«Жена»

Последние полгода Грегори провалялся в фамильном особняке; ноги, что оторвало взрывом во время особенно жестокой стычки с Орденом, отрастали в знакомой с рождения обстановке куда быстрее, чем в больничной палате. В Мунго Грегори мучали постоянные боли и свист в голове, но теперь и свист стал не таким громким — его он слышал только по ночам или в абсолютной тишине — и, кажется, удушающая головная боль тоже постепенно сходила на нет. Наверное, они просто потихоньку растворялись в пустых коридорах поместья. В удушающе пустых коридорах. Грегори понял, что остался один, когда сквозь пелену зелий впервые осознал, что отец ни разу не пришел повидаться с ним в больнице. Тогда Грегори не удалось зацепиться за эту мысль, раскрутить ее; из-за побочных эффектов зелий, настоек и декоктов его реакции были еще более заторможенными, чем обычно, а чувства — превращенными в ничто. Первый месяц дома Грегори не вставал с кровати и в основном спал, но уже тогда несколько раз пытался выпытать у домовых эльфов, куда запропастился отец. Домовые эльфы только пялились на него своими огромными глазами-блюдцами и никогда не давали четкого ответа. Многие и вовсе убегали в ужасе. Грегори был не настолько туп, а к тому моменту еще и не настолько заторможен и не настолько бесчувственен. Скорее всего, с отцом случилась какая-то беда похуже оторванных ног, и несчастные, но до оторопи верные домовые эльфы боялись, что печальные новости могли повлиять, например, на процесс заживления, вызывать ненужное расстройство. На самом деле не повлияли бы и не вызвали. Грегори давно свыкся с мыслью, что отцу, как и матери, было суждено умереть раньше него. Это естественный порядок вещей, и не имело особенного значения, что именно прикончило отца — почтенный возраст или какое-нибудь заклинание в бою. И тем не менее Грегори хотелось знать правду, а не туманные, как предсказания Трелони, ответы. Ему хотелось сходить к отцу на могилу, хотя теперь ходить было невыносимо трудно. Ноги отрастали быстрее, чем в палате, но все равно недостаточно быстро. Из-за них последние полгода войны Грегори провалялся в фамильном особняке, отрезанный от внешнего мира. Он не знал почти ничего о том, что происходило за высоким забором. В Ежедневном Пророке, конечно, исправно писали о невероятных победах Министерства над террористами — армии Темного Лорда над Орденом Феникса — но как-то странно, чрезмерно напыщенно и всегда одинаково. Журналисты не хуже домовых эльфов скрывали правду, пусть не за испуганными взглядами, а за подобострастными речами для отвода глаз. Не было новостей и от друзей, во всяком случае от тех из них, с кем у Грегори были достаточно хорошие отношения, чтобы писать друг другу письма. Какое-то время присылал сов Крэбб, но вот уже больше месяца от него не было новостей. У Грегори была парочка мыслей на этот счет. На самом деле мысль была одна. Очевидная. Еще дважды приезжал Драко, но последний визит пришелся на конец января, а сейчас вовсю бушевали майские грозы. Драко никогда не присылал сов, поэтому Грегори ничего не думал на этот счет. «С Малфоями все будет в порядке, — думал он всякий раз, когда на душе начинали скрести книззлы. — Ну, в относительном порядке». Итак, Грегори жил в своем искусственном мире из одиночества, лжи и молчания уже сорок дней. Сначала от скуки он взялся за скудную отцовскую библиотеку, но на деле она оказалась даже скучнее тех томов, что задавал читать профессор Бинс. Все про галлеоны, выгодные вложения и совсем чуть-чуть — про Темную магию. Грегори совершенно не хотел читать ни про какую Темную магию, хотя прекрасно помнил, что год назад, вдохновленный своими «успехами», сам просил отца переписать несколько абзацев из главы про Непростительные заклинания. Теперь Грегори почему-то не был уверен, что когда-нибудь сможет применить их, но не мог объяснить даже самому себе, почему именно. К новой палочке — старая разлетелась в труху вместе с ногами — Грегори так и не притронулся, только время от времени открывал роскошный чехол из красного дерева и смотрел на незнакомые изгибы. Грегори даже не помнил, что там была за сердцевина. Волос