Адепт Тёмной Луны

      На горизонте отгорал закат. Последний ореол кровавым диском цеплялся за сухие зубья невысоких холмов. Под ними ниткой петляла тропинка, утекая куда-то в лес, названия которому местные так и не удосужились дать. Человек, ведший под уздцы страусовую лошадь, остановился у самой кромки леса, казавшейся в наступающей тьме жуткой чёрной стеной. Животное недовольно фыркало, переминаясь с ноги на ногу — дневной переход дался ему куда тяжелее, чем хозяину, который, постояв, двинулся дальше, потянув за собой строптивое животное. Шагал он размеренно, текуче, ни на секунду не сбивая темп. В мертвенном лунном свете то и дело мигало лезвие грубого топора, когда покрытый мхом валежник преграждал путь животному, начавшему спотыкаться едва ли не на каждом шагу. Наконец, не выдержав, птица протяжно взвыла и демонстративно уселась на землю, уложив голову на зелено-бурую подушку из опавших листьев и кукушкиного льна*. Путник остановился, застыл над измождённым животным и одним движением вогнал топор глубоко в засохшее дерево. Не сказав ни слова, он снял с пояса кожаный бурдюк и, ухватив голову скакуна, принялся поить его. Птица глотала зелье охотно, даже жадно, и раздражённо курлыкнула, когда хозяин отнял чудный напиток. — Больше нельзя, Сорро. — мягко произнёс он, почесывая млеющему животному бурые перья на голове. — Нам нужно продолжить путь. Сейчас отдохни. Силы тебе понадобятся завтра. Ла ведает, как далеко мы оторвались.       Птица нахохлилась, словно высказав недоверие. Оно и не мудрено — за прошедший день они проделали путь, который в ином случае делается за два полных перехода. Высказать своё возмущение этой безумной гонкой Сорро уже не успела — зелье взяло своё и она, коротко вздохнув, тут же безмятежно уснула. Человек, похлопав её по холке, пружинисто вскочил на ноги, словно и не было трёхдневного забега с Огненными Ястребами, загонявшими свою жертву всё дальше в глубь охваченных войной земель.       Сбросив на землю заплечный мешок, он с невероятной лёгкостью перешёл на быстрый шаг, вскоре оставив за спиной временный лагерь. Если торговцы не лгали, где-то должен протекать достаточно крупный ручей, пройдя вверх по которому можно наткнуться на деревеньку, где чтят давние законы гостеприимства, принимая всякого, кто попросит ночлега и миску похлёбки.       Ручей он учуял, а после и услышал — спустя час напряжённой прогулки. Напряжённой, потому что привычно кишащий жизнью лес будто вымер. Даже сверчки — и те не заводили своих скрипящих концертов, лишь изредка разбавляя вязкую тишину испуганным попискиванием. Его опасения подтвердились, когда сквозь деревья до него донёсся запах старой крови. Первые нотки разложения, почти неслышные для человеческого нюха, неприятно резанули нос, заставив мужчину раствориться в тенях. Кто бы не уничтожил поселение — сделал он это недавно и достаточно шумно, чтобы распугать даже падальщиков, хотя, возможно, все они перекочевали на недавнее поле брани, где еды хватало на всех. При мысли о недавней бойне, мужчина чуть нахмурился — открывшаяся ему картина чем-то повторяла ту трагедию войны, что разыгралась в трети дня езды отсюда.       Поселение раскинулось на большой поляне, рассекаемое журчащим лезвием ручья, резво несшим свои воды в реку. Увы, не только их. Взгляд путешественника коснулся тёмного разбухшего горба, слабо покачивающегося в такт течению. Труп. В слабом свете луны он приобрёл черно-зеленоватый оттенок, маслянисто блестя гниющими ранами. Во тьме никто не разглядел движений странника, но прохладный поток тут же отреагировал на жест заклинателя, легко подняв заключённое в водные объятия тело и бережно опустив его на измятую траву у берега. Заклинатель легким мановением воли отпустил воду, позволив ей привычно течь своим руслом, и принялся внимательно изучать несчастного.       Для таких как он — тьма не помеха, а союзник.       Бледноватый диск луны выхватил на секунду длинные тонкие пальцы, казавшиеся мертвенно бледными пауками, снующими по убитому с пугающей резвостью. Обыскав труп и не найдя ничего ценного, мужчина быстро потерял к нему интерес, успев отметить про себя, что бедолагу не просто зарубили, а прожгли в нём сквозную дыру, обуглив рёбра до черноты. Остальные тела, так и не тронутые зверьём, находились в самой разрушенной деревеньке, из которой уцелела только пара приземистых халуп с земляной крышей.       Нападение было внезапным — многие жители были убиты прямо за своими занятиями, а те, кто попытался дать отпор подручным дрекольем, теперь голышом раскачивались на суках деревьев, глядя в пустоту ночи провалами выклеванных глаз.       