☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼
Чан не уверен, что ему не приснилось, но и уверенности в том, что это было, тоже нет. И всё же… когда он проснулся среди ночи, то заметил движущуюся по лавке тень. Высокий длинноволосый блондин сновал между стеллажей, что-то высматривая, его облик показался смутно знакомым, но сонный мозг не желал замечать хоть что-то, выуживая из своей памяти ассоциации, или же запоминать детали. Сонные зелья Феликса работали слишком хорошо, о чём в тот момент Чан успел пожалеть. Пока Чан проморгался, то кем бы ни был незнакомец, он исчез без следа, будто сонное видение, коим, вполне мог и быть. Сейчас же, уже окончательно проснувшись среди ясного дня и вспомнив ночное пробуждение, Чан сидит на кушетке и пытается понять, есть ли хоть какой-то незнакомый запах или следы присутствия ночного гостя, но чувствует лишь запах Феликса, Хёнджина, трав и совсем немного огненного аромата Чонина, словно дракон приходил совсем недавно. Ни намёка на вчерашнее присутствие Минхо или Минги, да и вообще каких-то посетителей. Ещё пахнет яблоками, огнём камина, корицей с мёдом, мелкой нечистью, которая уже успела собраться у его постели и начала о чём-то спорить, размахивая лапками. Чан ощущает себя почти как дома, чувство забытого комфорта лишь успевает коснуться его плеча, когда он снова мрачнеет и кончиками пальцев касается бинтов, словно это поможет унять боль. Отбрыкаться от его компании у травника не выходит, потому Феликс со вздохом ждёт, пока Чан оденется и, пошатываясь, выйдет на крыльцо лавки. Да и потом идёт неспешно, сначала между высокими грядками, разглядывая едва ли не каждый осенний цветок, потом входит в теплицу, проходит до конца и открывает незаметную другим дверь. Лишь тогда открывается вид на небольшой зимний сад, умело скрытый от чужих глаз. Придирчиво осмотрев показатели аппаратуры и подправив распыление и отопление, Феликс идёт назад. Чан же стоит, разглядывая необычные растения. Он не видел такого никогда, ни цветастых «птиц», ни «бабочек», ни странных и витиеватых растений, которые больше похожи на выдумку, чем на правду. А одно растение и вовсе будто в золотой короне — так необычно собраны тычинки в венчик. — Любуешься? — Такое не каждый день увидишь. — И часть из этих сокровищ не видели многие годы. Это всё благодаря подарку Сана. Смогу развести ещё редкостей, раз дали хороший урожай семян, а это тоже редкость. Значит, помыслы были не просто чисты, а от всего сердца. Растения это чувствуют. Ты уверен, что хочешь в лес? — тихо спрашивает Феликс, касаясь его плеча. От прикосновения тепло и немного больно. Чан жмурится на мгновение, стараясь отогнать мысли. Феликс же расценивает это как усталость. — Я же надолго. Лучше бы отдохнул. — Нет, лучше прогуляюсь. Мало ли кто котику навредить захочет? — У этого, как ты выразился котика, когти и клыки остры, как и прежде. — Что не мешает охранять его. Злой волк в подмогу лучше, чем только клыки и когти. Феликс поджимает губы и отворачивается, а потом так же неспешно выходит тем же путём, что и вошли. Он лишь задерживается на мгновение, чтобы проверить, хорошо ли заперта дверь. Они заходят всё глубже в лес, который со стороны города не кажется ни таким огромным, ни таким тёмным. С Феликсом ходить за травами оказывается не менее интересно, чем с Джиу за ингредиентами для её гаданий, хотя тот мало что объясняет, пока срезает и кладёт в корзину. Правда, раны саднят и тянут, словно в нём зашиты верёвки. Но это делает жизнь ощутимее. Сосредоточенный Феликс с серпом и ворохом корзинок выглядит как картинка. Чан засматривается, замирая, и лишь потом встряхивается, сгоняя очаровывающий дурман. Что бы ни происходило в его сердце, к Феликсу по-прежнему тянет. И теперь Чан знает, что это Сумерки, именно они манят к травнику, делая его ещё притягательнее, чем он есть. — Видишь, это? — Феликс показывает на странные бугры, что выглядят как гнойники. — Смерть вокруг. Её слишком много, наросты говорят о том, что грядёт что-то ужасное. Я чувствую, как Сумерки бьются о Врата. Чан, я… я боюсь. — Но мы же справимся как всегда, да? — Наверное, — в голосе уверенности ни на грош. Феликс криво