***
Лёгкое дуновение южного ветра едва колышет сочные стебли трав. Оно скользит по тёмно-алой россыпи маков, и, проникая под тонкую ткань платья, прилипает к влажной от пота коже. Далия смахивает приставшие ко лбу пряди и склоняется за очередным соцветием. Росток надламывается, оставляя вязкую влагу на изящных бледных пальцах. Дева вплетает багровый цветок в россыпь люпинов. Мириады далёких звёзд серебристыми астрами сияют на пурпурном полотне неба. Они, словно магические огни Фенсалира, хранят постыдные тайны прошлого, умалчивая о великих свершениях будущего. И только вечным норнам дана над ними власть, заключённая в колючих нитях мироздания. Поле пустынно. Лишь скорбная разноликая луна выжидающе смотрит на одиноко слоняющийся силуэт. Светило, словно перезревший персик, истекает оранжевым соком, размытым пятном пропитывая небосвод. Земля под ногами кажется рыхлой. Она обнимает босые ступни, согревая теплом гладкую кожу. Далия опускается на изумрудный настил травы. Молочный шёлк невесомого одеяния неровными волнами накрывает упругие травинки, пока нежные ладони нервно перебирают почти законченный венок. Дева теряет счёт времени, не зная, как долго отсутствует Локи. «Вдруг ему не удалось обмануть тётушку Фуллу, и матушка прознала о моих ночных побегах?» — беспокойство и страх липкими щупальцами облепляют пылкое сердце. Оно отчаянно бьётся, заглушая тихие шорохи летней ночи. Этот обаятельный и хитрый мужчина завораживал неукротимым огнём, который плещется в проникновенных кошачьих глазах цвета расплавленной меди, растворяясь в шёпоте чувственно изогнутых в усмешке губ. Далия не раз ловила себя на мысли, что то и дело вспоминает колкий бархатистый голос, шепчущий: «Попалась, мышка». Порой казалось, она видит подле ложа божественную тень, рассыпающуюся снопом огненных искр, едва стоит разомкнуть веки. Даже сейчас нежная кожа всё ещё пылает, помня прикосновения смелых рук, совсем недавно сжимавших её хрупкие плечи. Дева аккуратно касается пульсирующей Наутиз. «Что же за обещание я дала этому коварному божеству?» — тонкие пальчики надламывают длинный стебелёк. Он падает на подол юбки и окрашивает желтовато-зелёным соком мягкую ткань. Осознание, что за ласкающей мягкостью речи и плавностью манер Локи скрывается божество жестокое и опасное, холодными иглами вонзается в кожу. «Не стоило даже на мгновение доверять ему!» — коря себя за опрометчивость, в сердцах бросает Далия. Она бессмысленно роется в памяти, пытаясь в потаённых уголках разума собрать осколки поспешно сказанных слов. Но они, словно блохи, прытко отпрыгивают от стенок сознания, возвращая деву к будоражащему женское начало ощущению вкуса божественной крови. Громкое «Кар» отвлекает юницу от размышлений. Она оборачивается, едва различая в тусклом свете тающее в полотне ночи оперение ворона. Он плавно опускается рядом, собирая угольно-туманные крылья за спиной. Сизая мгла покрывает сочные головки полевых цветов, превращая ярко-алые маки в пурпурные камни топаза. — Ну и что ты так смотришь? — склоняя голову набок, спрашивает взирающую аметистовыми бусинами на неё птицу. — Шпионишь за мной для хозяина? — Кухт переминается на тонких лапках. — Молчишь, — тяжело вздыхает красавица, вплетая очередной цветок в почти готовый венок. — И что же он задумал? — узкая кисть плавно тянется к блестящему оперению. Знаешь, — поглаживая кончиками пальцев гладкий хищный клюв, продолжает рассуждать Далия, — матушка сказала бы обходить Локи десятой дорогой. Помнится, я не раз слышала, как его называют «извечной проблемой Асгарда», — передразнивая тётушку, фыркает она. — Как только