Смертельно люблю

      «Наверняка залипать в ленту соцсетей сейчас было бы куда продуктивнее, чем строчить идиотское вступительное испытание. Ради этого я сдал все экзамены на "отлично"? Мне понятно, почему вузовские шишки так переживают: я сдавал экзамены дома, в присутствии своих учителей. Но разве так сложно провести со мной собеседование, простую беседу, чтобы определить уровень моей подготовки? Неужто приёмной комиссии мало моих грамот и практических работ, над которыми я корпел с детских лет? Для меня унизительно лишний раз доказывать, что я готов поступить в этот университет. Я давно готовился к этому. Занимался с ранних лет английским, китайским, французским, испанским. Не воротил носа от математики, географии, истории. Я очень много читал и до сих пор могу рассказать о жизни моих любимых писателей и поэтов. Мало ли моих познаний в обществознании, чтобы сейчас проверять их в шестнадцатом и двадцатом номере задания? Ещё и камеры поставили. Будто я крыса подопытная. Или они думают, что я спишу работу? Я не приучен к подобного рода хитростям. Моих знаний вполне достаточно, чтобы написать работу такого уровня самостоятельно. Даже и надзор не нужен. Но нет. Мне здесь не доверяют, относятся совершенно неподобающе. Это возмутительно! Ничего, отец найдёт на них управу», – так я думал, пока не провалил вступительное испытание.       Теперь я убедился, какую шутку может сыграть со мной изляшняя уверенность в себе. Отец был в ярости: "Как они посмели не принять документы!" А вот так, папочка, взяли и не приняли. И всё тут. Не таким уж идеальным студентом я для них оказался, так вышло. Может, дело тут и не в том, что ректор частного вуза заточил зуб на моего дядю, который насолил ему много лет назад, когда меня самого ещё и в планах не было. Детская обида у малыша ректора не прошла, как я не прошёл конкурс на место. Может, дело в моей невнимательности. Я не проверял работу, когда сдавал её. Поторопился, понадеявшись, что всё, действительно всё, даже третью часть работы, выполнил хорошо. Замечаний от проверяющих оказалось так много, что мои учителя не поверили своим глазам, увидев, какие глупые ошибки я допустил. Они хватались за головы. Женская половина, кажется, готова была взреветь. Успокаивать их не хотелось. Зрелище было поистине забавным. Я будто попал в цирк уродов. Плач, истеричный смех, дёргающиеся глаза – забава, одним словом. Когда отец ругался, а мачеха возвышалась надо мной на своих каблуках, мне, конечно, было не до смеха. Нужно было показать, как я озадачен произошедшим, как огорчён. Если отец поверил моей лицемерной игре, то вот мачеха заподозрила неладное, осудила меня за равнодушие. А мне что? Не поступил я. Проиграл. Оступился. Но ведь документы были поданы не только в этот университет. Оставался ещё государственный. Так ли он хуже частного? Платить за обучение следует чуть меньше – чем не выгода? Здание учебного заведения от дома не так далеко. Как будто "государственные умники", которые попытаются соперничать со мной, отличаются от тех же блатных детишек-"частников". Найдутся среди них несведущие, найдутся и равные мне. Я готов бороться с кем угодно за свою статусность и репутацию, лишь бы не опозорить свою гордую фамилию – Рэйкет. В этом уверенным точно стоит быть.       В учебное заведение я пошёл не с самого начала учебного года. Мои документы долго не хотели принимать, напоминая, что мест нет. Отцу удалось уладить всё в этот раз. Прибавка к плате за моё обучение облегчила управлению задачу о моём принятии. Нашлось-таки местечко. Мне стало интересно, как скоро среди неотёсанных ребят пойдут слухи: "Этот Ричард блатной! За него дали взятку! Ясно, только деньгами раскидываться может!" – чем раньше начнётся шоу, тем раньше я смогу доказать, как глубоко они все заблуждаются. Сынок богатых родителей превзойдёт их, а они и рот открыть не успеют. Веселье начинается.       Группа, в которую попал Ричард, оказалась довольно большой. И, как он и ожидал, образовалась небольшая компания "униженных и оскорбленных", у которых не хватало силы воли стоически игнорировать существование нового одногруппника. Вместо этого они шипели в его сторону при каждом возможном случае. Букашки, на которых не стоит и время тратить. Такие сами падают в грязь лицом, не зашнуровав вовремя ботинки. Им стоило бы меньше отвлекаться на успех других.       Остальные же студенты приняли Ричарда весьма доброжелательно, мало того, к нему ещё и сразу начал набиваться в друзья такой же "блатной", как и он сам. Но если на первый взгляд Рэйкет мог подумать, что от этого парниши стоит держаться подальше, то это было ошибочное впечатление. Практически сразу после этого Ричард будто бы увидел в беловолосом одногодке, одетом с иголочки и с протезированной рукой своё отражение. Они с Вэйном мыслили на одной волне, и это в какой-то степени льстило. По крайней мере, ему было приятно обрести сообщника.       И был ещё один... аутсайдер. Не имел никакого отношения ни к "униженным и оскорбленным", ни к остальным, ни тем более к Вэйну. Интересно и то, что о его существовании Ричард узнал только через неделю обучения. И этот экземпляр был интересен, пожалуй, тем, что не болтал попусту, как все эти оболтусы. Он просто стремился к своей цели, которая, судя по всему, совпадала с целью Рика (или не совсем). В один день, когда Ричард с важным видом поднял руку, чтобы ответить на каверзный вопрос преподавателя и лишний раз показать себя, тот, на удивление, заметил не его, а обратился к тому, кто сидел позади. На секунду Ричарду подумалось, что минуту его славы забрал Вэйн, но...       – Да, мистер Рид?       Именно этот самый аутсайдер ответил на вопрос профессора чётко, ровным голосом и при этом с толикой усердия и любознательности, что польстило преподавателю и заставило похвалить отвечающего. Обернувшись, Ричард бросил взгляд на Рида, имя которого даже не постарался запомнить и лицо которого нормально увидел впервые. Зелёные, цепкие глаза сквозь линзы очков поймали его взгляд и непонятным образом заставили задержать его на себе. Одногруппник коротко улыбнулся Рэйкету самыми уголками губ и немного глазами, после чего вернулся к конспектированию.       Я ещё несколько секунд смотрел на этого парня и всё пытался понять, откуда у него ума нашлось ответить так складно? С его ответом я не был согласен. Нельзя сказать, что я был им возмущён. Нисколько. Пускай высказывается, мне не жалко. Меня больше волновало, как у этого молчуна так хорошо слова превращались не просто в предложения, а в целое выступление? Рид сказал не так много, но привлёк даже моё внимание. Его реакция на мой взгляд, впрочем, оказалась не столь удовлетворяющей. Сокурсник чётко дал мне понять, что не желает принимать возражений, вступать в спор или в дискуссию. Даже если я сейчас встану и выскажу иную точку зрения, ему будет всё равно. Он останется при своём. Даже не задумается, что мы оба можем быть правы или я один. Это куда унизительнее, чем оказаться неправым. Это пощёчина. Самая что ни на есть больная. Безразличие к мнению умного человека, который его даже высказать уже не может после такого удара: он заткнул мне рот. Я имею право считать себя умным как минимум потому, что я образован, воспитан и вполне амбициозен.       – Мистер Рэйкет, Вы тоже хотели бы высказаться? – преподаватель обратился ко мне, когда я повернулся к доске. На моём лице застыло некоторое удивление. И ощущение растерянности. Будто я оказался побеждён в умственном поединке прежде, чем он начался. Так оно и было, стоит заметить.       – Нет, мистер Андерсон, – мне пришлось принять очередное поражение. Ещё никогда я не чувствовал такого позора. Как бы не потерять стойкости.       Я решил для себя, что отныне буду защищать тыл от Рида, во что бы то ни стало. Ожидать нового удара от него явно стоило. Что-то в его голосе говорило мне: "Я уйду, но обещаю вернуться".       Но, казалось, будто такой вывод Ричарда сделал просто из ничего. Риду не было до Рэйкета совершенно никакого дела. Он не пытался соперничать с ним, лишь продолжал делать то, что было нужно ему. Ну и что, что из-за этого временами страдала самооценка Рика? Подойди он и спроси, почему Рид ведёт себя так, тот, возможно, просто посмотрел бы на него поверх очков, и абсолютно спокойно ответил бы вопросом на вопрос. Гэвин на самом деле был безобидным. Казалось, даже взгляды, которые он бросал на Ричарда, были вовсе не насмешливыми, а какими-то другими. Но нельзя было предугадать его действия. Казалось бы, вот минута славы и самоутверждения для Ричарда, которую не успел (или не пожелал) забирать себе Рид. Но преподаватель, с которым Рик вступил в дискуссию, оказался крепким орешком и отрицал любое утверждение своего студента. Но и Ричард не сдавался, стоял на своём. В момент, когда дискуссия почти дошла до простых криков, вмешался Гэвин, своим спокойным и уверенным голосом заставивший преподавателя замолчать без возражений:       – Но Вы действительно не правы, мистер Перкинс, – Гэвину понадобилось всего два предложения, чтобы доказать это. Дискуссия окончена, пара продолжается в звенящей тишине. Ричарду кажется, что чей-то взгляд нескончаемо прожигает его между лопаток, но, обернувшись, он видит, что Рид в нём вновь нисколько не заинтересован.       На обеденном перерыве терпение Ричарда подошло к концу. Он спросил у Вэйна, что он знает о Риде, но тот не сказал многого:       – Ну, во-первых, его зовут Гэвин. Он вроде неплохой, но иногда странный до ужаса. И, кажется, он живёт на попечении своего кузена и его жены. Никто из нас не знает, что с его родителями, потому что, сам понимаешь, он не из общительных.       Гэвин тоже находился в столовой. Он сидел в одиночестве за четырёхместным столиком, и если Ричард допускал мысль о том, что его странный одногруппник из бедной семьи и просто старательный ученик, то планшет в матовом чехле, размерами напоминавший линейку iPad, отчасти разрушал эту догадку. Рид что-то изучал в планшете и иногда отпивал кофе из бумажного стаканчика, и никто будто бы не замечал его существования.       – Говоришь, иногда странный? Я не был бы так категоричен. Ты не знаешь его близко, – я улыбнулся своему новому другу с вежливостью, присущей мне. В моих намерениях было показать, что судить о малознакомом человеке в таком ключе, как это делал Вэйн, не стоит. Однако его слова оказались полезны для меня, хоть я этого и не показал ему, сохраняя образ хладнокровного и гордого студента. – Если ты или кто-либо другой считают его поведение странным, вполне возможно, он считает, что ведёт себя, как нужно.       Впрочем, считать так взаправду было бы скучно. Я думаю, что, конечно, можно считать кого-либо странным, если он отличается от других в большой степени. Но не стоит показывать, что ты считаешь именно так, если это поможет сохранить влияние как на "странного", так и на "остальных", которых придётся выставить неправыми. Я обладал некоторой проницательностью, поэтому рассчитывал, что могу безошибочно определить: именно сейчас Вэйн примет мою точку зрения, не станет отрицать.       Спустя время наш куратор объявил, что пора бы определиться с выбором старосты группы. Я не понял поначалу, что конкретно требуется от студента, желающего называться старостой. Вэйн объяснил мне, что староста, по сути, – правая рука куратора, доверенное лицо, лидер, авторитет и представитель всей группы, за которую он отвечает на период занятий и во время внеучебных мероприятий. Разумеется, я не мог упустить возможность встать во главе всей группы. Я подал заявку, как и ещё несколько человек. Тогда куратор сообщил, что мы должны подготовиться и провести дебаты, как того требует старая университетская традиция. Звучало весело. Недооценивать своих соперников мне явно не стоило. Ими были Маркус Манфред, Норт Монро и Трейси Блэйр. Эти трое в группе имели, как мне известно, разный уровень значимости. Среди спортсменов выделялся, конечно же, Маркус. Норт, такую яркую и жестокую девушку, поддерживали её подруги, такие же сильные и уверенные в себе красотки, и парни, которые положили на неё глаз и теперь считались с её мнением. Трейси же пользовалась уважением среди умников, умниц и всякого рода активистов, входя в их движение. Кто бы мог поддержать меня? Новенького, отличающегося от каждой из трёх компаний, который возомнил о себе много, раз пробился в учебное заведение с помощью папиных денег? Я обладал низким рейтингом в обществе однокурсников и не имел никакой поддержки, кроме Вэйна. Впрочем, и он, по ясным причинам, склонялся к кандидатуре Норт: она сильная, волевая и грозная, умеет поставить на место любого, хоть и мыслит радикально. Мне придётся постараться выступить на дебатах так, чтобы за меня проголосовало большинство. Тогда я сумею утвердить себя. Есть риск потерять хоть какую-то значимость, завоевав ненависть хотя бы одного из оппонентов. А это значит, что мне стоит подружиться с ними или не вступать в провокационные разборки. Меньше конфликтов – больше уважения в пылу соперничества.       – Это будет весело, – раздался в один день голос над ухом Ричарда, от неожиданности заставивший его дёрнуться. Но сзади он уже никого не увидел, а перед ним в следующее мгновение сел Гэвин, повернув стул спинкой к его столу и облокотившись на неё руками. – Поверить не могу, что ты добровольно, да ещё и с такими энтузиазмом решил принять участие в этом параде выскочек, – Гэвин не улыбался и не смеялся. Единственное, что отображалось на его лице – это холодность и томление. Он подпёр голову рукой, не отрывая от Ричарда прямого взгляда. – Долго голову ломаешь. Может, помочь? Первое, что я могу тебе посоветовать: лучший способ победить – изучить врага на все сто.       – Во-первых, – я взялся приструнить моего внезапного собеседника, чтобы ему не казалось, что каждый, в том числе и он, может считать меня слабым соперником в кругу представленных кандидатов, – я ещё не согласился принять помощь. А во-вторых, в приличном обществе знакомятся, прежде чем разбрасываться столь "полезными" советами.       К сожалению, я не сдержался от сарказма. Мне было сложно сдержать прежде возникшие эмоции по отношению к Гэвину. После случаев, когда он на занятиях открывал рот, затыкая его сначала мне, а потом и преподавателю, я всё ещё чувствовал себя раздавленным. Такое отношение к себе мне прощать не хотелось. И всё же сдерживаться мне стоит. Я не позволю себе выглядеть в глазах скромного, немного странного молчуна слабее его. Я уважал его познания, но сомневался во взаимности этого чувства.       – Ты знаешь моё имя. Я знаю твоё. Мы одногруппники. Так что твой выпендреж не обоснован.       И вновь холодный, ровный, едва ли что-то выражающий тон. Разве что, может быть, энергетику авторитетного взрослого, который своим словом сейчас поставил на место глупого ребенка. Ричарда могло это разозлить в очередной раз, но... отсутствие насмешки в глазах, на губах, на лице собеседника отрезвляло и заставляло, скорее, недоумевать. Неужели Гэвин и в самом деле не желает ему зла и просто-напросто подтверждает тот факт, что он странный? Или, может, особенный?       Я приподнял брови в некотором изумлении. Как бы сильно наши нравы друг другу ни противоречили, я ощущал, что у нас есть общая черта, связывающая мой аристократичный, возвышенный тон и его холодный, но отчего-то явный интерес к моему выигрышу на дебатах. Я оглянулся, выискивая глазами моих соперников. Нашёл не всех. Но это и не было столь важно. Я лишь хотел показать, что они мне, как минимум, знакомы визуально. Знакомы даже чуть больше, чем Гэвин, чья личность и предпочтения всё ещё были покрыты для меня туманом тайны.       – Я заинтересован твоим предложением. Но каковы твои мотивы? Зачем тебе помогать мне? – я сложил ногу на ногу, выпрямился и чуть ехидно улыбнулся.       Я не сбавил напора моей важности. Рид должен рано или поздно понять, что и ему придётся слушать меня, если я выиграю. Я подал заявку, чтобы старостой стал я, а не Гэвин за моей личиной. Я не позволил бы ему руководить моими действиями. Нельзя исключать, что его помощь может оказаться подставой. Хотя... Озвучивание его мотивов могло бы прояснить, стоит ли доверять этому человеку.       – Я ведь уже сказал, это будет весело, – парень отодвинул локоть чуть в сторону, принимая ещё более расслабленную или же утомленную позу и всё так же не отрывая взгляда от Ричарда. Многие люди являются открытой книгой: по малейшему их жесту или взгляду можно было легко догадаться об их намерениях. Но у Гэвина будто бы жест противоречил голосу, а голосу противоречил взгляд. И нельзя было понять, он что-то скрывает или искренен в своих действиях. – Только представь себе, – наконец лёгкая улыбка появилась на его лице. – Все их обещания будут состоять из чего-то одного. Манфред? Какие-нибудь поблажки в спорте для всех. Монро? Абсолютно капитальный переворот, даже если в нём нет нужды. Ну а Блэйр, Господи боже, ужас смертный! целый перечень якобы благотворной активности и пропаганда "жизни, мира и любви" – в аду слаще, – Гэвин убирает руки из-под головы и складывает их перед собой. Вполне возможно, он гордился тем, что так много знал о своих одногруппниках. – Уже зная эти составляющие, ты сможешь основать единственную верную кампанию для этих пресловутых выборов, – и вновь томление на лице. – Скажи мне честно, зачем тебе это? – на этих словах Гэвин будто бы выдернул из руки Ричарда метафорический кинжал, подставив к его же горлу. – Так хочется самоутвердиться? Или оказывать на кого-то влияние?       