Думаю о тебе — колокольчик.
В этот день Арсений не появился в оранжерее. Антон почти каждый час оборачивался, чтобы увидеть знакомый силует, тайно наблюдающий, но его не было. Ему казалось, что Арсений такой человек, что будет проверять работу каждую минуту, а по итогу что? Внутри Антона смешивается непонимание и злость. Он совершенно не может найти объяснение поведению Арсения. С другой стороны, его бесит, что Арсению вдруг резко стало плевать на свои ненаглядные розы. Нормальный человек бы следил за работой, а не пропадал где-то. Константин не приходил тоже. За ужином большинство диалогов вертелось вокруг слова «годовщина». Но когда зашел Антон, все резко замолчали, стараясь перевести тему и лишь изредка перешептываясь. – Граф сегодня не в духе. – вполголоса начинает Маша, а Антон прислушивается, ерзая на стуле. – А он вообще когда-то бывает веселым? – перебивает кто-то из поваров. – Но он таким взглядом на меня посмотрел, когда я забыла графин с соком на кухне. Думала, превращусь в пепел на месте. – девушка мрачно ежится, и даже ладони трет, пытаясь согреться. – Ага, ты каждый день воркуешь, рассказывая, как он на тебя смотрит. – по столу вновь прокатывается волна смеха, и Маша посылает всех на известное трехбуквенное слово. – Он мрачнее тучи. Думаю, это связано сами знаете с чем. Антону становится еще интереснее, что она имеет ввиду, отчего невольно перестает жевать. Это не ускользает от Маши. – Представляете, у нас левые уши появились. В детстве не учили, что подслушивать нехорошо? – Машка, отстань от маленького мальчика, а то расплачется сейчас, побежит звонить мамочке жаловаться. Антон сжимает вилку, подумывая запустить ей в кого-нибудь. Вдыхает, считает до десяти и выдыхает, стараясь успокоить нервы и заодно сдержать слезы. Он бы крикнул всем, что остался один в этом мире, что он потерял всех близких ему людей и никого рядом больше нет. Но флорист просто встает, даже не доев, и***
Третий день Антон пребывает в этом заточении. Его одолевают смешанные чувства: влюбленность в розы, восхищение от красоты оранжереи, ненависть на других, раздражение от напыщенности и высокомерности Арсения, замешательство. Чертов Арсений. Сначало хотелось ему врезать, а сейчас... Антон не знает. Арсений по-прежнему жутко бесит, стоит вспомнить его имя, и флорист с удовольствием выбил бы всю манерную дурь из этого индюка, но сейчас он расстерян. Ему должно быть плевать, но он то и дело прокручивает в голове странное поведение Арсения и слова Маши. Зачем? Придурок потому что. Розы радостно встречают Антона: темно-красные, алые, белые, розовые, желтые, лиловые – они пестрят яркими красками, заигрывая без капли стеснения. Флорист проверяет температуру в оранжерее на специальном дисплее, затем начинает утренний полив. Около полудня он все еще продолжает пыхтеть в оранжерее. Напевая песню вслух, он не слышит шаги на улице и негромкие разговоры. — Антон! Он чуть не роняет инструменты из рук и оборачивается, встречая Оксану, которая с широкой улыбкой сейчас направляется к нему, а сзади, застыв на входе, стоит Арсений собственной персоной. Явился аленький цветочек. Оксана обвивает тело флориста руками, и тот обнимает в ответ, а сам не сводит взгляда с Арсения. Накопившиеся возмущения в миг улетучиваются, когда в синих сквозь маску безразличия мелькает... боль? Наверное, показалось. Антон тут же забывает об этом, выпуская девушку из объятий. — Ну как ты тут? Еще не сошел с ума от него? — Оксана шепотом говорит последнее предложение, чтобы Арсений не услышал, и легонько посмеивается. – Он странный. – в тон отвечает флорист. Арсений молча смотрит на них, и внутри что-то щелкает. Так сказать «Вы открыли доступ к воспоминаниям». Он не помнит, когда последний раз так беззаботно смеялся и искренне улыбался. Наверное, в далеком детстве, пока на его мальчишеские плечи не возложили обучение этикету. Лучше бить палкой крапиву, честно. Пока он витал в мыслях, Оксана успела немного поговорить с Антоном, после чего она оставила наедине