В первые секунды Элоиз ничего не увидела – в холле царила непроглядная темнота. Определить размеры было трудно, но, судя по гулкому эху от шагов Томаса, холл был огромным.
— Сейчас включу свет, — он бережно опустил ее на пол, и Элоиз услышала, как под ногами скрипнул паркет.
Томас растворился во мраке – всего лишь на несколько секунд, но даже их ей хватило, чтобы почувствовать себя букашкой в пустой коробке. Лунный свет с улицы выхватывал лишь маленький кусок пола у распахнутых настежь дверей.
— У нас тут газовые лампы, — донеслось из темноты. — Установил в прошлом году.
Элоиз услышала глухой щелчок. Сперва раздалось шипение, затем включился свет, но через миг опять погас. Потом снова замерцал, и, наконец, вспыхнул окончательно.
— Невероятно… — вырвалось у нее, когда она окинула взглядом холл.
Здесь без труда разместилась бы пара-тройка гостиных из ее старого дома, и еще осталось бы место для парадного зала Теренсов. У левой стены уводила наверх широченная деревянная лестница, на длинных ступенях которой Элоиз вполне могла вытянуться в полный рост. Второй и третий этажи охватывали галереи с деревянными балюстрадами, потолок же венчался мутным стеклянным куполом. Справа, прямо напротив лестницы, она увидела камин высотой больше роста взрослого мужчины. Несмотря на огромное пространство Элоиз казалось, что древние стены вот-вот сомкнутся вокруг нее.
— Тебе здесь некомфортно? — Томас подошел к ней и обнял за плечи.
— Мне непривычно, — ответила она.
Меньше всего ей хотелось обидеть его. Он, без сомнения был очень привязан к этому месту, да и потом… возможно, ей просто стоит привыкнуть? Элоиз снова огляделась, на этот раз выхватывая из целого мелкие детали, ускользнувшие от ее внимания под действием первого впечатления. Темное дерево, которым были обиты стены, истерлось, местами его расчертили трещины. Тяжелые портьеры из алого бархата изрядно попортила моль. Краска на паркете облупилась, обивка стоящих у окна кресел выцвела, и различить узор уже не представлялось возможным. Впрочем, все здесь, от пола до светильников на стенах было отличного качества, и наверняка стоило целое состояние.
Однако, при всем великолепии, вокруг не было даже намека на уют: Элоиз видела лишь запустение и беспощадную власть времени. Совершенно очевидно, что огромным домом никто не занимался. Она вздохнула. Мужчины, что с них взять. И все же, наверняка здесь есть слуги – Элоиз не могла вообразить, что такой особняк можно содержать в одиночку. Вот только чем занят домашний персонал, если под ногами хрустит пыль, а углы затянула паутина?
— Знаю, ты ожидала другого, — Томас виновато улыбнулся. — Но ты можешь менять тут все, что захочешь, — добавил он быстро. — Даже сносить стены.
Элоиз не собиралась ничего сносить. Но это место не мешало бы убрать и покрасить. Желательно в более светлый цвет. И все же… наверное, неразумно вот так сразу устанавливать здесь свои правила. Тем более, что все расходы вынужденно лягут на плечи Томаса.
— Мы решим это вместе, — она чуть приподнялась на носочках, чтобы дотянуться до его губ. — А сейчас я бы не отказалась от ужина.
Опомнившись, Томас хлопнул себя по лбу.
— Конечно. Прости. — Он тихо засмеялся. — Я привык есть вне дома.
— А где? В Лэнсфорде? — Элоиз вспомнила его слова о деревенском пабе. Хотя представить Томаса за столиком, в окружении крестьян, получалось с трудом.
— И там тоже. — Он, как ей показалось, немного смутился. С чего бы это? — Идем, покажу тебе столовую.
Они прошли через стрельчатую арку и оказались в большой комнате. Она хоть и уступала по размерам холлу, но все равно была вдвое больше гостиной в коттедже Давенпортов. На темных стенных панелях и под потолком тускло светили газовые лампы, в центре стоял длинный стол из красного дерева, с накрахмаленной белой скатертью. Распахнутые шторы открывали взгляду широкие резные окна. Напротив, в камине вяло догорали угли.
