Святая земля

Сердце быстро стучало, словно набирая разгон. Трупы, их море, от них не убежать. Можно только в них потонуть, скрыться, продолжать дышать слегка сладковатым запахом гнили. В груди так тесно, что легкие пылают. Они дергаются внутри, словно их сводит судорогой, но воздух никак не поступает. Война - это грязь, боль, страдания и мало света людских душ, который усиленно топчут. Среди трупов выбирали их - красивые оболочки, бывшие когда-то живыми людьми. И развлекались, насилуя, разрывая на куски, как стая животных. Ло тогда не был объектом "охоты": просто худой и страшный, притворяющийся трупом, мальчишка, - но он видел. Лежал смирно, забыв как дышать, и смотрел как люди становятся зверями. Ему казалось, что всё человеческое умерло в нем тогда и он хотел только одного – убивать. Его остановила только слабость. Ло почувствовал, что на коже проступил липкий пот. Это ощущение выловило его из глубин кошмара прошлого. Он сел в кровати рядом с ненавистным Дофламинго, но совершенно не обращая на него внимания. Ло задыхался. Рука невольно сжимала кожу над сердцем, будто желая его удержать внутри грудной клетки. "Паническая атака?" Мысли разбегались перед ударным молотом эмоций. Сердце стучало так сильно, что Ло буквально видел как грудь вздрагивает в такт. Артерии и вены распирало от потока крови. Жар и удушье. Страх смерти. Близость другого человека только ухудшала его состояние. Ло не помня себя скатился с кровати и отполз к окну. "Успокойся," – повторял он себе внутренне, – "надо дышать, давай же, тело, просто немного замедлиться на выдохе, чуть-чуть добавить времени на вдохе. Не так судорожно. Ничего не изменить, что было – то было. Я виноват. Я принимаю." На Ло тяжелым грузом навалились последствия вчерашней ночи. Дофламинго смотрел на него, поднявшись на одном локте. Небесный Дьявол хмурился, Ло старался справиться с панической атакой. — С добрым утром, Ло. Капитана пиратов Сердца обожгло огнём ненависти, но ему всё ещё нужно было следить за дыханием, потому он не отвлекался. Ло думал много, судорожно, словно ловил косяк рыб, а не гонялся за обрывками смыслов. — Наркотики, значит, — Ло даже не понял, что прохрипел это вслух. "Да, фармацевтика в Мариджо на высшем уровне. Все препараты лучшего качества, действуют быстро, почти без побочек. Такого чистого эластодона я давно не видел. Наверное стоит почти состояние. Сочетание с наркотиком даёт синергический эффект вместо разрушения организма. Я не чувствую побочек, голова не болит, тело не ломит, восприятие нормальное. Я в порядке... " И снова размышления на профессиональную тему ему отвлекли и успокоили. Когда дрожащая паника отпустила разум, власть во всем теле захватил жгучие гнев, вина и желание убивать. Последнее уже не было направлено на одного человека. Это было то самое смердящее чувство, которое когда-то почти убило его душу. В этот момент Ло испугался самого себя. ""Знаешь, Ло, человек не обязан быть хорошим или идеальным. И всё же быть хорошим и любить кого-то лучше, ты так не считаешь?"" Голос Коры-сана пришел из глубин памяти. Ло снова почувствовал почву под ногами. И в этот раз его накрыла третья волна эмоций. "Слишком много для одного утра," – подумал он, пытаясь подавить отчаяние и апатию. Предыдущая сжигающая волна ярости затушилась жидким азотом отстраненности. Дофламинго искренне не понимал, что творится с его "демонëнком", как он мысленно иногда называл Ло. По соображениям Дофламинго постулатов было несколько: _Ло не может спасти всех. Никто не может. Смысл из-за этого переживать или исправлять частный случай, а не уничтожать систему? _Слом системы это всегда революция, а значит те же жертвы, а то и больше. Организуешь переворот - будь готов к тому, что будет ещё хуже, чем до него. _Если люди не меняют систему, то они к ней адаптировались и согласны с ней. Что плохого, чтобы пользоваться системой через