Нежность

Сцена была до тупости странной. Эмил после тренировки злобно сдирает с себя шмотки. После ямы он стал чаще носить браслеты Эми и много тренироваться. Перед ним Джон в фартуке в цветочек и с подносом, на котором стоит красивый кофейник и гора всяких разных булок, горячих. — Я сам испёк, — сообщил Джон таким тоном, как будто разминировал бомбу, и Эмил его очень обидит, если её не сожрёт. На самом деле Джон искал способы помириться: секс в беседке был жарким, но больше для двух Аресов. Ему хотелось с Эмилом помириться нежно, без спешки, тихо, по-человечески. Эмил стащил через голову футболку и фыркнул, тряхнув волосами. Внимательно оглядел композицию и потянул носом: — А Вадим потом кадки с тестом не хватится? — Он меня учил. Я тебе что, спец по булкам? — сообщил Джон и густо покраснел, вспомнив, сколько «булок» он перелапал за последние годы. Эмил рассмеялся, подхватывая полотенце: — А разве нет? Я буквально на минутку, ага? Ты пока эту красоту расставь. Кивнув на столик с двумя удобными стульями, Эмил нырнул в ванную. Вообще он не изменил привычке работать и питаться в процессе на полу, но в последнее время у него стали нередко бывать гости, которым было неуютно вообще без мебели. Столик был массивный, красивый, из полированного тёмного дерева с золотыми инкрустациями. На стульях были подлокотники и мягкие спинки с сиденьями в цветочек. Джон аккуратно поставил посуду, вытер потные руки о штаны. Потом плюнул и решил серьёзно сообщить о своих намерениях. Стащил с себя всё, кроме фартука. Эмил тоже вернулся без всего и с выражением крайнего удовольствия на лице. Он ненавидел быть грязным и потным. Плюхнувшись на стул, он от души потянулся. Вскочил: — Момент. И правда: очень быстро на столе образовался рогатый подсвечник. Пощёлкав зажигалкой, Эмил зажёг высокие свечи и снова уселся за стол. Откинулся на спинку: — Вот так-то лучше, правда? — Ну, наверное. Как ты сегодня? Джон постарался расслабиться и заставить своего Ареса не давить. Эмил, скотина такая, никогда не перестанет показывать зубы. Эмил пожал плечами. Облокотился на стол: — Более-менее, хоть и стрёмно, на самом деле. Меня очень и очень давно так не перетряхивало. Пожалуй, даже вакцинация и оба похода в Белый Дом не сравнятся. Налей кофе, пожалуйста. Сам как? — Не знаю, — Джон пожал плечами, — стыдно. Стыдно, что не удержал Ареса в себе и подверг всех опасности, стыдно, что докопался до тебя. Ты взрослый мужчина и волен поступать, как хочешь. Но я за тебя очень боюсь. Эмил отпил кофе и с большим удовольствием вцепился зубами в тёплую булочку с корицей. — Очень вкусно, спасибо. Вообще-то, мне тоже. Мне и на момент укола было уже тридцать восемь, а я всё веду себя как ребёнок, которому конфетку, понимаешь, зажопили дать. Видел же, а? Ну, последствия, по крайней мере. Я психанул — все ударники передрались, как одержимые. Был бы я из мохнатого племени, шерсть бы дыбом стояла, — он снова укусил булку. — В общем, как сказала Мел, кретины мы оба породистые, — грустно хохотнул Джон. — Как тебе мой фартук? Я сам вышивал, без шуток. Я так охренел после этой ямы, что чем только не занимался. Эмил отложил еду и заржал: — Породистые, элитные, с родословной! Хм? Ну, что сказать. Я рисовать начал. Акварелью. Правда, Моттси пока лучше не показывать, засмеёт. А так я и продолжаю хренеть. Детки-то выросли у