В противоположном конце скрипнула дверь, и вошла средних лет женщина в сером платье с белым фартуком. Крепкого телосложения, с простоватым, но добрым лицом, она с первых секунд вызвала у Элоиз симпатию.
— А это наша миссис О’Доннел, — представил Томас, и по его теплой улыбке Элоиз поняла, что он хорошо относится к женщине. — Заведует кухней, хозяйством и всем остальным.
— Рада познакомиться, миссис О’Доннел, — Элоиз так же искренне улыбнулась ей.
— Берта, миледи. Просто Берта. — Женщина торопливо убрала полотенце, которое все это время держала в руках и зачем-то поклонилась ей. — Добро пожаловать в Шеффилд-Хаус. Когда сэр Томас отправил нам телеграмму, что возвращается с молодой госпожой, я чуть с ума не сошла от радости, — призналась она. — Наконец-то у этого дома появится хозяйка. Да вы садитесь за стол, — Берта засуетилась. — Я сейчас быстро накрою. Только-только закончила с ужином, все еще горячее.
С удивительным для ее телосложения проворством она убежала обратно за дверь, туда, где, как догадалась Элоиз, находилась кухня.
— Садись, — Томас отодвинул для нее стул, а сам занял место напротив.
За огромным столом вполне могли разместиться человек двадцать, и воображение рисовало Элоиз картины званых ужинов, праздников, а, может статься, и деловых обедов. Хотя, судя по пыли и запустению, гостей здесь принимали нечасто. Наверное, это и имела в виду миссис О’Доннел, радуясь, что в доме появилась женщина.
Через несколько минут Берта вернулась, толкая перед собой деревянный столик на колесиках.
— Тушеные овощи и курица в меду, — гордо сообщила она. — Сегодня вышла даже лучше обычного.
Закончив сервировать стол, она оставила их одних. Пару минут они сидели в молчании: Элоиз с интересом оглядывалась, а Томас наблюдал за ней.
— Берта и Джек муж и жена. Кроме них прислуги в доме больше нет. Пока.
Элоиз уже и сама смутно догадывалась. Тогда неудивительно, что здесь все запущено: в одиночку с таким домом не управится даже самой расторопной служанке. Почему же Томас не наймет дополнительный штат? У Теренсов, чей дом был раз в шесть меньше, имелся дворецкий, экономка, кухарка и две горничных. И это только домашний персонал, не считая садовника и конюха. В Нью-Йорке, где была извечная проблема с землей, в постоянном штате их, как правило, не держали, но Шеффилд-Хаус с его размерами и прилегающим участком вряд ли мог обходиться без дворовых.
— И как же они со всем управляются?
— Как видишь, — Томас огляделся. — Не очень успешно. Последние несколько лет лесопилка отнимает все мое время.
— Ты трудоголик. Наверное, я даже буду ревновать тебя к работе, а еще безмерно тобой гордиться. — Элоиз улыбнулась. — Знаешь, будь мои родители живы, ты бы точно им понравился.
— Ты хорошо их помнишь?
— Отчасти. — Элоиз пожала плечами. — Не столько лица, сколько события. Помню, как папа учил меня играть в шахматы и стрелять из револьвера. Как мама водила на прогулку в Центральный Парк, и мы с ней катались на лодке. Как она рассказывала мне сказки перед сном и подбивала одеяло на ночь. А ты? — Элоиз окинула взглядом в столовую. — Вы тоже ужинали здесь?
— Да. — Коротко ответил он. — За обедом отец всегда садился в одном конце, а мама в другом. В итоге получалось, что их разделял целый стол. — Томас отпил вина. — Но это не то, о чем мне хотелось бы говорить. Мой отец, он… был очень сложным человеком. Мы с ним плохо понимали друг друга.
— А твоя мама?
— Она просто смирилась с таким положением вещей, как и большинство женщин своего времени. — Томас печально улыбнулся. — Мне было десять, когда ее не стало.