Окажись здесь другой человек, он бы тут же дал дёру, когда мертвец произвольно качнулся (хотя ветра не было в помине), и уж точно этот кто-то не стал бы выбирать себе место для ночлега посреди покойников. Он уже приближался к зияющему провалу в стене, как вдруг остановился, мгновенно собрав на кончиках пальцев чуть заметно подрагивающее водное лезвие. На самой границе восприятия едва слышно, словно дыхание, билось чьё-то сердце. Слишком слабо для здорового человека, но достаточно, чтобы погруженное в спячку тело не погибло, почти мгновенно позволяя атаковать не в меру доверчивого или добросердечного человека.       Ни тем, ни другим он не себя не считал. В его руках хрусталём поблёскивали водяные клинки, запросто перерубавшие даже прочнейший метал, когда он неслышной тенью подобрался к предполагаемому месту засады. Холодный разум, уже просчитавший множество вероятностей, нашёл идеальное решение — спровоцировать возможного убийцу перед самым его логовом и покончить с ним одним быстрым движением до того, как его сердце успеет ударить в пятый раз.       План был обречён на провал с самого начала. Чуть позже он по привычке примется искать допущенную в умозаключениях оплошность и, не найдя таковой, спишет всё на случайность. Однако откуда выхолощенному в стенах святилища разуму было знать, что иногда «случайности» и «исключения» — всего лишь очевидная вероятность, которую не всегда замечаешь.       Сейчас же, глядя на распростёртое тело, нанизанное на обломок шеста точно бабочка, он подумывал о том, как порой Хозяйка Судеб любит пошутить. Увы, юмор этот выше понимания смертных и часто не несёт ничего, кроме едкой насмешки над их слепыми потугами управлять собственной жизнью. Особенно это заметно, когда в руки убийцы Она заботливо вкладывает чужую жизнь, чья нить должна оборваться по злой прихоти тех, кто сильнее. Вот только… ему не должно быть дела до чужой жизни, убеждал он себя, всё ещё не решаясь переступить порог разрушенного дома. Он ожидал увидеть на месте этого слабого стука что угодно и кого угодно, но только не тщедушное тельце девчонки на холмике из опаленной земли, словно преподнесенный Хозяйкой дар.       Одно движение — и жизнь потечёт привычным чередом, унося его поступок прочь в прошлое.       Один шаг — и назад дороги не будет.       Лес зашумел внезапно. Спящие великаны проснулись, стряхнув с себя немую оторопь, и поприветствовали его. Однако шелест листьев и короткий перестук веток не был порождением разгулявшегося ветра, как могло показаться постороннему. Ибо в шепоте рощи странник чётко услышал слова, произнесённые достаточно давно в том месте, откуда всё началось.       «Все мы ветви одного древа…»       «И от одного питаемся корня…» — одними губами ответил странник, вслушиваясь во внезапно обрушившуюся тишину, а после вновь взглянув на медленно умирающую девчонку. Память услужливо подсунула картины собственного прошлого, не забыв вернуть ощущение полной беспомощности перед неминуемым, а также дрожь от голоса, ответившего на стоящий в его глазах вопрос. Почему. Ответ, который он тогда услышал, показался ему странным.       Теперь же — жутким. — Да будет так. — Коротко произнёс он. Лезвия у рук дрогнули и плавно изменили свою форму, превратившись в два слабо мерцающих элипса, нежно обнявших ладони. Чувство подлинной силы бодрящей прохладой циркулировало по нему, готовое в любое время изменить форму и направление только по одному мановению воли. Хвала Луне он не обделён её милостью и сможет сполна вернуть долг, которого предпочёл бы не брать. ***       К Сорро он добрался уже далеко за полночь, когда ясный диск луны заслонили грозовые тучи. Где-то вдалеке трепетали лиловые молнии и грозно вздыхал ливень, медленно подбираясь к границам лесного царства. Внутреннее чутье, которое его почти никогда не подводило, настоятельно советовало забрать птицу с собой и укрыться в разорённом селении — стихия разбушевалась не на шутку. В какой-то мере он был рад этому: после таких гроз отыскать его следы станет невозможно даже для ищеек из Ястребов, а маги огня не высунутся без крайней нужды из тёплых палаток, только и делая, что кляня погоду.       Страусовая лошадь продолжала безмятежно спать в том месте, где он её оставил, нисколько не беспокоясь о новом соседе, облюбовавшем её бок. Уголок рта странника чуть дёрнулся — птиц-игуан он не жаловал, предпочитая ничем не выделяться, когда приходилось заглядывать в города. И если мужчина с раненой девочкой вполне мог сойти за вдовца, бежавшего с разорённых земель, то злопамятный пернатый попутчик привлекал слишком много внимания. Тем более, что чашу своего милосердия он, казалось, исчерпал почти до дна и теперь собирался избавиться от птицы.       Не удалось.       