единорога? Может быть, жила дракона?.. Еще к концу июня в Пророке начали писать о неизбежном и скором конце войны. В один из дождливых дней Грегори приснился сон. Грегори проснулся в полной уверенности, что оставшиеся члены Ордена сдадутся на милость Пожирателей даже раньше, чем он научится ходить без «костылей» — зелий левитации, что исправно приносили совы из Мунго. Так и случилось. Грегори нравилось думать, что его сон оказался вещим, даже если это было совсем не так. В день официальной капитуляции Ордена Грегори впервые за долгое время навестил Драко. За четыре месяца он окончательно растерял все остатки лоска, которым славились аристократы-Малфои. Лицо его было больше пепельным, чем белым, пальцы на правой руке раз в минуту сводило некрасивой судорогой, а плечи сами собой приподнимались так, будто Драко ежился от холода. Он пялился в пустоту, словно видел там что-то, предназначенное для него одного. Как хороший хозяин, Грегори усадил Драко в мягкое и всегда теплое кресло у камина и предложил выпить. Огденского виски давно не осталось, но несколько бутылок более дешевого ирландского аналога пылились в кухонном шкафу. Драко налил себе сам сразу на два пальца и выпил до дна в несколько больших глотков. Так пьют воду в жаркий летний день, но никак не виски, пусть даже и не самый лучший. — Что случилось? — спросил Грегори, осторожно прощупывая почву. Ему хотелось засыпать Драко вопросами, хотелось узнать, что именно скрывали от него газеты, но теперь Грегори худо-бедно умел контролировать свои порывы, поэтому сдержался. Новые и почти до конца отросшие ноги много чему его научили. В том числе терпению. — Крэбб умер. Грегори выдохнул. Это он ожидал услышать. С этим он уже смирился. — А... да. — Грегори почесал в затылке и подлил Драко еще немного виски. — Я понял еще когда перестали прилетать совы... сорок дней назад? Он писал мне каждую среду и субботу. — Писал? — Драко мягко, но уверенно взял бутылку из рук Грегори, долил еще и немного сверху добавил. — Не знал, что он умел. — Любой способен состряпать короткую записку, даже я или Винсент. Драко снова выпил залпом, но к бутылке не потянулся. — Как твои ноги? — задал он очевидный вопрос, задал спешно, будто от мысли о подступающей тишине его затошнило. Грегори опустил взгляд и попытался разогнуть колени. У него получилось, но что-то неприятно и немного влажно хрустнуло, наверное, коленные чашечки. Запоздало пришло осознание: он забыл про свою обязательную вечернюю разминку. — Остались только пальцы, — похвастался Грегори с улыбкой. — Скоро смогу ходить без зелья умеренной левитации, представляешь? «Скоро» — это сильно сказано. Даже если прогноз и был верен, ему еще предстояло как минимум месяц учиться ходить заново, учить ноги держать вес всего тела. — Хорошо. В его голосе не было облегчения или радости. Пауза затягивалась, и теперь уже Грегори испугался тишины, того, что она делала с Драко. Его лицо становилось темнее с каждой секундой, как будто под кожей разрасталась паутина гнили. Нужно было что-то сказать. Хоть что-нибудь. — Если что-то... ну... тебя беспокоит. Я помочь не помогу, но послушаю. Если хочешь. Драко посмотрел на него. Даже не так... Посмотрел на него. Так рассматривают внезапную глубокую трещину на фундаменте дома, которой вчера на этом месте еще не было. — Странно, — произнес Драко, медленно растягивая слоги. — Что именно? — Ты изменился, Гойл. Грегори пожал плечами и сделал глоток из своего стакана. Вкуса предсказуемо не почувствовал, как не почувствовал и желанного тепла, что раньше приносил с собой алкоголь. Еще одно последствие взрыва. Или это зелья выжгли ему рот?.. Он не мог вспомнить. — Разве? Не чувствую разницы. — А я не могу ее описать. — Драко горько усмехнулся. — Но ты кажешься мне другим. «Ты тоже», — проглотил Грегори. — Может быть, ты и прав. — Он сделал еще один бессмысленный глоток и как мог перевел тему. — Как думаешь, что будет дальше? Мы ведь только что выиграли войну, так? — Я не знаю. И, по-моему, никто не знает. Драко потребовалась еще одна удушающе долгая пауза, чтобы на выдохе едва слышно произнести: — Я почему-то завидую