В его рассказе не было конкретики, но Элоиз и сама догадалась, что покойный Райт-старший был не просто «сложным», а, вероятно, очень жестким человеком. Когда Томас говорил о нем, его взгляд леденел, а губы сжимались. Это была даже не злость, и не обида – ненависть.
После ужина поднялись наверх.
— Идем, покажу твою спальню.
Ее комната располагалась на втором этаже – Элоиз даже не удивилась, обнаружив, что и эти покои втрое больше ее девичьей спальни в Нью-Йорке.
С правой стороны, у стены стояла огромная кровать с балдахином. Похожую Элоиз видела на картинке в учебнике истории – кажется, речь там велась о ком-то из королевских особ.
Томас включил свет.
— Сейчас разожгу камин.
— Да, пожалуй, стоит. — Элоиз зябко поежилась.
За стенами расцветал май, но в самом доме было на порядок холоднее. Интересно, летом его тоже приходится отапливать?
Пока Томас возился с дровами и разводил огонь, Элоиз осматривалась в новых владениях, к которым должна будет привыкнуть. Как и холл со столовой, эта комната знала лучшие времена. Но, даже представив, как выглядело это место в период расцвета, Элоиз не могла назвать его уютным. Все было слишком большим и пафосным, словно делалось не для удобства хозяев, а с целью произвести впечатление. В массивный шкаф из черного дуба уместился бы гардероб герцогини, а многочисленные ящички изящного трюмо подразумевали наличие у его владелицы коллекции драгоценных украшений.
Элоиз закрыла дверь шкафа и грустно улыбнулась. Для ее нарядов понадобится всего несколько вешалок, а в трюмо нечего положить кроме нитки жемчуга и серебряного браслета.
На трех больших окнах – от потолка и почти до самого пола, колыхалась прозрачная тюль. Портьеры тоже имелись, но они были раздвинуты. За расписанной цветами и птицами ширмой стояла чугунная ванна.
— Этой уже давно не пользовались, — пояснил Томас. Он наконец развел огонь и подошел к ней. — С тех пор как сделали водопровод. — Он указал на маленькую дверь в стене, которую Элоиз не заметила. — Вон там. Твоя собственная.
— Здесь все такое старинное.
Она не знала, что еще сказать. Впечатления были слишком противоречивые. Впрочем, не важно. Главное – Томас здесь, и они есть друг у друга.
— Это была спальня моей матери. После нее тут никто не жил.
Элоиз еще раз огляделась. У этой женщины было все: роскошные платья, драгоценности, антикварная мебель и огромная спальня с собственной ванной. Но, судя по рассказам Томаса, это не принесло ей счастья. Интересно, как она выглядела? Элоиз решила, что через несколько дней попросит у Томаса показать ее портрет.
Однако, чтобы ни происходило в стенах этого дома – оно осталось в прошлом. Прошлом, которое все еще не отпускало ее мужа, но Элоиз была полна решимости изменить это. Теперь она здесь. Здесь и ее дом тоже, а, значит, в ее власти принести сюда новую жизнь.
— Ты останешься со мной сегодня?
Он притянул ее к себе.
— Ну, конечно, останусь. — В его глазах блеснули лукавые огоньки. — Ты что, боишься привидений?
— А они здесь есть?
В потустороннее Элоиз не верила, но не удивилась бы, если прямо сейчас из стены вышла покойная леди Райт. Если призраки и существуют, то дома, подобные Шеффилд-Хаусу, идеальное место для комфортного пребывания среднестатистического духа.
— Может быть. — Томас пожал плечами. — Не хочу тебя пугать, но, знаешь, — он доверительно наклонился к ней, — несколько раз мне казалось, что я видел тени в коридорах. — Он засмеялся, заметив, как изменилось ее лицо. — Шучу, конечно.
Элоиз расслабилась. Черт возьми, на мгновение она и в самом деле поверила, что он говорит серьезно.
— А, может, и нет. — Томас окончательно развеселился. — Иди сюда. — Он подхватил ее на руки. — Сегодня я буду охранять тебя лично.
…Тускло мерцал камин, в трубе шелестел ветер. Окна были закрыты, но сквозняк все равно находил лазейки сквозь трещины в стенах и шевелил тюль. Элоиз лежала на спине, разглядывала причудливую лепнину на потолке и пыталась понять, какие же все-таки чувства испытывает от этого дома. Однозначного ответа не находилось.