Я чуть было не смутился, услышав под конец речи Гэвина его резкие вопросы. Мне не приходило в голову терять бдительности всё то время, что одногруппник говорил, но именно так и случилось. Я заслушался и упустил момент, когда Рид подловил меня, застал врасплох, возвысив тем самым своё слово выше любого моего. Я правда смутился и выразил это, приподняв брови и с некоторым возмущением посмотрев на сверстника, подобно тому, как удивлялся отец, узнав о результатах моих вступительных в частный университет. Мои щёки разгорелись румянцем. Но я поспешил перевести мои негативные эмоции в оскорблённое ехидство. По моему лицу расползлась улыбка, уверенная и гордая. Я задрал голову, чтобы смотреть на Гэвина с ещё большей высоты вниз. Моя спина была ровной, словно бы я привязал себя к вбитому в ненасытимую землю столбу. Я положил одну ладонь поверх другой, проявляя вновь свою важность. Так просто я Гэвину не сдамся!       – Врождённое стремление к лидерству, Гэвин. Мой отец – владелец сети казино. Он превосходный лидер, идейный авторитет и благосклонный начальник, – я говорил не без уважения к труду мистера Рэйкета. Я действительно считаю его человеком, достойным своего дела. – Вложенные им средства всегда окупаются, а часть дохода переходит на счета благотворительных организаций. Чем управление группой отличается? – я усмехнулся, привлекая тем внимание, кажется, не особо заинтересованного Гэвина. Я сомневался, что его помощь окажется действенной. Конечно, данная им информация немного освежила мои мысли, но убеждённость в наличии лидерского таланта затмевала мой разум. – Вложенные мною силы окупятся и принесут нам высокие результаты в различных показателях, начиная от спортивных достижений и заканчивая успеваемостью, – я закончил говорить, стал ждать ответа Рида. Но тот долго не следовал. Меня это напрягло. – Думаешь иначе? – теперь интерес проснулся во мне.       "Всё-таки желание самоутвердиться и оказывать влияние", – когда Гэвин пришёл к данному выводу, на его губах возникла лёгкая, расслабленная, можно даже сказать, добрая улыбка. Будто он вовсе не насмехался над мотивами Ричарда, совсем нет, нет-нет. По крайней мере Ричарду об этом знать не обязательно.       – Я думаю, что труд старосты не идёт ни в какое сравнение с трудом твоего отца, – Гэвин тоже выпрямляет спину, но у него это не выглядит неестественно и горделиво, наоборот, прямая спина у него выглядит изящно и при этом все ещё расслабленно. – Это всё равно что сравнить игру в песочнице с работой настоящего строителя. Но в песочнице играли мы все. Она наш первый шаг к пониманию процесса созидания и, если наше творение рушится, к осознанию, что чувствуют взрослые, когда мы случайно разбиваем их дорогую вазу. Так и должность старосты станет неплохим вкладом в твой жизненный опыт, – Гэвин ловко перешёл от лёгкой насмешки к похвале идеи Ричарда, да так, что на моменте похвалы тот почти забыл о первичной усмешке и обратил большее внимание последовавшей солидарности.       Прежде уперевшись задумчивым взглядом в стол, теперь я смотрел на собеседника с нескрываемым одобрением. Мне казалось, что и довериться я могу ему даже в большей степени, чем Вэйну. Рид не просто понимал меня: этого недостаточно, чтобы я позволил человеку приблизиться к глубине моих мыслей и тайн. Гэвин был умным, знал себе цену и не болтал по пустякам. Теперь я понимал причину его молчания на занятиях. Он говорил тогда, когда от него это требовалось, когда он был единственным голосом разума всего коллектива. Значит, Рид уважает право голоса окружающих. В этом мы похожи, вот оно что. Я чувствовал, что его опыт общения с "народом", далёким от тех денег, которые были у меня или Вэйна, приносил Гэвину бо́льшие плоды, чем моё образование, полученное путём чтения книг и общения с интеллигенцией, и воспитание. Народ всегда умнее – это верно. Рид был глазами и ушами всей группы, обладал информацией, которая необходима мне сейчас, как воздух. Я задохнусь на дебатах, если Гэвин не поделится со мной глотком.       – Ты говорил, что каждый из кандидатов пообещает то, что выгодно его группе поддержки. Как же поступить мне? Пообещать то, от чего не откажется никто? Или подставить соперников?       Мой жгучий интерес желал восполнения. Гэвин оказался для меня столь неопределённой и загадочной личностью, что мне хотелось и сейчас услышать его мнение. К сожалению, прозвенел звонок. Я обернулся ко входу в столовую. Рида и след простыл, стоило мне вернуть взгляд туда, где он прежде сидел. И правда странный тип... Я уж было думал пригласить его сидеть рядом на парах. Но он предпочёл вернуться в свою тень. Впрочем, я не могу противостоять чужому комфорту.       – Тебе необходимо выгодно объединить в своей кампании предполагаемые условия других участников. Будет лучше, если ты вдобавок к этому попробуешь обернуть их в более притягательную упаковку, – говоря негромко, но не на грани шепота и, как всегда, чётко, Гэвин появился рядом с Ричардом, когда он направлялся по просторному коридору, полному других студентов, на следующую пару. Как же ему удаётся в один момент раствориться в толпе и в следующий – показаться? На самом деле ответ лежал на поверхности: неторопливая, размеренная пластика движений, не выдающийся рост и одежда в серых тонах. Хоть и сложно поверить в то, что в сером человек становится безликим пятном, но с правильным подходом это действительно работает. – Но также важно добавить что-то максимально выгодное от себя наподобие вишенки на торте, – Гэвин даже не смотрит на Ричарда. Его взгляд направлен вперёд, а их плечи время от времени соприкасаются.       Только Ричард собрался открыть рот, как Рид бросил на него короткий взгляд и буквально исчез, а вместо него идущий навстречу человек ощутимо толкнул Ричарда плечом, заставляя того впасть в абсолютное недоумение. Что это сейчас было? Гэвин вообще был только что рядом с ним?       При следующей возможности Ричард уже целенаправленно и уверенно подсел к Риду в столовой. Он нуждался в нём сейчас, как ни в ком другом, а Гэвин ему и не отказывает ни во внимании, ни в помощи. Теперь они сидят не напротив друг друга, а буквально плечом к плечу, и Гэвин наконец объясняет свои мысли, после чего выслушивает и мнение Ричарда. Если бы не помощь аутсайдера, Ричард ни в жизнь бы не сделал свою предвыборную кампанию в такие короткие сроки.       – Ты что, закорешился с Ридом? – не без удивления спрашивает его как-то Вэйн, откинувшись спиной на угол диванчика в коридоре университета, изящно закинув ногу на ногу и потягивая кофе из бумажного стаканчика. Такой же сладкий, как и всегда.       Однажды Ричард рискнул попробовать на вкус кофе, который всегда покупал себе его друг. Перекосило его в тот момент знатно. Как можно пить настолько сладкий кофе?! Мерзость! Но если бы Вэйна интересовали его оскорбления по поводу своего любимого кофе...       – Скажем... – я слегка улыбнулся от удовлетворяющего меня осознания того, что мы с Гэвином действительно подружились. С ним никто в группе не общался так же часто, как стал это делать я. В моих планах было разговорить его, выудить хоть что-то личное, чтобы узнать, кто же он таков. Я рассказывал ему о себе, о своей жизни, на что он реагировал не ответным рассказом, как многие, а умным высказыванием или предположением, вынуждающим меня продолжить рассказ. Я не раскрывал ему всего о себе, но всё же был открыт перед ним, не то что он сам. Это огорчало. Но не отталкивало, только подогревало мой интерес к персоне Рида. – Мы нашли общий язык. Мне кажется, рано или поздно я смогу найти к нему подход и стать ему приятелем. Мне нравится его компания не меньше твоей.       – Ну, что ж. Я рад, – Вэйн чуть усмехнулся. – Только ты будь с ним повнимательнее. Всё же... я бы на твоём месте был внимательнее, – тише добавив последние слова, посоветовал он, делая большой, последний глоток кофе и выбрасывая опустевший стаканчик в мусорку, стоящую рядом, после поднимаясь со своего места. – Ну что, всё? Вы наворковались? Можем идти? – расслабленным, лёгким движением парень убрал руки в карманы тёмно-синих, ближе к холодному, нежели насыщенному оттенку, брюк, тем самым отодвигая полы приталенного пиджака такого же оттенка.       – Идём, – сказал я, не оглянувшись в ту сторону, где сейчас предположительно остался стоять Гэвин.       Мы с ним закончили последнее обсуждение перед дебатами несколько минут назад. Больше нам не о чем было говорить сегодняшним днём, так что я мог со спокойной совестью пойти домой в сопровождении нового друга, ставшего для меня настоящей отрадой в гуще студенческой жизни. Учёба в коллективе нравилась мне куда больше, чем домашнее обучение.       В день дебатов мой внешний вид был всё так же безукоризненно утончён и сдержан. Я не стал мудрить и привёл себя в порядок по уже отработанному благодаря воспитанию гувернёров и гувернанток ритуалу. С ранних лет мной занимались именно они, в то время как родители играли роль посредственную. Жил я в доме отца, маму видел редко. Их развод не был для меня трагедией. Честно, мама готовила меня к своему уходу из семьи. Она хотела быть независимой от чьей бы то ни было фамилии и рода деятельности, как и от младшего ребёнка. Я до сих пор, бывает, вижусь с ней, но предпочитаю компанию отца. С ним у нас было больше общего, хоть его взгляды и были консервативными.       Наследственная расположенность к лидерству и талант публичной речи, конечно же, были заслугой отца. А вот грамотно подготовленная мною речь и готовность к вопросам и нападкам соперников – Гэвина Рида. Стоило мне проявить себя в дебатах, как Трейси дала слабину, отказавшись вовсе участвовать. Тоже мне активистка! Таких "храбрых" ещё поискать следует. Я полагал, что она является слабее других кандидатов, но не думал, что настолько. Я был о ней лучшего мнения. Она проявила себя недостойно и неуважительно по отношению к соперникам. Норт держалась молодцом. Пока из моих уст не полилась лесть, сладкая и не столь легко распознаваемая. Девушка стала посмеиваться с моих слов, после чего перестала участвовать в нашей с Маркусом дискуссии. Мне было тяжело переспорить его, то есть доказать, что он прав, но только сошёл с темы. Наши дебаты окончились всеобщим тайным голосованием. Результаты озвучил наш куратор, всё это время с интересом наблюдавший за противостоянием первокурсников. Пришли на нас поглядеть и некоторые преподаватели. Я заметил, но сделал вид, что и не догадываюсь, что завоевал их сердца своим словом.       Объявленный результат не заставил меня удивиться, но для приличия я изумился. Победа была за Рэйкетом!       – Я предлагаю это дело отметить, – с таким заявлением к Ричарду подошёл Вэйн, ненавязчиво закидывая руку ему на плечи и чуть прижимаясь к нему сбоку. – Не криви свой лик прекрасный, дальше я стихами не пойду, или, может быть, пойду, внемли же моим словам! Твои отныне верные служилы одобрят жест сей благотворной длани, – медленно вытянув руку вперёд, будто главнокомандующий направлял свои войска, Вэйн не сдержался первым и расхохотался с собственной речи. – Нет, серьёзно, хотя бы один раз позволь им подобное, – отсмеявшись, Вэйн с весёлой улыбкой посмотрел на друга. – Если жадничаешь, все расходы беру на себя! Тебе остаётся лишь огласить великодушное приглашение.       Долго уговаривать Ричарда, ползая перед ним на коленях, не пришлось. Вэйн умудрился снять на ночь целый бар, знакомый ему, чтобы вся их группа наверняка поместилась. Алкоголь и прочие напитки были так же оплачены. Разумеется, ведь Вэйн мог позволить своему лицевому счёту расходы подобных размеров!       Ричард и не замечал, как в шумном помещении с приглушенным освещением и мелькающими цветами прожекторов только и делал, что высматривал Гэвина. В какой-то момент к нему пришло осознание, что это совсем не удивительно, что аутсайдер проигнорировал приглашение на вечеринку в честь нового старосты. И буквально в ту же секунду, стоило этой мысли появиться, локтя Ричарда что-то коснулось. Ну, конечно же, на самом деле кто-то. Гэвин смотрел на него как-то по особенному. С признанием? С благоговением? Или, быть может, с небывалой нежностью? Казалось, это даже чувствовалось лучше в этих фиолетовых, красных и синих вспышках света.       – Я рад за тебя. Ты хорошо выступил. Молодец, – последовала лёгкая улыбка, которую почему-то хотелось хоть раз увидеть более яркой. И взгляд всё не менялся. Одно мгновение, превратившееся в вечность. Но неумолимо исчезающее.       Сам Гэвин на этот раз не исчез, словно мираж. На этот раз он будто позволяет Ричарду наблюдать свой уход, или же даёт возможность попробовать что-то предпринять.       – Постой, – голос выдал мой испуг целиком и полностью. Я боялся вновь упустить своего неуловимого друга в толпе, но ещё больше не хотел, чтобы он уходил с вечеринки. Я выпил не так много, чтобы до сих пор здраво осознавать, что без помощи Гэвина этого всего не было бы. Моя победа была и его заслугой тоже. И он просто обязан был повеселиться в компании одногруппников в первый и единственный раз. Я сделал два широких шага вперёд и ухватил Рида за запястье, не давая ему пропасть вновь. – Останься с нами, прошу. Выпей, потанцуй. Расслабься, Гэвин! Как все, – я сам не заметил, как это детское выражение вырвалось у меня. В любом случае, я не стану отрицать, что хотел присоединения Гэвина к коллективу. На то я и стал лидером, чтобы объединить ребят в дружную компанию.       От Гэвина в ответ на поступок Ричарда можно было ожидать чего угодно, если бы Ричард знал его чуть больше, чем никак. Поэтому нельзя было сказать, какая реакция у была у Рида. Да, он остановился. И обернулся к Рэйкету. Но что было в его взгляде? Непонятно. Будто возвелась стена, и ничего нельзя было ни увидеть, ни прочесть. Но Гэвин не стал отшатываться или выдёргивать свою руку, он даже сделал небольшой шаг навстречу, чтобы прошедший за его спиной одногруппник с двумя бокалами выпивки не задел его. Своим нечитаемым взглядом он посмотрел снизу вверх на Ричарда, а затем отвёл взгляд в сторону, словно задумавшись.       – Пожалуй, я немного выпью, – наконец кивнул он, и уголок его губ пополз в сторону, создавая полуулыбку. – Но танцевать я не буду, даже не проси, – и вновь взгляд снизу вверх, но, как бы странно это ни звучало, смотрел Гэвин так, будто они были одного роста.       Я же улыбнулся ему поначалу сдержанно, но затем позволил себе посмеяться. Идти против чужого желания я никогда не стал бы, поэтому я налил Гэвину и правда немного, я не стал звать его танцевать вместе со всеми, когда ушёл вслед за Вэйном на танц-площадку. Я почему-то не боялся лишиться компании Рида, оставляя его на диванчике одного. Вернувшись в ещё более приподнятом настроении, я застал Гэвина на том же месте. Его выражение лица так и не сменилось. Я предложил ещё выпивки. Он тактично отказался. Тогда я позволил себе вступить с другом в обсуждение какого-то не столь важного, но терзавшего мою душу вопроса. И Рид, с присущим ему умом, поддержал со мной беседу. Вэйн в неё, к сожалению, не втянулся, назвав нас с Гэвином занудами. Я был обратного мнения о нашем дуэте. Мы не зануды, не зубрилы и не умники. Мы люди, которые умеют думать, говорить, слушать и дальше по списку наших достоинств.       На первый взгляд казалось, что между ними ничего не изменилось. Гэвин всё так же сидел на своём излюбленном месте, всё так же редко, но метко отвечал, всё так же пил кофе в одиночестве. Но вместе с тем изменилось очень многое. Ричард стал чаще подходить к нему практически на каждом перерыве, иногда разводил с ним мирные, но от того не менее красочные, дискуссии на какую бы то ни было тему и рушил его одиночество своим присутствием. Что же Гэвин?       Гэвин с каждым днём смотрел на него с более ощутимым одобрением, но было в его взгляде что-то ещё... что-то такое особенное, что заставляло сердце Ричарда сладостно сжиматься, а пульс учащаться. Ричард будто чувствовал себя особенным и каждый раз подходил к Гэвину только затем, чтобы ощутить на себе этот взгляд, в котором было нечто больше доверия. В какой-то момент он стал настолько сильно нуждаться в этом, что с усиленным трепетом ожидал, чтобы Гэвин коснулся его. Запястий, поправляя манжеты. Лба, поправляя прядь волос. Шеи, поправляя воротник. Однажды Гэвин совершенно невзначай, как будто так и нужно, решил поправить Ричарду галстук. Казалось бы, такое простое действие, но от него внутри Рэйкета всё сжалось, затянулось в тугой узел и потянуло вниз.       Я не придавал значения всем тем эмоциям, которые проявлял в присутствии этого человека. Я наслаждался беседами с Гэвином, хоть и не мог до сих пор выяснить о нём больше. Множество сил я потратил на то, чтобы узнать Рида лучше. Я пропустил тот самый момент, когда стал воспринимать взгляды и касания друга иначе. Во всём, что окружало меня, я видел Гэвина. Мне казалось, когда его нет рядом, он всё равно где-нибудь сидит в ожидании, когда я найду его, присяду рядом и заговорю. Я видел, что он не против, что ему приятна моя компания. Я в самом деле чувствую себя особенным, получая внимание Рида, тогда как никто более его не удостаивался. Мне думалось, я вкусил запретный плод и теперь карабкался сквозь ветви на дерево в поисках целого урожая. Странно было лишь то, что змей-искуситель так и не показал своего лица. Не могла моя симпатия пройти так спокойно и плавно. Гэвин оказывал жесты заботы тогда, когда я нуждался в этом, хоть и не мог попросить из гордости. Теперь же он делал это всё чаще. Мой разум тонул в океане тёплых чувств к такому загадочному, умному и привлекательному во всех смыслах парню. Я дал слабину. Позволил этому случиться. И пока не жалел. Продолжал наслаждаться взаимностью приязни.       