Все самое важное для меня в мире —
сейчас в этой постели…
***
В целом, ничего нового. Утро началось как обычно — с нового трупа. Родион внимательно рассматривал еще один труп полицейского, пока Есеня сидела на стоящей рядом лавке с дочкой. — Что видишь? — скучала, очень давно не слышала этот вопрос, особенно его нормальным, обычным голосом. Следователи настороженно косились на странную семью. Им уже приходилось сталкиваться с Меглиным на давнишнем деле в этом же городе: тогда он работал один, в основном ни с кем не говорил и все время просил коньяк. Поэтому, видеть Родиона с девушкой, а тем более с ребенком — более чем странно. — Убивал явно не просто так, мотив есть, цель. Доказать кому-то хочет что-то? — девушка привстала, подходя к трупу: — следователь сказал, что из общего между первым и вторым полицейским только то, что работали вместе. Причем здесь тогда сосед, или они сдуру это в серию объединили? — Какие два мотива всего есть, забыла, как всегда, все? — Меглин развернулся к ней, уже готовясь ворчать — не любит повторять несколько раз, а Есеня иногда отличалась забывчивостью. Не брал никогда стажеров, и все было в порядке. Стоило один раз попробовать, и затянуло же. — Почему сразу забыла? Власть и похоть. — Стеклова тоже развернулась к мужчине, вопросительно откидывая свободную руку в сторону. Конечно, расследовать убийства с ребенком на руках не совсем удобно, но выхода в целом нет. Оставлять пока-что не с кем, да и после стольких покушений, никогда не знаешь, сколько последователей «Ты меня не поймаешь» осталось здесь, страшно отдавать ребенка в чужие руки. — А вот теперь подумай, здесь какой? *** Машина остановилась около гостиницы, и в сумраке ночи две фигуры длились к дверям гостиницы. В номере Родион пытался покормить Веру, пока Есеня наконец добралась до душа, наслаждаясь чистотой тела. Когда вышла из ванной — увидела спящую Веру и Меглина, улегшегося на кровать прямо в верхней одежде и обуви. — Родион, давай, нужно раздеться. — Есеня тщетно пыталась поднять мужчину за плечи, но все попытки оказались тщетными. Сон оказался сильнее, и ей оставалось только расшнуровать кроссовки, по очереди стягивая их и кидая рядом с кроватью. Снова воспоминания, которые никак не могут оставить ее. Осторожно легла рядом, укладывая голову на руку. Меглин заерзал, разворачиваясь к Есене, и она тоже погрузилась в сон. *** — Агафонов, нужна статистика по убийствам хотя бы за последние пять лет в городе. — в кабинете полиции было очень душно, а кулер уже долгое время пустовал. Оставалось только махать друг другу свернутыми листами бумаги и какими-то еле живыми тетрадками — следователь явно любил жару и окна запретил открывать. — Сюда смотрите. У нас было одно убийство, помимо этих, и один пропавший без вести. Умерла девочка, тринадцать лет. С признаками сексуального насилия, смерть наступила от открытого кровотечения и удушения. — Агафонов достал со стеллажа какую-то папку, смутно похожую на уголовное дело. — Убийцу так и не нашли. Сначала дело вело другое отделение, через год нам отдали, а потом вообще замяли и закрыли. — А полицейский убитый где работал? — Родион захлопнул собственноручно папку с делом. — В пятом отделении. — А какие отделения вели дело о девочке? — Меглин настаивал на своем, возможно хоть немного желая, чтобы следователь сам дошел до этой мысли. — Ну, наше — второе, и пятое. — затяжное молчание, и Агафонов уже смотрит на Родиона, — Вы хотите сказать, что…. — Да-да, именно я это и хочу сказать. — забирая переноску с Верой со стола и хватая Есеню за локоть, они поспешили к выходу. Быков направил в Подольск проверенную няню, и теперь они могли спокойно проводить расследование, но на всякий случай девушка в последний момент закинула небольшой маячок в кресло дочки. *** — Мстит за дочку. Отец убивает. Сосед с женой у них часто с ребенком сидел, помогал. Одному растить ребенка сложно было, да и смены ночные. А потом такое горе. Искал то сколько, сам. Три года. Сначала убийцу убил, потом того, кто