— Завтра утром мне нужно проверить, как идут дела на лесопилке. — Томас повернулся к ней. — А потом можем съездить в Лэнсфорд, если хочешь. Пообедаем.
— Мне бы не помешало здесь освоиться. — Элоиз устроилась на боку и провела пальцем по его обнаженной груди.
— Думаю, ты быстро привыкнешь. Но должен предупредить, что жители деревни настороженно относятся к дому.
— Почему?
— Местные байки. Не думаю, что стоит рассказывать их на ночь глядя.
— Уверен? — Элоиз вскинула бровь и подобралась поближе. — Нам ведь совершенно нечем заняться на этой огромной, роскошной кровати…
Положив ладонь ему на живот, она осторожно забралась вниз, под край одеяла. Томас прикрыл глаза и нетерпеливо вздохнул. Элоиз же напротив не собиралась спешить, желая как следует распалить его. Плавно опустив ладонь еще ниже, она оттянула пояс его пижамных штанов.
— Решила надо мной поиздеваться? — выдохнул он, когда ногти Элоиз мягко царапнули живот.
— А нечего было пугать меня призраками, — прошептала она и прикусила мочку его уха.
Она не торопилась двигаться ниже, наслаждаясь тем, как мышцы напрягаются под пальцами. С той же издевательской размеренностью скользнула дальше, мягко обхватила его, и прикусила губу, чувствуя, как плоть твердеет в ее ладони. Ее собственное терпение подходило концу: в животе разливалась сладкая истома, между ног было горячо влажно. Отбросив одеяло, Элоиз устроилась сверху. Томас приподнялся, сжал ее бедра, но Элоиз уложила его обратно.
— Не так быстро.
Вздохнув, он послушно улегся обратно, не сводя с нее потемневших от возбуждения глаз. В мутном свете луны они показались ей чернильно-синими. Элоиз сняла сорочку. Низ живота свело от предвкушения, когда Томас положил ладони ей на грудь. Не в силах терпеть, она опустила руку вниз, направляя его в себя и сладко выдохнула, когда он наконец оказался в ней.
Было непривычно задавать ритм, ощущение власти дурманило голову. Томас легко подчинился ей: двигался в такт, лишь иногда нетерпеливо вскидывая бедра и заставляя дрожать от удовольствия. Она подалась вперед, и в этот момент он толкнулся навстречу. Вспышка мимолетного удовольствия сорвала с ее губ тихий стон. Томас улыбнулся, сжал ее ноги и вскинул бедра.
— Вот так?
— Да… — судорожно отозвалась она, — пожалуйста… еще.
С каждым движением внутри растекалось прошивающее до кончиков ногтей удовольствие – Элоиз заметалась – так хорошо, что плохо. Сквозь пелену подступающей разрядки она слышала рваное дыхание Томаса, он приподнялся, обхватил ее спину, и наслаждение взорвалось в ней, оглушив и выбив из реальности.
Отдышавшись, Элоиз упала ему на грудь. Отголоски эйфории еще пульсировали внизу живота, а сердце билось гулко и тяжело. Точно так же, билось сердце Томаса. Прикрыв глаза, она ловила каждый его удар.
***
Томас проснулся на рассвете. Он привык вставать рано – в те дни, когда лесопилка еще не загибалась, он приезжал на работу раньше, чем сторож открывал ворота. Тогда он старался как можно меньше находиться в стенах Шеффилда-Хауса: особняк душил его, тяжелые мысли разрывали голову изнутри – он даже спать толком не мог. Тогда же начал пристращаться к абсенту и курить опиум, но так, чтобы не видели Берта и Джек.
Первое время Томас ночевал на лесопилке: обустроил в кабинете спальное место, а в дом возвращался лишь когда приходило время выплачивать жалование. Потом стало легче. Он взял себя в руки, сжег все запасы опиума и вылил в раковину абсент.
— Другое дело, — сказала Изабелла, застав его, когда Томас опрокидывал в слив четвертую бутылку. — Настал час решать: умереть или двигаться дальше.
