Большой обман

Через тринадцать дней, майским утром, корабль причалил в Лондоне. Светило солнце, ветер был теплым, а небо ясным. Элоиз это удивило: Англия всегда представлялась ей окутанной туманами и залитой непрекращающимися дождями. Еще до отъезда Томас говорил ей, что в действительности весна здесь, как правило, теплая, а летом дождей выпадает даже меньше, чем в некоторых регионах Испании. В свете последних событий Элоиз почти не думала о том, как встретит ее британская столица, но к концу путешествия начала возвращаться к себе прежней. Расклеиваться было нельзя: она понимала, что адаптация в Англии вряд ли окажется безболезненной, и, как бы ни помогал ей Томас привыкнуть к новому укладу жизни, с некоторыми вещами придется разбираться самой. К тому же она не хотела становиться для него обузой. — Ну как? — спросил он, когда Элоиз спускалась по трапу и, щурясь от солнца, разглядывала шумный причал. — Нравится? Она улыбнулась. — Здесь тепло. Пока это было единственным, что привлекло ее внимание, в остальном, лондонский порт мало чем отличался от того, что был в Нью-Йорке. Скопище больших и маленьких кораблей, какофония языков и разношерстная толпа людей, с высоты выглядевшая единым живым организмом. Вдалеке стоял на страже знаменитый тауэрский мост, и даже сейчас он казался Элоиз картинкой с почтовой открытки. — Если захочешь, вечером можем прогуляться по городу, — предложил Томас. Она понимала, что он старался ее растормошить. Не желая подкидывать ему проблем сверх тех, что уже свалились на его голову, остаток путешествия Элоиз делала вид, что у нее все в порядке, но за короткое время их знакомства Томас успел хорошо изучить ее. — Хочу, — честно ответила она. Перспектива сидеть в четырех стенах гостиничного номера казалась ей худшим из всех вариантов. — Я все еще немного не в форме, — Элоиз не стала лукавить, — но хочу взбодриться. Помоги мне в этом. До отеля они ехали почти час. Экипажей на лондонских улицах было едва ли меньше, чем в Нью-Йорке. Бóльшую часть дороги Элоиз смотрела в окно, выхватывая взглядом мощеные булыжником улицы, разноцветные витрины магазинов и вывески пабов со смешными названиями вроде «Свинья и лошадь», «Одноногий Генри» и «Толстушка Мэгги». На улицах рабочего квартала дома из серого кирпича стояли стена к стене, на окнах висело разношерстное белье застиранное до такой степени, что определить его истинный цвет было невозможно. Возле дешевых заведений стояли взъерошенные и краснолицые проститутки – одна из них, увидев в окне экипажа Томаса, послала ему воздушный поцелуй и призывно задрала подол грязной юбки. Бедно одетые мужчины и женщины торопились по делам. Некоторые, завидев, на «своей» территории дорогой экипаж провожали его злобным завистливым взглядом. В одном из переулков колесо их экипажа угодило в выбоину, и пока возничий разбирался с проблемой, к ним тотчас подбежали несколько чумазых детей-побирушек. — Подайте на миску супа, добрая леди! Темноволосый мальчик в заштопанной кепке, протянул грязную ладошку и посмотрел на Элоиз пронзительным взглядом потерянного олененка. Охваченная порывом сиюминутной жалости она потянулась к ридикюлю, но Томас остановил ее, сказав, что нечего спонсировать маленьких беспризорников. — А ну, пошли отсюда, — резко бросил он через окно, — не то сдам вас констеблю. Дети тотчас разбежались. — Томас! — Элоиз сама не поняла, какое из чувств было сильнее: раздражение или удивление. — Они же просто дети. Бедные сироты. Вдруг им и, правда, нечего есть. Он сердито посмотрел на нее. — Иногда ты бываешь слишком добра. — Его голос все же немного смягчился. — Но эти, как ты выразилась, «бедные сиротки» грабят по ночам прохожих. Не так уж они и невинны, как тебе кажется. Возничий тем временем закончил разбираться с колесом, и экипаж продолжил путь. — Даже если и так, — сказала Элоиз после короткого молчания, — то я все равно думаю, что ты не должен был на них кричать. Впервые за все время она увидела, как Томас кому-то грубит. Возможно, и, правда, не стоило давать им денег, но его раздражение по этому поводу оказалось неприятным сюрпризом. — Прости. — Томас взял ее за руку. — Ты права. Он отвернулся к окну. Что еще тут можно было сказать? Что свадебные расходы и дорога до Англии «съели» почти все его сбережения, и теперь на счету каждый пенни? «Да, неплохо было бы рассказать ей правду». Томас вздохнул. Поначалу он собирался осторожно поднять эту тему еще на корабле, но болезнь Элоиз вытеснила все на второй план. Он посмотрел на жену. Элоиз все так