нас, оказывается, — Эмил снова глотнул кофе. — На ручки? Хочу вышивку рассмотреть. Джон засмеялся и, рухнув к Эмилу на колени, поцеловал его в губы, погладил густые волнистые волосы, влажные после душа. Эмил его обнял за талию, устраивая поудобнее: — А я за тебя тоже боялся, вообще-то. Думаю, если бы меня Королева за ухо не дёрнула, сам бы за тобой поехал в Город. Ты, конечно, крут, но как дырявый парашют. — Я дурак. Честно, Эмил. Повёлся на мужика, и меня развели, как ребёнка. У меня есть только одно оправдание: мужик, ну так, ничего. Но приручать долго. Эмил усмехнулся поглаживая Джона по спине: — Ага, ничего. Все бабы уже оценили, говорят, что вкусный. Уж чем его там таким накачали, что его теперь схавать пытаются? Хотя, до моего тоже докапываются, хотя он, по словам Чарли, туманом пахнет. — Ага, ладно, — прошептал Джон, целуя шею Эмила и лаская пальцами его затылок. На самом деле ему было плевать сейчас и на Блейка, и на Шухарта. — М-м-м. Знаешь, конечно, можно бесконечно злобно возмущаться насчёт произошедшего. Но после таких моментов начинаешь ценить. Например, то, что в такой собачий ливень мы с тобой не месим жидкую грязь на дне лесной ямы, а сидим в тёплой комнате при свечах, пьём кофе со свежими булочками… — тут он коснулся пальцами подбородка Джона, мягко принуждая его посмотреть на себя. — И мы есть друг у друга. И не пытаемся, как звери, друг друга сожрать. Я тебе вот что скажу, Детка: многие боятся культа Кали, считая, что это чуть ли не сатанизм, что это про кровавые жертвы и экстатические завывания. Но это про то, чтобы через смерть оценить жизнь. И не бояться жить так, как тебе хочется. Я люблю тебя, Джон. И всю нашу семью. Хоть временами вы своей заботой и выводите. — Эмил, заткнись, а? — взмолился Джон, выволакивая мужа из-за стола и обрушивая на пол. Тут же стащил с себя дурацкий фартук и стал жадно и страстно целовать всё тело Эмила, при этом вспоминая, бесконечно вспоминая всё, что у них было: от боли в пустыне до угара в Мексике и страсти здесь. Джон прикусывал кожу Эмила, будто пытаясь снова и снова оставить на нём метки принадлежности. — Эй, эй! — Эмил тихо смеялся, поглаживая своего зверя. — Не ешь меня, чудовище, я тебе ещё пригожусь. Как ты хочешь? — Не знаю, хочу тебя в себя. Без разницы, только быстрее, — прошептал Джон, — возьми меня, как в пустыне, на четвереньках. Ты так больше всего любил. Эмил тут же ловко перевернул его под себя и ввёл в его тело пальцы, наскоро их облизав: — Резинку, Турист? Смазочку? — Да, почему бы и нет? — Джон ухмыльнулся. — А то надоело, что мою жопу все на прочность проверяют. Да, я Арес, меня не берут пули. И я хочу смазочку. Но резину к чёрту. — А запах какой? — Эмил аккуратно, но настойчиво его разрабатывал. — Не знаю. Выбери сам. — Тогда ваниль. Эмил прямо на четвереньках отполз к стенным нишам и вернулся с объёмистым тюбиком. Почти сразу залил где-то треть упаковки и размазал пальцами, целуя спину Детки: — Тебе надо носить одежду в обтяжку. Хотя на тебя и так без конца залипают. Готов? — Да, — прошептал Джон. Он стоял перед Эмилом на четвереньках, и его реально трясло от какого-то безумного предвкушения. Он хотел, чтобы Эмил накрыл его своим мощным телом, почувствовать жар его кожи. Джон боялся это потерять больше всего на свете. Эмил похлопал его по бедру и вошёл одним неторопливым, но мощным