усмехается и переводит тему разговора. — Я сделаю тебе сбор, чтобы немного облегчить состояние, раз мы все не в силах изменить ситуацию с твоими… — Спасибо и прости, — кивает Чан, больше не порываясь отобрать хотя бы одну из корзинок. Феликс не отдаёт, ещё и скалится на все его попытки. — Глупости, мне не сложно с тобой возиться. — Я о другом. Я причинил тебе боль, когда мы были вместе и когда расстались, и искренне прошу прощения. Пообещай, что если потребуется моя помощь, ты скажешь. — Ага. — У вас что-то не так с Хёнджином? — Нет, всё в порядке, — удивлённо вскидывает на него глаза Феликс. — С чего ты решил, что что-то не так? Просто давит всё. Сам же видишь, происходит какая-то чертовщина. Нежить и нечисть лезет со всех углов, с охотниками что-то пытаются провернуть, целителей буквально душат. Не удивлюсь, если их всех просто распустят, и нас захлестнёт волной такой мощи, что войны против существ покажутся ерундой. Только представь, что случится, если охотников убрать с улиц, а целителям запретить врачевать их раны, — Феликс зябко передёргивает плечами и кусает губы, пряча повлажневшие глаза. — Есть причины задумываться об этом? — Множество. От ограничения целителей на выездах до уменьшения количества препаратов в аптечках. Да и общение с охотниками даёт знания, от которых лёд в желудке. Эти люди спасают жизни тысяч, а их зажимают в несусветный рамки! Минсок не раз сравнивал нововведения с тем, что было раньше, и это наводит на мысли. Даже меня, хотя мне должно быть плевать — бизнес ведь процветает. Но меня это пугает до колик. Чан, а… — Что? — Да так, ничего. — Феликс, не темни. — Смотри! Я такого ещё не видел! Чан оглядывается по сторонам, и сначала слышит звук, а потом уже замечает то, что увидел Феликс. Неподалёку у раскидистого мёртвого дерева, протянувшего высохшие ветви к небу, капает вода. Кап-кап-кап. Кап-кап. Кап-кап-кап. И всё было бы понятно и привычно, но вода капает ниоткуда. Нет ручья, нет облака, нет ничего. Есть воздух и капающая из него вода. — Что за чертовщина? — Если бы я знал. Сам такое вижу впервые, — Феликс задумчиво обходит эту подозрительную капель по дуге, но так и не касается. И Чана предупреждает: — Не трогай! — Думаешь, что-то опасное? — Сейчас и посмотрим. Чан ощущает странное — какое-то напряжение, которое будто живёт внутри него издревле, просто он заметил только сейчас. На краю взгляда танцует размытая тень, зудит под кожей, скребётся под черепной коробкой потерянной на полпути к языку мыслью. Неприятное, навязчивое ощущение, что он что-то забыл или потерял, забивается в глотку крупнозернистым песком. На загривке становятся дыбом волосы, будто призрачные пальцы касаются кожи. — Что-то чувствуешь? — вскидывается Феликс. — Мерзкое ощущение, что я забыл выключить утюг, — нервно усмехается Чан и трёт затылок. — И голова что-то кружится. Очень. Я, пожалуй, прися… Раздражая неопределённостью, краски выплясывают какой-то причудливый танец, который Чан назвал бы цветовым безумием, если бы замечал цвета. Он уверен лишь в одном — звук капели — это цветовой кошмар. Это кроваво-красные всплески чужих жизней. Его отвлекает чей-то шёпот, он видит только сине-красное марево, сквозь которые виднеется девять хвостов. Он цепляется за эту мысль и тянется к дрожащей дымке, ожидая тепла. Пальцы проваливаются в туман, и вместо тепла он ощущает мигрень, долбящуюся в левой глазнице. — Чан? Ты слышишь меня? — Да. Только не кричи, башка раскалывается. Можешь кран прикрутить? Капает так, что мозги в трубочку сворачиваются. — Ты главное дыши. Вдох и выдох. Вдох и выдох. — Да помолчи ты! — резко выдаёт Чан, хватаясь за голову, которую то ли раздирает изнутри, то ли сдавливает снаружи. Перед глазами пятна вместо окружающего мира и среди пятен копошится что-то опасное, что-то неподвластное этому бытию, оно словно ядерный гриб прорастает сквозь мир. И это нечто ужасное, способное стереть с лица земли всё, что он знал. — Говорил не ходить, вот же несносный волк! — шипит Феликс и хватает его за голову. — Как Страж Врат я приказываю тебе смотреть только на меня! Ты видишь только меня, слышишь только меня, повинуешься только мне. Слышишь, волк? Только мне. Сейчас