флориста, который мысленно кричал забрать его отсюда. – Итак. Я вот что думаю по поводу новых поставок хризантем из Голландии... – женский голос растворяется за стеклянными стенами. Ментальная связь – полная хрень. Не бывает ее, проверено на опыте. А что касаемо Антона, наверняка появится вопрос. Почему он сам не свалил отсюда? Если бы хоть кто-то знал, подсказал, шепнув на ухо, то его духа тут же здесь не было. Но он боится. У Арсения есть связи, телега несъедобной капусты, а у флориста только несколько тысяч, легко умещающихся в задний карман джинс и хватавших на жилье и пару банок пива. Уйдет сам или выпрут пинком под зад – исход один: нормальная жизнь останется в прошлом.***
Может, заявиться к Арсению самому? Какого хрена он и сегодня не пришел? Четвертый день. Антон уже вошел в азарт и придумал игру, в которую играл сам с собой. «Объявится ли сегодня Арсений». Время делать ставки, господа. Правда ставки совершает только Антон, но это не важно. – Добрый день, Антон. На том конце оранжереи совсем не Арсений. – Здравствуйте. У меня есть к вам просьба. Вы... вы не могли бы проводить меня к нему? Говорит так, будто это тот, чье имя нельзя называть. – Считайте, ваше желание уже исполнено. Я пришел как раз за вами. И если поначалу флорист сам рвался в дом, то сейчас он опешил. Неужели Арсений решил вспомнить о его существовании? Парадная – те еще цветочки, как говорится. Попав через нее в огромную гостиную, Антон просто перестает дышать.Черная топка потухшего камина с лепниной пожирала свет, но мягкая мебель с декоративными подушками напротив словно сглаживала устрашающее зрелище. Две настольных лампы по обе стороны от дивана делали этот уголок еще более уютным, а букет кустовых роз в хрустальной вазе на кофейном столике придавал легкую романтику. Антон, находясь позади дворецкого, воровато оборачивается и проводит рукой по спинке массивного дивана – по телу моментально пробегает ток от ощущения роскоши. Константин коротко стучит костяшками пальцев три раза по одной из створок глухой двери. Антон чуть не ловит на месте инфаркт: сначала его ослепляет высоченное полукруглое окно, а затем он понимет, что комната, оказывается, двухэтажная. Реально. Два этажа. По всему периметру от пола до самого потолка тянутся массивные стеллажи с миллионом разноцветных корешков книг. Пара столов в центре и в два раза больше диванов, натыканных по разным углам. Антон задирает голову. На втором этаже у окна в кресле сидит Арсений собственной персоной, рядом с которым стоит глобус цвета выженной бумаги. – Арсений Сергеевич, я привел Антона. – Благодарю, можешь идти. Только сейчас Антон замечает, что играет негромкая классика. Арсений медленно захлопывает книгу и встает с кресла. – Что ж, Антон. Вы знаете, зачем я вас позвал? – он спускается с винтовой лестницы. – Нет. Арсений ухмыляется. Он ни разу не посмотрел на флориста, зато тот не сводил глаз с Арсения. Он такой же как и в первый день знакомства: умело скрывающий внутренненого себя, властный, излучающий неприязнь к окружающим. Ведет себя так, будто ничего не было. Ему бы в актеры. Играть отрицательных героев в спектаклях или фильмах — кинематографические картины имели бы непревзойденный успех благодаря ему. Камера и сцена по нему плачут. Арсений подходит к тумбе возле подоконника и выключает... граммофон. Чертополох Антону в рот. Серьезно граммофон? — Вы реально слушаете пластинки на, черт возьми, граммофоне? Арсений замирает, а Антон опять дает себе подзатыльник за свою несдержанность в эмоциях. — А вы настолько храбры. Держите при себе свои эмоции и, будьте любезны, не выражайте их посредством использования грязных слов. Антона воротит от этой официальности. «Будьте любезны» — покажите человека, который сегодня использует это. Ах да, вот же он. — Извините... — Антон, я позвал вас не для этого. У меня к вам серьезный вопрос. Что вы знаете о траурной флористике? Так вот оно что. Арсений устраивает похороны Антона; он, конечно, понимает, что мы все когда-то умрем, но он не хотел так