Крэббу. Грегори не завидовал Крэббу. Жизнь — любая жизнь — лучше, чем то, что привиделось ему в полусне, который он видел, пока валялся на расколотых камнях и отчаянно пытался не умереть. — Не стоит. Нет участи хуже смерти. Драко издал странный звук, будто пытался подавить вырывающийся наружу смех, но это получилось у него лишь отчасти. Он вдруг резко наклонился, спрятав лицо в коленях и мелко затрясся. Грегори даже не сдвинулся с места. Ему почему-то показалось, что вот теперь-то лучше оставить все, как есть, не вмешиваться. Драко потребовалась добрая минута, чтобы успокоиться. — Прости, — извинился он. Грегори его ни в чем не винил. — Просто пообещай, что придешь снова, — произнес он. Драко откинулся на спинку кресла и с шумом выдохнул. — Если мне разрешат, — туманно ответил он. Грегори не понравилась эта фраза, но он не без оснований решил, что лучше не уточнять. Что-то подсказывало — Драко все равно бы ему не ответил. — Хотя бы пиши мне письма. — Обещаю, — кивнул Драко. Его тонкие губы снова растянулись в уже знакомой горькой улыбке. — Теперь-то я уверен, что ты умеешь читать. Грегори оценил его попытку пошутить, какой бы обидной она ни была. — Буду ждать с нетерпением, — ответил он. Грегори и Драко еще какое-то время сидели у камина, предаваясь воспоминаниям, выискивая только удобно хорошие, в основном из детства. Домовые эльфы принесли несколько бутылок сливочного пива и яблочный пирог, испеченный «по секретному рецепту покойной миссис Гойл». Якобы. Грегори не помнил, чтобы мать пекла пироги. Он не был уверен, что вообще хоть раз в жизни видел ее на кухне. Грегори больше не спрашивал Драко о войне, позволив ему тоже раствориться в этих пустых коридорах фамильного поместья, утонуть в теплом бесконечном сливочном пиве и сказках о времени, когда они все были счастливы. В полночь Драко ушел через камин, исчез в зеленом зареве Летучего пороха. Грегори всю ночь потом снились зеленые всполохи, но причина, кажется, была в чем-то еще, о чем он позабыл. Следующее утро оказалось неожиданно тяжелым: снова заболела голова, монотонный громкий свист усилился в разы и выбивал все прочие звуки, даже собственный голос не расслышать. Грегори резонно предположил, что так выражалось похмелье и, приказав эльфу Пинки сварить специальный декокт, первым делом вылил содержимое оставшихся бутылок — Огденское он, может, приберег бы, но эти было не жалко, — за окно кухни. Там все равно толком ничего не было, кроме старой вишни, что ни разу не зацвела со дня смерти матери. Грегори резонно предположил, что дереву в любом случае хуже от алкоголя не станет, может быть, даже полегчает. А если засохнет — значит, так тому и быть. Декокт Пинки принес еще до завтрака, пока Грегори пил утренний кофе и думал о судьбе маминого вишневого дерева, тут же помог втереть пахучую — Грегори больше помнил запах, чем чувствовал, — мазь в затылок и шею. — Будет легче, мастер Гойл, сэр, — пообещал Пинки. Он оказался прав. Голова, конечно, все еще болела, но свист заметно утих, теперь нужно было прислушиваться, чтобы хоть что-то разобрать. Огромные, грустные и яркие зеленые глаза Пинки некстати напомнили о Гарри Поттере. Интересно, чем кончилась его история? Кончилась ли? — Спасибо. Действительно легче… Что у нас сегодня на завтрак? Пинки радостно залепетал что-то о яичнице, бобах, свежих томатах, поджаренном беконе и тостах, но Грегори не особенно слушал, больше кивал. Ему просто хотелось порадовать своей заинтересованностью этого домового эльфа, который был с ним столько, сколько Грегори себя помнил. Он был не уверен, но, кажется, именно Пинки увидел его первые шаги, услышал его первые слова, увидел первые стихийные всплески магии… Раньше Грегори, конечно, не без удовольствия и определенного предвкушения послушал бы рассказ Пинки. Грегори с детства нравилось есть, ощущать на языке вкус продуктов — простых или изысканных — определять, из каких конкретных ингредиентов состоит блюдо. В другой жизни он стал бы поваром, но теперь Грегори не чувствовал вкус даже самого ядреного лука, такого, что еще полтора года назад разодрал бы ему весь рот. Еда потеряла большую