Цикл "Охотники и руны": Лабиринт кукловода

☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

       Минхо не находит себе места, еда кажется пресной, сон не приносит облегчения, кулаки зудят от желания их почесать, а ладони от необходимости обхватить клинок. Вряд ли дело только в том, что всё покатилось кувырком. Он ощущает что-то странное, а с момента, когда Сан сказал о странном ритме, он думает об этом постоянно. Есть что-то неправильное и противоестественное во всём происходящем.       Может, оттого и нервные все, кидаются друг на друга, словно скорпионы в банке, склочничают и разводят свары. Это раздражает, как и раздражает то, что он раздражается по мелочам, как и то, что он раздражается от раздражения. Ерунда какая-то. Как всегда лучшим средством от всего он считает поход в лавку Феликса.       Юбин слишком занята, они даже плановые встречи с детьми откладывают уже третью неделю, и Минхо готов поклясться, что это будто подстроена чьей-то умелой рукой, руководствующейся злой волей. Слишком много вызовов, слишком мало общения, Юбин совсем похудела, её голос в телефонной трубке выдаёт невыносимую усталость, какой Минхо не слышал с момента знакомства. Зато сегодня должны наконец встретиться.       Он открывает дверь в лавку и слышит низкий голос Минги, которого не видел уже какое-то время, потому что смены вечно стоят вразнобой. А после этой внезапной для всех ориентировки на Сана, он не видел часть своего отдела несколько дней. Даже не знает, где они и живы ли вообще. Минсок с лица спал, а Ёнгук вообще на тень похож. Как-то всё враз посыпалось.       — Я не слышу его, мне нужно слышать его. Понимаете? Не слышу. Почему я его не слышу? — Минги впивается в прилавок пальцами с такой силой, что кажется, он сейчас просто рассыплется под его руками. Бледный, покрытый испариной, с прокушенными губами. Он совершенно не похож на того человека, которым был всего несколько недель назад. Даже цвет волос как-то выгорел или облез. Перед ним уже не охотник с огнём вместо волос — какой-то потерянный мужчина, а не уверенный в себе охотник. — Феликс, у тебя есть зелье для усиления слуха?       — Что ты хочешь услышать? — осторожно спрашивает Феликс, бросая встревоженный взгляд на вошедшего Минхо. Словно он может услышать то, что не предназначается для его ушей.       — Призрачный хронометр его сердца. Мне надо знать.       — Какого чёрта здесь происходит? — из-за стеллажа показывается Чан, больше похожий на смерть. Перемотан бинтами, словно попал в мясорубку или в чьи-то крайне умелые когти, раз умудрился так изувечить одного из самых сильных видов оборотней — волка. Минхо вопросительно выгибает бровь, а раненый Чан оказывается рядом куда быстрее, чем должен был. Он рычит, глядя Минги в глаза, хотя ростом уступает, да и возможностями с разрешениями не щеголяет: — Что ты здесь забыл, охотник?       — Тебя забыл спросить, волк. Я пришёл к травнику. Иди, пока цел.       — Не то что? Всадишь нож мне в сердце?       — Что? — непонимающе спрашивает Минги и смотрит растерянным взглядом на Чана. Минхо смотрит таким же взглядом на их всех, но ответа не находит ни в одном лице. — Зачем?       — Затем, что это может быть причиной, почему ты не слышишь то, что так хочешь.       — Где он? — Минги вцепляется в Чана, но тот практически без труда сбрасывает с себя чужие руки, хотя и морщится от боли, бинты пропитываются кровью. Феликс мрачнеет, и у него против воли вырывается низкий угрожающий рык.       — Кто? — встревает Минхо.       — Сан, — бросает Чан, а потом смотрит на Минги с таким вызовом, будто готов кинуться в драку прямо сейчас. — Ты его и не услышишь, потому что его больше нет.       — Где его нет?       — Тут, дома, на работе, где-то у друзей. В Лабиринте. Его нет ни в этом городе, ни в каком другом. Теперь понял?       — Что?       Минхо ошалело смотрит на Чана, переводит взгляд на Феликса и на пятящегося Минги. Тот хватается за голову, ерошит волосы, трёт лицо, оставляя красные борозды от ногтей на коже, и вываливается из лавки, не прощаясь. Минхо поворачивается к Феликсу, потому что Чан молча уходит за стеллажи и затихает. А Феликс со вздохом прикрывает глаза, не решаясь следовать за волком.        — В смысле нет? Охотники носом роют, меня на допросы несколько раз тягали, начальству прилетело, вытянули даже наставников. Они не могли бы, если бы… Или могли?       — Чан прав. В этом мире его нет.       — Он погиб? — голос подводит и дрожит.       — Я не знаю, — сипло шепчет Феликс. — Никто не знает.       — Чертовщина какая-то, — Минхо трёт шею и качает головой, ощущая, как мышцы от движения оживают. — Чувствуй я себя получше, задал бы тьму вопросов, но… меня будто дементоры из детских книг облепили. Вообще сил ни на что толком нет… Ладно, проехали. Мне нужен какой-нибудь крепкий сбор для расслабления.       — Чтоб спать или без сонливости, имею в виду для работы?       — Оба.       — Не хочешь зелья?       — Забвения? Нет, не хочу, спасибо. Память меня делает тем, кто я есть. Без воспоминаний я бы никогда не стал таким, каким ты видишь меня сейчас. Не знаю уж, каким образом я не озверел от них, но… Такой я всё же лучший вариант меня, чем…       — Понял. Прости. Думал, что ты не справляешься.       — Не уверен, что справляюсь, но лучше, чем могло бы быть. Да вот только спать не могу и сосредоточиться на работе в последнее время плохо выходит. Потому и пришёл. Хотел спросить, слышали ли о Сане, и ответ пришёл сам собой, хотя я ничегошеньки не понял. К тебе уже заявлялись?       — Угу, — мрачно отзывается Феликс, забираясь на стремянку, чтобы достать что-то с самой высокой полки.       — Не сильно усердствовали?       — Дверь вынесли, говнюки. Ну и бедлам устроили. Но это поправимо. Лучше, чем было в прошлый раз, — Минхо на этих словах вздёргивает брови, и Феликс поясняет: — Никого не забрали целители, никого не пришлось зашивать и спасать от отравлений и ран. Иногда я забываю, что ты не так давно вошёл в ряды близких людей, прости.       — Было бы за что извиняться. Просто ты знаешь о любопытстве котиков.       Минхо криво усмехается и осторожно принюхивается. От Чана пахнет лекарствами и кровью, а от Феликса травами. Большего уловить не выходит, хочется задать тысячу и один вопрос, но Минхо прикусывает язык и смотрит на на собственные руки. Так же сильно за несчастный прилавок хватался Минги. Минхо вздыхает и медленно разжимает пальцы. они поддаются медленно и неохотно, словно несмазанный механизм. Даже хорошо, что Феликс не видит, иначе бы точно настоял бы на зелье.       — Слушай, а есть что-нибудь болеутоляющее?       — Что болит? — из-за стеллажа выглядывает Феликс. — Суставы? Кости? Мышцы? Старые раны?       «Душа болит», — хочется сказать Минхо, но он стискивает челюсти и отворачивается, опирается спиной о прилавок и смотрит на окно, которое будто ткачи засновали паутиной пауки. Что бы и как бы сильно у него не болело, он найдёт способ сделать себе ещё больнее хотя бы тем, что возложит вину на себя. Слишком много близких ему людей уходят. Хорошо, если остаются в живых. Может быть, у нормальных людей не так, как у оборотней-охотников?       — Раны. Не все удалось нормально заживить, согласно нововведениям, чтоб их. И, пожалуй, что-то ранозаживляющее тоже давай.       — Разбогател внезапно?       — Почему же внезапно, — усмехается Минхо. — Наша семья всегда была вашими постоянными клиентами. А в последнее время мне кажется, что ты на нас просто озолотишься. Запретили почти всё, что составляло стандарт-аптечки. Целителям нельзя врачевать, кроме как по новому Кодексу. Ощущение, что сгубить охотников к чертям хотят.       — Прости, шутка неудачная, — Феликс сдувается и поникает. — Я какой-то сам не свой в последнее время.       — Как и все мы. С кем Чан так сцепился? — всё же спрашивает Минхо, наблюдая за тем, как Феликс тщательно взвешивает крафтовые пакеты и записывает в огромную тетрадь. — Исполосован так, словно в лапы стаи гарпий попал.       — Сцепился не с тем, с кем можно шутить. Бильвизы и роггенмеме. А они, знаешь ли, те ещё соперники… Особенно в паре.       — Да что ты? Я о них только слышал. Где нашёл только…       — Не говори, такое ощущение, что специально искал… еле вытащили. Умеет искать проблемы на свою голову.       — Как все мы.       — Это точно. Иногда мне кажется, что на ровном месте найдём, — Феликс понижает голос до шёпота: — Загляни к Чану, твоему обаянию и напору он противостоять точно не сможет. Перевяжи его и обработай раны, а я пока соберу твой заказ. И добавлю кое-что редко как постоянному клиенту и человеку, что каждый день ходит по лезвию бритвы. Но всё же будь осторожен, от костлявой не сбережёт. Возьми, тут всё необходимое, — Феликс протягивает ему корзинку с бинтами из полотна и мазями.       Минхо вздыхает, глядя на неё, и кивает. Он не фанат обработки ран, а после смерти Джисона при виде багрянца, начинает мутить и темнеть в глазах, словно от кровопотери. Так въелись на подкорку кроваво-красные глаза и брызги крови, что он до сих пор никак отойти не может. Как ещё не запросил отпуск? Как-как, да вот так. Дома после двух тишины едва умом не рехнулся, и пошёл вымаливать у Ёнгука разрешение на новые смены. Если бы не разрешил, точно бы пришлось Минсока упрашивать, чтобы повлиял на начальство. Но Ёнгук видит гораздо больше, чем порой кажется, потому Минхо снова в строю, хоть с ранениями дела обстоять хуже, чем хотелось бы.       Но охотники часто делают совсем не то, что им бы хотелось, и как бы им хотелось. Будь на то воля Минхо, он бы вообще не задерживал некоторых, а вменял бы им штрафы. Но не в Лабиринт тащил за малейшую провинность. Да и существ не всех стоило бы истреблять, словно они сорвавшиеся с цепи голодные до чужой смерти инугами. Чан обнаруживается в кресле. Он нервно теребит край безразмерного кардигана на голое тело и смотрит в огонь камина, но поворачивается на звук, и на его губах заметен след улыбки.       — Привет. Прости, я не поздоровался.       — Как и я. Так что ничего страшного.       — Феликс подослал, — кивая на корзинку, говорит Чан. Не спрашивает — утверждает. Прикрывает опухшими веками глаза и слабо улыбается: — Котик поменьше прислал котика побольше победить злого волка.       — Давай уже, большой и страшный, сделаем перевязку, раз котик поменьше меня прислал, — в ответ улыбается Минхо, глядя, как Чан отбрасывает в сторону кардиган. Потрепало его много сильнее, чем Минхо думал. Может, потому и сговорчивый и тихий?       Минхо, вроде бы, выполняет привычные действия, но старается не думать ни о чём, кроме того, что он помогает. Потому что при виде резаных ран, которые не желают срастаться, его откровенно мутит. А запах крови лишь больше тревожит ноздри, рождая где-то внутри неистовое желание сбежать. Приходится сосредоточиться на действиях, и лишь тогда приходит осознание, что раны чистые — Феликс умничка, ведь кроме запаха крови и трав нет никаких намёков на гнилостные испарения, которые бывают после получения таких ран от таких противников.       