рано. – Арсений Сергеевич, я думаю, что у вас не получится спрятать мой труп. Здесь полно людей, которые заметят. Замолчи свой рот, Шастун. Пожалуйста. У тебя мозги расплавились, и ты перестал нормально соображать, или что? Арсений меняет взгляд – кубики льда нарастают, превращаясь в большие айсберги. Наткнешься – пожалеешь. Антон пятится назад, будто это поможет ему быстрее сбежать. – Арсений Сергеевич, я-я... я молчу. Да, я наверно пойду, извините, я не знаю, что на меня нашло. Он утыкается спиной в дверь и нервно ищет ручку за спиной. За дверью Константин, и если Антон закричит, тот спасет. Возможно. А вдруг они придумали этот план вдвоем? Заманили бедного флориста сюда, перекрыли пути побега, чтобы совершить расчленение; у него никого нет, не заметят даже, а Оксане скажут, что он уехал просто в другой город... – Антон. Мурашки наперегонки по спине. «Так, завещаю все кольца и браслеты им же. Больше у меня ничего нет.» – Антон, немедленно прекратите. Флорист выпрямляется, опуская руки вдоль тела. Ручку он так и не нашел, отчего паника нарастает еще больше. – Начну с того, что Оксана сообщила о том, что вы сирота. «И поэтому вы решили отправить меня к родителям?» – Антон успевает вовремя прикусить язык, пока снова не наговорил лишнего. Он во всех деталях помнит тот день, который разделил его жизнь на до и после. День, когда сны стали хуже, потому что, закрывая глаза, он видел черные мешки – такие же черные, как тогда появившаяся темнота в глазах. День, при воспоминании которого он проживает его будто в первый раз. О какой тогда флористике может идти речь, если буквально на следующий день он сквозь слезную пелену пытался разглядеть два закрытых гроба, медленно погружаемых в промерзшую землю. Тогда в ушах звучал лишь собственный истошный крик и чувствовались чужие руки, которые крепко удерживали. – Что вам нужно от меня? – голос дрожит. – Вы наверняка знаете, что такое поминальный день в первую годовщину. Дело в том, – Арсений подходит к окну, выглядывая наружу, – что вам необходимо его, так сказать, организовать. Поминки... Антон никогда их не проводил с тех пор, как органы опеки отдали его бабушке. Он просто хотел все забыть как страшный сон, который повторялся изо дня в день на протяжении... Сколько прошло? Шесть лет? – Почему я? «Потому что я устал от этого всего: от круговорота поиска и найма новых людей, которые ни в чем не разбираются.» – Вопросы здесь задаю я, если вы не знали. А теперь расскажите мне об этом все, что знаете. Антон удивлен таким поворотом событий. Чтобы у него узнавали какую-то информацию, да еще спрашивает сам Арсений Сергеевич. Что-то новое. Приятное тепло разливается внутри от осознания, что именно к нему решили обратиться. Арсений долго пытался переступить через себя, чтобы позвать почти незнакомого парня, работающего на него, и немного обнажить свою душу. Это тяжело, правда. Его душит боль, но он старается держаться твердо, как его учили, не показывая своих эмоций, потому что с детства твердили, что так делают только слабые, которые только и могут, что ныть и жаловаться на жизнь. Постоянно повторяли, что надо быть стойким к внешнему воздействию, не поддаваться ему, держать все в себе. То, что внутри, должно там и оставаться. – Поставьте фотографию умершего человека, разместите рядом заженные и свечи и цветы, которые любил этот человек. Насколько я знаю, есть определенный список блюд, которые подают на стол. Э-э... Арсений Сергеевич? Он не слушает. Синие глаза, давно потерявшие свой блеск и свою яркость, безжизненно рассматривают происходящее за пределами этой комнаты. За окном яркое солнце, а на душе полная противоположность: темное, пасмурное небо и тучи, которые грозятся вот-вот пролить свои горькие слезы. – Арсений Сергеевич?.. – вновь повторяет флорист и делает пару шагов вперед. – Она любила розы. Темно-красные. – Позвольте спросить, а кто этот человек? Арсений не стал скрывать свои чувства. Он просто тихо произносит два слова, и Антон слышит голос, полный отчаяния: – Моя мать.