же держала его руку, но глядела с долей настороженности и удивления. Оно и понятно. — Если хочешь заниматься благотворительностью, мы что-нибудь придумаем. Обещаю. Вот только сначала надо придумать, как столкнуть ее с неприглядной реальностью. Томас не собирался жить на ее деньги – ему делалось тошно от одной только мысли об этом, но, как бы ни было стыдно это признать, именно ее средства помогут им продержаться первое время. — А вот и Уэст-Энд, — Томас отодвинул шторку. — Познакомься. Элоиз выглянула в окно и увидела аккуратно подстриженные кусты вдоль тротуаров, кованые ограды, за которыми надменно глядели начищенными окнами особняки и правительственные учреждения. Все как и в Штатах. Рабочий район и Уэст-Энд разделяли несколько улиц, но в действительности между ними разверзлась пропасть. В такие моменты Элоиз каждый раз благодарила судьбу, за то, что родилась по другую сторону от голода и вечной нужды. Хотя в последние несколько месяцев безденежье буквально дышало ей в затылок. Она посмотрела на Томаса. Как скоро ей хватит смелости открыть ему правду? И главное – как он воспримет ее? Ему явно не понравилось ее желание подать милостыню уличным детям. Значит ли это, что он скуп или презирает бедняков? Элоиз признавала – она пока не все знает о муже и ей понадобится время, чтобы изучить Томаса и ужиться с его недостатками, а в том, что они есть, она не сомневалась. Однако, не сомневалась она и в том, что любит его. Отель находился там же, в Уэст-Энде. В лучшие времена Томас часто останавливался здесь, но потом, когда дела на лесопилке пошли под откос, снимал номера в гостиницах попроще. И, тем не менее, в этот раз сделал исключение – после всего, что случилось, Элоиз заслуживала того, чтобы разместиться с комфортом. — Добрый день, мистер Райт, — пожилой управляющий, помнивший его даже спустя несколько лет, широко улыбнулся. — Рады снова видеть вас в наших стенах. И, конечно, примите наши поздравления. — Он посмотрел на Элоиз. — Добро пожаловать в Лондон, миссис Райт. Элоиз окинула взглядом мраморный холл, хрустальные люстры и зеркала в золоченых рамах. Ну уж нет – будь Томас скуп, он бы не стал снимать номер в таком месте. Она улыбнулась. Дело даже не в деньгах – впервые в жизни Элоиз ощущала заботу – настоящую, до мелочей. И впервые в жизни ей хотелось заботиться о ком-то в ответ. — Портье проводит вас в ваши комнаты. Элоиз не успела опомниться, как рядом, бесшумно, точно из воздуха, явился молодой итальянец в форменном красном костюме с шапочкой. — Прошу за мной, господа. Элоиз последовала за юношей, в то время как управляющий ненадолго задержал Томаса у стойки регистрации. — Всего одну минуту, мистер Райт. Элоиз улыбнулась. — Все в порядке, — она коснулась его руки. — Я буду ждать тебя в номере. В сопровождении портье она зашла в лифт, и двери закрылись за ними. Томас проводил их взглядом, а затем обернулся к управляющему. — Все в порядке? — уточнил он, хотя наверняка помнил, что выписал чек на полную сумму. — Да, да, разумеется, — управляющий несколько удивился. — Просто на ваше имя пришла телеграмма, и я решил, что разумнее отдать вам ее с глазу на глаз. «Изабелла», догадался Томас. Он не сообщал ей, в каком отеле остановится, но она знала его слишком хорошо. — Поскольку отправителем является женщина, я решил, что… — Мне нечего скрывать от моей жены, — холодно ответил Томас. — Да, да конечно, — мужчина примиряюще вскинул руки, — я и не сомневался, — он протянул Томасу телеграмму, — просто мало ли что. Сами понимаете. Томас забрал у него сложенную вдвое полоску бумаги и убрал в карман пиджака. — Распорядитесь доставить в наши комнаты чай и что-нибудь из выпечки. Миссис Райт нужно подкрепиться после дороги. В кабине, пока лифт поднимался на этаж, а вышколенный лифтер стоял лицом к дверям, Томас развернул телеграмму. «Прими поздравления. Рада за тебя. Не терпится познакомиться с юной миссис Райт». Томас вздохнул. Глядя на безликие черные буквы, он представлял ее лицо с высокими скулами, обрамленное темными волосами, белую кожу и изогнутые в непонятной улыбке чувственные губы. Даже сквозь официальные слова на жесткой бумаге чувствовалось ее присутствие: точно Изабелла стояла рядом и, прищурившись, глядела на него. На миг Томасу даже почудилось, что он чувствует аромат ее духов: терпких, агрессивных, но с тщательно скрытым внутри нежным послевкусием. Последнее, как и сердце любого аромата, раскрывалось лишь тому, кто понимал в нем толк. Лифт остановился, и Томас убрал телеграмму обратно в карман.