этот «презренный лжец» посмел выкрасть волосы благородной Сиф? — забавно сдвинув брови, повторяет возмущённую интонацию богини всех асов. — Я вернул ей в сто крат лучше, — раздаётся за спиной. Дева вздрагивает, а Локи довольно усмехается. — Это было несложно, выкрасть волосы, — поясняет мужчина. — О страстной любви Сиф к плотским утехам наслышаны даже на дне Мирового океана, — лениво растягивает слова бог. — А вот уговорить сыновей Ивальди выковать локоны из чистого золота стоило мне немалых усилий и части магии, — он болезненно морщится, словно вновь ощущает утекающие сквозь пальцы потоки силы. — Так что, все остались в выигрыше, — подхватывая с земли венок, заканчивает он. Крупные горящие кровавым пламенем головки маков драгоценными рубинами опускаются на тёмно-рыжую копну, — Мне идёт, не правда ли? — озорно улыбается Локи, словно сбрасывая с лица маску надменного бога, и превращается в шкодливого юнца. Далия не смеет отвести глаз от божества. Её блестящий взгляд завороженно скользит вдоль напряжённых скул, теряясь в колдовском огне пышных ресниц. Мужчина небрежно бросает венок на землю и подходит ближе. Прохладные пальцы невесомо ласкают точёную шею. Они поднимаются выше, смыкаясь на заострённом подбородке. Локи склоняется к юной деве. Её дыхание тяжелеет, кровь приливает к щекам, а губы обдаёт жаром. Далия ощущает обволакивающий аромат морозной мяты, который смешивается с терпким запахом луговых трав, едва бог бережно приникает к сладким устам. Его движения легки и осторожны, словно полупрозрачные узорчатые крылья прекрасных мотыльков, порхающих с цветка на цветок в мутном сиянии луны. Сливовый небосвод озаряется всполохом света. Слепящие изогнутые стрелами молнии разрезают сгустившийся полог ночи, и Локи отстраняется. Девица смущённо потупляет взор: робость и стыд затмевают мелькнувшую искру влечения. Воздух пропитывается серой. Он будто дрожит от рокота грома, сотрясая рыхлую землю, едва стальные копыта златорогих козлов тяжело вспарывают почву. Они неуклюже трясут головами, таща за собой выкованную из бронзы колесницу. Тяжёлые колёса с грохотом врезаются в израненное животными поле. Жуткие звери гневно раздувают крупные ноздри, опаляя зловонным дыханием уцелевшие травинки, превращая тонкие стебли в солому. Их длинная тёмная шерсть густым покрывалом стелется по выжженной смрадом траве, и голодный взгляд кровавых глаз впивается в девичье тело. Неосознанно ища защиты, Далия боязливо прижимается к тёплому боку Локи. — А вот и наши спутники, — задвигая испуганную юницу за спину, усмехается божество. — Держись меня и не говори лишнего, — тихо бросает ей. Взгляд правителя Утгарда меняется. Он, словно хищник, прищуривается, взирая на спрыгивающего со скрипучих козел огромного рыжеволосого великана. Тот, словно нарочно не замечая тяжёлого взгляда бога обмана, равнодушно натягивает на громадные ручищи металлические рукавицы, перехватывает светящийся рунами молот и хлопает свободной ладонью одного из козлов по заду. — Пошли, — басовито грохочет краснобородый. Противно взревев, звери выдыхают плотный тёмно-серый дым и с силой отталкиваются от земли, едва не сбивая пытавшегося выбраться из двуколки златокудрого юношу. Животные резво взмывают ввысь, и замешкавшийся, тоненько взвизгнув, кубарем летит в траву. — Ну и болван же ты, Тор, — потирая ушибленный зад, сердито бурчит юнец. Он оправляет пыльные одежды и откидывает выбившиеся из-под кос светлые пряди, обрамляющие прекрасное лицо, украшенное прямым носом да красиво очерченными губами. Мягкий взгляд небесно-голубых глаз устремляется в сторону Далии. Юноша с