я твой господин и повелитель, сейчас только мой голос существует для тебя. Никаких трелей птиц, — и Чан слышит, как они стихают, — никакого шума ветра, никакой капели, никаких звуков. Только мой голос, и ты идёшь на мой зов, обретая зрение. Слышишь, волк? Так иди же ко мне! И теперь сквозь сумятицу непонятных и разрозненных картинок Чан видит пульсирующие кошачьи зрачки. Он цепляется за это видение и словно по нити Ариадны выходит из путаного лабиринта образов, хватаясь за феликсовы плечи с такой силой, что наверняка останутся следы. Пальцы не поддаются, Чан с неимоверным усилием разжимает их, отпуская. Трава кажется мокрой и холодной. Земля и вовсе словно соткана изо льда. Он всё ещё задыхается, уже не слыша, но ощущая каждой клеточкой тела странную капель, он всё ещё чувствует угрозу чего-то необъяснимого, чьё-то незримое присутствие, но больше всего его душит боль, разрывающая сердце. Ведь на короткое мгновение показалось, что он видит кицунэ. — С…спасибо, — с трудом давит из себя Чан. Он ни черта не понял, что происходило, но отходняк крутит тело судорогами и глухим онемением. Наружу лезут все забытые страхи и дурные мысли. — Идём домой. Не до трав сегодня. Надо полистать книги. Выдыхай, ну же, выдыхай, будто только что втянул горький дым. Медленный такой и долгий выдох. Давай. Чан послушно тянет выдох, глядя в изрезанное ветвями небо. Гипнотический дурман слабеет, снова становятся слышны голоса птиц и шелест ветра. Но больше не капает и не фонит неизведанным. Феликс помогает ему подняться, подставляет плечо, когда он едва перебирает ногами в сторону лавки, но вопреки словам не бросает ни корзинки, ни срезанные растения. Просто упёрто идёт вперёд, поддерживая Чана и что-то шепчет себе под нос. Чан переставляет ноги, ощущая и физическую, и душевную слабость. Мерзкую и стылую, которая словно холодный студень вязкая и противная, из которой не выбраться никак. Стоит переступить порог лавки, как Феликс заваливается лицом вперёд, а Чан лишь успевает смягчить его падение, упав на пол раньше. Он аккуратно держит лежащего на нём Феликса и пытается отдышаться. Они упали весьма удачно, несмотря на неожиданность. Чан на спину, Феликс сверху, а серп с корзинками в сторону. Перед глазами клубы дыма и пятен, под рёбрами боль, но он медленно поднимается, придерживая травника за спину и под бёдра. Шаги даются с трудом, но он упорно делает их, ощущая дрожь в коленях и мышцах. До спальни точно не донесёт, потому укладывает Феликса на топчан, на котором спит последние ночи, прикрывает одеялом и упирается ладонями в край лежанки, потому что от слабости ведёт, а раны отдаются огнём. Он не удивится, если снова разошлись шрамы, но сейчас плевать. Он не силён в лекарском деле, потому сначала ощущает панику, но потом берёт себя в руки и звонит Чимину, но тот как-то нервно отнекивается и обещает прислать Тэна к вечеру, а пока что рекомендует дать нашатыря под нос или просто отлежаться. Нашатырь не помогает, но травник не горит и не мёрзнет, не бредит и не дёргается, что даёт надежду на то, что он просто очень сильно устал, потому Чан даёт Феликсу и Тэну время, а сам собирает рассыпавшиеся травы и раскладывает их на длинном столе, что кроется за отделяющим прилавок стеллажом с разной посудой в виде чашек и чайничков. Он не знает всех премудростей, но это кажется наиболее логичным — разложить их сушиться. А уж если прогадал, то получит нагоняй. Но это будет лучше, чем лежащие посреди лавки травы. Он проверяет табличку, и лишь убедившись, что там действительно написано «закрыто», возвращается к Феликсу, на лбу которого уже сидит Атам и будто пытается разлепить длинные ресницы, упёршись лапками в надбровные дуги. Но ничего не выходит, он что-то бурчит и начинает кублиться в светлых волосах, обматываясь одной из длинных косичек словно спасательным поясом. Чан садится на придвинутый к топчану стул, вздыхает и укладывает голову на сложенные руки. Он ничего не понимает, объяснить некому, а неприятный озноб, поселившийся в его теле от тех странных ощущений, вынуждает буквально стучать зубами. Некоторое время он сидит у топчана, но вскоре поднимается, чтобы подбросить дров в камин, ставит