***

После обеда они поехали в город. От Трафальгарской площади дошли до Букингемского Дворца, а после долго бродили по старым переулкам – таким узким, что иной раз прохожим было трудно на них разойтись. Потом (Элоиз и сама не заметила как), они оказались на набережной возле Тауэрского Моста. Теперь, когда она стояла совсем близко, он уже не казался ей нарисованным или игрушечным, напротив – слишком напыщенным и грозным. Башни моста в полной мере отражали суть британского общества – строгость, традиции и нерушимость вековых устоев. — Все в порядке? — спросил Томас, заметив, как она смотрит на мост. — Мне придется стать англичанкой? Он улыбнулся, приобнял ее за плечо и притянул к себе. — Если бы я хотел англичанку, нашел бы себе жену из местных. Можешь быть, кем хочешь. — Томас тихонько засмеялся. — Можешь даже снять эту свою синюю шляпку и прямо сейчас выбросить в реку. Я же вижу, она тебе не нравится. Элоиз улыбнулась в ответ. В Америке многие женщины ходили в головных уборах, но, в отличие от Англии, это не считалось чем-то обязательным. Здесь же, всего за несколько часов прогулки она не увидела ни одной дамы без шляпки: их носили даже продавщицы спичек и цветов. Те же, что были побогаче, будто соревновались в вычурности и дороговизне, щеголяя в шляпках, украшенных перьями, цветами, кружевом и речным жемчугом. — Ты прав, — Элоиз сняла шляпку. — Она меня дико бесит. Что ж, — она подошла к парапету и, глянув вниз, увидела собственное отражение. — Буду эпатировать благородную английскую публику. — Она повернулась к Томасу. В его глазах блеснули лукавые огоньки. — Вы не оставляете мне выбора, миссис Райт. — Он подошел к ней вплотную, так, что Элоиз оказалась зажатой между парапетом и его телом. — Придется составить вам компанию. Они стояли на многолюдной набережной, целовались, не смущаясь прохожих. Глаза Элоиз были закрыты, но она кожей, сквозь одежду чувствовала взгляды окружающих их людей: осуждающие, любопытные, шокированные и насмешливые. И ей было плевать. Все, что имело сейчас значение: теплые губы Томаса, руки, сжимающие ее талию; язык, бесцеремонно ласкающий ее собственный, и непоколебимая уверенность в том, что все будет хорошо. Они оторвались друг от друга лишь когда стало не хватать воздуха. Переведя дыхание, Элоиз затуманенным взглядом осмотрелась вокруг. Проходящая мимо пожилая леди в дорогом платье, поджала губы и сердито одернула скромно одетую молодую компаньонку, когда та улыбнулась. — Ну, вот, — Элоиз, смеясь, посмотрела на Томаса, — я уничтожила вашу репутацию, господин баронет. Он мог бы ответить ей, что его репутация разлетелась в щепки еще несколько лет назад, но промолчал. Всему свое время. К тому же о некоторых вещах Элоиз лучше никогда не знать. Они ушли с набережной, а забытая синяя шляпка с кружевом так и осталась лежать на брусчатке рядом с парапетом. В номер вернулись затемно. До этого успели пешком вернуться в центр, потом полчаса ждали свободный кэб и, наконец, оказались в отеле. После легкого ужина в ресторане Элоиз чувствовала умиротворяющую усталость, хотя спать не хотелось. Выйдя из ванной, она увидела, что верхний свет в спальне погашен, а на прикроватном столике возле торшера стоит бутылка игристого вина. — Нормандское. — Томас протянул ей бокал. — Это, конечно, не «вдовушка» [1], но ничуть не хуже. Подобрав полы белого халата из тайского шелка (одна из немногих оставшихся у нее дорогих вещей), Элоиз забралась на кровать и устроилась рядом с мужем. — Ты так много для меня делаешь, — она огляделась вокруг. — Этот номер, дорогие рестораны… Заботился обо мне, пока я лежала пластом. — Элоиз сделалась серьезной. — Спасибо. И прости за то, что было днем. Томас нахмурился. — Ты о чем? — Ну… те дети, помнишь? Возможно, я и, правда, не понимаю некоторых вещей. — Забудь. — Томас мотнул головой. Внутренний голос подсказывал, что, возможно, сейчас тот самый момент, когда