых охренел бы, наверное, самый заправский сапожник, а у Хэви, непривыкшего к подобным скандалам, и подавно поджались булки. — Этот железный кусок дерьма даже с ближайшей станцией связаться не может! — Вопль Солдата разлетелся по всей базе и полетел далеко за её пределы. — Погодите, найду того, кто додумался собрать этот говноприёмник, и запихну ему его клешни в жопу! А потом заставлю сожрать всё, что он понастроил! Тут ор стал громче, видимо, Солдат высунулся из окна: — А вам всем, девочки, я настоятельно рекомендую НЕ беспокоить меня ближайшие два часа и убраться подальше от кабинета, пока я сам кого-нибудь не сожрал! Он захлопнул окно, хотя оно было уже разбито и, продолжая ругаться, загремел какими-то шкафами. С минуту приятели сидели в тишине, думая о своём, пока Хэви не поднялся со своего места: — Тогда я пойду, наверное… — Он вымученно улыбнулся. — Бывай. Демомен кивнул, пробормотал «удачи» и плеснул себе новую порцию виски. Отвлекать его Хэви больше не хотелось, и он бесцельно побрёл дальше по тропинке, пиная попавшийся под ноги камушек.***
Дождь закончился. Со спортплощадки доносились глухие удары и сдержанные ругательства, и Хэви, не долго думая, решил пойти посмотреть. Как и ожидалась, на площадке не было никого кроме Скаута, отбивающего мячик битой и досадливо топающего ногой каждый раз, когда тот не попадал в цель. В конце концов, после очередной неудачной попытки парень выругался, отбросил биту и сел прямо на мокрый от дождя пол, подобрав мяч с земли и раскрутив его на пальце. — Что, не получается? Глупый вышел вопрос. У Хэви и Скаута было в принципе мало тем для разговоров, их общение ограничивалось редкими перекрикиваниями на поле боя и, чаще, взаимным сарказмом. Скаут, вообще, за словом в карман не лез, везде совал свой любопытный нос (вестимо, сыграли отцовские гены) и очень любил задирать коллег по работе. Так, на базе появились Каска, Светлячок, Кенгуру, Пижон, Солли, Циклоп и Медсестра. Хэви досталось обидное прозвище «Толстяк», хотя он совсем не был толстым. Ну, может, совсем чуть-чуть. Всё остальное — мускулы и мышцы, но не объяснишь же каждому, что ты не толстый, а просто… большой. Вот и приходилось терпеть и, если что, обзываться в ответ. — А что, не видно? — Огрызнулся мальчишка, недовольно наморщив нос, украшенный редкими веснушками. — Чего пришёл-то? На насмешливое обращение Хэви не отреагировал никак — сил и так не было, а тратить последние нервы на споры с задирой ему не хотелось. Поэтому он спокойно ответил: — Я просто спросил. И я просто гуляю. — Ты просто место перепутал. — Усмехнулся он и кивнул куда-то в сторону базы. — Медпункт в другой стороне. С самого утра бледные щёки Пулемётчика впервые за день слегка порозовели. Он заквакал ртом, как лягушка, не зная, что сказать и вдруг сморщился — переживания отозвались резкой колющей болью в сердце. Он не хотел беспокоить Медика почём зря, и даже не столько потому, что у того было плохое настроение, сколько потому, что не хотел ему докучать. Почти всю последнюю неделю док провёл в лазарете, заваленный работой, не досыпал и был вынужден вливать в себя литры кофе. Хэви не был врачом, но ему было больно смотреть на то, как лучший друг вот так портит себе здоровье, и как на красивом, безупречном лице появляются следы усталости и недосыпа. На это время ему даже пришлось забыть об их вечерних посиделках за картами (в шахматы Хэви не умел) или у камина за обсуждением всего на свете, где Медик иногда, устав от разговоров, опускал голову ему на плечо. А Хэви был и не против, лишь слушал размеренное, спокойное дыхание врача, придвигался ближе и чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. В эти редкие моменты обычно прямолинейный и колючий Медик становился ласков, как котёнок, расслаблялся и даже отпускал некоторые дурацкие шутки. Но Хэви всё равно не позволял себе слишком часто распускать руки, касался его редко, боясь переступить непонятную для себя черту, разрушить прочные, абсолютно точно дружеские, отношения. Об их ТАКИХ посиделках не знал никто, даже Шпион, и оттого было в них что-то интимное и завораживающее, что было недоступно никому, кроме них самих. — Ты там уснул что ли? Хэви вздрогнул и понял, что всё это время стоял со странным выражением лица и потерянными глазами. От осознания своего положения стало очень неловко. — Задумался… Мне сегодня немного грустно. Скаут наконец перестал крутить мячик, усмехнулся и возвёл глаза к небу: — Салатов надо побольше есть. Он