Она стояла в его грязном, насквозь прокуренном офисе – ухоженная, элегантная – словно голландская роза, оказавшаяся в компостной яме. Синее платье из набивного бархата подчеркивало узкую талию и гордую осанку. Томас уперся ладонями в края раковины и посмотрел на нее тяжелым взглядом.
— Я хочу жить.
Вынырнув из омута воспоминаний, он посмотрел на Элоиз. Она еще безмятежно спала, растянувшись на животе и сунув руки под подушку. Ее сорочка так и осталась лежать на ковре рядом с кроватью. Томас улыбнулся. Судьба дала ему еще один шанс.
***
Элоиз проснулась около десяти. Комнату заливал солнечный свет, в воздухе кружились пылинки. Вторая половина кровати была пуста, но на подушке остался след от головы.
Элоиз села и потянулась. При свете дня спальня уже не казалась такой мрачной, но солнце обнажило еще больший упадок, царивший здесь. Впрочем, как и во всем доме, надо полагать.
Разбирая одежду, она порадовалась, что у нее остался корсет с застежками спереди. В противном случае пришлось бы обойтись без него – самостоятельно шнуровку на спине ей не затянуть. С волосами дело обстояло проще: ее руки, хоть и не были столь же ловкими, как у Дороти, но собрать на затылке ракушку оказалось не трудно. И тем не менее, надо бы обсудить с Томасом вопрос о горничной. Бог с ним, с корсетом, но дом нужно привести в порядок. Впрочем, если он предложит уехать, она будет только рада.
В столовой Берта уже накрыла стол.
— Доброе утро, миледи, — улыбнулась она, когда Элоиз шагнула в дверной проем. — Как вам спалось?
Элоиз вспомнила минувшую ночь, и щеки ее вспыхнули.
— Очень хорошо, благодарю.
Все то время, пока она завтракала, Берта, вытянувшись по струнке, стояла за ее спиной. Элоиз знала, что в домах англичан так принято, но сама к подобному не привыкла. Может, сказать Берте, что в данном случае «почетный караул» совсем необязателен? А вдруг это ее обидит? Или она решит, что новая хозяйка дурно воспитана, раз не желает принимать устоявшиеся традиции?
— Что-то не так с едой, миледи? — Берта заметила, как Элоиз напряженно застыла над тарелкой.
— Нет-нет, — она обернулась к ней. — Все хорошо. Будьте добры, заварите мне кофе.
Берта неожиданно смутилась.
— Кофе у нас нет, миледи. — Она виновато улыбнулась. — Но есть измельченный корень цикория. Это, конечно, не ямайская арабика, но очень полезно для здоровья. Приготовить?
— Да, пожалуйста. — Элоиз хоть и расстроилась, что в этот раз придется обойтись без любимого утреннего ритуала, но не стала придавать этому значения. — Берта, — окликнула она женщину, когда та уже собиралась скрыться на кухне.
— Да, миледи?
— Отправьте мистера О’Доннела в Лэнсфорд, и пусть он возьмет пару банок кофе.
Берта снова, как ей показалось, занервничала. С чего бы это?
— Миссис О’Доннел? — на всякий случай уточнила она. — Все в порядке?
— Да, да, — торопливо ответила женщина. — Не беспокойтесь, миледи. К обеду все сделаем.
После завтрака Элоиз решила осмотреть дом и попросила Берту провести ей небольшую экскурсию. Миссис О’Доннел охотно согласилась.
При дневном свете Шеффилд-Хаус показался Элоиз немного дружелюбнее. Во всяком случае она уже не чувствовала себя здесь, как в склепе. Тяжелая красота викторианской роскоши раскинулась перед ней в померкшем блеске. Коридоры переходили из одного в другой, и в каждом с обеих сторон на нее смотрели многочисленные двери. Берта пошутила, что на первое время Элоиз понадобятся карта и компас. И все же, при свете, с распахнутыми шторами здесь было не так уж и мрачно.
