реагенты

Узнать, где живёт Чёрный Котёл, оказывается смехотворно просто. Профессор дёргает за пару нужных ниточек, травит одного толстосума из мэрии сывороткой правды, и вуаля – адрес у него на руках. И почему он не додумался до этого раньше? Этот новоявленный герой, поначалу забавлявший своей немногословностью и мрачностью, уже начал ему надоедать. Пора избавиться, но сначала нужно придумать для него какой-нибудь особый составчик. Почесав задумчиво макушку тупым концом скальпеля, Штоллен предвкушающе улыбается и принимается за работу. Сыворотка, возрождающая самые ужасные кошмары подсознания и убивающая медленно клетки мозга, готова спустя шесть часов. Профессор облизывается довольно, наполняя ей шприц, и суёт его в широкий карман старого халата. Выдвигается в путь вечером, ощущая, как дрожит что-то внутри в ожидании очередной победы. После смерти героя уже никто не будет ему мешать устраивать пакости и беспорядки в городе. Не то, чтобы Штоллену нравится убивать, скорее наоборот, но эта Чёрная Кастрюлька его вынуждает своими вечными погонями, отвлекает от науки и открытий. Котёл живёт на втором этаже захудалого ресторанчика. Старые окна, мятые занавески и снующие по полупустому залу усталые официанты. Если честно, Штоллен ожидал большего. Он-то думал, что Чёрный Котёл богач, занимающийся геройством от скуки или ради странных моральных принципов, присущих аристократам, но доказательство стоит прямо перед ним, шаткое и старое, готовое, кажется, обвалиться от малейшего толчка и порыва ветра. Штоллен перехватывает несущую поднос с едой на второй этаж девушку. Улыбается мило, но та, очевидно его узнавшая, только испуганно сжимается. Стоящие на подносе приборы звенят в такт трясущимся рукам. Профессор узнаёт всё, что ему нужно и отпускает её дальше, успев подсыпать в еду снотворное. Уж кому, как не ему, знать, насколько может быть силён Котёл. Такому просто так укол не сделаешь. Скула неприятно ноет будто бы в доказательство, и Штоллен касается заживающего синяка пальцами – подарок от Чёрного Котла и его дурацкой трости. Это самое тупое оружие, какое только профессору довелось видеть. Вот бы пистолет или хотя бы ножи, но нет, герой постоянно таскает с собой трость, оставляя ей болезненные синяки на худом теле. После закрытия ресторана профессор пробирается на второй этаж вальяжно и не спеша. Осматривает кухоньку небольшую, узкий коридор и заходит в спальню. На кровати старой, развалившись в неудобной позе, лежит Котёл. На спине, со стоящими на полу ногами, будто просто присесть хотел и неожиданно заснул. Профессор усмехается в усы, ведь так и было. Подходит ближе, рядом садится и смотрит. На непривычную домашнюю одежду, лицо без очков и шляпы, на пальцы бледные, лишённые перчаток. Поддавшись какому-то порыву, Штоллен своей левой рукой небрежно голову безвольную к себе поворачивает. Смотрит на расслабленные черты лица и хмыкает. Бледные губы, нос с горбинкой, явно оставшейся от перелома, шрам старый на брови, чуть рассекающий её пополам. Симпатичный в своей суровой мужской манере, даже убивать немного жалко. Рука, будто живя своей жизнью, ниже движется. Проходится по беззащитно открытой шее, груди, ныряет под мягкую ткань поношенного свитера и касается тёплой кожи. На животе много точек-шрамиков, и профессор коротко царапает ногтями чужой бок. Моргает, выплывая из оцепенения, и суёт вторую руку в халат. Пальцы смыкаются вокруг прохладного шприца, вынимают наружу. Штоллен постукивает коротко по стеклу, рассматривая голубоватую жидкость, и тянется закатать рукав мягкого домашнего свитера. Рука Котла безвольная, кожа немного сухая и бледная. Здесь тоже есть шрамы – на костяшках и косточке запястья, словно кулаком разбивали стекло. Профессор на вены выступающие заглядывается, мнёт тёплое предплечье, и вводит иглу под кожу нехарактерно аккуратно. Вот и всё. Осталось нажать на поршень, и Чёрный