стоит открыть ей правду. — Я не презираю бедняков. Дело в том, что… — он, наконец, собрался с духом, но прежде, чем успел сказать хоть слово, Элоиз приложила палец к его губам. — Не надо. Ты не должен оправдываться. — Я не оправдываюсь, просто… Она снова не дала ему договорить. Вернее, слова застряли у него в горле, когда Элоиз, спустилась с кровати, отступила на шаг и легким движением развязала расшитый золотыми нитками пояс халата. Узкая полоска, как вода просочилась сквозь ее пальцы и бесшумно упала на ковер. Шелковая ткань легко соскользнула с плеч, и так же легко опустилась на пол рядом с поясом. Элоиз стояла обнаженная, разрываясь между пульсирующим внизу живота возбуждением и желанием прикрыться. Хотя последнее было глупо, учитывая, что Томас переодевал ее и помогал принимать ванну, когда она мучилась от лихорадки. — Я хочу этого, — прошептала Элоиз, удивляясь тому, как хрипло и порочно звучит ее собственный голос. — Сейчас. В полумраке торшера она видела, как потемнели и расширились его зрачки. Как тяжело вздымалась грудь под расстегнутой на две верхние пуговицы рубашкой. Не сводя глаз с ее тела, Томас медленно поднялся и подошел к ней. Элоиз вздрогнула, когда его руки легли на ее поясницу – пальцы у Томаса были холодные. — Черт, извини, — он неуклюже улыбнулся и, подул на ладони и затем принялся растирать их. — Все хорошо.— Элоиз взяла его руки и вернула на прежнее место. — Просто продолжай. Было волнительно, но не страшно. Тревога отступала перед пульсирующим между ног желанием ощутить Томаса внутри себя. Он подхватил ее на руки и положил на кровать. —Так нечестно, — Элоиз улыбнулась, когда Томас навис над ней. — На мне ничего, а на тебе слишком много одежды. — Она подцепила ногтем пуговицу на его рубашке. — Надо что-то с этим делать. Элоиз не ожидала от себя такой смелости. Сколько она себя помнила, все, что касалось плотских отношений, заставляло ее щеки вспыхивать от смущения. Но теперь все было иначе. Она не узнавала себя, и в то же время понимала, что, наконец выпустила на свободу то, что так долго ждало своего часа. Млея от волнения и желания, смотрела, как Томас дрожащими пальцами расстегивает рубашку, нетерпеливо снимает ее и бросает на пол. Когда его руки потянулись к поясу брюк, Элоиз не выдержала. — Я хочу сама. Она приподнялась и расстегнула пуговицы. Нетерпеливо двигая бедрами, Томас помог ей стащить с него брюки, а через несколько секунд к ним присоединилось и все остальное. Теперь между ними не осталось ничего. Никаких преград. Бережно, но настойчиво Томас уложил ее на спину. Оранжевый свет торшера отражался в его зрачках, отчего казалось, что в них дрожат огненные всполохи. Элоиз откинула голову, подставляя покрывшуюся мурашками шею настойчивым поцелуям. Он чуть прикусил ее плечо и спустился ниже, к ключицам и груди. Элоиз хрипло вздохнула. Ее била легкая дрожь, но это не было страхом – волнение, трепет от прикосновения губ, ожидание и нетерпение. Чувств оказалось слишком много, чтобы вместить их все за раз, они захлестнули ее с головой, так что ей физически не хватало воздуха, но если бы Томас сейчас остановился, она бы все равно умоляла его продолжать. Когда он добрался до ее живота, Элоиз напряглась. Томас замер и поднял голову. Их взгляды встретились. — Что-то не так? Элоиз выдохнула и замотала головой. — Все хорошо, просто… Он хитровато улыбнулся. — В школе благородных девиц тебя учили, что это неприлично? — В школе благородных девиц я читала мемуары куртизанок, — в том же духе ответила Элоиз. — Да ну? — Томас вскинул бровь. — Вы полны сюрпризов, миссис Райт. — Он тихонько засмеялся. Все ее знания о том, что происходит между мужчиной и женщиной были основаны на скупых рассказах учительниц, и вульгарных романах, которые девочки тайком передавали друг другу, но все это не имело отношения к действительности. В школе им урывками говорили о том, что удел женщины – исполнять супружеский долг, чтобы радовать мужа и сохранить семью. Что в близости нет никакого удовольствия, но ради супруга надо терпеть. В бульварных романах женщины, напротив, не стесняясь, получали наслаждение от соития, но мужчины обращались с ними грубо, что и неудивительно – ведь все эти книги писали мужчины, изливая на бумагу тайные фантазии. Элоиз не тешила себя иллюзиями, но сейчас, оказавшись рядом с мужчиной так, что ближе уже некуда, поняла – и учителя и писатели бессовестно врали. Есть и другая сторона. Не грязь и не скучное пуританство, от которого сводит челюсть, но размеренное, неторопливое удовольствие, когда хочется сохранить в памяти каждый миг. Она, как губка впитывала в себя новые чувства, пробовала их на вкус – нетерпеливые поцелуи в самых чувствительных местах, дрожащие от удовольствия колени и сладкое ощущение чужого тела внутри. Хотя, какой он теперь чужой для нее? Рвано вздыхая, Томас шептал ее имя, а Элоиз ловила каждую секунду этой удивительной ночи. Уже потом, разгоряченная и немного потерянная, она, приподнялась и увидела собственное отражение в так и нетронутом бокале шампанского. Взгляд был немного затуманенным, но губы улыбались. Элоиз взяла бокал и сделала глоток. Все пузырьки почти выдохлись, но те, что остались, все равно оцарапали горло. Она закашлялась. — Все хорошо? — Томас повернулся к ней. Он лежал на спине, закинув руки за голову и, кажется, уже засыпал. — Да. — Элоиз смазано кивнула, поставила бокал на тумбочку и наклонилась к мужу. — Я люблю тебя. — Она невесомо поцеловала его в губы. — Эй, это была моя реплика, — Томас обхватил ее за шею и притянул ближе. — Иди сюда. Элоиз послушно устроилась рядом, положив голову ему на грудь.

***

В Лондоне они задержались еще на два дня. От Лондона до Кента было порядка шестидесяти миль, и Томас решил, что разумнее провести время в удобном купе поезда, чем трястись в экипаже по ухабам. — К вечеру будем на месте, — сказал он, когда состав тронулся. Всю дорогу Элоиз не находила себе места: глядела то на часы, то в окно, рассматривая незнакомые пейзажи и гадая, каким же в действительности окажется Шеффилд-Хаус. Томас видел ее нетерпение, ласково улыбался, хотя внутри у него все замерло от напряжения. Последние два дня все было слишком хорошо, чтобы заводить серьезные разговоры: они занимались любовью, потом до полудня валялись в постели, гуляли по столице и, глядя на безмятежно счастливую жену, он просто не мог столкнуть ее с реальностью. И все же к некоторым вещам человека следовало подготовить. — Мне так не терпится увидеть твой дом. — Элоиз отошла от окна и плюхнулась на диван. Наполнила из чайника две чашки и протянула одну Томасу, сидящему напротив. — Наш дом, — уточнил он с улыбкой. Затем ослабил галстук и, наконец, решился заговорить с ней о главном. — Знаешь, должен сказать, поместье нуждается в хорошем ремонте. Боюсь, его внешний вид может тебя шокировать. — Неужели? — Элоиз осторожно отпила горячий чай. — И чего, по-твоему, я должна испугаться? «Например, протекающей крыши; сквозняков из щелей; полов, которые грозятся обрушиться под ногами, или упавшей с потолка штукатурки», подумал он, вспомнив, как за день от отъезда ему на голову рухнул кусок лепнины. Увидев его разбитый лоб, Изабелла пригласила доктора Майкла, и тот, обработав рану, посоветовал укрепить еще и доски паркета, потому что «открытые переломы – это редкая мерзость». — Я говорю серьезно. Шеффилд-Хаусом давно никто не занимался. Элоиз пожала плечами. — Все в порядке. Тебе не нужно оправдываться. Тогда ведь ты еще не был женат, а, мужчин, как правило, не интересуют домашние дела. К тому же, бизнес отнимает много времени. «Ага. Особенно, если пытаешься вытянуть его из болота разорения». — Потребуется время и средства, чтобы привести в порядок. Элоиз поставила чашку на стол. Вот он и заговорил о деньгах. Конечно, ничего еще не было сказано