Она с интересом разглядывала выцветшие портреты на стенах в галерее, искусную резьбу лестничных перил, старинную мебель в комнатах, которые даже не бралась считать. Их оказалось действительно много. Начиная от больших гостиных, кабинетов и спален и, заканчивая, кладовками, помещениями для слуг и даже парочкой тайников, спрятанных за резными панелями.
В каждой из комнат накопилось огромное количество вещей: старых книг, исцарапанной мебели и пыльных безделушек. Создавалось впечатление, что время в Шеффилд-Хаусе замерло – будто его владельцы исчезли, оставив все на своих местах. Или бежали от чего-то.
— Это был кабинет покойной миссис Райт, — сказала Берта, когда Элоиз, движимая непонятным чувством, открыла первую дверь слева от лестницы. — Добрее женщины я не встречала. — Миссис О’Доннел вздохнула. — Жаль, что она так рано ушла. Вы бы ей точно понравились.
Элоиз огляделась. Эта комната отличалась от прочих: стены украшали панели из светлого дерева, на полу лежал горчичного цвета ковер. Бежевые портьеры были распахнуты, и комнату заливал солнечный свет, хоть из-за мутных стекол в ней будто курилась легкая дымка. У большого окна стоял письменный стол и обитое зеленым бархатом кресло с высокой спинкой. По обеим сторонам, возле стен выстроились полки, заставленные бесчисленными книгами. Элоиз подошла ближе. Шатобриан, Гофман, Чосер, Гаскелл, Бронте и несколько томов античных авторов. И даже… Глаза Элоиз расширились от удивления. Собрание стихотворений Катулла. Она улыбнулась. Миссис Райт явно не беспокоило, что подумают окружающие.
— Вы знали ее?
— О, да миледи, — Берта тепло улыбнулась и, судя по затуманившемуся взгляду, унеслась в далекое и счастливое прошлое. — Чудесное время. Леди Элизабет была душой Шеффилд-Хауса.
Они вышли из комнаты и вернулись в коридор.
— А что с ней случилось? — Элоиз не решалась спросить это у Томаса, и надеялась, что Берта расскажет ей.
— Не уверена, что я та, кто должна вам это рассказать, — вздохнула она.
— Сэру Томасу не просто говорить о ней. Честно говоря, я даже не знаю, как подвести к этому речь, — призналась Элоиз. — Но я хочу помочь ему, вот только это сложно, не зная всех обстоятельств.
Берта покачала головой. Очевидно, она все еще сомневалась, имеет ли право говорить о делах хозяев, но все же решилась.
— Так уж и быть миледи. Но если что, — она выразительно посмотрела на Элоиз, — я вам ничего не рассказывала.
— Даю слово, — пообещала Элоиз, уже чувствуя, что история будет мрачная.
— С миледи произошел несчастный случай. Она упала с лестницы. — Миссис О’ Доннел остановилась у верхней ступеньки. — Это случилось здесь.
Элоиз посмотрела вниз, чувствуя, как по спине бежит холодок.
— В последний год своей жизни миссис Райт страдала от головокружения и вот… — Берта развела руками. — Но, знаете что, хуже всего? — Она подошла к Элоиз и продолжила доверительным шепотом, — что все произошло на глазах у сэра Томаса. А ведь ему было всего десять лет!
Элоиз снова окинула взглядом лестницу. Какой кошмар. Теперь ясно, почему он не хочет поднимать эту тему. Она представила ужас ребенка, видевшего, как мать с глухим стуком катится по ступенькам, ударяется головой о перила и затихает навеки. Как маленький Томас подбегает к ней, пытается растормошить, привести в чувство, но мама не отвечает, потому что она мертва. Элоиз мотнула головой.
— Но это все дело прошлое, миледи, — голос Берты вернул ее к реальности. — Теперь, даст Бог, в этот дом снова придет радость.
Элоиз очень хотелось, чтобы так все и было. Бедный Томас. Сколько же ему довелось пережить. Но ничего, она сделает все, чтобы тени его прошлого не смели омрачать их настоящее.
Элоиз подошла к окну в конце коридора и выглянула наружу. Внизу раскинулся огромный, но запущенный сад. Из моря разросшейся зелени торчали крыши беседок, кое-где проглядывали тропинки, а в центре, судя по всему, расположился пруд.