людей? И в этом плане и тенрьюбито, и рабы были для него на одной планке, только игры отличались. В общем, как Дофламинго ни думал, а найти что именно вчера сделал не так не мог. Он планировал отдохнуть, как всегда поиграть в кошки-мышки и словесные перебранки. Глава семьи Донкихот не мог представить, что их жизнеописание мира лежит в настолько разных плоскостях. Ло должен был получить удовольствие, а не нервный срыв. Ло улыбнулся широко, как мог, так что это больше напоминало оскал. За время, пока он успокоился и просто сидел у окна, Трафальгар успел прокрутить столько вариантов разговора, что голова просто отказывалась дальше варить в этом направлении. — Знаешь, Дофламинго, вчера ты сломал меня, — его лицо так сильно исказилось от разных эмоций, что даже Мугивара бы отпрянул. Одно точно можно было сказать: как сломленный человек молодой пират не выглядел. — Я сделал то, что не хотел делать и от чего мог отказаться, заплатив какую-либо плату за твой гнев. Поздравляю. Наш договор расторгнут, можешь делать со мной, что хочешь. Белые простыни зашуршали от движения Дофламинго. Старший пират опустил ноги с кровати, садясь на край и снова горбясь. — Я и так делаю с тобой, что хочу, — его очки опять скрывали глаза, но он не улыбался. Он всё ещё не понимал этих эмоций, вспышек гнева, какого-то отчаянного надрывного ребячества. Ло встал. Свет из окна обнимал его смуглое тело едва заметным сиянием по контуру. Нелепые татуировки делали из него произведение искусства, единственное и неповторимое. Капитан пиратов Сердца подошёл к Дофламинго, который сгорбившись сидел, по привычке широко расставив ноги. Он смотрел так высокомерно, словно знал что-то недоступное Небесному Дьяволу. Губы плотно сжаты. Когда Ло приблизился, Дофламинго поневоле пришлось сесть более ровно. Трафальгар поднял руки в стороны, словно его распяли. Ладони сжал в кулаки. Стопы вместе. — Да. И я о том же, — хриплый голос звучал громом в тишине. Что-то оборвалось. Невидимое и тонкое. Разрыв был бесшумным, но таким же мощным, как если бы лопнул железный трос. И дело было не в словах, а в смыслах, которые ютились за дрожанием голоса; в адском блеске отчаянных глаз, которые казалось изливали что-то вроде глубокой личной трагедии, но оставались сухими. Они оба знали, что дело не в договоре. Нарушить его – раз плюнуть. Дело было в признание связи между ними и каких-то правил, которые существовали всегда, но только сейчас оба согласились их исследовать и соблюдать. Дело было в общем прошлом, в похожих душах. В интересе, конце концов. Они были кривым отражением друг друга и вызывали интерес, которому мешала ненависть. Ситуация, которую создал Долфаминго, сделала ненависть лишь второплановой вещью, и взаимный интерес получил шанс проявиться. Они смогли исследовать души друг друга в долгих разговорах, перепалках. Даже в спокойном сне. Да, дело было не в сексе. И даже не в подчинении. Мало кто может признать, что есть более сильные и страшные связи. И Дофламинго, как Король, не имел права такое признавать. Небесный Дьявол встал. Его кулаки были плотно сжаты. Ло поставил ему пат: он не мог просто избить его, как сам Трафальгар предлагал всей своей позой мученика; он не мог его сейчас изнасиловать, показав себя как похотливое животное, которого Ло читает очень просто; он не мог молча уйти и отступить, не преподав урок. Пат. Как так получилось? Глаза Ло сияли чем-то, что Дофламинго не мог прочитать. Может он защищал что-то, но что? У него ничего нет. Дофламинго подумал, что его сердце всегда его предаёт: бьётся не в такт, невпопад, на осколки, снова и снова. Он тогда убил Росинанта, но сейчас это не нужно: Ло не клялся в верности, он и так в его власти. Не подчинялся подчиняясь. Молчание длилось мучительно долго, отбивая мгновения их сердцами. Дофламинго прочистил горло. Пат. Как? Дофламинго взял свою одежду и вышел из комнаты. Пат?