Котёл, пресекающий все его выходки и постоянно пытающийся остановить, умрёт в течение трёх дней в адских мучениях. Всё, как Штоллен любит. Или врёт себе, что любит. Вот только палец никак на поршень давить не хочет. Профессор мнётся, сомневается отчего-то, злясь на самого себя. И застывает, когда слышит раздавшийся со спины тихий голос: – Пап?.. Он оборачивается и видит в дверях мальчика. Небольшой совсем, лет семи. Стоит, укутавшись в тонкое одеяло с мишками, и смотрит на него испуганными глазами. В груди начинает ныть тупая ровная боль. Обычно заглушаемое злодейскими планами и изобретениями новых составчиков, чувство потери возвращается, бьёт в голову, и Штоллен вздыхает судорожно. – Вы папин друг? А почему он спит? Он никогда не идёт спать, не почитав мне. Профессор улыбается. Иглу аккуратно из чужой руки вынимает, рукав обратно закатывает и снова прячет шприц в карман. Пригодится для кого-нибудь другого. Он поднимается с кровати и подходит к мальчику. Этот ребёнок совсем на неё не похож – карие глаза, каштановые волосы и лицо овальное. Никаких голубых глаз и светлых кудряшек, но Штоллен всё равно видит её. Присаживается на корточки рядом и улыбается так, как никому не улыбался уже шесть лет. – Да, я папин друг. Твой папа устал сегодня немного и попросил меня почитать сказку за него. Ты не против? Мальчишка солнечно улыбается и отрицательно качает головой. Передний зуб у него гордо сияет своим отсутствием. – Конечно, нет! Я выберу самую хорошую, чтобы вам тоже интересно было! Ребёнок разворачивается, и едва не падает, запутавшись в одеяле. Потянувшийся было инстинктивно подхватить профессор себя одёргивает. Оглядывается в последний раз на спящего в неудобной позе Котла и идёт вслед за ребёнком. Он читает маленькому котелку «Незнайку на луне». Чёрный котёл, проснувшись утром с ужасной головной болью, с животным страхом бежит проверять сына и находит его спящим в постели с заботливо подоткнутыми краями одеяла. На левом боку пульсируют лёгкой болью три царапины, и Котёл не помнит, как их получил.

***

Чёрный котёл далёк от добродетели. Да, он помогает городу и защищает его. О нём говорят, как о герое, примере для подражания, идеале. Дети пишут о нём в своих сочинениях, родители рады, что он охраняет улицы, а новостные каналы пишут ему свои оды. Какая чушь. В деятельности Котла нет ничего, что можно было бы назвать помпезным термином «героизм». Сам он считает себя скорее уборщиком. Вычищать город от ненужных людей, следить за порядком и не допускать слива собственной личности кому-либо – вот его задачи. Он – никто. Тень, что промелькнёт за вашим окном на мгновение, тёмный силуэт в подворотне и тихий звук отдаляющихся шагов на крышах. Чёрный Котёл убивает. Безжалостно, не колеблясь, избавляется от тех, кто переступил черту. Насильники, педофилы, убийцы – «тоже люди», сказали бы вездесущие правозащитники. Котёл на это усмехается в тень, отбрасываемую шляпой, и ничего не говорит. Каждый из этих сердобольных, зажатый в переулке кем-нибудь из тех «тоже людей» будет со слезами на глазах умолять помочь. И Котёл подумает дважды, прежде, чем решить, помогать или нет. Котлу не нужны благодарности, почести и восхваляющие речи. На самом деле, они только мешают. Ему бы спокойно выполнять свою ночную работу, чтобы наутро вернуться в небольшую квартирку над рестораном и разбудить сына мягким прикосновением к волосам. У Чёрного Котла нет сомнений. Ему не жаль свернуть шею мужику, убившего жену и годами насиловавшего собственную дочь. Не жаль выстрелить промеж глаз изготовителю наркоты, который согнал в могилу десятки молодых людей. Не жаль столкнуть с края самой высокой крыши здания мелочную суку, снимающую детскую порнографию и продающую мальчиков за закрытыми дверями детдома. Мэр знает. Понимает, что однажды Котёл может прийти и по его душу, и поэтому не мешает. Обставляет всё, как нужно, но Котлу всё равно. Он