Хотя если уж быть честным хотя бы с собой, то после таких ран не все выживают. А уж тем более без вмешательства целителей. С Чаном, как Минхо понял, работал только травник, и кто знает, чего это ему стоило. И в плане денег, и в плане сил. Минхо помнит, как сразу после вечеринки в честь окончания второго курса, они нарвались на бродящую в поле роггенмеме, из чьих чёрных грудей сочилось отравленное молоко. А они, словно дурачки, зачарованные видом обнажённой женской груди, застыли и смотрели, как та медленно приближается к ним, а жемчужные капли всё падали и падали на растения, превращая их в чёрный пепел.       Их спасло то, что в тот вечер бдительные жители сообщили о странной женщине в поле не в полицию, где их наверняка бы послали кормить свору голодных псов своей бестолковой тушкой, а охотникам. Патруль успел до того, как роггенмеме прыгнула прямо на них, они оттеснили её, а после и погнали в сторону трассы. А он с друзьями так и остались стоять, раскрыв рты. Всё же порой Академия расслабляла, ведь там они встречались с существами дозированно, а не внезапно, как тогда. Они ведь даже не поняли, с чем столкнулись, пока проректор не стал на них орать на ультразвуке.       Патруль, расправившись со злобным полевым духом, отрапортовал и о желторотиках, одному из которых досталось немного яда, так и ходил с чёрным выжженным пятном на тыльной стороне ладони. Это была не первая его встреча с существом, ведь Минхо и сам по себе отчасти был одним из тех, на кого велась охота несколько веков назад. Но в тот вечер он решил больше не терять контроль над своим телом под действием алкоголя. Ведь будь они хотя бы трезвыми, не пострадал бы никто. Хотя Минхо наверняка врёт сам себе. Они не полезли в потасовку ровно потому, что едва держались на ногах от выпитого. Ведь они пережили ещё один год, их не отчислили, не перевели с курса и они не погибли во время, хоть и контролируемых, но испытаний.       — Как дела в отделе?       — А? Что? Прости, я задумался, — Минхо смущённо фыркает и накладывает последний слой ткани на обработанные раны. — Уён с Ёсаном уволились пару дней назад. В напарниках у меня какой-то мрачный экземпляр, который работает, как кувалда. Сначала бьёт, потом спрашивает. Но хоть не проедает плешь ненужными разговорами. Ёнгук с Минсоком с лица спали совсем, а начальство всё давит и давит. Так, глядишь, никого не останется в отделе.       — За что разыскивают Сана?       — Убийство охотника, нападение на гражданских, неподчинение приказам, использование запрещённых препаратов, кража важной документации, подделка документов, предательство интересов представителей Лабиринта, несоответствие статусу и занимаемой должности.       — То есть всё, что могли выдумать.       — Угу. Если бы с ним не был на сменах и в одном отделе, мог бы и поверить. Но благодаря ему мы из стольких передряг выходили, что впору его назвать зачарованным. Да и котиков он любит, а это показатель, что в нём тонны любви, и он готов её раздаривать направо и налево. А такие нечасто злодеями становятся. Разве что обстоятельства такие, что иначе никак.       — Оправдываешь его любовью к котикам?       — Да, а что? Это ведь логично. Не знаю, кому он костью в горле встал, но если встретитесь с ним, пусть бежит дальше, чем видит. Они разорвут его на куски. Погоди, — Минхо берёт мобильник в руки и хмурится. — Алло? Хорошо, скоро буду. Прости, надо идти. Выздоравливай, волк.       — А ты будь осторожен, котик побольше.       — Да ну тебя, — со смешком отмахивается Минхо, подавая кардиган.       Феликс к тому времени уже успевает собрать корзинку и отдаёт её Минхо. Тот благодарно кивает и расплачивается картой, а потом садится в машину, некоторое время задумчиво глядя на руль. Они планировали встретиться, но не так рано. Да и голос Юбин был какой-то напряжённый. Минхо заводит мотор и выруливает со стоянки, стараясь не думать о том, как безумно колотится сердце в плохом предчувствии.       