интересом рассматривает спутницу коварнейшего из богов, ощущая исходящий от неё глубинный страх. — Не стоит бояться, милая, — яркие пухлые губы незнакомца растягиваются в мягкой улыбке, обдавая красавицу волной умиротворения. — Кто ж виноват, что ты едва расторопнее деревенской девки, Бальдр, — хохотнув, отвечает великан. Он поправляет алый плащ и направляется навстречу застывшему на месте Локи. — Я рад, что ты согласился составить нам компанию, Лодур, — огромная ручища опускается на обтянутое тонкой тканью плечо. — Можно подумать, у меня был выбор, — морщится бог обмана, едва лапища Тора сминает рукав туники. — Нам стоит поторопиться, если мы хотим успеть насладиться празднеством. — Кто ты, о прекрасная дева? — вопрошает поравнявшийся с громовержцем Бальдр. Его чистые лазурные очи с любопытством рассматривают незнакомку. Бледные холёные руки тянутся к столь чистому созданию. — Моя жрица, — поджав губы, небрежно бросает повелитель иллюзий. Янтарь недобро вспыхивает в кошачьих глазах, и юный бог отступает на шаг. Сытая улыбка расползается на чётких кроваво-красных губах брата постылых ветров. — То-то на ней твой обручальный перстень, — усмехается в ржавую бороду триждырождённый. — Давно ты смертных в жёны берёшь? — клокочет в стальной груди раскатистым громом бас. — Мышка, подай-ка мне три венка, — пропуская слова великана мимо ушей, велит хитрец. Далия безропотно выполняет просьбу. Сплетённые в венцы цветы повисают на бледных ладонях. Божественные пальцы мягко касаются изящного изгиба девичьих предплечий. Искрящиеся серебром лиловые нити опутывают широкие мужские кисти. Они путаются в присборенных рукавах молочного платья, пропитывают невесомую ткань и, легко щекоча белоснежную кожу, медленно скользя вдоль выпуклых вен запястий, устремляются хаотичным потоком в нежные лепестки соцветий. Пурпурные головки маков вспыхивают фиолетовым сиянием. Оно морозными языками лижет хрупкие длани, вынуждая беспокойное сердце сжаться в комок. Далия, заворожённо взирая на течение силы, забывает дышать, и Локи осторожно, словно успокаивая, оглаживает прохладные покрытые мурашками плечи. От воздействия тёмно-бордовые головки покрываются тонкой наполняющей жилки голубоватой изморозью. Бог небрежно касается обжигающих холодом стеблей, цепляет связку ставших хрустальными маков и, словно сверкающую рубинами корону, водружает на огненную макушку. Нежные лепестки вспыхивают лиловым маревом, искажая точёные черты Лодура. Острая линия бровей округляется, а бледные щёки покрываются солнечным загаром. Лицо его становится мягче, а искрящиеся во тьме волосы приобретают тусклый оттенок тёмной меди. — Эти отдай им, — повелительно бросает Локи в сторону с интересом наблюдающих за магией богов. — Пока вы носите венки, иллюзия сокроет ваш лик от взгляда смертных. Любой мидгардец увидит перед собой лишь сотканный мной образ. Далия делает шаг в сторону громовержца и тут же вздрагивает. Хрипловатый баритон правителя Утгарда заполняет сознание: «Не стоит пугаться, милая», — сладким нектаром растекается божественный голос по натянутым нервам смертной. — «Что бы ты не увидела этой ночью, должно остаться тайной. Ты меня поняла, мышка?» — Поняла, — прикрывая дрожащие веки, шепчет дева. — Вот и умница, — лёгким дуновением ветра раздаётся в голове. Прелестница с удивлением оборачивается. Локи одобрительно кивает, и Далия протягивая хрупкие соцветия циркониевых люпинов в огромные ручищи Тора. — А без этого никак? — сминая широкой лапищей нежные стебли, недовольно басит Тор. — Воину не пристало наряжаться аки дева. — Один разрешил посетить Мидгард при