конкретно, но когда дойдет до дела, Томас вполне может просить от нее вложить часть своих накоплений. Накоплений, которых у нее не было. Элоиз с трудом подавила нервный смешок, вспомнив, что в ридикюле у нее лежат десять долларов и четыре английских фунта – весь капитал и приданое в одном флаконе. — Элоиз? — Томас нахмурился. — Ты в порядке? — Да, — она торопливо улыбнулась. — Конечно. Уверена, вместе, мы все преодолеем. — Элоиз протянула руку через разделяющий их стол и коснулась пальцев мужа. Уже стемнело, когда состав прибыл на станцию. У вокзала их ждал видавший виды экипаж, но в сумерках выглядевший вполне прилично. — Элоиз, познакомься, это Джек, мой извозчик и сторож в одном лице, — представил Томас. На свет вышел пожилой мужчина с коротко подстриженной седой бородкой. — Счастлив познакомиться, миссис Райт, — Джек искренне улыбнулся и снял истертую кепку. — Добро пожаловать в Англию. — Я тоже рада познакомиться с вами, Джек, — кивнула она. Когда все чемоданы были погружены, двинулись в путь. Сиденья оказались жесткими, а пол под ногами то и дело скрипел, но Элоиз решила не обращать внимания не мелкие неудобства, хоть сам экипаж ее удивил. Впрочем, особого значения это не имело. Всю дорогу она смотрела в окно, разглядывая в темноте очертания деревьев по левую сторону и раскинувшееся бескрайнее поле по правую. После долгого дня мышцы гудели, но Элоиз едва замечала этот дискомфорт – с каждой минутой ее нетерпение росло в геометрической прогрессии. Вскоре справа, показалась небольшая деревня – огни ее домов пробивали темноту желтыми пятнами, над трубами курился дымок. — Это Лэнсфорд, — пояснил Томас. — Стоит здесь с десятого века. Уютное местечко. Сегодня двинемся в объезд, но, как только освоишься, я отвезу тебя туда. Пообедаем в пабе. Спорим, ты никогда не была в настоящем пабе? — Он засмеялся. — Можем даже местного пива заказать. Через несколько минут деревня осталась позади, и дорога вновь побежала между лесом и пустошью. Элоиз опять припала к окну, и когда вдалеке обозначились на горизонте острые крыши, сердце ее забилось чаще. — Почти на месте, — улыбнулся Томас, заметив ее нетерпение. Экипаж прибавил ход, и наконец остановился. Сердце Элоиз пропустило удар. Впереди чернели кованые ворота с причудливым узором, образующим по центру витиевато исполненную букву «W» [2]. — Добро пожаловать в Шеффилд-Хаус. — Томас приобнял ее за талию. Джек тем временем открыл ворота и, кряхтя, залез обратно на облучок. Длинная подъездная аллея упиралась в каменное крыльцо особняка – хотя слово «замок» показалось Элоиз наиболее уместным. От кирпичного фасада выступали вперед два больших крыла со множеством каминных труб, и еще несколько виднелись где-то позади. Высотой здание было в три этажа и, кажется, уровнем выше имелся чердак. В темноте было трудно увидеть детали, но Элоиз различила несколько галерей, балконов, пару башен и, острые готические шпили, венчавшие большую часть черепичных крыш. Томас вышел первым, ловко спрыгнул на землю, игнорируя ветхие ступеньки, и взял ее на руки. — Чтобы платье не запачкала, — пояснил он. — Здесь повсюду лужи. Она услышала его краем уха, не в силах оторвать взгляд от огромного дома. Ей показалось, что Шеффилд-Хаус изучает ее, глядя остроконечными оконными проемами, за которыми зияла чернота. Особняк показался Элоиз каким-то… она даже не сразу подобрала слово. Необитаемым. Хотя кто знает, может прежде Томас бывал здесь нечасто? Она обернулась к мужу. — Это настоящий дворец. Он улыбнулся, но как-то грустно. — Рад, что впечатлил тебя. Томас подошел к ней и снова взял на руки, да так неожиданно, что Элоиз невольно вскрикнула, но потом засмеялась. Они поднялись по каменным ступеням, а Джек тем временем распахнул перед ними двери. — Ну, что? — Томас посмотрел на Элоиз и мимолетно коснулся губами ее щеки. — Вот ваши новые владения, миледи. — На этих словах он внес ее в дом.