После душных комнат и мрачных историй ей захотелось глотнуть свежего воздуха. Да и по саду погулять будет интересно – Томас говорил ей, что за домом есть лабиринт из живых кустов. Что ж, самое время отвлечься от грустного прошлого.
— Конечно, ступайте, миледи, — сказала Берта, когда Элоиз поделилась с ней своими идеями. — А я пока уборкой и обедом займусь. Если есть какие-то поручения: я к вашим услугам.
— Пока нет, — Элоиз не хотела устанавливать порядки в первый же день. — Если понадобитесь, я позову.
***
Окна маленькой гостиной, предназначенной для отдыха слуг, выходили на заросший бурьяном сад. Помешивая чай, Берта наблюдала за хрупкой фигуркой новой хозяйки, направляющейся по тропинке в гущу сочной зелени.
Шеффилд-Хаус значил для Берты и ее мужа больше, чем место работы, она считала за честь служить Райтам, хоть иногда эта привилегия казалась ей слишком тяжелой. Столько произошло в особняке, столько тайн хранили его стены, но если вдуматься – все события закономерно истекали одно из другого. В сущности, их с Джеком ничего не держало – но выбор они сделали – остались даже тогда, когда молодой хозяин не смог им платить.
Но, может, теперь все изменится? Новая миссис Райт показалась ей светлым человеком, а в людях Берта разбиралась. Свет… То, чего многие годы не хватало этому дому. Это сейчас особняк выглядел мрачной громадиной, медленно умирающей среди безжизненных пустошей. Но было и по-другому. Берта хорошо помнила время, когда в стенах Шэффилд-Хаус играла музыка, звенел детский смех, а хозяева жили в мире и любви – тогда ей казалось, что так будет всегда.
За дверью, в глубине коридора раздались шаги. В этот раз она даже не вздрогнула, и мысленно похвалила себя – сколько можно пугаться от каждого шороха в самом-то деле? Не хватало еще, чтобы ее страхи передались молодой хозяйке.
Скрипнула дверь, и в комнату зашел Джек.
— Что ты о ней думаешь? — с самого приезда новой владелицы Берте не терпелось обсудить это с мужем.
— Пока ничего. — Он пожал плечами и встал у окна рядом с ней.— Она американка.
— И что с того? Мне кажется, она хорошая. — Берта посмотрела в окно. Элоиз стояла возле античной статуи и пыталась очистить ее от мусора, чтобы разглядеть получше. — Хозяину давно пора завести семью.
— Может и так. — Джек подошел к каминной полке и взял бутылку эля. Выдернул пробку и ловким движением забросил ее в камин. — Но дело не в том, откуда она родом. Ты и сама это понимаешь. Зря он привез ее сюда.
Берта вздохнула.
— У него нет выбора. — Берта огляделась. — Этот дом… знаешь, иногда я думаю, лучше бы сэр Томас в тот раз просто…
— Не надо, дорогая, — предостерег Джек. — Мы это не обсуждаем.
Берта хмыкнула. «Будто сам никогда не думал и об этом». Она глотнула чая и поморщилась. Слишком много сахара.
— Ну а если правда вылезет наружу? — Берта посмотрела на мужа. — Такую тайну нельзя хранить вечно. И ладно бы он жил один. Но супруга…
— Это не наше дело, Берта, — Джек глотнул эля и устало потер глаза. — Кроме того, — он подошел к ней и похлопал по плечам, — эти стены умеют молчать. Уж мы-то с тобой знаем. Да и потом, еще неизвестно, как сложатся обстоятельства.
Берта понимала, что он имеет в виду. И солгала бы себе, если б не хотела того же. В такие моменты она всякий раз мысленно просила прощения у Бога.
— Вот именно, Джек, — Берта накрыла его руку своей. Затем подняла голову и посмотрела на мужа. — Этого я и боюсь.
— Теперь эта американка – член его семьи. — Джек поставил бутылку на каминную полку. — Рано или поздно, она все узнает. И ей придется смириться с прошлым Шеффилд-Хауса. А также, — он выразительно посмотрел на жену. — С его настоящим.