сказал это так, будто обращался не ко взрослому мужчине, а к маленькому ребёнку, не понимающему намёков, которому необходимо всё долго и тщательно растолковывать. Стало обидно и, сквозь боль, сердце кольнула игла недовольства. — А если я потом припомню тебе твои слова? — Непривычно мстительно для себя поинтересовался Хэви. — Тогда я скажу, что у тебя хорошая память. Сил на спор с маленьким энергетическим вампиром не осталось, и он, махнув рукой, отвернулся и зашагал прочь с площадки. В ответ раздалось «Не злись, Толстяк, я же любя!», но он не обратил внимания. Отчего-то затошнило, неприятно закружилась голова, и, выходя со спортплощадки, Хэви вдруг покачнулся и был вынужден опереться о забор, чтобы ненароком не свалиться прямо на мокрую землю. Странно, учитывая, что раньше с ним подобного никогда не случалось. Только сейчас до него дошло, насколько ужасным было его состояние — было так плохо и невыносимо грустно, что хотелось умереть, лишь бы не испытывать давящей боли в груди. Подбодрив себя тем, что совсем скоро он сможет добраться до кровати и провести весь оставшийся день там, Хэви пошёл дальше. Дойдя до базы, он опёрся о стену, дабы немного передохнуть и едва не вскрикнул от неожиданности, когда сзади внезапно раздался вопрос: — Нездоровится? Он повернулся и столкнулся нос к носу со Шпионом, который, как обычно, появился в «нужном месте» в «нужное время». — А что, заметно? — Как тебе сказать… — Он на секунду замялся, подбирая слова. — Выглядишь, будто по тебе асфальтоукладчиком проехались. Без обид. Хэви опустил глаза: какой же у него, должно быть, измученный вид, раз даже тактичный француз не смог удержаться от комментария. — Извини, мне просто сегодня немного грустно. Он выдавил улыбку, но судя по лицу Шпиона, получилось не очень. — А если честно? — А если честно, я в шаге от того, чтобы где-нибудь утопиться. — Не говори ерунды, начальству это не понравится. Секундной вспышкой мелькнул огонёк зажигалки — Шпион вынул сигарету изо рта и выдул полупрозрачное серое облачко. «Начальство — это главное, что тебя беспокоит?» — хотел было спросить Михаил, но промолчал, наконец тяжело оторвался от стены и, бросив приятелю короткое «Я пойду», скрылся за дверьми базы. Внутри было немного теплее, чем на улице, но, поглощённый переживаниями, Хэви этой разницы не заметил. Подъём по лестнице до комнаты показался ему непосильной задачей, потому оставалось только оккупировать единственное подходящее место — кухню — и осесть там с кружечкой чая. Полчаса простояв, тупо глядя в коробочки с чаем, он долго выбирал, какой пакетик взять, но в итоге плюнул и взял первый попавшийся, находившийся как раз под рукой. Ещё полчаса простоял перед чайником, ожидая, пока он закипит, пока не понял, что тот не включён в розетку. В другое время Хэви бы обязательно отругал себя за невнимательность, но сейчас он просто махнул рукой. Разогрел чайник, налил кружку. Сел. Чай показался безвкусной водичкой. До заката оставалось несколько часов, но Хэви уже успел возненавидеть этот день и, сидя за столом, молился, чтобы он поскорей закончился. Он хотел было встать, как вдруг услышал тихие, но такие знакомые приближающиеся шаги. За всё время нахождения на базе он научился определять шедших по их шагам. У каждого были свои: спокойные, пританцовывающие, еле слышные, шуршащие резиной, воинственно-грохочущие… Но эти, строгие, внушающие опасность и, вместе с тем, уверенные шаги он знал лучше всех остальных. Дверь открылась, впуская Медика. Он выглядел лучше, чем пару дней назад — исчезли стрессовые морщины и нездоровая бледность; небесные глаза прояснились, и под ними остались только тёмные круги, говорящие о продолжительном недосыпе. Он уже не был так зол, как утром, но, судя по виду, и на дружеские посиделки тоже не был настроен. Хэви молча наблюдал за тем, как врач подошёл к шкафчику и выудил оттуда пакет растворимого кофе. Высыпал его в кружку, залил кипятком, помешал ложкой, хлебнул и брезгливо скривился. Оно и понятно — привыкший к варёному кофе организм без восторга принял бюджетный растворимый вариант. — Варёный вкуснее. — Негромко пробормотал Михаил, бездумно мешая чай ложкой. — На варёный времени нет. Сказал, как отрезал. На минуту повисла тишина, в течение которой Хэви почувствовал на себе цепкий изучающий взгляд. — Что у тебя с лицом? От такого резкого вопроса Хэви вздрогнул. Сразу вспомнились мамины слова: «У нас от твоего грустного лица, Миша, дома щи прокисли». — А что с