часть своей привлекательности; Грегори не нравилось просто смотреть на блюдо, это совсем другое, как он не раз и не два объяснял Крэббу еще в школьные годы. Грегори ел больше по привычке и из физической необходимости, перестал просить добавки, искать возможности урвать кусочек тыквенного пирога где-нибудь в промежутке между обедом или ужином, ужином или завтраком. Не то из-за похмелья, не то из-за визита Драко, не то из-за всего сразу пустота, которая зияла на месте его прошлой жизни, ощущалась сегодня особенно болезненно. Ничего из того, что он хотя бы как-то умел, больше его не интересовало, ничего из того, что ему нравилось, больше не приносило удовольствия как раньше. Грегори осознавал, что безвозвратно потерял свою старую жизнь. Чем громче становился свист, чем сильнее болела голова и чем быстрее росли ноги, тем меньше он понимал, что ему делать дальше. Отец предложил бы вернуться в школу и закончить ее, но Грегори был не уверен, что Хогвартс все еще стоял нетронутым где-то на просторах Шотландии. А если и стоял, то разве получилось бы у него закончить седьмой курс, не притрагиваясь к волшебной палочке? Едва ли. — Что мне делать, Пинки? Грегори удивился этому вопросу не меньше самого Пинки. Тот испуганно вытаращил глазищи и пролепетал: — Что… что вы имеете в виду, мастер Гойл, сэр? — Скоро я смогу ходить на своих двоих без поддержки, а, значит, перестану быть привязанным к особняку. Пинки несколько раз моргнул, а потом засиял что твой галлеон. — Для такого талантливого волшебника как мастер открыты все двери, — с придыханием произнес он. На его губах была радостная и искренняя улыбка. — Вы можете заняться всем, чем пожелаете! — Ты смеешься надо мной? — с пустой улыбкой спросил Грегори. — Как можно! Пинки никогда не посмел бы смеяться над мастером Гойлом, сэр! Так говорила ваша матушка, Пинки лишь пересказал ее слова! Она никогда так не говорила. Она никогда так не сказала бы, даже если бы была жива. — Спасибо, Пинки, — мягко поблагодарил Грегори, хотя Пинки в каком-то смысле сделал только хуже. В окно — то самое, за которое Грегори совсем недавно вылил остатки виски — кто-то настойчиво постучал. Филин. Министерский, если судить по специальной черно-зеленой ленте на лапке. Сначала Грегори предсказуемо подумал, что в письме будет сообщено о судьбе отца, и рванул к окну, снеся со стола свою чашку с остатками кофе. Если бы не исправно работающее зелье умеренной левитации, то Грегори улетел бы на пол и сам, колени сами собой подогнулись. Он пережил бы и это, если бы в письме и правда нашлись бы ответы, но увы, уже с самых первых строк стало понятно, что судьба отца пока останется для него покрыта завесой тайны. «Уважаемый мистер Гойл! Министерство чистокровной магии с радостью сообщает вам, что за свои заслуги вы награждены почетным правом на свадебный контракт, целью которого является сохранение чистокровных родов Великобритании и Ирландии. Если вы согласитесь, вам будет предоставлена «жена» и соответствующая поддержка от министерства для рождения и воспитания одного или нескольких наследников рода. Пожалуйста, пришлите свое согласие или отказ на свадебный контракт в письменном виде не позднее первой пятницы следующего месяца с помощью персональной совы или официальных сов Министерства чистокровной магии. Подробности контракта вы можете узнать у нашего сотрудника Ананке Берк из Отдела Тайн по каминной сети. Для связи громко и четко произнесите имя и место, а затем...» Грегори моргнул. Это что, шутка какая-то? Он еще раз перечитал письмо, всматриваясь в каждое слово, тщательно изучая все инсигнии и печати на конверте и на пергаменте, с упорством ища обман. Все выглядело настоящим. — Пинки, скажи, у нас ведь еще остался Летучий порох?.. — Да, мастер Гойл, сэр! Предостаточно! Пинки сейчас принесет, одну минуту, мастер, сэр! Грегори часто пользовался каминной сетью, когда участвовал в охоте на Орден. Ему везло; ни разу он не попал в чужой камин, ни разу не ударился о каминную решетку. Крэбб резонно предположил, что, должно быть, система изначально создана с помощью Темных искусств — иного объяснения успешности Грегори