Попугай-игуана, почувствовав неладное, мгновенно проснулся, стрелой взлетев на дерево, и принялся жалобно скулить, переходя на низкие гортанные звуки. Странник коротко вздохнул и, мягко потрепав скакуна по шее, принялся рыться в притороченных мешках, пока проснувшаяся Сорро вяло крутила головой, изредка чихая, когда очередная тяжелая капля попадала ей в нос. Наконец, он извлёк плотную кругловатую лепёшку и, разломав на две части, скормил обеим птицам. Не обращая внимания на голодное рычание приблудыша, рвавшего пресный хлеб как злейшего из врагов, он молча направился к неприметной тропке, ведя под уздцы Сорро.       Вот теперь с него точно хватит. Никакой дух не посмеет упрекнуть его, что он пролил кровь животного по злобной прихоти сердца. В подтверждение его слов небо пересекла алая трещина, словно сокрушившая невидимую границу, удерживающую ливень в тяжелых свинцовых чертогах. Сорро гаркнула, косясь на хозяина чёрным глазом — мокнуть она не любила и не хотела, предпочитая отсиживаться под водным куполом, который хозяин поднимал только тогда, когда мир полностью заслоняла серая бахрома воды. Вопреки её ожиданиям, капли начали растекаться невидимой плёнкой, едва ли не сразу, как на них обрушился дождь, пока они не скрылись под прозрачной сферой воды, надёжно оберегающей их от непогоды.       Деревня ей не понравилась. Здесь тянуло гарью и смертью, сама земля пропиталась болью и страхом павших. Сорро дёрнула было узду, но рука хозяина властно прервала этот жест неповиновения в самом зародыше, заставив её идти дальше к неприметной норе под перекошенным зданием. Неразличимый взмах — и стены плывут морщинами грязи, открывая просторный зёв, ведущий в небольшую комнатушку с остатками мебели. Единственную уцелевшую лавку занимала девчушка, чьи родители, скорее всего, не были коренными выходцами из Царства Земли — её выдавали точёные, где-то даже острые черты лица и смолянистые волосы, волной разметавшиеся на тоненьком матраце, набитом соломой. — Знакомься, Сорро. Девочка-неожиданность. — Глухо произнёс он. — Тебе туда.       Он коротко кивнул на невысокий холмик тряпок, сваленных в кучу в самом дальнем углу. Птица разочаровано шмыгнула и принялась укладываться на лежанку, то и дело задевая головой низкий потолок их убежища, в котором было скорее тесно, чем уютно. Сквозь щель, служивавшей им крохотным окном, изредка влетали брызги дождя, оседая на осколках древесины прозрачными жемчужинками, что тут же включались в хоровод водных шариков, бегущих между пальцев мага. Несмотря на усталость и подступавшую дремоту ему надлежало закончить начатое упражнение, и тут его внутренний наставник оставался непреклонен. Только когда между пальцами в безумной пляске переплелось почти две сотни капель, заклинатель прервал тренировку, сжав воду до крохотной сферы. Достаточно «развернуть» её в сторону противника чуть сбавив давление в одном участке, и вырвавшаяся струя навылет пробьёт одоспешеного воина. Одна беда — применять эту технику нужно буквально в шаге от противника, иначе толку от удара будет как от укуса комара-долгоносика. Последние, попрятавшись в щели перед дождём, уже начали вылезать, учуяв тепло и кровь и напрочь отняв сон.       Взгляд заклинателя ещё какое-то время буравил вращающуюся сферу перед глазами, нисколько не обращая внимания на копошащихся насекомых, что надоедливыми точками мельтешили в комнатушке. Так продолжалось несколько минут, пока апатично подрагивающий ком воды не взорвался на десятки тоненьких ледяных игл, в одно мгновение прервавших жизнь почти всех кровососов. Сдавлено пискнул ближайший к заклинателю, когда капля крови в его теле начала вырываться наружу под воздействием магии. Насекомые не умеют кричать, но сейчас, чувствуя, как нутро разрывает само себя под ударом чужой воли, крохотная искорка духа вопила в ужасе. Жизнь из него вырвали одним движением, оставив только скрюченную оболочку, что теперь с беззвучным стуком упала на грязный пол среди таких же высушенных тел.       В холодном взгляде мелькнуло удовлетворение. Идеально. Над рукой парили две сферы. Одна — сияющая белая, отсвечивающая мертвым ледяным блеском, и другая — тёмная, с угрожающим красным отливом. Вечный танец двух крайностей, ни одна из которых не ведёт к совершенству, хотя является его воплощением. Кулак сжался, сминая порождённую магией аномалию и обращая её в безвредное облачко слегка буроватого тумана, тут же отправленного прочь в окно. На незаметно подрагивающие пальцы он взглянул с отстранённым раздражением — так смотрят на инструмент, что недостаточно хорошо выполняет свою работу. Впрочем, всему своё время думал он, плотнее укутываясь в плащ. Если для улучшения навыков потребуется нечто большее, чем десяток-другой москитов — так тому и быть.