В такие моменты Минхо предпочитает ошибаться. Но его настораживает уже тот факт, что дверь дома приоткрыта, а на притолоке следы кованых ботинок. Оружие само собой просится в руки, хотя он и сам по себе оружие. Просто живое. Состоящее из плоти и крови, комок ярости, клыков и когтей. Внутри всё холодеет, когда в свете силящегося работать перекинутого светильника видит, что дом перевёрнут вверх дном. И кое-где виднеются следы крови. Планка сдержанности падает с грохотом.       А потом он рубит, рубит и рубит, не задумываясь, кого и почему. Просто эти люди и не люди оказались в доме его жены, и ему больше ничего не остаётся, кроме того, чтобы защищать себя, когда на него нападают. От запаха крови его мутит всё сильнее, но он рубит до последнего, пока не начинает в ладони скользить рукоять, тогда он обращается, и убивает ещё двоих. Одному разрывает мощным ударом лапы горло, второго душит, сжимая челюсти до тех пор, пока он не перестаёт дёргаться.       И лишь потом он с омерзением трёт ладони о брюки, снова берёт в руки оружие и обследует дом. Около пяти трупов в их спальне, Минхо не уверен в количестве, потому что некоторые изувечены так, что складывать мозаику в морге будут долго. Ещё два тела он видит в коридоре. А ещё густые разводы крови по полу, словно кто-то куда-то полз. Он надеется, что Юбин ушла. Чёрт возьми, как же хотелось бы, чтобы было так. Но чуйка не подводит и в этот раз. Юбин он находит в кухне.       Она ещё дышит, но это явно недолго. Минхо трясущимися руками достаёт дорогущий эликсир от Феликса и вливает в приоткрытый рот Юбин, стараясь не думать о том, что Феликс ошибся, что он поможет, что защитит Юбин от смерти, веря в чудо. Он набирает номер Тэна и просит помощи, а потом снова хватается за зелья, стараясь обработать все раны, но их так много, они такие глубокие, ещё и будто обугленные. Юбин смотрит затуманенным взглядом на него и слабо улыбается, а потом отворачивается и вытягивает руку вперёд и немного в сторону, указывая пальцем в стену.       — Юбин, потерпи ещё немного. Помощь в пути.       Минхо не знает, какую из ран зажимать, потому что сложно выбрать тяжёлую, когда их десять из десяти. Он держит Юбин за руку, стараясь пальцами отследить пульс, но чёрта с два что выходит. Пульс нитевидный, очевидно указывающий, что время истекает. Но поверить в это практически невозможно. Как и в то, что всё это не страшный сон. Запах крови заполоняет его естество, отдаёт не только медным привкусом на языке, но и всполохами красного, отчего откровенно едет крыша. Он в последний момент успевает остановить руку с занесённым клинком, когда узнаёт Тэна.       — Минхо, посмотри на меня.       — Да не мной занимайся, идиот! — рычит Минхо. И замирает, когда слышит холодное и безысходное:       — Больше некем.       Чужая ладонь в его руках ещё тёплая, но по взгляду Тэна он понимает то, чего не хотел бы. Он не знает, закрыл ли Юбин глаза Тэн, или же она успела сделать это сама. Он так бесконечно устал, что хочется выть. Мысли вялые и мёртвые, прямо как он внутри. Он рассыпается словно хрупкий карточный домик, ощущая свою бесполезность и полную безысходность и бессилие перед жизненными обстоятельствами.       — Уходи. Я сам разберусь со всем.       Тэн закусывает щёку изнутри и некоторое время смотрит на него с недоумением, но всё же уходит, стараясь не наступать на кровь. Умный мальчик, даром, что простой целитель. Феликс не ошибся и не обманул. Даже самое дорогое зелье не спасёт от смерти, если оно не предназначено для воскрешения из мёртвых. А о таком Минхо разве что в сказках читал. Прежде чем вызвать отдел, он осторожно обходит дом, глядя на вывернутые шкафы и перевёрнутую мебель. Что могли здесь искать и с какой целью?       