В какой-то момент Гэвин стал делать подобные жесты всё реже, а потом будто бы и вовсе через лень. Ричард почувствовал себя щеночком, которому только и хотелось, что заслужить одобрение хозяина. Он стал сам моментами касаться Гэвина и, судя по всему, смотреть на него настолько жалобно, что тот отныне дарил ему только усмешку, даже не подобие улыбки. Но в ещё один неуловимый момент всё вернулось на свои места и вознеслось на седьмое небо.       Единое, плавное движение от сонной артерии вверх, по уголку челюсти, возле самого уха, к виску, чтобы в конце концов запустить пятерню в чужие волосы, разрушая крепление укладочных средств.       Тогда Ричард набросился на него, словно изголодавшийся волк. Прижался вплотную, судорожно вдыхая у его шеи аромат лёгкого парфюма и запах самого Гэвина. А тот улыбается и мягко, одобрительно смеётся ему на ухо, чуть сжимая в пальцах его волосы, а другой рукой обнимая за шею, прижимая ближе к себе. Они в пустой аудитории, только-только за последним студентом закрылась дверь, а в поясницу Гэвина немного болезненно упирается ребро парты. Ричард на долю секунды столбенеет, не зная, что с ним происходит, и не зная, что делать. Но Гэвин быстро прерывает его заторможенность, привлекает ближе к себе, проводит теперь уже прохладным носом по учащённо бьющейся артерии и выдыхает на самые губы Ричарда. Они оба дышат, словно сорванные с цепи псы, и оба не спешат прерывать это возбуждающее напряжение, от которого потряхивает.       Я поступил иррационально, когда поддался своему животному влечению и прижался к молодому человеку так близко. Где-то внутри я понимал, как сильно желаю его. Моя страсть горела бурным пламенем, сжигая во мне всё, что только могло позволить мне сдерживаться. Лишь мысль, пронёсшаяся на мгновение в голове, отрезвила меня: "Рэйкет". Для меня это слово не было пустым. Это гордость, уверенность и контроль. Все те черты, которыми обладали мои предки и которые теперь по праву должны быть развиты мной. Как бы силен ни был соблазн, я противостоял чувствам. Напоследок вдохнув чужой запах, я мучительно медленно отстранился, постарался дышать ровнее. В моих глазах легко читалось, с каким трудом мне далась эта выдержка. Сила моих чувств была куда выше моральных принципов, однако восторжествовал разум. Каким бы животным ни был человек, я признаю в себе ещё и личность.       – Пойдём. Нам лучше не задерживаться, – сказал я Риду, скрывая игривость моих настроений.       Я показал их действиями, проведя взглядом по ширинке Гэвина, а пальцем – вдоль торса. Но сразу за этим я направился к выходу из аудитории, зная, что моему товарищу больше некуда идти, кроме как за мной.       Гэвин позволил себе с акцентом на внимание Ричарда чуть закусить нижнюю губу, после улыбнуться чуть более томно, чем в любые другие моменты, и облизнуть их кончиком языка более, чем сыто. Никакой злобы, недовольства, вредничества. Только ответная демонстрация самоконтроля – то, что было позволено увидеть Ричарду. Когда же он отвернулся, губы Рида растянулись в неестественно широкую улыбку, в которой было всё: насмешка, коварство и усилившееся желание.       Гэвин неспешно подхватил свою сумку, плавно вдохнул и так же плавно выдохнул, только после чего настиг Ричарда в дверях, в числе последних покидая с ним аудиторию и позволив другой группе студентов войти в неё.       То, что произошло между мной и Гэвином в пустой аудитории, оставило в моём сердце отпечаток. Я не мог забыть его прикосновений, его дыхания и ярких, горящих страстью глаз. Какое-то время я жалел о том, что не поддался порыву, но сейчас, спустя пару дней, пришёл к тому, что крайне горжусь своей выдержкой. Мой поступок казался мне истинно правильным. Хотелось думать, что и Гэвин был того же мнения. Я не мог узнать этого наверняка: тот момент произошёл за день до выходных. Вне учёбы мы с ним никогда не общались. Поход в бар всей группой был единственным исключением. Это и правда был первый и последний раз, когда мы виделись за пределами университета. Честно сказать, я очень хотел иметь возможность позвать единомышленника в гости или пригласить на прогулку, может даже, на свидание. Но, являясь инициатором в сложившихся "полудружеских" отношениях, я хотел, чтобы и Гэвин тянулся ко мне магнитом. Я думал, что однажды Рид попросит мой номер или пригласит меня сам в конце учебной недели. Этого не происходило. Я подозревал, что без моих усилий и стараний одногруппник вовсе не будет разговаривать со мной. И не мог проверить этого, так или иначе сталкиваясь с ним самостоятельно и заводя беседу от большого желания услышать его приятный голос, который доносил до меня всегда самые умные и светлые мысли.       После выходных в наших отношениях ничего не изменилось. Мы по-прежнему общались, обменивались взглядами с намёком, касались друг друга будто невзначай. Мы оба понимали, что делаем и почему. Нам ещё ни разу не пришлось обсудить наши чувства и взаимную симпатию. Тем более, что под конец дня Гэвин вновь отстранился от меня, стал холоден настолько, что мне было больно.       С подпорченным настроением я вернулся домой и услышал столь удручающие новости, что думать о чём-либо другом уже не мог. Мой отец потерял свой бизнес. Связался с таким партнёром, который ловко прокрутил все документы на хую – и теперь вся сеть казино была в руках грязного, кровавого преступника. Мистер Рэйкет хотел заиметь с этим человеком связи, хотел заработать на их дуэте. Партнёр просёк это и вовремя спохватился, нанял юристов и доказал, что по заключённому договору бизнес отца переходит бандиту.       – Мы банкроты... – выпав из истерики, отец стал жадно пить воду. Вся прислуга собралась вокруг дивана, на котором он сидел. Я и Аманда сидели в креслах напротив друг друга.       – Если мы продадим часть имущества, то сможем жить первое время. Штат прислуги можно сократить, – предлагает мачеха. Я же никак не вступал в разговор со взрослыми, лишь внимательно слушал и пытался понять, каков будет их следующий шаг. Я набирался опыта на чужой ошибке. В любом случае, отец на днях оплатил следующий месяц моего обучения. Об этом переживать мне не стоило.       – Как же сократить? Куда люди пойдут? Это их дом, дорогая. Они здесь живут и работают. Я дал им возможность хорошо жить, не имея к тому средств, – отец напомнил супруге о своём добром сердце, преследуя цель поднять свой авторитет в кругу той прислуги, что молча окружила хозяев. Конечно, подчинённые разочаровались в работодателе, так просто лишившемся своего бизнеса. И теперь необходимо было завоевать их уважение вновь.       – Тогда продадим мою машину. И я постараюсь найти работу в ближайшее время. Вернусь к преподаванию, – в прошлом Аманда и правда преподавала в высшем учебном заведении, в Вашингтоне, где они с папой и познакомились. Мачеха была старше моего отца на десять лет, но тем не менее привлекала его. Я знал, какова сила их эмоциональной привязанности. Я был рад, что у отца была такая избранница, какая ласкала его сердце, а не только член или язык.       На следующий день, в перерыве между занятиями, мне сказали, что на лестнице университета меня ждут. Я вышел на улицу и увидел маму. Она никогда прежде не приезжала в город сама, чаще навещал её я, приезжая с вещами на каникулах. И вот, она здесь, явно прознавшая о делах отца.       – Поехали со мной, сынок. Я найду для тебя вуз гораздо лучше. Будешь жить у меня. Уверена, твои братья будут рады, если ты потеснишь нас, – слова мамы резали мне сердце. По её глазам я понимал, что она видела выгоду в моём переезде. Из-за подавленного состояния я не мог представить, какую именно. Но и соглашаться не думал.       – Я не хочу, мам, извини. Здесь мои друзья, моя группа. Я староста. Тем более, отцу нужна моя поддержка. Я готов найти подработку, лишь бы нам не пришлось кардинально менять образ жизни. И вот ещё... Даже не вздумай предлагать отцу помощь. Не смей его унижать. Он этого не заслужил, – мне удалось убедить маму покинуть территорию учебного заведения и уехать ни с чем. Так было правильно.       – Рик? – подобравшись, как и всегда, тихо и незаметно, Гэвин присел рядом и слегка коснулся плечом плеча Рэйкета, который нашёл уединение на пустых трибунах не используемой сейчас баскетбольной площадки. – Ты как? Я слышал некоторые... новости, – парень придвигается ближе и складывает ладони на чужом плече, чтобы поставить на них подбородок и на секунду коснуться прохладным носом виска парня. Его голос перешел на грань шепота. – О твоём отце, – дальше он говорить не стал, позволяя Ричарду сделать выбор самому: рассказывать Гэвину о своих проблемах или нет.       От этого шёпота, такого нежного и трепетного, я вздрогнул и неожиданно для себя нервно выдохнул, словно с души спал непосильный груз. Я так хотел поговорить с Гэвином обо всём, что обрушилось на мою семью, но понимал, что жаловаться ему просто так будет проявлением слабости. Хотя что уж... Если отец мой тоже слабый, наверняка я ушёл от него недалеко. Я сутулился, сидя на трибуне и положив руки на бёдра, разведённые по сторонам. Так я находил себе опору.       – Он банкрот. Мы банкроты, – последнее выражение описывало проблему лучше, пусть я и повторил слова мистера Рэйкета. Если он не исключал того, что и я остался без денег, значит, я тоже исключать себя не буду. Семья ведь, чтоб её... Все в равных условиях. – Он связался с каким-то бандитом. Думал, получит с него деньги и кинет. Тот просёк. Вовремя спохватился. И весь бизнес перешёл бандиту. Блядь! – меня захлестнул прилив злости и невероятной величины ярости. Я ударил ладонями по бёдрам. Гэвину пришлось убрать с моего плеча руки, чтобы ничто не мешало мне дёрнуться от моего же выброса энергии. – Я всю жизнь думал, что мой отец – воплощение силы, власти и контроля. Я думал, Рэйкеты не ошибаются. Это всё равно что... – я не мог подобрать верного описания, – победа злодея над твоим любимым супергероем. Отец был для меня героем всегда, – я признался близкому для меня человеку в том, как на самом деле ощущал всё это, почему мне было досадно знать о банкротстве отца. Деньги не были такой большой проблемой сейчас, чтобы переживать из-за них.       Выждав секунду, Гэвин приблизился снова и протянул обе ладони к голове Ричарда. Чтобы положить ту на свои колени и заставить парня лечь на трибунах. Одна прохладная ладонь осталась на тёплой щеке Рэйкета, вторая уже так привычно оказалась в волосах, перебирая пряди и массируя кожу головы. Так естественно, приятно и успокаивающе.       – Какими бы могучими ни были герои, зачастую все они остаются обычными людьми, у которых нет дара провидения. Но я не думаю, что труды и усилия твоего отца просто канут в лету, – Гэвин заботливо, одобряюще улыбается Ричарду. – Я уверен, он справится с этим. Докажет, что он самый настоящий герой. И ты будешь гордиться им с удвоенной силой.       Я молчал. Сжимал в руке колено Гэвина, второй рукой обняв себя. С ним рядом было так спокойно, так хорошо, что хотелось забить на всё на свете и просто остаться с ним. В последний раз я испытывал такие сильные чувства к парню, когда учился в интенсивной школе, лет пять назад. Пока обычные детки ездили в лагеря или занимались летом тем, чем им хотелось, я проводил дни за учёбой и отдыхом побогаче в загородных школах с углублённым изучением гуманитарных наук. Моё внимание привлёк парень постарше меня, рослый и очень умный. Мы быстро подружились с ним. Дэвид признавал во мне равного и говорил со мной так, словно бы мы были сверстниками. Он стал очень часто носить меня на руках, хоть я пытался противостоять подобного рода баловству; он дарил мне подарки, помогал с трудными заданиями, учил меня тому, что знал сам. Я был безумно влюблён в него. Но разлуку с ним перенёс, собравшись с силами. На следующий год в школе его уже не было. Он вырос из того возраста, когда туда принимали бы его. Я не пытался даже искать его в социальных сетях, считая это дело пустым. Как мне кажется, у нас ничего не вышло бы. Слишком мал я тогда был, чтобы привлечь его внимание и выразить симпатию в полной мере.       – Ты не рассказывал о своей семье. Неужто всё так плохо? – я посмел предположить, что именно поэтому Рид так до сих пор и не просветил меня в том, с кем и как живёт.       Меня терзало любопытство, с которым я и не хотел бороться. Гэвин интересен мне. И его повседневная жизнь тоже. Я не считал это внедрением в личное пространство. Другого шанса спросить у меня уже никогда не будет.       Губы Гэвина тут же сжались в тонкую линию, на челюсти на миг проявились желваки. Он поднял голову, отрываясь от разглядывания Ричарда, и отвернул её в сторону. Тепло из его движений исчезло, будто и не было – на его место пришёл холод и задумчивость. На секунду пальцы Рида сжались в волосах Рика стальной хваткой, когда тот попытался посмотреть на него.       – Прости, – тут же заботливо произнёс Гэвин, возобновив поглаживания по голове. – Я не люблю об этом говорить. Мой отец... – и вновь его губы стали бледными от того, насколько сильно он сомкнул их. Будто что-то запрещало ему говорить об этом и тут же затыкало рот невидимой рукой. Или же не что-то, а сам Гэвин. – Я в самом деле живу у своего кузена. Он взял надо мной опекунство сразу же, как только я остался один. Мой отец не был хорошим человеком, – на выдохе сказал он последнюю фразу и вновь остановил поглаживания. Казалось, обычно тёплая рука похолодела.       Я убрал с себя руки Гэвина и поднялся. Он совсем не смотрел на меня, отдалился и старался зарыться в почву плохих воспоминаний, которую я лишь только собрался вскопать: воткнул кончик лопаты, ещё даже не погрузил её в землю. Гэвину уже от этого стало хуже, будто я вонзил лопату в рану на его сердце, слабо зажившую. Кто знает, может, я пытался раскопать могилу? Мне стоило бы винить себя, но я не собирался этого делать. Рано или поздно я всё равно задал бы тот же вопрос, с тем же любопытством и с той же заинтересованной интонацией. Ответ Рида, я уверен, был бы таким же болезненным для него. Я видел, что он прежде ни с кем не обсуждал эту тему. Вряд ли такой человек, как он, вообще был с кем-то так же близок, как со мной сейчас. Он пригрел меня на своей груди, не принимая за змея. Это было высшей отрадой для моих чувств. Он доверяет мне.       – Главное, что ты хороший, – мне пришлось очень медленно уложить свои руки на плечи Гэвина, чтобы вначале получить для того безмолвное согласие. Только после этого я обвил его шею и совсем нежно поцеловал в щёку.       Мгновения, на которое Ричард прикрыл глаза для поцелуя, хватило для того, чтобы упустить из виду широкую, совсем не хорошую ухмылку. Но вот, Гэвин медленно поворачивает голову к Ричарду, и лицо у него такое растерянное, такое опечаленное, впервые открытое. И взгляд почти читаемый, взгляд человека, который готов принять помощь. Этот взгляд перескакивает с глаз Ричарда на его губы и обратно, после чего Гэвин, неторопясь, снял с себя очки, в первую секунду подслеповато щурясь, а затем закрывая глаза. Он подаётся навстречу, обхватывая ладонями лицо Ричарда и с неземной нежностью целуя его в губы.       Этот поцелуй стал точкой невозврата. Я признался всему своему нутру в том, что я утопленник. Я утонул в этом парне, в тех нежных чувствах, которые обвивали нас и объединяли в этом самом поцелуе. Я без раздумий ответил на него, осторожно прижался к Гэвину ближе. Он сменил парфюм... Но запах его тела порывался сквозь новый столь явственно, что я ощущал его и млел. Я полюбил в Риде всё: грубые, крепкие волосы, мозолистые руки, шрам, секущий переносицу, красивый голос и хорошо поставленный тембр, широкие, сильные плечи и, конечно же, его сухие губы, от которых было так сложно оторваться. Нами руководила не животная страсть. Мы были выше этого. Дело было в юношеской любви, в привязанности, в отношениях, построенных на взаимных интересах и плавном доверии.       – Мне пора домой. Увидимся завтра, – третьего поцелуя я не посмел дать. Поднялся, взял свою сумку и покинул трибуны, не сомневаясь в том, что и в этот раз Рид оценит мою сдержанность и прилежность. Мне казалось, он ценит меня так же сильно, как и я его.       По мере того, как наш семейный бюджет преображался, менялся вместе с ним и наш образ жизни. Я постарался проводить больше времени в семейном кругу, чтобы в будущем отец и мачеха учитывали и моё мнение в том числе. Так несколько вечеров я провёл, мельком глядя телевизор вместе с Амандой. Я был увлечён просмотром ленты в соцсетях, а женщина – чтением газеты. Телевизор служил для нас фоном. Мы вдвоём обратили на него всё своё внимание, когда ведущий новостей стал рассказывать о том, какие ужасающие события происходят в городе. Он сообщил, что, по данным полиции, в городе орудует серийный маньяк. За последний год в городе пропало около шестнадцати человек. Тела четверых были найдены в поразившем даже полицейских состоянии, что уж говорить о родственниках погибших. Убийства были совершены единым образом. На жертвах были обнаружены следы сексуального насилия и пыток. Многие другие пропажи приписывают тому же убийце, что расправился с четырьмя горожанами. Это были три парня и девушка подросткового-юношеского возраста из хорошо обеспеченных семей. Мы с Амандой были крайне озадачены этой информацией. Нам обоим стало жутко даже думать об этом, не то что смотреть. Маньяк в нашем городе...       – ...Маньяк? – тихо переспросил Гэвин, когда они сидели вдвоём в библиотеке рядом друг с другом. В помещении было ещё несколько студентов, но все они были далеко от них, и тишина, присущая кладези знаний, успокаивала. Парень отвлёкся от своей толстенной книги по анатомии, поправил очки, оставившие красноватый след чуть ниже шрама, и как-то неуютно поёжился. – Да, я слышал о нём. Уже третий год он терроризирует город. И с каждым годом жертв всё больше. Но раньше на это мало обращали внимания. Страшно представить, до чего это дойдёт, – чуть дрожащие, выдающие волнение и переживание узловатые пальцы скользнули по краю страниц, после чего рука тут же одёрнулась. На большом пальце выступила капелька крови. Поджав губы, Гэвин положил книгу на стол и прижал к пораненному пальцу край своего белого врачебного халата, в котором по некоторым дням приходил в университет. Никто даже не пытался интересоваться одной из многих его странностей.       Я упустил нить разговора, когда заметил, что Гэвин поранился. Я слышал, что бумагой тоже можно порезаться, причём иногда больнее, чем лезвием, но в жизни никогда не видел, чтобы так случалось. Я не знал, как мог бы помочь Риду. По-хорошему рану нужно промыть, обработать и закрыть, но вряд ли с такой мелкой проблемой нам помогут в медпункте университета. Так что я мог только утешительно положить ладонь на плечо одногруппника. Я привык к тому, что иногда он приходил в белом халате. Хоть это и правда было немного странно, мне казалось это ещё и очень сексуальным. Увлечение Рида естественнонаучным направлением вызывало во мне чувство, что в будущем он мог бы стать учёным, может, профессором, естествоиспытателем или даже врачом. Различие в наших предпочтениях зачастую позволяло нам обмениваться знаниями и книжным опытом. Если я заводил речь об истории, Гэвин мог дополнить её рассказом об истории медицины. Если я говорил о географии, тут же мы касались и биологии, и экологии. Когда же я пытался говорить о языках, о литературе, Рид плавно переходил на психологию поведения.       Кровь у Рида достаточно быстро свернулась и перестала выступать из маленького пореза, так что вскоре после этого он коснулся ладони Рика на своём плече и вернулся к изучению любимой анатомии.       Элайджа Камски был лучшим хирургом в городе, а Гэвин провел с кузеном достаточно времени, чтобы оценить и перенять столь интересное увлечение. Говорят, вечно можно смотреть на три вещи: как течёт вода, как горит огонь... и третье по вкусу. В случае Ричарда, пожалуй, третьим являлось то, как Гэвин Рид читал учебники по любимым наукам. Например, как сейчас. Особенно сейчас. Бледное вечернее солнце, выглянувшее после нескольких пасмурных часов, сопровождаемых проливным дождём, светило прямо в большое окно и своими лучами точечно обрамляло профиль Рида, придавая его образу некой святости и ещё большего очарования, а так же впечатления, что он абсолютно не с этой планеты. В какой-то момент Гэвин не выдержал этого проницательного взгляда, улыбнулся одной стороной губ, отчего около их уголка проявилась добрая морщинка.       – Ну что ты так смотришь на меня? – не прекращая улыбаться, спросил он, поворачиваясь к Ричарду. – Ты проделаешь во мне дыру.       Им обоим захотелось этого. Захотелось сблизиться, вновь надышаться запахом друг друга, жадно впитать прикосновения перед очередным ожиданием. Гэвин чуть закусывает нижнюю губу, показывая, что Ричард в своих желаниях не одинок, и кивает в сторону двери. Рид встал из-за стола первым, закрыв свою книгу, прижав её к груди, чтобы не мучиться с запихиванием её обратно в сумку, и направился к выходу из библиотеки. Только когда Гэвин оказался у двери, Ричард поднялся тоже и пошёл за ним.       Идти им далеко не пришлось: недалеко от библиотеки были туалеты, но подол белого халата скрылся не за ведущей в туалет дверью, а чуть дальше – в комнатке для санитарного инвентаря. Ричард поспешил за ним и успел только закрыть за собой дверь. Пышущий жаром страсти Гэвин уже прижался к нему, с глухим стуком прижав самого Ричарда к двери. Короткими, нетерпеливыми обрывками целуясь, вместе путаясь в пальцах друг друга, они пытались повернуть нехитрый дверной замок, чтобы оградить себя от всего мира. У них это получилось.       Расправившись с этим врагом, в наступление перешёл Ричард. Он толкнул Гэвина к каким-то пыльным коробкам, и тот крепче вцепился в лацканы его пиджака, на этот раз целуя глубоко и с языком. Их тела прижались друг к другу настолько близко, что два сердца практически колотились друг об друга.       Я так сильно желал Гэвина, что не мог и на секунду оторваться от его тела, будто был прикован к нему. Наша страсть разгорелась с такой силой, что я уже не хотел противостоять. Я полностью отдался ей и своим ощущениям. Поцелуй оборвался, когда мне стало нечем дышать. Я прижимался к своему любимому, смотрел ему прямо в глаза и мягко улыбался, желая получить в ответ на неё небывалую нежность. Вместо этого Рид решил одарить меня требовательным толчком рукой в плечо. Я встал перед ним на колени, пока он восседал на крепкой, устойчивой коробке. Я понял его намёк, но прежде чем исполнить желание Рида, я задрал его футболку к груди и стал оглаживать, целовать его стройное тело. Я прошёлся языком по соскам, один пососал и облизнулся. Я хотел целовать его везде, хотел слышать биение его сердца и тяжёлое дыхание.       Развитые мышцы груди, редко заметные под одеждой, плавно вздымались на равномерном дыхании. Пригласительно раздвинутые бедра сомкнулись за поясницей Ричарда, придвигая его ещё ближе, пока в его волосах вновь хозяйничала рука Рида, похвально перебирая пряди. Сместив руки чуть ближе к спине, Ричард ощутил под пальцами несколько рубцов. От прикосновения к ним Гэвин резко втянул живот и воздух через нос и лишь слегка сжал волосы Рика, не так, как тогда, на трибунах.       Как выяснилось в процессе, презерватива ни у кого из нас не было. Гэвин сказал мне, что хотел бы ощущать всё полностью, без лишних помех. Он хотел ощущать меня. Зная, как неразумно это, я всё равно принял его слова за высшей степени доверие. Я не мог отказать ему. Я доверял ему так же, как и он мне. Именно поэтому я трахал его, не предохраняясь, а в качестве смазки использовал нашу слюну. Это был мой первый опыт анального секса, тем более с парнем. Но я справился отлично. Однако Гэвин был невозмутим. Вовсе не стонал. Только его дыхание и язык тела выдавали в нём наслаждение и похоть. Я не скупился на нежности. Мои толчки были размеренными и полными, но не болезненными и сильными. Я был осторожен. Я оглаживал его грудь и вдыхал запах, не зная, смогу ли продержаться подольше и не кончить только от осознания, что мой любимый отдался нашему желанию вместе со мной. Мы не шумели. Довольствовались хлюпающими звуками и вздохами. Излившись Гэвину на живот, я поспешил убрать за собой. Я слизал всю свою сперму с его торса и в качестве утешительного приза отсосал со всей пошлостью. Мне нравилось это. Я хотел проглотить всё его семя, хотел испробовать его всего на вкус.       Только в тот момент у Гэвина прорезался голос. Первое прикосновение языка к головке сопровождалось более тонким, полным наслаждения вздохом. Стоило Ричарду в первый раз заглотить полностью, над его головой раздался довольный стон, а пальцы вновь сжались в волосах. Гэвин все ещё не был громким, время от времени затыкал себя, но под конец не выдержал, кончив с удовлетворенным горловым стоном и закусив нижнюю губу. И после Гэвин совсем не побрезговал подарить Рику длительный поцелуй. Этот поцелуй был похож на первый поцелуй двух влюблённых невинных подростков, будто не было между ними сейчас похоти.       – Не хочешь зайти ко мне... на чай? – Гэвин с некоторой игривостью улыбается, поглаживая большим пальцем щёку своего молодого человека и глядя при этом ему в глаза.       Я перенял игривость одногруппника и усмехнулся. Он был великолепен. Я не могу найти иных слов, чтобы описать то, как я восхищаюсь этим человеком. Я жалел, что не могу поглотить его полностью, стать с ним единым целым, чтобы больше между нами не было секретов, не было расстояния – только светлые чувства и любовь, секс и страстные поцелуи. Так целоваться, я уверен, могли только двое любящих друг друга юношей. Только мы с ним.       – Не спрашивай меня о таком, любимый. Утверждай: "Ты придёшь ко мне на чай". И я приду, – мне хотелось и словами выразить мою привязанность к Риду, чтобы он был в ней уверен до конца.       – Ну хорошо, – лёгкая улыбка превратилась в ухмылку. – Мы едем ко мне на чай и это не обсуждается, – чуть понизив тон, с хрипотцой и ноткой властности произнёс он Ричарду на ухо и после прикусил за мочку.       Пока они ехали в метро, сидя вплотную к друг другу, а Ричард вдобавок положил голову на плечо Гэвина, тот рассказал ему о себе чуть больше:       – Мой кузен – Элайджа Камски. Ты, наверное, слышал о нём краем уха. Хирург. Он сегодня в ночную смену, так что, возможно, мы его и Хлою не застанем. Она тоже врач, – Гэвин почти незаметно для других огладил ладонь Ричарда большим пальцем.       В доме действительно никого не оказалось. Гэвин прошёл чуть вперёд, когда закрыл за Ричардом дверь, и включил во всём доме свет с помощью сенсорной панели на стене. Просторное и светлое помещение, выполненное в стиле минимализма, осветилось чистым, белым светом ламп. Стены были безупречно белыми, полы, напротив, выложены чёрным паркетом. И пахло чем-то неуловимым, но приятным и расслабляющим.       – Располагайся, я сейчас, – проведя Ричарда в гостиную и отпустив его руку, Гэвин скрылся на кухне. – И не смотри мне так укоризненно вслед. Да. Мы в самом деле будем пить чай, – в его негромком голосе были слышны весёлые нотки.       – Я и не сомневался. Просто думаю, у тебя не найдётся каркаде.       Я и в этот раз зарядился хорошим настроением благодаря Гэвину. Я не ожидал, что мой любимый так скоро доверится мне, чтобы чуть больше рассказать о своей семье и пустить меня в свой дом. Мои родители не разрешили бы Риду зайти к нам. Они совсем не любят гостей. Похоже, у Гэвина с этим проблем не было.       Я прилежно сел на диван, но не стал глядеть вокруг. Всё равно в комнате не было ни фото, ни каких-либо кубков, грамот или хотя бы цветов. Смотреть было не на что. Я уставился в экран своего смартфона. Вэйн написал, что приглашает меня пройтись с ним и Тиной Чэнь, его подружкой, по магазинам. Я ответил, что не могу: "Я в гостях у Гэвина. Не хочу обидеть тебя, так что предлагаю сходить вместе на следующей неделе". "В гостях? У Рида? Ну нихера ж себе! Да ты никак приручил его ;), – ответил он мне, а затем прибавил: – Ладно, голубки, так уж и быть, но ловлю тебя на слове!"       Когда Ричард дочитал сообщение до конца, Гэвин вернулся с кухни. Запах каркаде, который упомянул Ричард, заставил его поднять голову не без изумления на лице.       – Мы даже в этом похожи, Ричи, – улыбнулся Гэвин, отдавая молодому человеку его кружку и садясь рядом со своей.       – Приятно знать, – я и сам не мог сдержать улыбки, глядя на Гэвина.       Хоть мы это и не обговаривали, но, кажется, теперь я вполне мог называть его своим молодым человеком, возлюбленным и моим парнем. Это не были мои первые отношения, но впервые я возлагал на них действительно большие надежды. Ещё никогда я не испытывал таких сильных чувств к близкому для меня человеку. Во мне буквально всё трепетало от радости и восторга. У нас с Гэвином было столько общего, он был таким умным, что я с трудом верил в свою удачу. Я поверил в любовь с первого взгляда. Гэвин заинтересовал меня в первый же день нашего визуального знакомства. И вот я у него дома, пью чай и всё не могу забыть, как хорошо мы провели время в той подсобке.       – Я никогда не пил такого насыщенного. Скажешь название? – беседу пришлось завести мне. Гэвин, как мне показалось, затих. Я оправдал это усталостью и упадком сил. Чай и правда мог помочь нам обоим восстановить их.       Только мне он почему-то не помог. Опустошив чашку, я ощутил себя неважно. У меня как-то спёрло дыхание. В груди чувствовалась тяжесть и напряжение. Голова закружилась. Я никогда не ощущал чего-то подобного, даже когда сильно уставал.       – Что-то мне... Мне нехорошо. Гэвин, можно..? Я хочу спать...       Я попытался подняться на ноги, но меня зашатало. Почему-то я побуждал себя пойти к выходу, хоть и понимал, что лучше будет прилечь. Я устроил голову у Гэвина на коленях. В глазах всё плыло. Закрывая их, я ощущал боль. Веки горели ею. Дышать стало совсем тяжело. Я делал это ртом и тихо стонал, не понимая, что со мной происходит.       – Чщ-щ, – тихо, совсем невозмутимо шепнул Гэвин, поглаживая Ричарда по голове. – Это пройдёт, Ричи. Всё хорошо.       Гэвин всё приговаривал и наглаживал до тех пор, пока его голос не растворился во тьме, поглотившей сознание Рэйкета. Гэвин ещё какое-то время любовался его профилем, в то время как на его губах всё шире расцветала хоть и любящая, но совершенно не здоровая улыбка. От людей с такими улыбками нужно бежать. Только вот Ричарду такой возможности не представится в ближайшее время.       Когда сознание начало возвращаться к Ричарду, он не чувствовал головной боли, скорее наоборот, он ощущал себя как после очень крепкого и здорового сна, восстановившего все его силы. Хотя, казалось, времени прошло намного больше, чем требовалось для обычного здорового сна. Впрочем, сейчас важнее силы. Они Ричарду пригодятся.       – С пробуждением, милый, – совсем незнакомый голос раздался за спиной, и на щеке Ричард ощутил нежный поцелуй. А потом Ричард осознал себя привязанным к стулу. Его руки, которыми он машинально попытался дёрнуть, были затянуты ремнями на подлокотниках, едва ли позволяя шевелить кистями.       – Что?.. Где я? – я был в замешательстве.       Я ничего не помнил. Не мог узнать комнаты, в которой был. Бетонный пол и деревянные стены, выложенные балками. Освещения совсем не было. Поняв, что руками я особо ничего не сделаю, я в страхе попытался повернуть голову назад. Шею стягивал тугой ремень. Кожа больно тёрлась о резину, когда я пытался двигаться. Взглянуть назад мне так и не удалось. Я стал нервно дышать, пытаясь двинуть хотя бы ногами, чтобы повернуть стул на котором я сидел. Ноги тоже были привязаны к нему. А стул и не двинулся, похоже, будучи прикрученным к полу. В моей голове страх принимал всё бо́льшие размеры. Я стал дёргаться, доставляя себе этим физическую боль. Я думал, что если буду дёргаться ещё сильнее, то смогу разорвать ремни. Не помогало. Я забыл про то, что слышал чужой голос позади. Но поцелуй всё же забыть не смог. И хотел понять, кто и когда его оставил на моей щеке. Это было сейчас? Или давно? Как долго я уже пытаюсь выпутаться?       – Успокойся, сладкий, – голос не собирался его оставлять, и вместе с его звучанием на плечи Ричарда легли чужие руки, начав заботливо массировать. Что-то знакомое было в этой "заботе". – Мне нравится наблюдать, как течёт кровь, но твоей я бы видеть не хотел, – холодный нос коснулся виска, нежно потираясь о него, а следующие слова прозвучали шёпотом в самое ухо. – По крайней мере, так скоро, милый, – и смех наподобие игривой девицы, но более высокий и дёрганный. Неприятный. Пугающий. – Сейчас я отстегну ремень от шеи, – через пару секунд ремень действительно перестал сковывать шею Ричарда, на его место пришли поцелуи: спешные, отчаянные, одержимые. – Тебе так идут эти синяки, милый, – голос хихикнул, а губы снова коснулись щеки.       – Уйди. Хватит, – я закрыл глаза, не желая видеть лица того, чей голос узнал.       В горле пересохло от обезвоживания. Я сам звучал хрипло и неуверенно. Я и не заметил, как затекла моя шея, пока не попытался повернуть голову в сторону, чтобы избежать болезненных касаний чужими губами своей кожи. Так я только подставил её, никак не отвертевшись. Поёрзав на стуле, я понял, что у меня затекло всё тело. Я просидел здесь очень долго. Как бы мне ни хотелось думать, что это всё сон, моё тело доказывало обратное. Паника подпёрла к горлу. Я задёргался сильнее, постарался повертеть головой, чтобы отбиться ею от чужой ласки, наигранной и издевательской. Я ударил парня лбом по его щеке и открыл глаза, щурясь теперь от силы своего же удара. Я протряс мозги в голове так, что они не могли встать на место. Я не мог придумать, что делать. И что говорить. Что вообще думать.       Возникла тишина, звенящая и не предвещающая ничего хорошего. В этой тишине чувствовалась обида маленького ребёнка, незаслуженно получившего тумак от родителя.       – Ты посмел меня ударить, Ричи... – голос оставался высоким, но на этот раз похолодел настолько, что вызвал мурашки на шее Рэйкета. – Ты был так нежен тогда... Чем я заслужил твою грубость сейчас? – обладатель голоса вышел из-за его спины, вставая перед ним и обиженно закусывая губу.       