движением. Замер, прилаживаясь и сопя в шею, обводя руками всё тело с какой-то жадностью и нежностью одновременно. — Хочу быть с тобой вечно. Что бы ни стряслось, кем бы мы ни стали в итоге. Люблю тебя. — Я люблю тебя, — тихо сказал Джон, — не знаю, за что, Эмил Стенц, Драный Волк, но я люблю тебя. Джон задвигался навстречу Эмилу, тихо рыча и всхлипывая: ему было мало, хотелось больше, глубже и сильнее, внутрь, до конца, до дна. «Я люблю тебя. Мы просто лютые психи. Только мы могли в такой ситуации пожениться». На самом деле Эмил не был уверен, что Детка его услышит. Но, в конце концов, Аресы вокруг него всё чаще проявляли способность к какому-то подобию телепатии, причём уже не только дети. Да и Джон уснул, когда ему, Стенцу, понадобилось свалить без лишних проводов и провожатых. Вдруг получится? При этом Эмил не забывал работать бёдрами, подстраиваясь под ритм, который задавал Джон. Джон послал в ответ что-то странное: это были не слова. Смесь ароматов. Песка пустыни, кофе, сигарет и огня. Запах сарделек и дорогих духов. Запах пота и тепло кожи. Джон взвыл в бешеном экстазе наслаждения и рухнул на живот, сплетая свои пальцы и пальцы Эмила. Эмил рассмеялся, но попробовал ответить. Запах нагретого солнцем металла и тяжёлых густых благовоний. Запах восточных специй и сырой земли. Запах дорогого вина и подгнившего дерева. Запах только что выстрелившего пистолета. И запечённого в костре яблока. Джон застонал уже умоляюще, приподнимая бёдра и выгибая спину. Эмил сладко мучил его, нещадно вдавливаясь в простату. Даже сейчас, став супермонстром, Джон остро реагировал, когда кто-то вжимался в эту точку. Вот и сейчас: возбуждение стало подниматься внутри новой горячей волной. Почувствовав это, Эмил задвигался гораздо быстрее. Несмотря на попытки контроля, когти всё-таки вышли и вцепились в мягкий пол, а сам Эмил, примерившись, тяпнул Джона за основание шеи и тут же жадно зализал укус. Джон взбрыкнул, издав какой-то совсем мяукающий звук и просто с тихим стоном вырубаясь во втором мощном оргазме. Только Эмил мог довести его до такого невменяемого состояния. Эмил сумел найти в себе только силы, чтобы доползти до окна и приоткрыть его, впуская в комнату шум дождя и лёгкий ветерок. И вернуться к Джону, заключая его в крепкие объятия. — Это было невероятно, — пролепетал Джон, с трудом приходя в себя. В голове не было ни мысли. Джон уже почти провалился в сон, когда двери в комнату Эмила открыли с ноги. Железную. Бронированную чёртову дверь! — Не то чтобы я была против, но я первая жена, и мне такие красивые глюки не устраивали, — сообщила Мел, обрушиваясь между ними. — И я не скажу, что я ревную, нет. Но кто-то сейчас будет сильно покалечен. Эмил открыл один глаз: — Вот поэтому только новички и удивляются отсутствию у нас кроватей. Щас опять вся компания подтянется. И он внаглую замурлыкал. Джон вздохнул и поцеловал Мел в лоб. Ну как можно столько лет жить в этом дурацком гареме и всё равно так ревновать? Женщина…. Джон почти уснул, когда дверь снова с грохотом открыли. — Спал. Я. Сообщив эту важную новость, Герб рухнул мордой в мягкий пол, как бревно. — Предлагаю запереть дверь, — сказал Джон. — Выломают, — Эмил широко зевнул. — Мы с Тайлером, конечно, продумывали, но, по ходу, в наших возможностях бесконечность — не предел. — Тогда просто… спокойной ночи. Тела пересчитаем утром.