не мог найти. Агафонов мог быть следующим. — мимо пролетали уже деревенские пейзажи: они уже были далеко за городом, поэтому дорога была плохо освещена. Лишь редкие фонарные столбы стояли как стелы на фоне деревенских домиков, с каждым километром казавшихся все старее и старее. Наконец, машина остановилась около старого обветшалого дома. Было видно, что раньше здесь жила семья — старая, изрядно потрепанная детская коляска стояла около покосившейся калитки, как будто ожидая призрака из прошлого. Дом давно никто не красил — наклоненный вбок, с несколькими выбитыми окнами. Желтая краска давно выцвела, приобрела неприятный цвет. Дверь с отломанной ручкой явно не манила всех войти, а окружающий дом дополнительный фундамент для так и не сделанной пристройки подтверждал правильность адреса. Они приехали именно сюда. Поселок был небольшой, и найти дом мертвого соседа тоже не составило труда. Сейчас там жила одинокая вдова: сын уехал учиться в другой город, а ей только и оставалось, что ждать звонка и рассматривать фотографии некогда счастливой семьи, правда с вырезанным мужем. Когда узнала все, думала, что спит, надеялась. Но день за днем, каждое утро приходилось просыпаться и жить с этим. Со временем привыкла, стала вновь заниматься огородом — теперь это почти единственный участок, который окружает зелень. — Ты думаешь сначала к ней пойти? — Есеня первой вышла из машины, внимательно осматривая два почти рядом стоящих дома — Нет, конечно. Это же деревня, все друг друга знают, все видят, все слышат. Стены слушают, деревья слушают. Пойдем сначала ко вдове — он узнает и уйдет. И тогда его никто и никогда не найдет. А так, у нас еще есть шанс. — Меглин последовал за Есеней, громко хлопая и так почти сломанной калиткой. Интерьер дома был вполне ожидаемым: все как при жене и дочке. Мать ушла, спилась после смерти. Ни трупа, ни новостей, как будто и не было никогда такой. Детский стульчик у входа на кухню, детские фотографии, рисунки и гравюры. Если не обращать внимания на затхлый запах, количество пыли и угнетающую атмосферу, можно было-бы подумать, что это обычная, среднестатистическая семья такого вида деревни. — Здесь разговаривать не буду. Вы стрелять начнете, фотографии Олечки испортите, а я их так храню. Хотите поговорить — ждите на мосту через реку в другом конце деревни, я сам приду. Только без ментов, только вы и я. — похрипывающий голос мужчины в годах раздался из дальней части дома, и Родион непроизвольно отодвинул Есеню за себя. Привычка. Дослушав небольшой монолог до конца, Меглин кивнул Есене, и они вышли из дома. *** Сельская дорога была почти полностью разбитой, и привела двигающуюся пешком пару к высокому деревянному мосту, ведущему через небольшую местную речку. Родион облокотился на старые перила, ожидая продолжения истории. Вдалеке показался мужчина, немного прихрамывающий и сгорбленный. Длинные волосы и борода колыхалась на ветру, и он шел немного раскачиваясь из стороны в сторону, но смотря четко прямо. Есеня подошла поближе к Родиону, пытаясь ощутить себя в безопасности. В такой ситуации, правда, это немного тяжеловато. От воды веяло холодом, и девушка непроизвольно задрожала. Меглин подвинул ее к перилам, немного задвигая за свою спину. — Поговорить пришли? Хорошо. Я начну. — маньяк посмотрел на Есеню, внимательно разглядывая все детали, — на тебя была похожа. Семь лет, совсем малышка. Этот поддонок издевался над ней, как мог. Запугивал. В дни, когда жена его уходила на смену, мы оставляли дочку с ним. На няню денег не было, а он так предлагали свою помощь. Когда жена его была — образцово-порядочная семья, только на смене — у Оли синяки. Значения не придавали, он ее заставлял говорить, что по деревьям лазили, играли, а мы верили. Однажды пришел домой с работы, а она у меня тяжелая была, на заводе день и ночь пахал. Зашел за дочуркой, а он мне: — спит, давай она переночует ночь у нас, а завтра домой пойдет. Зачем будить-то. Ну я и подумал, ладно. Утром захожу к ним, а они все рыдают: Оля