условии, что смертные не узнают наш истинный лик, — устало поясняет Локи. — Надевай и не бурчи, мне и так немалых усилий стоит поддерживать иллюзии. Камни жалобно хрустят в мясистых пальцах громовержца, едва тот опускает венок на спутанные ржавые космы. Луна меркнет, и лиловое свечение окутывает громадную фигуру бога. Густая тьма скользит по изумрудному настилу травы. Она склизко касается голых ступней, вынуждая деву поджать крохотные пальчики. Капельки циркона ярко вспыхивают, слепя глаза заревом солнца. Волны тягучего золота струятся вдоль бугристых мышц, превращая их в тонкие девичьи плечи. Они покрывают тело триждырождённого сверкающей пылью, что осыпается на влажную от проступившей росы землю. Свечение медленно ниспадает к обутым в железные сапоги ногам, открывая взору статную фигуру медоволосой девы, чью светлую кожу испещряют витиеватые мерцающие в сером свете светлеющего неба руны. Иссиня-чёрное сукно туго натягивается на пышной, сокрытой стальной кольчугой груди валькирии. Она словно сошла с потёртых манускриптов, хранящихся в тайниках Фенсалира. Воительница делает шаг, и разрезы на юбке колышутся. Полы расходятся, открывая взору обтянутые тонкой коричневой кожей брокеров стройные ноги. Далия недоумённо моргает. «Неужели такое возможно?» — мысленно вопрошает она. — «Прежде о подобных чудесах я читала лишь в ветхих писаниях, которые удавалось тайком вынести из небольшой библиотеки Фригг.» Взор вновь обращается к ставшему прекрасной валькирией Тору. — Надо торопиться, — узнаваемый бас срывается с пухлых губ златокудрой девы, и наваждение спадает, являя Далии истинный лик грозного бога. Она ищет глазами усмехающегося в ладонь хитреца, но тихий голос Бальдра отвлекает её. — Ну что ж, теперь мой черёд, красавица, — весёлым ручьём средь призрачных скал ласково касается девичьей кожи тенор юноши. Жаркий румянец опаляет нежные щёки. Он горячей волной скатывается по изящной шее, расцветая воздушными лепестками в невинном сердце, когда тёплые ладони второго сына Одина накрывают сжимающие лиловые цветы пальчики. — Не бойся, милая, — тихий шёпот вплетается в тёмные локоны. Он обволакивает хрупкий стан, вынуждая признать: «Красивее мужчины я не видела!» Злобный рык заглушает завораживающую речь Бальдра, едва дрожащие длани мягко опускают пышные соцветия ночных фиалок на белоснежную макушку. В сознании красным цветком вспыхивает чужой гнев. Он стремительно расползается по венам, накаляет кровь смертной, высекая на кончиках пальцев яркие искры. Оранжевые языки опаляют края аметистовых лепестков, расползаясь чёрными разводами в полупрозрачных камнях. Далия испуганно одергивает руки. Чаши ривиниуса соприкасаются с жемчугом волос, и солнце вспыхивает над полями, напитывая холодные изумруды трав теплом. Сапфировое сияние озаряет лик прекраснейшего из богов, покрывая гладкую кожу паутиной морщин. Стройная фигура сжимается, искривляя дугой гибкую спину. Доселе искрившиеся первым снегом волосы окрашиваются тусклой сединой, а точёные черты расплываются, искажая прежде красивое лицо юноши, превращая Фоля в сморщенного старика. И только чистая синева глаз остаётся прежней. — «Молчи!» — приказ ударяет по воспалённому увиденным мозгу. Голос Локи дрожит под натиском ярости, но с виду ловкач остаётся непроницаемо спокойным. Липкий туман стелется по едва согревшейся земле, застилая пеленой пытливый взор юной девы. Он окутывает крючковатую фигуру божества. Путается в поредевших тусклых косах, пропитывая мешковатые одежды промозглой влагой. Аметисты вспыхивают. Их сиреневый отблеск взмывает ввысь, окрашивая пушистые перья облаков, даруя чистейшему из нынеживущих прежний облик, а миру новый рассвет. — Пора, — наблюдая за занимающейся зарёй, тихо произносит непокорный бог. — Смертные заждались, — не предрекая ничего хорошего, капризные уста растягиваются в коварной улыбке.***