На молодом человеке не было ни белого халата, ни очков, а волосы были уложены назад, но тем не менее шрам выдавал в нём Гэвина. Сейчас его брови были нахмурены как никогда грозно и злобно, будто ситуация была абсурдной только для Ричарда, а для него – абсолютно нормальной и естественной. За исключением удара.       Я не мог оторвать от него взгляда. Гэвин стал ярким пятном в этой слабо освещённой комнате. Я не верил своим глазам, не хотел верить. Этого не могло быть. Я стал отрицать любую возможность того, что именно этот человек связал меня и приковал к стулу. Будь передо мной кто угодно, я стал бы звать Гэвина на помощь. Но кого звать теперь, если он уже здесь и не собирается мне помочь? Я стал демонстративно дёргаться и пыхтеть от страха, лишь бы понять, правда ли Рид не отстегнёт меня. Ему было плевать, что ремни стягивали мои руки и ноги, что синяки на шее ныли. Я не понял его слов. Не хотел вникать в их смысл. Не мог Гэвин говорить так... И смотреть, как сейчас, на меня.       – Пусти! Пусти меня! – я не мог сдержать панического чувства. Меня затрясло так, что стул стал скрипеть подо мной. Гэвин злился. Я никогда не видел его таким. Он ненавидел меня. – Пожалуйста, я... Мне больно. Пусти! Я буду кричать, – я попытался угрожать. Но вряд ли это могло принести пользу.       – Кричи на здоровье, – парень пренебрежительно фыркнул, сопроводив этот звук взмахом руки. – Только дай мне наушники надеть, чтобы не оглохнуть, – Гэвин щёлкнул пальцами, и белый свет нескольких ламп осветил подвальное помещение. За спиной Гэвина был установлен длинный металлический стол, на котором, судя по всему, были разнообразные хирургические принадлежности. – Я тебя совсем не понимаю, Ричард! – он вновь повысил голос, чуть не взвизгнув на одном из слов. – Ты так хотел узнать обо мне больше, и вот, я открылся тебе, показал свою изнанку! – не сменяя недовольного выражения лица, Гэвин уселся Ричарду на колени, облокотившись спиной на подлокотник и закинув ногу на ногу. – Я хотел провести тебе небольшую экскурсию, но после твоего ужасного поведения... – парень поджал губы, обиженно глядя на своего пленника исподлобья.       У меня не было времени думать. Иное освещение всё же дало мне такую возможность. Всё происходящее казалось таким абсурдом, что я хотел поддаваться эмоциям и дальше. Страх, паника – все они сжимали меня и вынуждали к побегу, к единственному способу избавиться от боли. Я пытался понять, зачем Гэвин говорит это. Почему именно он, а не кто-то другой говорит такие странные вещи... Зачем ему понадобилось пристегнуть меня к стулу? Какую нежность он хотел в ответ на синяки и обезвоживание? Его последние слова принудили меня прислушаться к голосу разума. Нельзя злить его. Наверняка сейчас он в своей безумной форме относится ко мне лояльно. С неправильной нежностью. С изуродованной заботой. Но без животной жестокости. Он безумец, это очевидно. Я не знаю, притворяется ли он, чтобы я поддавался его желаниям и унижался, или правда наивно полагает, что я мог бы вести себя спокойно, прикованный к стулу не пойми где.       – Я не хотел, любимый, – я постарался смотреть на стол вдалеке, не понимая его назначения. Если бы я смотрел на Рида, он распознал бы мою ложь. Я не смог угомонить тряски. – Я не узнал тебя. Я боялся. Но тебя я бояться не буду, клянусь, любовь моя, – я сглотнул от волнения. Голос был хрипким. По нему нельзя было определить, как сильно я волнуюсь. Я надеялся, что эти слова сработают. Я желал свободы.       Гэвин улыбается широко и радостно, обвивает руками шею Ричарда и медленно приближается с желанием поцеловать, но...       – Лжец, – полушипит-полурычит он и резко поднимается на ноги, не сдерживая своей ярости и награждая Ричарда пощечиной. – Признаться честно, я думал, ты обо мне лучшего мнения, – Гэвин начал расхаживать перед ним из стороны в сторону, уперев руки в бока. – По крайней мере, не верил, что ты считаешь меня настолько тупым! – он был разъярен выходкой Ричарда и его голос снова приблизился к грани с воплем. – И что мне с тобой делать, а? – он резко переключился на мягкий, заботливый тон и огорченно прижал к щеке ладонь, глядя совершенно расстроенным взглядом на Ричарда.       Я опустил голову вниз и глядел только на свои колени и на то, как вышагивают туфли Гэвина по бетону. Он был мне таким чужим сейчас, что я не мог понять, как это всё может быть правдой. Всё дело было в моём разочаровании. Я искренне люблю этого человека и не хочу видать его таким, даже если это он настоящий. Не такого Гэвина я знал. Где-то в глубине души я думал, что мог бы принять все его странности, но ремни, пощёчины, безумные перепады настроения... Это пугало меня. Я впервые столкнулся с чем-то настолько пугающим. Это не ужастик. Не страшный сон. Это всё наяву. Мне не сбежать. Рид не выпустит меня так просто и так скоро. Я заложник его безумства.       – Дай воды. Мне дурно, – молчать о своём дискомфорте я не думал. Имея гордость, не стоило забывать и о заботе о себе. Я не знал, могу ли я рассчитывать на остатки человечности в этом лицемерном создании, и хотел проверить это.       – Конечно, милый, я сейчас! – его лицо просветлело от улыбки. – Никуда не уходи! – посмеиваясь с собственного каламбура, Гэвин спешно покинул подвал и вернулся меньше чем через минуту. Впрочем, даже этого времени не хватило бы Ричарду, в общем-то, ни на что.       С заботой, следя за каждым своим движением, Гэвин помог Ричарду осушить стакан воды, после чего вновь расположился на его коленях и сказал:        – Прости, что не сказал о своих планах заранее, – он прильнул к груди Ричарда, прикрывая глаза. – Я рассчитывал на другую реакцию... Но уже неважно! – вновь восклицание. И Гэвин резко отстраняется, но не вскакивает, только кладёт на плечи Ричарда руки. – Ричи, Ричи, Ричи... Ну же, не дуйся, мой дорогой! Мы будем счастливы вдвоём! Ты ведь любишь меня? – в его глазах, которые смотрели в глаза Рэйкета, было безумное желание признания, похвалы, одобрения. Все те чувства, которые не так давно Гэвин вызывал у самого Ричарда своими знаками внимания, чередуя кнут и пряник.       – Для того, чтобы мы были вдвоём, не нужно было связывать меня, понимаешь ты или нет? – я жалобно глядел на Гэвина. Почему-то мне было жаль его. Не себя. Он был похож на совсем маленького мальчика, который ещё не умеет дружить, но очень хочет этого. Такие дети дёргают девочек за косы, бьют их сумкой по голове, задирают юбки и пинают под зад, надеясь, что те посмеются с жестокой детской шутки, предложат дружбу, лишь бы их больше не обижали. Но девочки злятся. Бьют в ответ кулаком по спине, бегают за такими детьми, только бы вдарить посильнее. Они кричат, психуют и жалуются воспитателям. Я помню таких детей. Я знал их в детском саду. Мама водила меня туда, пока была с отцом. Воспоминания ненамного успокоили меня. Рид, похоже, не понимал моих слов сейчас, каким бы умным он на самом деле ни был. – Я люблю тебя. Но ты делаешь мне больно. Это обидно. Ты пугаешь меня, – я был честен. И надеялся, что мой безумец оценит это. Он умеет распознавать, где ложь, а где истина.       – Если я отпущу тебя... – он будто бы хотел спросить, но вместо этого изрёк утверждение, – ты убежишь, – уже без резкости в движениях Гэвин поднялся с чужих коленей и отошёл на несколько шагов, складывая руки на груди. – Предашь меня и все мои старания, – распрямив плечи, парень подошёл к столу. Но ничего с него не взял, а повернулся лицом к Ричарду и облокотился на стол руками. – Не стоило мне приводить тебя сюда...       – И это я о тебе плохого мнения? Ну ты и сволочь, – я не сдержал своего возмущения.       Гэвин в моих глазах уже не был столь умён и привлекателен, как раньше. Я снова задёргался, пытаясь высвободиться. Я рычал и метался, словно зверь в клетке. На руках проступила кровь от того, как сильно ремни стягивали кожу. Я буквально изрезал её. Я закричал от той злости, что наполнила меня. Мой крик был грозным, полным решимости – не страха. Двигаться я перестал. Смиренно опустил голову и стал ощущать, как от тяжёлого дыхания вздымаются мои плечи.       – Будь ты на моем месте, ты бы поверил, что человек, который тебе нравится, так легко готов остаться с тобой? – широко раскрыв глаза в изумлении, Гэвин уже сидел перед Ричардом на коленях, не сводя с него этот взгляд. – В то время как ты слабак, ставший ужасным монстром. Такое бывает только в сказках, – словно любящее животное, ищущее ласки, Гэвин притерся головой к бёдрам Ричарда. – Хорошо-хорошо-хорошо, извини меня, сладкий, – Гэвин резко поднимает голову и не без радости ловит взгляд Ричарда в плен своих поблескивающих глаз. – Если я отпущу тебя, что же ты станешь делать?       Мне было тошно смотреть на него. Гэвин и правда больше напоминал хищника, нежели здорового человека. Я хотел плюнуть ему в лицо, но лишь поморщился. Он бы разозлился, если бы я сделал это. Но и поддаваться ему больше я не хотел. Самым глупым моим желанием сейчас было отмотать время назад... Я должен был согласиться уехать с мамой. Гэвин не нашёл бы меня. Не связал бы. Не стал бы бить и истязать меня своим жалким видом.       – Найду подработку. Помогу отцу. Закончу вуз. Устроюсь на работу. Куплю нам дом. Займусь бизнесом. И покажу тебя специалисту. Тебе нужна помощь, – я нагло врал, лишь бы убедить психопата отпустить меня. Я верил в то, что это ещё возможно. Нельзя терять надежду. В Гэвине всё же была человечность.       – Как мило, мой дорогой, – Гэвин рассмеялся весело, словно ребёнок, увидивший самое прекрасное чудо на свете. Но смех его быстро оборвался. – Жаль только, что правда из всего это только в первых четырех предложениях, – парень разочарованно вздохнул, отстранившись, но не отвёл взгляда от возлюбленного.       Посидев так несколько секунд, Гэвин потянулся к ремням, сковывавшим руки Ричарда. Неспеша он освободил одну руку, потом и вторую. Затем он взял ладони парня в свои, начал слегка массировать их, возобновляя кровоток, и извиняться:       – Мне так жаль, малыш... – он прижал ладони Ричарда к своим щекам и поцеловал каждую фалангу. – Погоди немного, давай обработаем раны.       Парень метнулся в сторону и вернулся уже с ватой и склянкой со спиртом, принявшись обеззараживать порезы от ремней. Но порезы были тут не только у Ричарда. Хоть у Гэвина они и были зажившие, но их было много. От запястья до сгиба локтя. Одни тонкие, другие толстые. Горизонтальные, вертикальные и под углом. Не только на внутренней, но и на внешней стороне. Ранее об их существовании не было известно, поскольку Гэвин никогда не открывал руки выше запястья.       Наложив на запястья любимого человека тонкий слой бинтов, поскольку в больших ранение не нуждалось, Гэвин освободил и его ноги, даже помог подняться. Он прижался к нему, обняв, и стоял так, пока Ричард не прекратил опираться на него, когда смог стоять на ногах сам. Гэвин отпустил его и неспешно попятился.       – Дверь открыта. Выход увидишь сразу, – сказал Рид и отвернулся к столу.       В поиске выхода из дома и правда не возникло проблем. Помещение в стилистике лофт было очень просторным и с минимумом мебели, а большие окна были закрыты жалюзи. Выйдя за дверь, Ричард понял, что так просто ему не уйти. Кругом лес и туман молочного цвета.       – Кто не спрятался, я не виноват, - жутко протянул голос Гэвина за спиной.       Я стал жадно глотать влажный лесной воздух с запахом хвои, пока в моей голове не возникла самая правильная и свежая мысль: "Бежать!" Я сорвался с места и побежал. Мне было тяжело. В груди отчего-то было напряжение. Ногами двигал страх. Я не чувствовал их. Слышал только, как ветер свистит в ушах. До меня отрывами доносился жуткий смех Гэвина. Мне казалось, он вот-вот поставит мне подножку, схватит меня снова. Я чуть было не врезался в сосну. Я оттолкнулся от неё руками и прокричал. Как же болели запястья! Болели и лодыжки. Дышать становилось всё тяжелее. Я остановился, когда выбежал сквозь лес к горному обрыву.       С высоты я увидел озеро. Глухое, заросшее, как и весь этот лес. Я не мог надышаться. Мне было мало. Грудь разрывало так, что снова хотелось кричать. Я оглянулся. Тишина. Гэвин потерял меня из виду. Я подумал, что мог бы спуститься с уступа вниз, к озеру, попробовать переплыть на ту сторону. Осень и так не грела солнцем, тем более в лесу. Вода наверняка была очень холодной. И неизвестно, какого природного хлама полно на её дне. Я бросил эту затею, решил укрыться в кустах, лишь бы Рид не нашёл меня. Кто же знал, что в этом лесу растёт ядовитый плющ? У меня зачесался глаз. Я почесал его рукой, на которой уже были частицы растения. Сыпь выступила на ладонях. Правый глаз опух до такой степени, что я прослезился. Пришлось выйти из своего укрытия, чтобы найти другое: мне показалось, что Гэвин приближается.       – Вот ты и подтвердил мои слова, Ричи, – ему не показалось. Голос раздался совсем недалеко. – Хотя, быть может, это я всё испортил, м-м? Испортил твои надежды правдой? – казалось, голос принадлежал призраку: он не приближался и не отдалялся, но при этом был везде, в каждом метре, отдавался холодным эхо. – Даже если бы я ничего не сказал, ты бы и тогда сбежал при первой же возможности! Я слышу твои шаги, дорогой. Ты не понял? Без меня ты не найдешь правильный путь к выходу. Без меня твой выход – смерть. Тебе ведь больно, да? Я причинил тебе боль тоже, знаю... Но я же и зализал твои раны, – что-то совсем нечеловеческое было в его голосе. Было его голосом. Что-то, что не шло от самого Гэвина. Это говорил не он, точно не он. – Без меня ты долго не протянешь, Ричи... Неужели смерть тебе симпатичнее меня? – после этих слов его голос исчез.       Я лежал ничком в мокрой после дождя траве. Мне было очень холодно. По телу пошёл зуд, который я не мог усмирить. Я готов был терпеть жжение на коже, угрожающие слова психопата, боль и холод, лишь бы найти выход самому, сбежать как можно дальше. С наступлением тишины моё сердце ускорило свой ритм. Я снова стал думать. Мне больше ничего не оставалось. Даже если я выйду из леса к дороге, я не знаю, в какую сторону мне идти. Я не знаю, как далеко хоть какой-то город. Я не знаю, в каком я, блядь, штате! И в Америке ли я вообще...       В ходе быстрых размышлений я понял, что не смогу сбежать. Я заключён в этом лесу, заперт в плену у безумца. Размышления о собственной безысходности заставили меня подняться на ноги и просто пойти вперёд, в глубь леса. Я и не заметил, как набрёл на заброшенный костёрный лагерь с изорванной палаткой и... убитыми туристами. Их было трое. Двое парней и девушка. Как в новостях. Они лежали лицами в костре. Одежда на них сгорела, обожгла кожу, уже сгнившую, но в прошлом, вероятно, покрытую волдырями. Верхняя часть их тела была сожжена полностью, обуглилась. Скелеты разваливались на ветру, но пока ещё напоминали очертание мёртвого человека. Я не мог долго смотреть. Со страху я побежал оттуда прочь. И сам не заметил, как вернулся к хижине. Это тупик.       – Какой свежий воздух, а? – как ни в чём не бывало спросил Гэвин, опираясь плечом о дверной проём и демонстративно вдыхая носом запах леса. – Ох, сладкий... – вид Ричарда вызвал скорбь на лице маньяка. – Я понимаю, мой дорогой, я накосячил, я не слишком гостеприимен, но давай забудем этот неудачный момент нашего общения? Иди ко мне, – руки пригласительно раскрылись для объятий.       Я чесал свои руки и глядел слезливыми глазами на парня на пороге. Я думал, что было бы лучше утопиться в том озере. Прежде у меня никогда не возникало таких мрачных мыслей. Но впрочем... Гэвин не был зол. Мне хотелось верить ему. Хотелось забыть всё то, что произошло со мной в той странной комнате. Может, я всё неправильно понял, может... у Рида просто дурные сексуальные пристрастия? Может, я чего-то не понимаю? Нам стоило поговорить. Я наивно полагал, что этот безумец будет способен говорить со мной так же разумно и по-умному, как прежде. Я прошёл вперёд, перестал чесать себя, чтобы обнять Гэвина, прижаться к нему. Я укрылся в его тёплой осенней куртке, хотел согреться. Мне не нужно бежать, если Гэвин сам увезёт меня отсюда, если у нас всё будет хорошо.       Гэвин осторожно прижал его к себе, поглаживая по спине. Ричард чувствовал его улыбку своей шеей.       – Ты совсем плох, Ричи. Идём, я помогу тебе.       Гэвин отвёл его в просторную светлую ванную. Помог промыть сыпь прохладной водой и мылом, затем обеззаразить, и в конце нанёс прохладную, но чуть прижигающую мазь. К тому моменту Ричард в свежей одежде сидел на диване, его ноги были накрыты пледом, под спиной была подушка, а Гэвин сидел на полу возле него.       – Чуть позже я приготовлю ужин, милый, – и будто не было того, что было. Будто это было всего лишь безобидное обострение, от которого сейчас не осталось и следа. Но любое обострение имеет свойство возвращаться.       Я принимал заботу Гэвина с недоверием. Я боялся его, но не показывал этого. В моём положении было лучше сосредоточить эмоции на испытанной боли. Я пялился в потолок, пока на глаз действовали капли. Я чувствовал, как заживают раны. Я вдруг опустел. Все мои мысли были только о том, как бы поесть хоть что-нибудь. Когда я услышал, что Рид приготовит ужин, я тут же осознал, как голоден. Я путался в мыслях о том, что мне делать дальше: тешить чувства безумца? расслабиться и ждать возвращения домой? пробовать бежать снова? Пока я должен был оправиться. Гэвин забрал мой телефон и спрятал. Может даже сломал, чтобы его домик в лесу никто не нашёл. Он хотел, чтобы мы были вдвоём, наедине. Но был ли я первым гостем здесь? И кто вообще были те туристы в заброшенном лагере? Что если Гэвин был связан с их смертью? И со смертями, которые совершал серийный убийца? Гэвин будет злиться, если я спрошу об этом. Он узнает, что я ему не доверяю и подозреваю в дурных делах. Рассчитывать, что он расскажет мне об этом, вряд ли стоило.       