пропала. Жена моя в слезы. Два дня искали, все вместе, семьями. Он так переживал, страдал. — мужчина облокотился на перила с другой стороны моста, теперь уже всматриваясь в глаза Меглина. — Убийца на похоронах громче всех плачет. — Родион кинул взгляд на Есеню, которую снова бросило в пучину воспоминаний. — Полиция ничего не могла сделать. Сами нашли. В лесу, голую, избитую, изнасилованную. Жена совсем с ума сошла. Похоронили дочку, а через два месяца я жену. Три года искал убийцу, оказалось — в соседнем дворе сидит. Через знакомых вскрыл дело, ему помогали замять улики. Пришел, и застрелил в упор из отцовского ружья. Кровищи, конечно, было. Оружие в реку выкинул, а новое на черном рынке купил. У нас тут, знаете, чего только нет на рынках. Пристрелил и следака этого, много кому жизнь мог испортить. Я — грех. Но они нагрешили за жизнь больше, поэтому все заслуженно. Он забрал самое дорогое, что у меня было — Олечку. У тебя что самое дорогое в жизни? — Меглин ответил на этот вопрос, но у себя в голове, предпочитая оставить маньяка без ответа. — Хочешь проверим? А теперь? — мужчина сделал резкий рывок в сторону Есени, толкая ее назад. Родион, моментально среагировав, повторил тот же трюк, но уже с маньяком. Он явно не ожидал, что перила окажутся настолько старыми, что проломятся под и так недостаточном весе Есени. И вот девушка уже летит спиной в ледяную воду, которая толком то и летом плохо нагревалась, а осенью и подавно. — Есеня! — Родион бросился к спуску, услышав за спиной зловещий смех. — Теперь ты меня поймешь. — шаги доносились все дальше и дальше, да и нарастающий гул в ушах вообще погрузил Меглина в полную тишину. Есеня, пытаясь выплыть, наглоталась воды, и Родион, вытащивший ее из реки, завернул ее в заведомо снятый плащ, пытаясь согреть. — Теперь мы его не поймаем? — Есеня прижалась к мужчине, пытаясь руками отжать волосы. Получалось, в целом, неплохо. — Пойдем в машину. — Родион взял девушку на руки, осторожно преодолевая кочки и ухабы дороги. В машине Есеня уснула достаточно быстро, старательно пытаясь натянуть на себя плащ. Она вполне могла поместиться туда целиком, но хотелось больше и больше ткани. Родион заставил снять ее мокрую одежду, поэтому она сидела почти голой: только в нижнем белье. Он думал над вопросом, заданным маньяком. Как бы он ответил несколько лет назад, он не знал. Наверное, нож, ну или коньяк. А сейчас? *** Есеня спала в кровати, почти с головой укрывшись не первой свежести старым одеялом. Вера удобно разместилась в кроватке, рассматривая задумчивого Родиона. «Температура, сразу понятно было. Как теперь лечить ее?» — Меглин тряс градусник, поглядывая на девушку. Небольшой шорох, и вот, Есеня уже привстает с кровати, потирая голову и глаза. — Долго я спала? — подползает к Меглину, сидящему на противоположном конце кровати и качающему детскую кроватку. — Всю ночь. — Родион обернулся, заглядывая в ее очень уставшие и красные глаза. Она слишком много пережила, и много предстоит еще только пережить. И это пугает, в какой-то степени. — Нам это, нужно на дело ехать, козла этого ловить. — мужчина усмехнулся, показывая ей градусник и уже полностью разворачиваясь корпусом к девушке и поправляя выбившуюся прядь влажных волос. — У тебя температура, какое дело? Совсем себя не жалко? Ну хоть Веру пожалей, ей мама в любом случае нужна. — Есеня поочередно наступила на ноги, перемещаясь к детской кроватке и поднимая девочку на руки. — Намучался с ней? Прости. — привычка за все извиняться так никуда и не делась, а со временем только увеличилась в два раза. Есеня извинялась даже тогда, когда это стоило бы сделать ему. — За что? Я все равно не спал. Тебе нужно отдохнуть, ложись. — Меглин забрал Веру у Есени, осторожно укладывая на кровать и прикладываясь рядом. — Помнишь его вопрос? — Есеня обошла кровать, принимая такую же позу, как Родион, но с другой стороны от Веры: легла на бок, подпирая голову рукой. — Да. Ты ответ хочешь услышать? Отвечаю. Все самое важное для меня — сейчас в этой постели…