ним? — Не надо делать вид, что всё в порядке. Ты бледный, как поганка. — В голосе Медика мелькнула тень раздражения. Едва услышав стальные нотки, Хэви ещё ниже склонился над столом и сделал вид, что его очень интересует танцующие в чае чаинки. — Мне… грустно. Сколько раз за день он уже произнёс одну и ту же фразу? — Печально. Сейчас ничем не могу помочь. Мужчина выплеснул остаток кофе в раковину, убрал кружку в посудомойку и направился к выходу с кухни. Его раздражение зачем-то передалось Хэви, и он встал, достаточно резко задвинув за собой стул. — Спасибо. Успокоил. Взявшийся было за ручку Медик, замер и медленно повернулся: — Злым тоном, mein Freund, меня не возьмёшь. Тоже мне, разнылся. — А что я сделаю, если у меня плохое настроение?! Я должен ходить и радоваться? — Отличное средство от грусти — просто сдохнуть! — Резко бросил он и скрылся в коридоре, показывая, что разговор окончен. «…Но лучше сходи прогуляйся» — добавили вполголоса за дверью, но, к сожалению, звук захлопывающейся двери, до сих пор стоящий звоном в ушах Хэви, полностью заглушил эту фразу. Пулемётчик смертельно побледнел и даже зачем-то схватился за спинку стула. Он стоял, застывший и неподвижный, и смотрел на коричневую деревянную дверь. Смотрел, смотрел, смотрел, сам не зная зачем, не осознавая, не понимая, что произошло и почему же в груди, заглушая все остальные звуки, так громко ухает сердце. Неведомая сила потянула голову вниз: он взглянул на своё отражение в оранжевой чайной жиже и вдруг отдалённо услышал тихий-претихий «бульк». Отражение подёрнулось и расплылось в разные стороны волнами, пустив по поверхности рябь. Что-то обожгло ему щёку и снова упало в кружку. Вскоре, так повторилось и в третий раз и в четвёртый… Не шевелясь, Хэви совершенно без эмоций наблюдал, как по лицу струятся два ручейка, стекая на подбородок, капая на руки, на пол, на стол, в кружку. Он не пытался остановить, лишь зачарованно смотрел на непрекращающееся течение слёз. В конце концов на столе образовалась небольшая лужица. Однако всё закончилось так же внезапно, как и началось. Слёзы больше не текли, и он отставил уже солёный чай в раковину. Внутренняя пустота повлекла его за собой, и он, подчиняясь сам не зная зачем, вышел на крыльцо. Оттуда куда-то пошёл, не особо всматриваясь в дорогу, потому что ему казалось, что если он срочно куда-нибудь не пойдёт — нечто тяжёлое непременно размажет его по земле. Очнулся он уже около старой скамейки, обернулся и понял, что отошёл довольно далеко от базы. Рядом неподалёку располагался овражек, где спокойно текла речка, и большой деревянный мост, на другой стороне которого в обе стороны распростёрлась уходящая за горизонт трасса. «Выезд с базы» — мелькнула в голове Михаила смутная догадка. На мосту в пыли проглядывались свежие следы от колёс снайперского фургончика. Солнце было скрыто за облаками, но и сквозь них было видно, как начинает заниматься закат. Лавочка была холодная и мокрая от дождя, но Хэви этого не заметил. Лицо, всё ещё влажное от недавних слёз, время от времени противно обдувало ветерком. Вдруг закружилась голова. Он хотел вдохнуть, уже подобрался, чтобы втянуть побольше воздуха и… не смог. И тут же, согнувшись в три погибели, схватился за сердце. Острая резкая боль в области груди доставляла ужасный дискомфорт, но самое страшное, что она не исчезла ни через секунду, ни через три, ни даже через пять. Примерно через десять секунд Хэви охватила настоящая паника — боль не утихала; в сердце словно кто-то вонзил десяток игл, разрывающих чувствительные ткани; лёгкие горели огнём, в глазах темнело от нехватки воздуха. Пулемётчик хотел крикнуть, но вместо крика из горла вырвался надсадный шёпот. Изо рта потекло что-то тёплое. Тело содрогнулось, словно в агонии — боль была такая, будто в распоротую заживо грудную клетку напихали заострённых ножей и залили кипятком. Безвольным мешком сполз со скамейки, царапая землю, с болью выхватывая комья грязи и стискивая их в руках, как будто это могло помочь. Пугающе-неумолимо подступила тьма, заплясали перед глазами искры, салюты, какие-то черти — всё смешалось в сплошную отвратительную разноцветную кашу. Последнее, что успел увидеть Хэви — размытую базу с горящим в окнах светом и странный призрачный образ — чью-то фигуру, произнёсшую что-то невнятное, вроде: «…отличное средство… сдохнуть!»… На этом предсмертные муки кончились — тело Пулемётчика завалилось на спину, дрогнуло в последний раз и больше не шевелилось.