он не видел и, может быть, был прав. Лекцию профессора Бинса, посвященную истории Летучего пороха и каминной сети, Грегори в свое время проспал, а сочинение — одиннадцать дюймов мелким почерком — списал у прилежного Забини, не особенно всматриваясь в содержание, поэтому точного ответа не знал. Да и примерного тоже. Пинки подложил ему под ноги несколько подушек, чтобы не лежать на холодном каменном полу. Грегори улегся поудобнее. Он смело бросил горсть пороха в едва тлеющий огонь и выкрикнул: — Ананке Берк, Отдел Тайн ! Лицу на несколько мгновений стало жарко, и этот жар всколыхнул в нем странные воспоминания. Его лицу жарко. Его ноги горят. В чувство его привел мелодичный и доброжелательный женский голос: — Добрый день! Чем я могу вам помочь? Ананке Берк была старше Грегори лет на десять или одиннадцать, но каким-то образом выглядела будто ей только-только исполнилось восемнадцать. Гойлы не особенно плотно общались с Берками, как и, например, с Абботами, поэтому он ничего о ней не знал, но сам факт, что к тридцати годам она успела попасть в Отдел Тайн, говорил о многом. Грегори нравилось думать, что она была шпионкой во время войны. Ей бы подошла эта роль — тяжело не доверять человеку с таким мелодичным и доброжелательным голосом, с таким неподдельно заинтересованным взглядом. В ее кабинете на подоконнике ненастоящего окна стояла клетка с счастливо поющими ярко-желтыми канарейками. — Добрый день, меня зовут Грегори Гойл, — представился Грегори. — Мне только что пришло письмо от Министерства, и я хотел бы задать вам пару вопросов. — О, мистер Гойл, разумеется! — Она улыбнулась, и ее лицо словно засияло, будто она только и ждала его вызова. — Я уже введена в курс вашего дела. С удовольствием отвечу на все ваши вопросы. — Этот свадебный контракт… — Грегори замялся, неловко отвел взгляд и прокашлялся. — Это ведь не какая-то шутка? — Разумеется нет. Министерство сейчас как никогда заинтересовано в увеличении популяции чистокровных магов на территории Великобритании и Ирландии. Считайте это формой брака по договоренности. — Допустим, я соглашаюсь, что происходит дальше? — Мы привезем вашу «жену» в любое удобное для вас место, например, в фамильный особняк, снабдим вас подробной и понятной инструкцией, а также всеми необходимыми зельями. В вашем случае у вас будет около полугода подготовки, после чего зачатие наследника станет возможно. — Почему полгода? Разве?.. — На роль вашей «жены» был выбрал Рональд Уизли. Да, из-за некоторых... особенностей требуется курс зелий, которые сделают возможным зачатие, но... Грегори прервал ее на полуслове: — Простите, но это все больше похоже на шутку, мисс Берк. Вы не можете так шутить, я герой войны, разве нет? Улыбка Ананке каким-то волшебным образом стала шире. — Безусловно герой, мистер Гойл. Министерство хочет сохранить как можно больше чистокровных родов Великобритании и Ирландии, особенно подобных вашему. — Она сказала «Министерство», но он услышал «Темный Лорд». — К сожалению, не все потенциальные «жены» были рождены с подходящим для деторождения набором гениталий. Это можно исправить. И потом, цель подобного брачного договора — наследники и только, от вас не требуется ни половых контактов, ни даже вежливого обращения. «Жены» не считаются людьми первого сорта. — Что с ним будет, если я откажусь? Он догадывался, что она ответит, но спросил все равно. — «Жены», не способные родить наследника после всех магических манипуляций, а также те, от которых по тем или иным причинам отказались все чистокровные семьи, теряют свой статус и переходят в собственность Отдела Тайн. — Что это значит? Можете сказать точнее? — В Отделе Тайн есть много неисследованных объектов. Рональд Уизли может быть прикреплен к одному из них. Голос Ананке вдруг стал куда более… угрожающим? предостерегающим? — Вы имеете в виду такие неисследованные объекты, которые могут убить человека? Ананке мило улыбнулась. — Это засекреченные данные, мистер Гойл, но, я думаю, вы все прекрасно понимаете. Он понимал. Даже жизнь в унизительной роли «жены» все еще была жизнью в глазах Грегори, и он был согласен подарить ее и врагу.