За размышлениями я уснул, крепко обняв подушку.       – Гэвин? Ты здесь? – дверь открылась, впуская незваного гостя.       Голова Рида, видная из-за спинки дивана, на котором он сидел, повернулась в профиль. Парень приложил к губам указательный палец, показывая, что хочет тишины. Гость прошёл к нему, оставляя после себя лёгкий стук низких каблуков по паркету, после чего оперся руками о спинку дивана и пронаблюдал то, как маньяк с нежностью перебирал кудрявые волосы одногодки, который спал головой на его коленях.       – Тебя не было дома, я решил проверить здесь, – мужчина развернулся, теперь присаживаясь на спинку дивана. – Кто он? На новую жертву не похож.       – И тем не менее, ты пришёл по другому поводу, – незаинтересованно протянул Гэвин, продолжая перебирать чужие волосы, словно шерсть любимого питомца.       – Ещё немного, дорогой братец, и я отправлю тебя в санаторий, где подкрутят болты в твоей протёкшей и заплесневелой крыше, – мужчина встаёт и направляется обратно к выходу. – Я привёз его.       – Будь добр, – губы Гэвина растянулись в широкой улыбке довольного кота. – Я тут немного занят...       Послышалось тихое циканье, но мужчина выполнил просьбу, принёс в дом чьё-то тело и оставил его в одной из комнат.       – Ричи, – прохладные пальцы коснулись щеки спящего Рэйкета. – Просыпайся, родной.       Такое хорошее настроение. Такая лёгкость в движениях. На секунду думается, что всё, что было до, было лишь дурным сном. До того момента, пока Ричард не увидел лофт вместо минимализма и отсутствие очков на переносице Гэвина.       – Ты вчера так и не поужинал. Завтрак на столике. Мне нужно ещё кое-что сделать, – с улыбкой Гэвин целует Ричарда в щёку и скрывается в одной из комнат.       Я медленно присел на кровати. Отголоски боли доносились от моего тела прямо в мозг. Я мог это вытерпеть. Наверняка я сам был виноват в том, что приходится терпеть. Мне не стоило тереться о ремни, бежать сломя голову и прятаться в кустах. Я был бы сейчас здоровее. Гэвин, похоже, правда любит меня и заботится. Странными способами, не принятыми в современном обществе. Тому виной были проблемы с его головой. Если я верну доверие Рида себе, я смогу уговорить его на поход к врачу. Я смогу помочь ему так же, как он помогает сейчас мне. Я взял со столика завтрак. Он не выглядел аппетитно и пах как-то странно. Это была яичница с беконом. Я не стал долго думать. Мне очень хотелось есть. Я съел то, что было. Немного, чтобы меня внезапно не стошнило после долгой голодовки. Я оставил тарелку с не доеденной пищей на том же столике, поднялся и осмотрелся. Комната не была большой. Двуспальная кровать, столик с зеркалом и оленья голова вместо часов. Который вообще час? Сколько я здесь? В университет мне уже не вернуться?       – ...И домой тоже... – я озвучил печальную мысль вслух.       В дверь раздался короткий стук и заглянул Гэвин.       – А, ты уже позавтракал? – он бросил взгляд на недоеденную пищу. – Я хотел сказать, что ты можешь выходить из спальни. Делай, что хочешь, – он улыбнулся почти очаровательно и очень радостно и снова скрылся, оставив дверь приоткрытой.       Если в доме Камски было не на что смотреть в гостиной, то в гостиной этого дома, которая и являлась его большей частью, наоборот. В камине потрескивали поленья. По обе стороны от него стояли стеллажи, полные книг и с ящиками внизу. На камине горели свечи, а на стене висело несколько рамок. Только в одной из них была фотография человека. Человека, очень похожего на Гэвина. Примечательно, что стекло было с паутинкой трещин в одном уголке. В остальных рамках были уже начинающие желтеть вырезки из газет. Ричард успел прочесть только те, на которых говорилось о жертвах неизвестного маньяка. Затем его прервал беззлобный оклик, но, тем не менее, заставивший его дёрнуться:       – Ричи! Иди ко мне! – Гэвин выскочил из комнаты, в которой был, и прижался спиной к двери. – У меня для тебя сюрприз! – улыбка хоть и была доброжелательной, но ничего хорошего в ней не было. Гэвин сделал несколько шагов навстречу к Ричарду. – Но лучше будет, если ты закроешь глаза, – со всё той же улыбкой он протянул к возлюбленному руки. Но улыбка быстро пропала. – Ну, закрой же! Ты мне не доверяешь?       – Ладно, ладно... – не особо довольно проговорил я, прежде чем закрыть глаза.       Я не стал зажмуривать их, лишь послушно закрыл. Я слегка хмурился, не понимая, что Риду нужно от меня. Сердце чуть ускорило ритм. У меня не было совершенно никакого настроения. Я не улыбался этим утром. Особенно после увиденного в зеркале отражения. Я почти не узнал себя. Этот дом менял людскую внешность.       Гэвин взял его за руки и неспешно, осторожно повёл за собой. Хотя опасаться было не за что: хлама на полу не было, порожки низкие. Ричард не мог запнуться. Но Гэвину хотелось держать его за руки. Ну и Ричард не прошёл бы далеко без его помощи, так ведь? А играть в жмурки тут никто не собирался.       – Постой, пока не открывай, – попросил Гэвин и прикрыл за ними дверь. В следующий раз его голос раздался спереди. – Открывай!       Перед Ричардом представился стул, подобный тому, на котором он ранее сидел. Но если бы стул в этой картине был важной деталью... Важной деталью был человек, прикованный к нему. Ричард, честно, не узнал его, ведь голова несчастного была опущена в связи с бессознательным состоянием.       – Считай это подарочным бантиком, – с улыбкой ответил Гэвин в ответ на недоумевающий и вместе с тем неприязненный взгляд. – А если так? – схватив чужую голову за волосы, Гэвин резко поднял её. И вот тогда осознание не заставило себя долго ждать. Дэвид Аллен не был изуродован, у него лишь был разбит нос и краснела скула. В остальном же он был узнаваем. – Так и думал, что ты узнаешь его, - Гэвин склонился ближе к новому пленнику, поставив подбородок на его плечо, но не отрывая взгляда от Ричарда. Взгляда опасной змеи, готовящейся к броску. – Это ведь он был раньше?       Выглядел я в этот момент не лучше побитого парня. Я сгорбился, поджал руки к груди, смотрел жалобно и разбито. В голове всплыло множество приятных воспоминаний моих подростковых лет. Мне четырнадцать. Дэвид катает меня на своей спине, смеётся и совсем не догадывается, что он для меня идеал мужской красоты и достоинства. Сердце сжалось в больной груди. Я не выдержал и заплакал от горя. Я был слаб и не мог сделать ничего. Только мои слова решали что-то. Я хотел защитить его, спасти. Ему нельзя открывать глаза, нельзя видеть меня таким подавленным. Гэвин должен отпустить его.       – Он ведь ни при чём... Зачем ты с ним так? – я попытался отвлечь внимание Рида на себя и своё состояние, вызвать в нём жалость и сострадание ко мне. Ещё немного и я наберусь прежних сил, выстою. Но сейчас слёзы бегут рекой. Я только и успеваю утирать их бинтами. – Тебе ведь нужен я. Отпусти парня, – я не называл его по имени и говорил тише, чтобы Аллен не пришёл в себя. Я хотел показать, что забыл его, даже если Гэвин и знал о том, какую симпатию я испытывал к этому человеку так давно.       Странно, что Рид знал об этом... Я никому не рассказывал, кроме как одному из старших братьев, Кеннету. После интенсивной школы я гостил у мамы и братьев. И Кен стал выпытывать, чьё это фото стоит на заставке моего телефона. Пришлось рассказать. Он один знал.       Гэвин широко, любезно улыбается, и улыбка эта ужасна. Столько в ней яда, насмешки и всезнания.       – Ох, Ричи. Ну как же он ни при чём? – Гэвин прижался к щеке Дэвида своей. – Он касался тебя, он тебе нравился... Ты ведь даже сейчас думаешь о том, как было с ним хорошо? – Гэвин перешёл на полушёпот, проведя второй рукой вниз по груди Аллена. Та зашлась в лёгком кашле. Дэвид приходил в себя. – Думаешь о том, насколько он лучше меня? Выше, сильнее, очаровательнее, добрее, – Гэвин резко отпускает чужую голову и выпрямляется. Дэвид издаёт тихий болезненный стон. – Он идеален, да? – теперь Гэвин не улыбается. На его губах только усмешка. Рид складывает руки на груди, испытующе глядя на Ричарда.       Моё лицо покрылось стыдливым румянцем. Гэвин и правда был умён. Он видел и знал, что я чувствую сейчас, о чём думаю... Мне казалось, он умеет читать мои мысли. Мне нельзя было и помыслить о чём-либо так, чтобы Рид не был об этом в курсе. Он хранит столько секретов от меня, тогда как я для него полностью открыт. Меня угнетало это чувство незащищённости. Я ничего не мог поделать. Если те вырезки из газет на стене были важны для Гэвина, вероятно, те зверские убийства – его рук дело. Я не должен был допустить смерти невинного человека. Дэвид этого не заслуживал. Он был хорошим парнем. Я не знаю, какой он сейчас, но что-то мне подсказывает, что кольцо у него на пальце обручальное. У Аллена своя жизнь и семья. Я вырос из того возраста, когда он привлекал меня. Но мне хотелось защитить его. Он ведь и правда был совсем ни при чём.       – Он лишь в воспоминаниях, Гэвин. Я не испытываю к нему прежних чувств. Мне было четырнадцать. Я о тебе и не знал тогда. Я... Господи, – мне стало хуже, когда я увидел, с каким трудом Дэвид приходит в себя. – Он и не вспомнит меня, любимый. У него своя жизнь, семья. Видишь, у него кольцо? – я попытался доказать, что в настоящее время между мной и Дэвидом ничего быть не может.       – Иди, Ричи, – Гэвин снова улыбается, на этот раз очень мягко. Но все ещё недобро. – Иди. Я побеседую с ним. В одном из ящиков можешь найти платок, – Гэвин махнул рукой и повернулся к нему спиной. – Иди!       Только после крика Ричард смог справиться с оцепенением и покинуть комнату. Из неё не доносилось ни звука. И это успокаивало, помогало думать, что Гэвин и Дэвид действительно разговаривают. Не без применения силы со стороны одного из них, но разговаривают.       Только вот комната была звукоизолирована.       Я долго стоял под дверью, прокручивая слова Гэвина в голове. Я не понял, о каком ящике он говорил. О ящике туалетного столика, который стоял в той спальне, где я проснулся сегодня? Или о ящике под сервантным шкафом? Я решил проверить сначала ближайшие отсеки. Шкаф как раз стоял в гостиной, так что я подошёл к нему и присел, надеясь там найти платок, чтобы привести себя в порядок и успокоиться. Гэвин заставил меня поволноваться. Я открыл первый ящик из нескольких.       Первый ящик оказался только с аккуратно сложенной одеждой. Второй ящик не открывался, явно был заперт на ключ. В третьем же не оказалось ничего, кроме небольшого планшета и лежащей рядом с ним карты памяти.       Я осторожно оглянулся на дверь позади себя. Я уже немного успокоился. Тишина в доме придавала мне уверенности в том, что Гэвин не сделает со мной того же, что с жертвами тех убийств. Я всё ещё сомневался, что он способен на это. Кто знает, может, он и правда просто помешанный? Может, он восхищается этим маньяком и хочет поиграть в него со мной? Я не могу знать, что у больного на уме. Я мог лишь верить и надеяться на свою безопасность и сохранность жизни Дэвида. Хоть я и не был защищён никем, я всё ещё мог защитить себя сам.       Меня наполняла решимость. Именно поэтому я воспользовался дозволением Гэвина: "Делай, что хочешь", – и вытащил планшет вместе с картой памяти из ящика. С найденной вещицей я направился в выделенную для меня спальню. В ящике столика нашёлся платок. Так что в экран я глядел уже ясным взглядом.       На карте оказалось большое количество видео-файлов. Даже не задумываясь, Ричард открыл одно наугад. Это было видео с камер наблюдения, и, судя по обстановке, камера эта была домашняя и была установлена где положено, под потолком. Мальчишка сидел в солнечной комнате за столом и что-то писал в тетради. Вдруг дверь в его комнату распахнулась, и хотя не ударилась о стену, но мальчик тут же, словно ошпаренный, вскочил со своего места. В комнату зашёл мужчина с ремнем в руке.       – Папа, нет! Прошу, не надо! – крик ребёнка был до ужаса болезненным и заставил сердце сжаться. Ричард не смог долго смотреть на то, как ребёнка избивает ремнём собственный отец, да ещё и с таким усердием. Он смахнул в сторону, открывая следующее видео. На этой камере было темно. Поначалу слышался только плач, а затем уши и сердце прорезал ещё более ужасающий крик маленького мальчика. Он кричал, не переставая, и хоть он кричал громко, было слышно тяжёлое мужское дыхание. Ближе к концу видео криков уже не было, мальчик только всхлипывал, а мужской голос с придыханием повторял: "Гэвин... Сынок..."       Хватило всего двух видео, чтобы Ричард оцепенел и записи переключались сами. Мистер Рид был невероятно жесток к своему сыну, а тот ничего не мог с этим поделать. Только терпеть, а в конце оставаться без сил. Он не скоро оставил попытки кричать, но все ещё плакал, когда отец насиловал его. Затем камера показывала то, что происходило в ванной. Подросток шестнадцати лет в одежде сидел в наполняющейся водой ванне и с ничего не выражающим лицом испещрял свою руку порезами. Вскоре послышались тяжёлые удары по двери, будто её пытались выбить. И действительно пытались. И получилось. Ричарду показалось, что на этой записи Гэвина окончательно убьют. Он даже забыл о том, что сейчас находится в его доме и он в соседней комнате. Вскоре файлы закончились, о чём оповестило соответствующее уведомление от проигрывателя.       Отложив планшет в сторону, я ощутил, как сердце обливается кровью. Мне так было жаль Гэвина. Такой умный, милый парень не заслуживает подобного отношения к себе. В моей голове забылось в миг всё плохое. Я думал лишь о том, что осталось в Риде хорошего, чего отец не выбил и не выдолбил из него. Я уверен, будь мой отец таким жестоким, моя крыша тоже съехала бы ко всем чертям. Я поставил себя на место моего любимого безумца. Он хотел в ответ на свою неправильную заботу получить любовь и признание. Ему хотелось, чтобы я был только с ним, чтобы я любил его. Сам он наверняка плохо понимал, что значит любить. Гэвин лучше понимал язык насилия: он обижался, когда я ударил его. Вряд ли хоть кто-то сумеет помочь ему с той травмой, которую нанёс его психике взрослый мужчина, его же отец. Даже я не помогу ему, каким бы особенным он меня ни считал. Я покинул спальню, вышел в гостиную и вернул планшет в тот шкаф, в котором нашёл его, не вынув из порта видеокарту. Я забыл сделать это да и не думал, что Рид может обратить на это внимание.       Гэвин до сих пор не возвращался из комнаты. Я прошёл к окну, приоткрыл тёмные шторы и взглянул на лес. Светило солнце. Меня вновь обуял испуг. Ищут ли меня родители? Друзья и одногруппники переживают? В доме не было часов. Я не мог понять, вечер уже или только утро. Был ли Гэвин в университете сегодня? Интереснее всего было, что он сделает с Дэвидом? Все те убийства, о которых говорили в новостях, и правда могли быть делом рук Рида. Мой разум отрицал возможность того, что Рид изуродует его так же, как тех людей в лагере. Я думаю, он и их коснулся тоже. Мне стала ясна причина такой жестокости Рида. Он относится к другим так же, как отец относился к нему. Вполне возможно, он думает, что ведёт себя лучше. Но это не так. Он болен. И безумен.       В какой-то момент Ричард ощутил, что в доме стало ещё теплее. Будучи в спальне и занимаясь просмотром найденных фрагментов прошлого Гэвина, он не прознал о том моменте, когда Рид всё-таки покинул комнату, утаскивая бездыханное тело в чёрном мусорном пакете в сторону подвала. Но вернулся он со стороны входа в дом.       – Ричи, – в его голосе слышалась улыбка. Влюблённая и одержимая. Руки обвили талию Ричарда со спины. – Тебе уже лучше, милый? – он прижался к его спине, потираясь щекой о лопатки.       – Где тот парень? – я старался показать Гэвину, что мне нет дела до того, кем Дэвид был, лишь до того, в каком он сейчас состоянии.       Я переживал за Дэвида. Очень боялся. Задумавшись, я почувствовал, что от Гэвина странно, даже неприятно пахнет. Я не знал, зависело ли моё восприятие запахов от отношения к человеку, от которого тот исходил, или Рид и правда пах не так. Это напоминало мне запах сегодняшнего завтрака, только сильнее.       Гэвин тут же надул губы, разомкнув объятия и отошёл от него. Ему не нравилось то, что Ричарду вообще есть дело до этого ушлёпка.       – Я отвез его в город, – елейность из голоса пропала, вместо неё явственно ощутилось недовольство и обида.       За него Ричард так не переживал. Не беспокоился так о его состоянии. Только что у Гэвина было приподнятое настроение. И теперь оно упало в минус только от нескольких слов его возлюбленного.       – Успокойся ты. Просто любопытство, – я решил, что и мне позволено в этом доме показывать своё недовольство. Если мне по милости Гэвина придётся жить здесь долгие дни, я должен не растерять себя, не забыть надежды на светлое будущее, в котором Гэвина уже не будет. Его безумие никогда не примет хотя бы приемлемую форму, я был уверен. – Незачем было совершать такую глупость. Ты ведь умный человек, сам должен понимать, что я не уйду от тебя, – даже если я планировал сделать это спустя какое-то время, сейчас я бежать не мог.       – Ха, - в ответ на это Гэвин широко ухмыльнулся. Грубо, злобно, с ненавистью. – Да тебе нет до меня абсолютно никакого дела! – он развернулся и направился к одной из дверей. – Не удивлюсь, если тебя здесь не будет, когда я выйду, – он скрылся в ванной, но звука закрывающегося замка не последовало.       Видимо, Гэвин знал о своём запахе и хотел отмыться от него. Вполне могло показаться, а могло и быть правдой, что в последней фразе Гэвина слышались слёзы.       Я поверил Гэвину. Мне больше ничего не оставалось. Если он оставил Дэвида в живых, значит, я могу влиять на его решения так же, как на эмоциональное состояние. И если я сейчас разозлил его, обидел, то именно я и смогу сейчас утешить его. Мне вновь стало жаль Гэвина. Я представил, как он говорил бы эти же слова своему отцу: "Тебе нет до меня дела". Мистеру Риду и правда всегда было плевать на то, в каком состоянии был его сын: он игнорировал нечеловеческие крики и ужас в голосе мальчика. Я не хотел быть с ним жесток. Гэвин хотел любви. И заслуживал её, как и любой человек, нуждающийся в помощи.       – Чем мы займёмся сегодня? Вместе, – я сделал на этом акцент.       Я очень осторожно открыл дверь в ванную, но Рид, похоже, не был против того, что я уже вошёл. Он был таким омрачённым... Будто это я привёз в дом его бывшего с разбитым носом и еле согласился отпустить. Мне кажется, обижаться должен я. Но не хотелось.       Гэвин сидел в набирающейся просторной ванне, и единственным, что отличало этот момент от того, который был фрагментом записи с камеры видеонаблюдения, было то, что Гэвин был без одежды. Ну и то, что порезы теперь сыпались не на руки, а на бедра. Ни его лицо, ни даже его глаза не выражали ничего, пока он самозабвенно занимался селфхармом.       – Вместе? – его голос так же был пуст, но в коротком взгляде, брошенном на Ричарда, промелькнуло что-то болезненное. – Не знаю, – он поднёс руку к бортику ванны и уронил окровавленное лезвие на пол, после чего прикрыл глаза и сполз по ванне чуть ниже. Вода обняла его грудь и часть бедер, забирая к себе его кровь. В его спокойствии было виновато то ли весьма запущенное психическое состояние, то ли баночка с морфием, стоящая на полочке над раковиной. Или и то и другое. – Не знаю, Ричи... Надо прибраться в пыточной. И убрать тех молокососов и их ебаный лагерь. Он меня раздражает.       Отчего-то и я приобрёл спокойствие, глядя на истязания Гэвина, на его душевные страдания. Когда лезвие с лязгом коснулось плитки, я вздрогнул, но не стал бояться, будто не в первый раз стою перед голым парнем, погружающим изрезанные ноги в воду, которая вот-вот могла захватить и его лицо, отстранив от воздуха. Я прошёл вперёд, подобрал окровавленное лезвие и положил его на раковину, пачкая свои руки.       Происходящий абсурд казался мне привычным и безумным настолько, что я не боялся и не был против. Это странное чувство вызывало во мне спокойствие. Вот и причина.       – Я мог бы помочь. Только не с лагерем. Он меня пугает, – я честно признался в своём желании.       Мне хотелось помочь Риду, но в доме, не выходя снова в лес. Сосновый бор казался мне куда опаснее Гэвина и его причуд. Даже если он убил тех туристов, я не хотел до конца осознавать ужас того, что он может сделать со мной то же самое. Я верил, что смогу влиять на него и быть важнее незнакомцев.       Рид хмыкнул, но даже усмешка не тронула его губ. Казалось, сейчас он мог только дышать. Гэвин поднял из-под уже розоватой от крови воды руки и провел ими по лицу, будто желая стереть с него своё страдание и несчастье. Сложно сказать, получилось ли у него. От лица Гэвин провёл по волосам, убирая их назад и оставляя чуть влажными.       – Выключи воду, пожалуйста, – попросил он голосом Гэвина из университета, не открывая глаз. Ричард прислушался к нему, и Гэвин повернул к нему голову, открывая глаза. – Как твоя сыпь?       – Всё терпимо, – я ответил мягче, забыв о прежнем недовольстве совсем. Мне было приятно услышать голос любимого, который за несколько недель стал мне родным и которого я не слышал уже несколько дней. Мне захотелось взгрустнуть, когда нужно радоваться. Или не так уж и нужно? Я начинаю путаться. – Я сам виноват. Я не должен был бежать. Это был слепой испуг, – самое странное, что в своих страданиях я виню себя. Но в страданиях Гэвина виню его отца. Никакой закономерности.       Гэвин окинул его задумчивым взглядом, чуть нахмурил брови и вернул голову в изначальное положение. Успокаивало то, что Ричард видит и свою вину в их ситуации, а не только его, но что-то в глубине естества твердило Гэвину, что большая часть вины всё же на нём. Может, это что-то было тем самым человеческим, что мистер Рид не успел изжить из своего сына.       – Наверное, если бы не я, в этом не было бы и нужды, – он поделился своими мыслями будничным тоном, будто они обсуждали небольшую перепалку между ними в супермаркете, а не что-то гораздо серьёзнее.       Гэвин с той же медлительностью в движениях – наверное, всё-таки морфий – взял мочалку и добавил на неё немного геля, начав растирать своё плечо.       Я вымыл свои руки и умыл лицо, не глядя в зеркало. Я уже видел сегодня, как меня потрепало в последние дни. Мне хотелось выразить поддержку и любовь, которую я сохранил по отношению к Гэвину. Сегодня он выполнил моё желание, оставил Аллена в покое. Он заслуживал похвалы за свою сдержанность. Тем более, что он... Что бы ещё придумать в оправдание моего порыва нежности? Ах да, он запланировал привести комнату в доме в порядок и позаботиться о... красоте леса, я думаю. Я огладил ладонью влажные волосы Рида, наклонился и поцеловал его в щёку, прикрыв глаза. Мне вспомнилось, как хорошо нам было на брошенной трибуне. Тогда всё казалось таким важным и значимым.       Как же там папа? Он, наверное, сильно переживает. Аманда наверняка стала пугать его, что я мог попасть в руки маньяка. Конечно, это было правдой. Но для отца это был дополнительные стресс, хоть он и должен знать о том, в какой я опасности. Хотя... Так ли Гэвин опасен для меня?       – Я ведь у тебя тоже не первый, Гэвин... – я хотел осторожно подвести к интересующему вопросу. Но мне не дали договорить.       – Да, не первый, – голос Гэвина продолжал быть усталым, но в нём появилась грубость. – Разница только в том, что большинство из них умерло от своего же страха. Я не был им нужен. До тебя только Вэйн убедил меня оставить его в живых. Со шрамом на половину лица, но в живых, – парень уже с бо́льшим усердием растирал одну свою руку от плеча до запястья. – Да, тот шрам оставил ему я. Он тоже испугался. Но пообещал никому не говорить. И, видимо, не сказал. Хороший мальчик.       – Я писал ему, когда был в другом доме с тобой, – за разговором о моём, как мне казалось, друге я начал вспоминать, как именно Риду удалось ввести меня в бессознательное состояние и похитить. Если меня до сих пор не нашли и не спасли полицейские, наверняка Вэйн ничего не рассказал. Я не помню, что он ответил на моё сообщение, но помню, что он предостерёг меня лишь пару раз. Сказал, что Гэвин немного странный и что с ним нужно быть осторожнее. Он знал, что я буду в этом доме, в плену. Но не говорил. Боялся. Был ли он мне другом вообще? Здоров ли он сам? Я хотел увидеть его и набить ему лицо. Эта мысль промелькнула в моей голове вспышкой злости. – Ненавижу, – честно высказался я о Вэйне. Каким же лицемером нужно быть, чтобы беречь свою задницу и не заботиться о том, что пострадают люди, подобные тебе? – Если он хороший, значит, вы до сих пор любовники? Или это он оказался тебе не нужен? – с другой стороны, если Вэйн освободился, почему не могу я? Мне не хотелось умирать здесь от рук любимого человека, как те, кто были ему не угодны.       Мне стало страшно. Я отошёл от Рида на пару шагов, боясь, что он схватит меня из ванной и ударит о её бортик.       – Он ко мне на пушечный выстрел не подходит, – Гэвин нахмурился. Он действительно начинал злиться. Он не желал оправдываться, но симпатия к Ричарду заставляла его это делать. – У тебя нет повода для ревности, сладкий, – парень продолжил лениво оттирать с себя невидимую грязь. Вода становилась краснее. – В отличие от всех них ты хотя бы... – Гэвин оценивающе посмотрел на него. – Пытаешься доказать мне, что не боишься. А они все визжали, как свиньи, стоило мне показать им свою любовь, – Гэвин наверняка бы выкрикнул это предложение, но наркотик делал своё дело, помогая ему оставаться хоть немного спокойным. – Кстати, он немало сообщений тебе настрочил. И они остались без ответа. Ну, ты понимаешь. И названивал. Видимо, волнуется.       Внутри меня всё так же теплилась надежда на то, что Вэйн и другие ребята переживают за меня, ищут, хотят понять, где и что со мной. Если мне писал мой друг, значит, и родители тоже. В этот момент я не смог поразмыслить логически и понять, что меня бы уже нашли полицейские, будь не то что моя SIM-карта, но хотя бы телефон цел. Я хотел верить рассказам Гэвина. Они возобновляли во мне силы.       Я совсем доверчиво улыбнулся. Странно было осознавать, что я в глазах Гэвина и правда был особенным. Всё благодаря моей природной стойкости. Я мог бы кричать и бояться тоже, если бы не пытался разглядеть в Риде человека. Я люблю его. И хочу видеть в нём больше хорошего. Он убийца, маньяк, жертва насилия. Но он хочет любви, хочет платить ею взамен. Пока я здесь, я должен исполнять его желания, чтобы выжить. Мои собственные мысли придавали мне ещё большей уверенности в моих возможностях.       – Я тоже тебя люблю, – совсем невпопад сказал я, будто бы безумцу в ответ.       Я покинул ванную, чтобы найти туалет и справить нужду. После я стал мучительно долго ожидать возвращения Гэвина из ванной. Я провёл около часа за старой, пыльной книгой. Она очень увлекла меня. Я осилил её за этот час.       Больше всего времени у Гэвина ушло на обработку своих порезов. С полотенцем, повязанным на бедрах, и бинтами на одном из них, Гэвин вышел из ванной. Одежду он с собой не брал, поэтому, открыв ящик стеллажа, он начал одеваться прямо при Ричарде, будто бы забыл о его существовании или просто не стеснялся его. Парень оказался в тёмных, удобных джинсах и белой, почти облегающей, борцовке. Интересный контраст. И интересный выбор одежды для предстоящей уборки. Видно, Гэвина не особо волновало то, что майка может испачкаться, – ему был важен комфорт. На руки он надел чёрные нарукавники, длина которых равнялась от запястья и до сгиба локтя. Наверное, чтобы не чесать порезы на руках. Бывали такие моменты, после которых некоторые шрамы открывались и кровоточили.       – Хочешь – присоединяйся, – с такими словами Гэвин скрылся в комнате, в которой ранее был Дэвид.       Кровь в этой комнате была на стенах и даже на полу, но определить, была ли среди неё свежая, было затруднительно. К тому же, инструменты на столе были либо не тронуты, либо приведены в порядок ранее. Гэвин протирал пол, в то время как Ричарду было поручено оттереть стены.       Занимаясь столь странной уборкой, я терпел мерзкий запах запёкшейся крови и иногда с отвращением натыкался на куски чьей-то кожи. Где-то даже подпорченной. Впрочем, это была брезгливость. Я понимал, что если буду прилежен, то Рид не сотворит со мной ничего подобного. Он любит меня и заботится. На этом можно было сыграть и остаться целым. Меня всего раз стошнило, когда я наткнулся на чей-то палец. Я не заметил надетого на нём кольца. Меня вырвало прямо там. И Гэвин позаботился обо мне, дал сухое полотенце и стакан воды, убрал за мной. И палец этот тоже убрал. Это было не столько жутко, сколько мерзко и отвратительно. Я надеялся больше никогда не заходить в эту комнату и не видеть в ней никого. Я укрепил веру в то, что Дэвид остался жив и был возвращён в город, вспомнив о том, что Вэйна Гэвин тоже отпустил. Усилилась и моя уверенность в том, что у моего безумца человеческое сердце в груди.       Когда комната была вычищена и продезинфицирована, Гэвин надел куртку, подойдя к выходу. Собирался отправиться убирать лагерь. Но вдруг обернулся на меня, будто бы спрашивая, почему я не иду за ним.       – Ты иди, любимый. Я побуду дома, попробую приготовить обед, – я мягко улыбнулся Риду. Мои слова не были лживы. Гэвин был прав тогда. Без него мне выхода отсюда не найти. И делать это бесполезно, зная, что я могу наткнуться на моего маньяка и разозлить его.       Когда Гэвин уже вышел на улицу, Ричард услышал негромкое рычание мотора машины. Хотя, может быть, ему послышалось, и это был просто ветер? Машина у Гэвина в самом деле была здесь. В багажнике у него лежали мусорные мешки, один из которых был наполнен сухими ветками, сухой землёй и старыми, опавшими иглами хвойных деревьев. Этот мешок лежал на случай побега. Если бы этот случай настал, Гэвин оставил бы багажник открытым, а мешок развязал, и мусор из него хоть немного засыпал бы следы шин. Но сейчас в этом мешке не было нужды. В пустые мешки он собрал останки туристов и остатки их лагеря, по максимуму зачистив кусочек своей территории. Вернулся он через пару часов.       Не прося у Ричарда помощи, Гэвин вносил в дом по одному несколько мешков, и относил их в подвал, где задерживался ещё на некоторое время. Вскоре после этого в доме вновь теплело.       Когда я понял, что Рид вернулся домой, я сразу обозначил для себя, что не буду спрашивать о том, что он сделал с останками. Меня не волновало, где он их закопал. Я не хотел ещё сильнее бояться ходить по лесу, если мне придётся. Зная, где закопаны трупы тех людей, я буду вспоминать их облик, проходя мимо захоронений. Я должен заботиться о своей психике, чтобы не сойти с ума. Отмывания пыточной с меня достаточно.       За то время, что маньяка не было дома, я успел приготовить хоть что-то. Я проверил яйца на всякий случай. Они были свежими. Даже странно, что я не смог ими нормально позавтракать. Я сварил пасту в соусе, на который ушло два яйца, молоко, сыр и приправы. Гэвину должно понравиться. Я надеялся услышать положительную оценку моему кулинарному шедевру. В доме потеплело. И на моей душе тоже. Если отбросить всю мрачность моего положения, здесь даже уютно...       Ричард получил новые объятия холодных рук и контрастное тепло прижавшегося к его спине тела. Эти объятия хоть и были полны нежности, но воплощали в себе угрозу. Одно неверное слово или движение – и руки, мгновение назад обнимающие, могут вырвать нижние ребра вместе с мышцами.       – Пахнет очень вкусно, – послышалось одобрение, и прохладный нос потёрся о затылок Ричарда.       – Мамин рецепт, – я решил, что это замечание ещё больше усилит желание отведать приготовленную пищу.       Похоже, это будет ужином. На улице уже темнеет. И затопленная печь была как раз кстати. Ночью в доме должно быть очень холодно без отопления, раз он расположен рядом с озером. Я надеялся уговорить Гэвина эту ночь провести со мной в одной постели, чтобы я не так сильно боялся сомкнуть глаза. Просто так после сегодняшнего дня я вряд ли усну.       – Спасибо, дорогой, – тёплый поцелуй в щеку.       Ужин прошёл замечательно, если не учитывать, конечно, некоторых обстоятельств. Но сам ужин действительно был тихим и мирным. Гэвин даже сам помыл посуду! По этому факту и ещё потому, что в его доме был абсолютный порядок, можно было сделать вывод, что он просто весьма чистоплотен. Сложно определиться: хорошо это или не столь значимо в их ситуации.       На удивление, Гэвина действительно пришлось немного уговаривать на сон в одной постели. Он посмотрел на Ричарда с таким сомнением, что стало понятно: Гэвин не предполагал, что Ричард будет тянуться к нему настолько интенсивно после всего, что произошло. Но, видимо, искреннее желание Ричарда подкупило его, и он согласился.       Сильнее всего меня удивило то, что Гэвин в моих объятиях уснул очень быстро. И больше я не чувствовал себя хорошо рядом с ним. Он не оглаживал меня, не целовал, как ещё несколько минут назад, не разговаривал. Он просто спал и всё на этом. Рид крепко прижимал меня к своей груди. Я даже при желании не смог бы вырваться. Я хотел быть ближе к нему, хотел ласки, но не получал. Это странное чувство отогнало у меня сон. Тем более, что в темноте я очень боялся. Мне было страшно взглянуть в сторону окон. Гэвин захрапел. Я уже около часа не могу сомкнуть глаза. Мой любимый ослабил хватку. Я лёг на подушку лицом к потолку. Наконец-то я мог спокойно подумать, исключая страхи. Гэвин был самым главным чудовищем в этом лесу. Но мог ли я говорить так о том, кто заботится обо мне? Наверняка мог. Он убил столько людей и не жалел об этом. Он и не отрицал, что сделал это. Как бы я ни любил его, я не хотел лишаться рассудка и прежней жизни.       Я осторожно поднялся с постели и вышел из спальни, стараясь не шуметь. В доме уже постепенно холодало. Моя бессонница проявилась не в желании почитать, а в порыве одеться потеплее, выйти на крыльцо и сесть на первую ступеньку, чтобы понаблюдать за ночным мраком соснового бора. Положив руку на ступеньку, я услышал скрип. Дощечка была слабо прикручена. Из любопытства я оттянул её. Под ней был мой телефон! У меня всё сжалось внутри от трепета. Я спрятал грязный мобильник в карман пижамных штанов, вернул дощечку на место. Я двинулся чуть дальше в лес, чтобы осуществить внезапно ударившую разумную мысль. Связи всё не было и не было. Пока я не дошёл до лагеря. Здесь появилась. Куча сообщений от однокурсников, от Вэйна, от родителей, от братьев, от полиции... Я набрал номер отца. Это был мой шанс. Если не на спасение, то на последние слова.       – Плохая идея, – этот жуткий, злобный голос раздался в самой трубке после нескольких гудков. А дальше – удар по затылку. И больше ничего.       Первое, что Ричард ощутил в секунду наступающего пробуждения, – это удар тяжёлым ботинком под дых. Первое, что услышал, – это:       – Лицемерная ты сука, сладкий, – и смех Гэвина. Насмешливый, злобный, ужасный. – Как же я тебя ненавижу. А ещё несколько часов назад любил.       Я сухо закашлял. В глазах всё мутнело. Я видел тёмные пятна и не мог взглянуть на обидчика. Его голос и смех отзывались в голове жутким эхом, болезненным. Я не разбирал слов. Корчился от боли, лёжа на боку. Больные запястья были сцеплены наручниками за спиной, а ноги – связаны резиновым кнутом. Я попытался поднять глаза вверх, но головная боль усилилась. Мне казалось, прошло очень мало времени. Я помнил только, что пытался дозвониться отцу. Видимо, поплатился.       – Как ты мог так со мной поступить, ебаный лжец?! – голос вновь был высоким и почти вопил, с каждым словом беря тон выше. – Скажи спасибо глушилкам, иначе бы ты уже пополнил мою коллекцию, – он перевернул Ричарда на спину, заставляя почувствовать боль в придавленных руках, и вдобавок наступили ему на грудь. – Какая же ты тварь, Ричи...       Я шипел и кряхтел от боли, сдерживал крик. В один момент я не сдержался и вскрикнул. Не столько от боли, сколько от увиденного. Целая полка, уставленная банками, внутри которых были головы и рука: кисть с предплечьем. Я думал, что ничего ужаснее в жизни не увижу. В комнате воняло трупами и кровью. Я сам ею истекал. Мои руки разрывались от боли. Голова болела. Я думал только о том, как бы подняться и сесть. Я хотел облегчить страдания, вырывался, не находя сил говорить. Я истратил их на то, чтобы ударить связанными ногами по второй ноге Гэвина, стоящей на бетонном полу.       Вместо того, чтобы потерять равновесие и упасть, Гэвин лишь опустился на колено той ноги, по которой получил удар. Нога же, стоящая на груди Ричарда, лишь сильнее надавила на неё.       – Мой ты хороший, – Гэвин задорно рассмеялся и в этот раз просто сел поперёк живота Ричарда. – Какой же ты наивный и тупой, мой сладкий! Только вот меня за слабоумного считать не надо. То было твоей первой ошибкой в первый же день нашего знакомства.       Поначалу я стонал от боли. Мои стоны перешли во всхлипывания. Руки были туго стянуты наручниками. Я не мог устроить их под своей спиной так, чтобы уменьшить боль. Слёзы потекли из глаз. Я тяжело дышал, но продолжал брыкаться. Если бы мои ноги были связаны ровно, я смог бы опереться на них. Но они никак не помогали мне, были совершенно бесполезны.       – Я тебе не дамся, сука! – я сказал это так грозно и смело, что в голосе даже не было слышно моих слёз. Такой решимости ещё нужно было поискать. Я даже насмешливо заулыбался, будто был уверен в том, что Гэвин ничего мне не сделает. – Сдохну, но не дамся! – я сделал толчок телом вверх, пытаясь сбросить с себя груз. Руки обдало новой болью. В отместку за это я плюнул в Гэвина и пожалел, что не попал ему в ебало.       Гэвин поморщился от того, что мерзкая слюна попала в его волосы.       – Уже дался, малыш, – усмирив брезгливость, Гэвин поднялся сам. И в следующее мгновение голова Ричарда взорвалась болью от удара тем же тяжёлым ботинком по скуле. – Ну и как мне тебе после этого доверять? – голос его отдалился, когда он отошёл.       Сквозь головную боль я повернулся на бок и стал облегчённо дышать. Какое же для меня было облегчение освободить руки из-под такого пресса. Они истекали кровью, буквально горели. Я был повёрнут к Гэвину спиной. Я не видел, что он делал, но всем нутром уговаривал себя не сдаваться, продолжать быть в сознании. Что бы он со мной ни сделал, я выживу, я перенесу это жестокое наказание, я докажу ему, что так просто Рэйкета не сломить. Как бы поддержка отца мне пригодилась сейчас... Я мог только вспоминать его голос, выражающий поддержку, когда я учился баскетболу во дворе дома с тренером. Как же он болел за меня... Я вернусь домой. Я смогу. Только бы стерпеть.       – Я придумал для тебя наказание! – вдруг воскликнул высокий голос, высота которого, казалось, на секунду оглушила. – Я не убью тебя прямо сейчас. А для начала попытаюсь перевоспитать, – эти слова уже раздались шёпотом на самое ухо, а затем на тело обрушилась непрерывная дюжина ударов кожаного ремня с тяжёлой пряжкой.       Гэвин даже не смеялся в ответ на крики Ричарда и вообще ничего не говорил: в его ушах были наушники, а в них играла такая чудесная, расслабляющая классическая музыка. Только после того, как Рэйкет перестал вертеться, как уж на сковороде, и ещё через несколько десятков ударов Гэвин наконец выронил из рук ремень. В его глазах тоже стояли слезы. Стоило ему бросить взгляд на ремень, как они потекли по его щекам. Он ненавидел этот ремень. На нем все ещё была его собственная кровь. Или это уже кровь Ричарда?       – Я не хотел, Ричи, – уже рыдая в голос, Гэвин опустился на колени и уткнулся лбом в плечо возлюбленного. Он правда не хотел. Не хотел быть таким жестоким, не хотел быть таким, как отец.       Гэвин прорыдал над любимым около часа, после чего, все ещё всхлипывая, обработал его ранения. Только после этого он покинул подвал.       Пока Гэвин избивал меня, я потерял сознание. Защитная реакция организма на сильную, не прекращающуюся боль – кома. Именно так. С истоптанным лицом, со стёртыми в кровь руками, в мокром и грязном белье, с рассечёнными спиной и ягодицами, со связанными ногами, к ступням которых с трудом поступала кровь. Энергии хватало едва ли на то, чтобы я не мёрз на сыром бетоне, чтобы я хотя бы продолжал дышать.       Я не знаю, Гэвин мне помогал или сам Господь, но очнуться я сумел спустя несколько дней. Мои руки снова были в бинтах. На спине и ягодицах я ощутил повязки, но не сразу. Я лежал на тонкой подстилке. Под разбитой головой лежала твёрдая подушка. Я словно был побитой псиной, которую выходил добрый хозяин. Ноги были свободны, только руки были прикованы наручниками к крюку, торчащему из стены у меня в изголовье. На пальцах тоже были повязки. Гэвин задевал их ударами ремня в ту ночь. У меня на лбу лежала влажная тряпка. Меня укрывала совсем тонкая простыня. Похоже, мой безумец получал удовольствие от заботы обо мне, но и до конца комфортных условий давать не хотел в наказание.       – Пап... Пап... Папа..! Папочка... Папуля..! – я стал плакать, обвиняя себя и только себя в том, что я не смог дозвониться до родного человека. Я так хотел услышать его голос, хотел сказать, что скоро вернусь, что не надо меня искать, что ему не стоит волноваться и грустить из-за меня. Я повернул голову в сторону, чтобы стряхнуть слёзы. Повязка спала со лба на подушку. Я не мог остановиться плакать. И смотреть на "коллекцию" тоже не мог. Эти бедные парни и девушки вызывали во мне одно только уныние. – Чего пялитесь?! Уроды, – если на них не смотрел я, они продолжали смотреть на меня. Каждый. Ещё не хватало, чтобы рука указывала на меня пальцем. Я бы отгрыз его, честное слово!       Дверь со слабым скрипом открылась, и по бетону раздалось довольно звонкое постукивание низких каблуков. По росту и халату Ричарду подумалось, что это Гэвин. Но стоило человеку приблизиться, убрав руки в карманы халата, стало понятно, что это его кузен. Отдалённо, но они все же были похожи.       – Даже не буду спрашивать, как твоё самочувствие, сам знаю, что хреново, – произнёс Элайджа голосом того Гэвина, что был в университете, а не в этом ужасном доме. – Тебе что-нибудь нужно?       – Отведи к Гэвину. Хочу к нему, – я смотрел на нового человека остервенелыми, даже радостными глазами. Я давно не видел новых лиц. Но сейчас мне сильнее всего хотелось взглянуть в лицо Гэвина. Хотелось услышать извинения. Я был уверен, что он захочет извиниться. Мне тоже следовало сделать это. Мы бы обнялись и решили, что нам делать дальше, как жить.       Из-за выражения лица Элайджи мои отдалённо позитивные мысли постепенно стали казаться мне нереалистичными. Я погрустнел. Взглянул на головы. Попытался сосчитать их. Сбился. Они были красивыми... Зря я их обозвал.       – Его нет сейчас. Он на сеансе у психотерапевта, – мужчина опустился на колени, освобождая руки Ричарда от оков. – Да, их результаты не спешат себя проявлять от слова совсем. Тебе нужно поесть, – Элайджа помог Рэйкету сесть, хоть это положение было болезненным для него, но терпимым.       Элайджа ушёл и через некоторое время вернулся с подносом и помог Ричарду есть, восполняя его силы.       Я с трудом глотал пищу. Дело было даже не в головах, которые на меня смотрели. Я просто плохо чувствовал себя. Всё же перловая каша придала мне энергии. Элайджа казался мне ещё более молчаливым, чем его кузен. По крайне мере, ему не было плевать. Даже если Гэви вынудил его поухаживать за мной, всё равно было приятно пойти на поправку.       – Знаю, ты не вернёшь меня в город, – надежда на моё возвращение к прежней жизни стала угасать во мне. Но она была. – Только скажи, он убьёт меня? Или оставит? – я отодвинул от себя ложку, которую держал хирург. Сам я её держать не мог. Руки были забинтованы так, что я не мог согнуть пальцы правильно.       – Не знаю, – честно ответил мужчина, вернув ложку в тарелку. – Он непредсказуем, его намерения невозможно предугадать. Но, думаю, если бы он хотел убить тебя, он бы уже это сделал, – Элайджа окинул его однозначным взглядом. Если бы Гэвин хотел убить Ричарда, тот бы не очнулся ни сегодня, никогда больше. – Я хотел бы помочь тебе. Но у меня связаны руки. Это не страх попасть под горячую руку его гнева, тут... другое. Мне кажется, ты достаточно узнал его, чтобы понимать, о чем я.       Я выслушал мужчину и понял, что у него очень доброе сердце. Наверняка он и правда был таким хорошим хирургом, как о нём говорят. Я понимал его чувства и не мог умолять Элайджу пойти против брата. Если этот человек взял над ним опеку, он был для Рида настоящим героем, был опорой и близким человеком, который тоже о нём заботился. Подговори я Камски – и Рид провалится в пучину безумия навечно.       Я очень хотел поговорить с этим человеком, с разумным, с нормальным. Я расчувствовался и приобнял мужчину. Но быстро отстранился.       – Кто был первым? Как всё началось? – я хотел знать о Гэвина ещё больше.       – С его отца, – Элайджа не стал увиливать. Он убрал тарелку обратно на поднос и сел рядом с Ричардом, вытягивая одну ногу и сгибая другую, опираясь на неё локтем. – Гэвин убил его. Если бы я не кинулся подстраивать его смерть как несчастный случай, возможно, никто бы больше и не пострадал. Я тогда думал только о том, чтобы уберечь брата, не обрекать на ещё более тяжёлую жизнь. Вторым стал его первый бойфренд. Казалось, у них все было серьёзно, Гэвин даже познакомил нас, но мне этот парень не нравился. А потом я нашёл их в комнате Гэвина. Он сказал, что Уилл ударил его, и он потерял контроль. Вряд ли он его терял, просто... Уилл дёрнул и без того расшатанный рычаг и выдернул его с корнем. Вон его голова, – мужчина неопределённо махнул рукой в сторону стеллажа с "сувенирами", не уточняя, где именно голова того самого Уилла. – Я отправил его к психиатру, начался процесс его лечения, но ему это не помешало. В какой-то момент я сказал ему, что больше не стану помогать. Что он уже большой мальчик и должен нести полную ответственность за свои поступки. Он даже не психовал, согласился. И вот, до чего дошло. Я, если честно, боюсь, что скоро опущу руки. Я очень за него переживаю. То, что он делает, просто ужасно.       – Я постараюсь помочь тебе, – я проникся к Камски сильным состраданием. Ему с Гэвином было тяжело. Я не хотел спрашивать, была ли в курсе его супруга. Уверен, она для него лучик света в непроглядной тьме. – Скоро всё закончится. Я постараюсь повлиять на него. Он считает меня особенным, выделяющимся из них всех, – я снова посмотрел на "коллекцию". Либо я схожу с ума, либо ребята выражают мне поддержку. Если я пробуду в этом вонючем подвале дольше, я с ними, блядь, ещё и подружусь, не то что познакомлюсь. Хотя, как мне кажется, рука в колбе принадлежала уже знакомому мне Вэйну. И он был жив. Грустно это всё. И не так уж и жутко... Что человеческое тело по сравнению с душой? Она бывает куда страшнее изуродованного трупа. – Поверь, я очень люблю его. Я не хотел бежать той ночью. Я хотел позвонить родным. Хотел сказать, что со мной всё в порядке, что меня не надо искать, что я сам к ним приду, когда смогу. Вэйна ведь он отпустил! – я вновь преисполнился уверенностью, заулыбался одним уголком губ. Вторая сторона лица болела.       – Ты не мне объясняться должен, – без особых эмоций ответил мужчина. – Ты должен постараться вернуть себе его доверие. И постарайся на будущее обговаривать с ним всё. Если он так поступил с тобой, думаю, он очень боится тебя потерять, и ты действительно для него особенный, – помедлив, Элайджа приподнялся и встал, подняв с собой поднос. – Будь очень внимателен с ним. Это единственное, что может тебе помочь.       – Спасибо. Заходи иногда поболтать, чтобы позже не пришлось и меня к мозгоправу возить. Ваш бюджет не потянет, – я обречённо усмехаюсь, но всё же улыбаюсь кузену Гэвина на прощание. Он покинул подвал и запер его с той стороны.       Одна только лампа освещала здесь хоть что-то. Я поднялся на ноги, удержавшись за спинку стула рукой. Было адски больно. Но я терпел и пытался немного размяться. Я не знал, как скоро мой любимый вернётся. Когда бездумно расхаживать по подвалу мне надоело, я принялся изучать головы, так сильно будоражащие меня. Имена были подписаны. Их было очень много. Уилла найти было несложно, он был в самом центре. Мой интерес был похож на посещение музея. Мой мозг всячески боролся с плохими мыслями, помогал думать о хорошем. Например, я нашёл среди ребят нескольких, кого знал лично. Одного парня я видел на ютубе в рекомендациях. Кажется, именно о его пропаже видео и было: "Как выжить блогеру". Похоже, никак. Вот он, такой же, как и все. Не смог угодить Риду и был принудительно наказан. Я ощутил ответственность за эти головы. Они как будто всё ещё были живыми и правда всё видели.       – Ничего, вам я тоже помогу, ребята, – улыбаясь, я прошёл к своему спальному месту. Ложиться обратно совсем не хотелось. Но нужно было пристегнуть руки обратно к наручникам, чтобы не злить Гэвина лишний раз. Я должен постараться быть послушным. Он оценит это и даст мне больше свободы.       Когда Гэвин вернулся домой, он не вспомнил о Ричарде. Он был очень утомлен после сеанса у психотерапевта, так что почти сразу завалился спать. О Ричарде же он вспомнил ближе к обеду следующего дня, сразу, как вспомнил сон, который ему снился. Тогда он сразу поспешил к своему пленнику.       – Ричи, – он произнёс его имя с придыханием, облегчением и радостью. – Как ты, милый мой? – не жалея коленей, падая рядом, он заботливо коснулся его щеки. – Устал лежать тут?       – Очень устал, любимый. Без тебя совсем никак, – Гэвин потревожил мою дремоту, так что говорил я хрипло. Тем более что хотелось пить. Мне много чего хотелось такого простого, человеческого. И всё же я улыбался. Мне рвало сердце на куски от влюблённого взгляда своего мучителя, от той заботы, с которой он касался моего лица. Я видел, ему было искренне жаль, что приходится держать меня на цепи, как настоящую псину. Я понимал, что он не видит другого выхода. Любой на моём месте стал бы возмущаться, кричать. Ребята, мои добрые новые друзья, были тому подтверждением. Их прежние имена я запоминать не стал. Дал им удобные прозвища. Я долго фантазировал о том, кем могли быть незнакомцы, чем они могли привлекать маньяка, чем они заслужили такое. – Я так соскучился, – я был искренен. Даже не думал врать или притворяться.       – Я тоже, родной, – Гэвин без лишних телодвижений улёгся рядом, приняв почти позу эмбриона и прижавшись к боку Ричарда, уложив голову на его грудь и обнимая за талию. – Я не хотел, Ричи, правда... Ты меня так напугал, когда сбежал, – на этих словах в его голосе послышалась детская слезливость, а его объятия стали чуть сильнее.       – Я не собирался бежать, – мой голос всё так же хрипел, но говорил я мягко. Объятия любимого человека были такими тёплыми и желанными, что я почти расслабился. Если бы не боль в затёкшем теле и другие неудобства, всё было бы идеально. – Я не оставил бы тебя. Я только хотел позвонить папе. Я хотел сказать ему, что я в порядке, что не нужно искать, – я сам поддался эмоциям Гэвина, начав оправдываться, как мелкий ребёнок. Уже не раз я вёл себя с ним так, как он это делал со мной. Как будто мы и правда родственные души. – Отстегни меня. Я хочу тебя обнять, – я усмехнулся абсурдности моих слов. Я всё больше думал, что похож на пса. Оставалось только сказать "Пусти меня побегать!" или "Дай косточку!" Хотя на улицу, на свежий воздух выйти очень хотелось. И есть тоже. Живот урчит.       Гэвин поднял голову, пристально и не без подозрения уставившись на Ричарда, чуть прищурив глаза. