Добыча для охотника

Но облик мой — невинно розов, — Что ни скажи! — Я виртуоз из виртуозов В искусстве лжи. — Марина Цветаева. (вместо общего эпиграфа)

Вода льётся сверху в масштабах, почти дотягивающих до Великого Потопа. Питер тонет и мокнет. Она садится на перила канала, смотря, как радужные разводы плавают в лужах. Глухой звон капель отдаётся эхом с обратной стороны черепа. Она отворачивается и говорит придушенно, но твёрдо. Спокойная, как кладбищенский раскалённый полдень. Вода по ощущениям уже наливается в лёгкие и в желудок. Соль потом отложится внутри, и там ничего путного не вырастет. Ему проще — у него всё засыпано пеплом. В конце концов, ей останется цунами, а ему засуха. Что она ответила на его «Мы ещё увидимся?»? Наверное, что из таких тварей, как они, пары не получится. Уходит какое-то время, чтобы привыкнуть к местному запаху. От охраны воняет табаком, от коридоров запущенностью и грубой силой, от дальних комнат столовской едой. Даже в моргах пахнет приятнее. Формалин — показатель сохранности, а такие места пахнут только разложением. Я считала шаги, чтобы создать иллюзию порядка. Откуда-то из будки охраны доносилось: «Надеюсь, я тебя больше никогда не увижу». Главврач опаздывал на целых полчаса, оставив меня со стандартным репертуаром «России 1» и мигренозной болью в правом виске, а когда он всё-таки появился, то первым делом поинтересовался, нормально ли я себя чувствую. Эх, зря пожалела тоналки. — Просто плохо спала. — Ммм… сейчас полнолуние, всем тяжело, — будто бы понимающе отозвался он, с видом знающего человека. Я поглядела на туфли. Мудрее мигрень меня не делала и сговорчивее тоже, только обостряла углы. К тому же приезжать в эту каталажку вообще не хотелось, я рассчитывала встретиться с «клиентом» на нейтральной территории. Здесь от решёток на окнах лица у всех были клетчатые, словно нарисованные на тетрадной бумаге. — Хотите экскурсию? — с барракудной улыбкой поинтересовался главврач под диминуэндо чьего-то визга через несколько стен отсюда. — После, разумеется. Я поморщилась от резкого звука. В конце коридора над лифтом висели часы, которые можно было бы заменить на что-то претенциозное вроде «Оставь надежду, всяк сюда входящий» и ничего бы не поменялось. Стрелки застыли на без десяти двенадцать. Мы спустились по лестнице и поравнялись. Здесь у дверей висели таблички с именами, самую дальнюю какой-то шутник отметил красным крестом. — Не утруждайте себя, я здесь ненадолго. Так, по крайней мере, они все должны были думать. Не просто же так я две чёртовых недели вытаптывала дорожки вокруг кабинета начальника, как кошка вокруг стола, имевшая виды на самую крупную рыбу в затхлой воде Невы. Врач остановился, поднял бровь, что бы это ни значило. — Да, конечно, — это мгновенно выдало в нём палача, а не жертву. — Я тоже считаю, что всё и так ясно — диссоциативное расстройство личности. — Суд требует официального заключения. Я растянула губы в подобии улыбки. Он не знает, какие на самом деле интересы у пославших меня сюда и уж тем более даже не догадывается, какие у меня самой. — Почему в тюрьму, а не в клинику? — С этих шизофреников станется посчитать Чумного Доктора героем. — Но он-то не Чумной Доктор… — Ты кого воображаешь? Сраного Билли Миллигана, что ли? Богатенький сирота слетел с катушек. Головокружение от успехов, ясно? — Так и написать в отчёте? — Не борзей, Лилич. — Простите. На гладком каменном полу каблуки выдавали резкий характерный звук с оттенком надзирательства. Мы остановились у двери. Я вздохнула. Воздух проходил порционно, как и положено в таких местах. Сон взаймы, жизнь тоже. Чужие взгляды — украденные крупицы человеческого. В остальном только шершавые стены, на которых не за что зацепиться. Широкая белая дверь кабинета была похожа на доску, и я словно почувствовала себя провинившейся школьницей, а не дипломированным специалистом. Там за тонкой линией света под дверью только человек. Не монстры с вороньими стеклянными глазами, не цепные псы с рычанием, сворачивающим кровь, не Ад и Израиль. Только строчка в психиатрическом заключении. Блевотно-зелёные стены схлопывались. Я подумала, что если буду ждать ещё хоть секунду — то меня стошнит. Главврач что-то бросил мне про тревожную кнопку под столом, и я запрыгнула в последний вагон собственного уже убегающего сознания. Комната была маленькая, почти келья. Воздух в ней стоял сырой, как перед заросшим прудом, на дне которого меня ждёт утопленник с вздувшимся лицом. Глупо, конечно. Всю воду я оставила себе, а в сирийских пустынях не тонут. Кожаное сидение стула напротив стола блестело в электрическом свете, словно промасленное. Я подняла глаза ко второму стулу. Человек на нём едва раскачивался назад-вперёд, один в один чёрт из табакерки. Почему-то эта мысль придала мне уверенности. — Здравствуйте, Сергей. Меня зовут Алиса Лилич. Он не повернул ко мне головы. Взгляд сползал со стен, пока не вцепился в маленькое окошко под потолком. Из-за зашторенных жалюзи окон Питер снаружи был совсем гофрированный. А из-за окна на уровне тротуара, выходившего на бетон — серый, как переработанный картон. — Алиса… Почти как Кларисса. Моё собственное имя таким голосом звучало, как скрип гвоздя по стеклу. Мигрень только покачала головой и ехидно сделала ставки, что быстрее я выпорхну из этой комнаты, чем добьюсь чего-то дельного. Я в ответ только безобидно улыбнулась. — Значит ли это, что себя вы расцениваете, как Лектера? — Это значит, что мы с вами оба — птицы в клетке. Я присела напротив на стул. Треснутая поверхность сидения напоминала пустынный пейзаж. — Вы знаете, зачем я здесь? — Пришли убедиться, что я псих. — Скорее невменяемый. Я судебный медэксперт. «Психи» — не моя весовая категория, — в университете за такую лексику я бы получила подзатыльник от профессора за «некомпетентность», вот только что-то подсказывало, что здесь весь мой университетский багаж бессилен. — В каком-то смысле я здесь за справедливостью. Когда имеешь дело с умником, безумцем и забитым ребёнком (три в одном!), надо и самой быть многозадачной, как швейцарский нож. Он оскалился, но я заметила, что улыбка была выжатой и обезжиренной, почти монохромной. Такие улыбки не носят бизнесмены, но они вполне удовлетворяют спрос на сделавших себя юных гениев. — Ошиблись государством. Я сделала вид, что не услышала, но деталь запомнила — как мелкая мёртвая рыбёшка. Вот только мне нужны были глубоководные удильщики. Вглядываясь в ровное безэмоциональное лицо Разумовского напротив, мимикрирующее под бледную краску на стенах, я всё пыталась разглядеть в тёмных суженных зрачках Марианскую впадину, но видела только Мариинскую сцену. С таким лицом презентуют новый проект инвесторам, но не выжигают улицы. Короче, я всё ещё мочила ноги на мелководье. — Моя задача установить вашу вменяемость. Или скорее, невменяемость, учитывая предварительное заключение, — я раскрыла охристую папку. — Диссоциативное расстройство личности, шизофрения в стадии обострения, подозрение на шизоидное расстройство личности… — Мой адвокат уже всё объяснил, — Разумовский произнёс это так, словно это была не потенциальная возможность, а план. — Несколько лет лечения, и здравствуй дивный новый мир. «Со старым унылым мной», — вовремя прикусила язык. В конце концов, своих демонов нужно беречь, они у тебя одни. Я вот своих холила и откармливала, кидая им мои любимые кости. — Тогда в ваших же интересах помочь мне найти правду. Впрочем, надо было отдать должное — они все прекрасно понимали, что имеют дело с игрой, в которой у тебя были фигуры, которыми можно распоряжаться, и стратегия, которая вела к победе. Для моего начальства и начальства моего начальства — это хотя бы с десяток клетчатых лет в назидание всем. Хочешь быть драконом, спящим на злате — пожалуйста, главное не начинай доставлять неудобства королевскому двору и, упаси господь, жечь всё направо и налево без согласования. Для самого разбуженного дракона лучше всего было прикинуться ящерицей, потерявшей хвост и ум. Судя по всему, так ему сказали адвокаты, потому что сам Разумовский выглядел, как потерянный в супермаркете ребёнок. — Как думаете, доктор Лилич, это больше похоже на лечебницу для туберкулёзников или на зацветший аквариум? На утопию, столь лелеемую им в этих остроугольных улицах и над ними, это однозначно не тянуло. Если только не брать в расчёт попытку утопления, конечно. Кто-то тонет, кто-то топит. Все при деле. — На корабль, — подумав, отозвалась я. — Точно. Двадцать тысяч лье под водой. Мигрень подмигнула мне, намекая, что мы уже в ледяном Мальстрёме, крутимся в нём, как аквапарке. Похоже, он понимал это куда лучше меня, и от такой метафоры был совершенно не в восторге. «Наутилус» — это спасение через плен. Как должно быть создателю самой свободной сети в мире было тяжко это осознавать. — Расскажите мне, что произошло. — Что произошло? — он нервно улыбнулся, словно пытался перебороть какую-то боль внутри. — Я наивно полагал, что наша проблема в том, что мы на Титанике. А потом понял, что на самом деле — это Корабль дураков. — Это ваше мнение или… Чумного Доктора? — Вы мне скажите. Вы ведь сами доктор… — Я действую в рамках Гиппократа. — … и должны знать, что неправильно сросшиеся кости принято ломать. Что-то было в его лице еле заметное, всё время ускользающее, словно залёгшие под глазами тени, или движение уголков губ, или короткий обрывок взгляда. Что-то неспокойное, лихорадочное, почти звериное. Я пожала плечами. — Костоломство не входит в мои обязанности. Я соврала, осеклась. Именно в этом и была суть работы судебного психиатра. В то время как психотерапевтов учили нащупывать душевные раны и зашивать, я училась потрошить их и вытаскивать оттуда всё самое тёмное. На мгновение мне показалось, что система пожарной безопасности готова сорваться визгом, когда Разумовский придвинулся к столу и спросил, глядя мне в глаза: — Тогда зачем вы тут на самом деле? Потому что на «Мы ещё увидимся?» — я тогда сказала «Надеюсь, что нет». Через пару недель для дождя стало слишком холодно и в воздухе закружился снег, похожий на пепел.