не попадался и никогда не попадётся, даже источники информации не знают его личности, и потому продолжает по ночам выходить на охоту. У Котла никогда сомнений не было. До Штоллена. Психопат с дурацкими очками и бешеным смехом, вечно устраивающий какие-то беспорядки. То НИИ подожжёт так, что никто не пострадает, то отравит водопровод галлюциногенами, то замутирует кого-нибудь в крысу. Шумный, беспорядочный и раздражающий до скрипа зубов. Только Котёл успевает подумать, что просчитал его следующий ход, как Штоллен появляется совершенно в другом месте и кошмарит там до его прихода. Он ощущает себя героем той тупой игры, который не может попасть молотком по выскакивающей из дырочек голове. Промахивается раз за разом, слышит в ответ только смех и чует остаточный запах едких химикатов. Изворотливый профессор умудряется обставить Котла каждый раз, но по-настоящему убивать его не хочется. Хочется поймать и сделать больно, заставить подчиниться, заткнуть вечно смеющийся и разговаривающий о какой-то чепухе рот. Хочется сделать много чего, но Котёл себя привычно обрубает. Чувства помеха, они ему не нужны. Когда после ужина, который он, поленившись готовить, заказал в ресторане, Котёл чувствует слабость, становится понятно – кто-то добрался до него первым. Перед глазами всё плывёт, встать с кровати кажется непосильной задачей и последним порывом ускользающего сознания остаётся слабое движение руки в направлении двери. Где-то там сын, единственное, к чему он ещё испытывает чувства и потребность защищать, но мысли гаснут, и всё погружается во тьму. Он не рассчитывает проснуться, и, слушая рассказ взволнованного ночным гостем ребёнка сжимает руки в кулаки до скрипа. Этот сумасшедший хиляк как-то узнал о нём. Он был в его доме, он говорил с его сыном. Котёл найдёт его и заставит унести с собой в могилу полученные знания. Три небольшие царапины на левом боку и след от укола на сгибе локтя ноют противно, когда Котёл выходит из дома следующей ночью. Догонялки закончились, началась охота.

***

Штоллен ждёт этого. Глупо было бы не ждать. Котёл, так рьяно трясущийся за свою анонимность, наверняка в ярость приходит, когда узнаёт, что профессор побывал у него дома. Мечется там по квартирке небольшой, как запертый в клетке зверь, и просчитывает вероятности нападения или ещё какой-нибудь чепухи. Штоллен на это фыркает только. Сдался он ему. Если не убил тогда, то сейчас и подавно не будет время своё на это недоразумение в кастрюльке тратить. К тому же, лабораторией своей он гордится. Расположенное под зданием университета, в котором он преподаёт и имеющее с десяток входов с разных частей города, убежище это обнаружить невозможно. Поэтому Штоллен ждёт, что Котёл будет его искать, но что найдёт – нет. Поэтому, когда одной прохладной ночью что-то бьётся с громким звуком в дальнем конце лаборатории, профессор вздыхает недовольно. Опять крысы буянят, а ведь он им запрещает забегать на этот этаж. Звук раздаётся из угла, заваленного разнообразными составчиками и реактивами, в которых только Штоллен разобраться и может, и он направляется туда с громким недовольным вздохом. Очки рассеянно грязным рукавом халата протирает и замирает неестественно, когда видит перед собой точно также замершего Котла. Весь в чёрном, он смотрится в лаборатории чужеродно. Стоит, пялится на Штоллена расширившимися глазами, и профессор тут же просчитывает, сколько его гениальных разработок разобьётся, пока Котёл будет за ним гоняться, размахивая своей тупой тростью. Но тот нападать не спешит. Голову склоняет медленно, рассматривая так тщательно, будто впервые Штоллена увидел, и неожиданно резко срывается с места. Профессор успевает только зажмуриться и выставить перед собой руки в защитном жесте в ожидании удара, как на него налетает тёплое тело. Не тяжёлая трость, оставляющая синяки, не кулак жёсткий, от удара которого звенит в ушах и даже не пинок по ногам. Котёл просто сносит его собой, обхватив руками, и притесняет к стене. Лицом утыкается куда-то в шею, дышит тяжело и жарко, и у Штоллена мыслительный процесс замыкается и коротит знаком вопроса. Он машинально касается ладонями чуть сгорбленной спины и, склонившись к чужим волосам, чувствует это. Химозный запах сыворотки. Котёл задел какую-то колбу и пролил всё на себя. Профессор фыркнул. Вот тебе и прославленный герой. Пингвин неловкий, а не герой. – Котёл? Ответом ему служит невнятное мычание, заглушённое его собственной кожей, и профессор, не церемонясь, шляпу дурацкую с чужой головы сбивает и впутывает ладонь в смоляные волосы, оттягивая их назад, чтобы взглянуть на лицо Котла. Зрачки чёрные, вытеснившие почти всю радужку, краснеющие щёки и сбитое тяжёлое дыхание. Становится понятным, чем именно тот успел надышаться. Штоллен тяжело вздыхает. Ладонь расслабляет, и Котёл тут же этим пользуется. Обхватывает руками крепко за талию и к себе прижимает. Трётся щекой о скулу, лижет коротко ключицу, и у профессора неожиданно тяжелеет в паху. Он осознает внезапно, что прикосновения, такие уверенные и напористые, с силой проходящиеся по спине и затылку, ему нравятся. Приятно ощущать на себе руки, которые всегда касались его, только чтобы ударить, вот так – без ожидания боли. Он не замечает, как расслабляется, начинает подставляться под прикосновения, и опять зарывается в чужие волосы пальцами. Только теперь не отстраняет, а прижимает ближе, отвечая с жаром на поцелуй. Кипятком ошпаривает осознание, только когда Котёл, опоенный сывороткой, бесстыдно тянется к его штанам. Они враги, у них не может быть ничего, а весь пыл и желание Котла – результат мощнейшего афродизиака, который Штоллен придумал забавы ради. Профессор обрывает резко поцелуй, отстраняясь, но Котёл не останавливается. Продолжает настойчиво тыкаться влажными губами в щёку отвернувшегося Штоллена и вздыхает недовольно, когда его руки отбрасывают в сторону. Он выглядит растерянным из-за отказа, с этими расширившимися зрачками и растрёпанной причёской. Профессор опять отталкивает от себя чужие руки. – Прекрати. – Но почему? – Ты этого не хочешь. Котёл хмурится недоумённо, и едва слышно в конце выдоха стонет. – Я хочу. – Нет. – Чуть-чуть? – Нет. У Котла подрагивают руки, плечи опущены и весь он принимает такой несчастный вид, что у Штоллена непривычно свербит где-то под рёбрами. На мгновение одно мелькает крысиная мысль, соблазн поддаться искушению, позволить Котлу совершить то, о чём будет жалеть. Издеваться потом над ним при каждой встрече, напоминать, ведь в таком состоянии он наверняка подставится сам, и наблюдать с садистским наслаждением, как омерзение со стыдом будут опалять чужие бледные щёки. Но мысль эта мимолётная, ускользает сразу же, теряясь среди остальных. Профессор понимает, что не хочет так. Он не успевает поймать за хвост ту мысль, которая бы объяснила, а как именно он хочет, потому что совсем рядом раздаётся тихий голос: – Ну дай хоть обнять… Котёл руки тянет вперёд, как ребёнок, и Штоллен со вздохом позволяет ему опять обхватить себя. Чувствует, как на него заваливается становящееся неповоротливым тело, и опускает их обоих на старый продавленный диван, заваленный какими-то документами, спихивая беспардонно бумаги на пол. Они лежат на этом диване пару часов прежде, чем Котла вырубает. Поплывший окончательно, тот льнёт к чужой груди, трётся лицом о плечо и касается губами покрытых многочисленными шрамами рук. Млеющий от этих прикосновений профессор не задумывается, что действует этот афродизиак как-то не так. Уже потом, благополучно доставив отключившегося Котла домой, Штоллен подходит к заставленному реактивами шкафу. Бутылёк с афроидизиаком стоит на месте целый и невредимый, под ногами хрустят осколки колбы с остатками сыворотки, которая раскрывает самые тайные желания человека. Штоллен довольно ухмыляется.