чайник и заваривает простейший чай — заливает кипятком ромашку. Чай не бодрит и не согревает, словно проваливается куда-то мимо, оставляя на языке неприятную горечь. Но от лишних мыслей его избавляет появление Тэна. — Что тут у вас? — Не знаю. Феликс он. — Начну с тебя. — Не стоит, я же просил ради него. — А я как целитель лучше вижу, кто у меня срочный, а кто может подождать. Раздевайся. — Да у меня всё в порядке. — Вижу я твоё в порядке — вся одежда кровью пропиталась. Раздевайся. Чан со вздохом тащит с плеч кардиган, но ойкает от неожиданности и немного заторможенно смотрит на то, что кардиган буквально прилип к бинтам, бинты к нему, и всё, действительно, в крови. Тэн фыркает, щурится, оглядывая его с ног до головы, в приказном тоне требует усесться в кресло и замереть. — Не дёргайся, не думал, что так серьёзно. Обожди, размочим бинты для начала. Чан насупленно смотрит на него исподлобья, но в кресло садится. И ждёт, пока Тэн найдёт одному ему ведомое в его саквояже. Жидкость с резким запахом, от которого кружится голова и волной поднимается жар, холодит кожу, размягчая засохшую кровь на ткани. Пока он недовольно кусает щёку изнутри, сверля взглядом то Тэна, то Феликса, Тэн разматывает бинты и озадаченно чешет макушку. — Где ты умудрился? Давно такого не видел. — Там, где умудрился, больше такие не ходят. — Мда, а ты полон сюрпризов, волк. — Я вообще тот ещё подарочек, — хмыкает Чан, но обрывает сам себя, хватая ртом воздух, потому что его ушей достигает капель, от которой волосы становятся дыбом. — Что случилось? — спрашивает Тэн, но рук от раны не отнимает, лишь крепче прижимает, отсчитывая секунды. — Ничего. Может, подуешь на ранки? — А ваву тебе не чмокнуть? — А поможет? — Не уверен, — с сомнением в голосе произносит Тэн, словно он всерьёз задумался над этим вопросом. — Так, лучше не смогу, иначе заметят, что тратил силы не туда. — Кто заметит? — Надсмотрщики. Наставили нам координаторов и аппаратуры, хрен что сделаешь вне стен госпиталя. Так что… как смог. — Займись уже Феликсом, я бинты лейкопластырем приклею. — Раны я сам заклею, это же не целительство, а всего лишь ловкость рук. Пальцы Тэна прохладные и сноровистые, сам бы Чан с полчаса бы возился, а Тэн всё закончил в два счёта, как и обещал. После прикосновений его пальцев всё ещё ощущается приятная прохлада на коже. А он уже над Феликсом склонился, цокая языком. — Ты что травнику сделал, что он так вымотался? Заездил? — взгляд Чана, видимо, выходит таким тяжёлым, что Тэн мрачнеет и отводит взгляд. — Глупость ляпнул. Прости. Он просто вымотан крайне, словно все силы потратил. Такое обычно… сам знаешь, когда бывает. Потому и… — Угу, — словно филин отзывается Чан, а сам думает, сколько же сил потребовалось Феликсу, чтобы вытащить его из объятий неизвестного. Но вслух ворчит совсем иное: — У него для этого есть Хёнджин. — Не обижайся. Я не подумал, что он мог в зелье вложиться, всё как-то думается то, что на себе испробовал. А раз целительством он не занимается, то такая мысль пришла тут же. Да и кот он, коты очень любвеобильные. — Не со мной. — Я уже попросил прощения за своё предположение. Больше не буду. Просто дай ему отоспаться. У него всё в порядке, просто села батарейка. Наверное, внезапно случилось? — Да. Просто обмяк и… вот я и… — Ясно. Такое порой происходит, чтоб ты знал и не паниковал. Если не холодный, не горячий, не в пятнах, без ран, есть вероятность того, что просто вымотался. Ну, бывайте, все относительно целы, относительно здоровы и относительно не потратились, чтоб выдать себя аппаратам. — Это потому Чимин не приехал? — Да кто его разберёт, он в последнее время сам не свой. Мне не сложно, но с тебя причитается. — Сколько? — Я бы взял тебя всего. — Не смешно. — А я и не шучу, — со вздохом произносит Тэн и заправляет длинную прядь волос за ухо, улыбается своей улыбкой, что больше котам подходит и с новым вздохом говорит: — Жаль, тебя я не интересую. Совсем. Потому попрошу однажды об услуге. Простой и несложной, — Чан с сомнением смотрит на него, а Тэн со смехом поднимает руки, словно сдаваться в плен надумал: — Никакого интима, не беспокойся. — Договорились.Капель
19 мая 2024 г. в 19:48