Ответа он не находит. Ведь ясно лишь одно — не нашли. Несмотря ни на что — не нашли. Что бы они не искали. Минхо возвращается в кухню и дрожащей рукой касается холодеющей щеки, закусывая губы до крови. И лишь потом смотрит в направлении указующего пальца, хмуря брови. Натянув кожаные перчатки, он ощупывает стену, не понимая, что ищет. А когда перед ним открывается ниша со спящими малышами, Минхо кусает себя за предплечье, стараясь сдержать крик.       Юбин до последнего защищала самое дорогое, что у них было — их детей. Рядом с малышами лежит записка с указанием времени и состава применённого препарата, а также флакончик от снотворного газа. Каким-то образом Юбин удалось спрятать и обезопасить малышей хотя бы на время, пока она билась не на жизнь, а на смерть. Минхо хватает трубку и набирает номер матери.       — Мам, нужна помощь, если ты согласишься мне её оказать, — мать издаёт утвердительное мычание, что значит, что она крайне озадачена и обеспокоена, потому не стоит тянуть кота за хвост, нужно излагать ситуацию. — Координаты сброшу, некоторые детали тоже. Дело срочное и тайное. Это касается котят.       — Котят?       — Да, мам, моих котят.       — Дай мне десять минут. Я лично приеду.       Он не собирался делать то, что делает, но это единственная возможность спасти детей от дальнейших посягательств. Даже если ему не нравится тот факт, что малышей будут окружать люди с оружием, это лучше, чем постоянная опасность. Ему ещё предстоит выяснить, кто и с какой целью напал на Юбин. Единственное, что более-менее ясно, на них собирались давить с помощью детей. Но можно было бы всё обставить иначе, а не с кучей трупов и крови. До приезда матери он словно выпадает из реальности, пока сознание сопротивляется принятию происходящего ужаса.       Телохранитель матери успевает увернуться от клинка только потому, что этому удару он учил Минхо лично. Минхо коротко излагает ситуацию матери и передаёт всё ещё спящих малышей в руки доверенных людей. Те ведут себя спокойно, словно привыкли к горам трупов в окровавленных домах. Минхо одёргивает себя, напоминая, кем является его семья, потому просто вкладывает матери в руки флакончик и записку.       — Это она? — тихо спрашивает мать, а потом продолжает, когда Минхо дёргано кивает. — Красивая, — на этих словах голос дрожит, выдавая вместо стали намёк на шёлк. — Жаль, что всё так сложилось. Ты справишься?       — У меня нет выбора. Защити детей, с остальным я попробую разобраться. Спасибо, что согласилась помочь.       — Я бы никогда не отказала тебе в помощи. Спасибо, что доверился. Мы с отцом сделаем всё возможное и невозможное. И начнём с антиотслеживающих амулетов. А ты держись, малыш. Мне, правда, очень жаль, что всё так. Прими какое-нибудь зелье, у тебя ран не меньше, чем у ежа игл.       Зелье он так и не пьёт. Минхо звонит Ёнгуку только тогда, когда машина матери скрывается за поворотом. И лишь тогда он садится прямо на пол кухни, упираясь спиной в шкафчики, а лбом утыкась в сложенные на коленях окровавленные руки, которыми он так и не решился касаться детей. Он ощущает себя грязным и сломанным, а рядом с ним коченеет тело человека, которого он любил. Ещё одного человека, которого он любил.       Так глупо устроен мир, что человеку нужен человек. Опора, защита, понимание, дружба, любовь, принятие, удовольствие — это всё, что может подарить другой человек, который откроет себя, принимая тебя без оглядки. Когда пускаешь человека в свой хрупкий мир, надеешься, что это навсегда, но жизнь снова и снова макает лицом в ужасную реальность. Он не представляет, что теперь делать и как справляться, но он сделает всё, чтобы разобраться в причинах и следствиях произошедшего.