Яркие языки разгорающегося пламени жадно лобзают серые камни кострища. Они, словно грозясь опалить неровные размытые янтарём листвы края небосвода, то и дело взвиваются к темнеющему полотну. Ярнвид обманчиво дышит тишиной. Глупый, словно недавно появившийся на свет оленёнок, заблудший путник и не подозревает, что ждёт его, едва последний луч безразличного солнца скроется за горизонтом. Стоит юной луне оголить посеребрённые плечи, как из глубоких нор покажутся носы голодных берсеков, а нагие ведьмы разведут костры. Лес потребует крови, и та обязательно прольётся, наполняя собой багровые воды Слид. — Наша гостья уже переступила черту, — вглядываясь в подрагивающий воздух, довольно скалится Ангрбода. Теплый ветер нежно ласкает гибкое нагое тело великанши. Мягко перебирает невесомыми пальцами спутанные багряные пряди, которые, словно приток Эливагара, струятся вдоль пышных бёдер, опадая на покрытую жухлой травой влажную почву. Отбрасываемые позолоченным костяным гребнем разноцветные блики растекаются по земле. Его зубцы привычно и легко разделяют непослушные извивающиеся змеями локоны. Поленья привычно трещат. Истлевают в голодном пламени. Умирают. Их хриплый протяжный стон предвещает короткую, но страшную ночь. Пусть мидгардцы веселятся, пьют хмельной мёд и пиво, да предаются сладостному греху. Пускай забудутся в животном экстазе. Потеряют души в безумных хороводах альв, а завтра, едва первая слеза оросит ладони невинной девы, величайшая из ведьм возьмёт со смертных обещанный долг. Плотоядная улыбка предвкушения расцветает на лице хозяйки Ярнвида. Зыбкие молочные сумерки медленно стелются по сырой земле. Они путаются в увядающих побегах. Аромат душистых трав окутывает сознание. Оранжевые отблески, искрясь, оседают на покрытых рунами предплечьях. Гребень плавно скользит по блестящим волосам. Ведьма ждёт неурочного часа, пока её хищные жёлто-карие глаза неотрывно следуют по тайным тропам Железного леса. Когда-то в ночь подобную этой, когда бледный лик красавицы луны освещал извилистые тропы Ярнвида, бурая волчица бесшумно ступала по мягкой земле. Её широкие лапы привычно ступали по колючей подстилке, когда она обходила отвоёванные в неравном бою владения, неустанно следя, чтобы тёмные воды Слид не обмельчали от нехватки мидгардской крови. Где-то среди высоких крон беспокойно забилась птица, и слуха коснулся приглушённый шипящий стон. Уши зверя дёрнулись. Нос, сморщившись, уловил незнакомый, едва заметный запах покрытой снегом Нидфьёлль и смерти. Волчица зарычала. Сладкий аромат кружил голову. Звал за собой, туда где на западе редели колючие заросли дикой ежевики. Где, прислонившись к поваленному стволу тысячелетнего дуба, лежал незнакомец. Глаза его были прикрыты, а медные, точно сам огонь мира мёртвых, волосы запутались в ветвях. С обескровленных губ срывались жалобные, полные боли всхлипы. Дрожащими пальцами юноша из последних сил пытался зажать изрезанную какими-то символами правую длань. Густая, пахнущая мёдом кровь уже успела пропитать тонкий шёлк его серой туники, алой сетью оплетала запястье и крупными каплями срывалась с кончиков тонких пальцев, напитывая изголодавшуюся землю. — Вкусная, — зашелестели сонные травы. — Сладкая, — тут же отозвались деревья. Ярнвид оживился. Зашумел. Восторженно забилось священное сердце Йотунхейма, признав в незнакомце истинного повелителя, и остановившаяся невдалеке бурая волчица в поклоне склонилась пред обесилленым юношей. Ресницы дрогнули, и гость с трудом открыл глаза. Янтарное пламя мягко плескалось на дне его очей. Жизнь покидала непоседливого бога, но и этих крох хватало, чтобы Железный лес опустил свои тяжёлые ветви. — Спаси его, — повелительно пробасило сердце. — Спаси первенца Имира! — Удержи его среди нас! Разожги огонь, — заволновались травы. Повинуясь древним инстинктам, волчица припала к земле. Резко затрещали кости, и полный боли рык рванул из горла. Перед глазами заплясали мириады разноцветных светлячков. Голова загудела. Волчица подчинилась лесу. Её густая, будто сосновая смола, кровь заструилась по венам, устремилась к бешено бьющемуся сердцу. Острые когти вспороли влажную почву, разорвали тонкое одеяло трав, и дикий вой распугал незадачливых птиц, что с любопытством взирали на умирающего бога. Там, где только что была волчица, прижавшись к прохладному одеялу листвы, рвано дышала нагая дева. Белёсые облачка срывались с ярких губ, оставляя жемчуг росы на побегах. Сжимая дрожащие пальцы, великанша с трудом поднялась на ноги. Её шатало, и каждый шаг отдавался болью. Стоило бы ещё пару минут провести на земле. Позволить дыханию успокоиться, но Ярнвид гудел. Подгонял незадачливую хранительницу. Напоминал, как скоротечны мгновения, что невозвратно сочились сквозь пальцы. Великое сердце торопливо билось. — Торопись! — зашумела листва под ногами. — Время на исходе, — зашептали травы. — Напои первенца кровью, — пробасило сердце. Дева осторожно присела подле бледного юноши. Его гладкая, будто бы светящаяся изнутри, кожа обжигала холодом, а длинные ресницы покрылись паутинкою льда. Если бы не пьянящий аромат крови, витающий в воздухе, можно было бы подумать, что он попросту уснул. На секунду хранительница залюбовалась прекрасными точёными чертами незнакомца: прямым носом, острым подбородком и, словно вычерченной кусочком угля, линии челюсти. Внимательный взгляд задержался на потрескавшихся губах. «Он теряет магию», — неожиданная догадка обожгла разум. Недолго думая, ведьма вспорола острыми зубами левое запястье. Горячая кровь вкуса полыни горчила на языке. Дева скривилась и подползла ближе к еле дышащему юноше. Приложила окровавленное запястье к побелевшим мужским губам. Нехотя, повинуясь необъяснимым силам, бог сделал глоток. Алые струйки потекли по его потерявшему краски точёному подбородку, по длинной шее к груди. Он жадно впился в загорелую кожу великанши. Колючий иней осыпался с рыжих ресниц. Лукавые глаза распахнулись. Жидкий огонь заплескался на дне зрачка, вынуждая Ангрбоду отпрянуть. Внутренности скрутило, едва стоило ей встретиться с взглядом пышущих жизнью янтарных очей. Сухие искусанные губы задрожали, а Великое сердце гулко ударило в голову, вынуждая ведьму произнести: — Здравствуй, Локи, дитя Имира! Девять кланов Железного Леса и священное сердце Йотунхейма приветствуют тебя. Добро пожаловать! — поднявшись на дрожащие ноги, она склонилась в поклоне. — Отныне мы твоя семья, и покуда ты будешь жить среди нас, мы будем защищать и помогать тебе. И пусть никто из тех, кто слышал меня сейчас, не скажет иначе! — правая ладонь великанши поднялась в приветственном жесте и, в знак подтверждения клятвы, с пальцев слетели красные искры. Могла ли Ангрбода представить, что отныне и вовек Локи будет причиной её радости и великой печали? Что отныне он один будет занимать её сердце и мысли. Даже сейчас, сидя у костра и ожидая, когда же нерешительная ванахеймка переступит порог чертогов предводительницы волков, ведьма будет думать о муже.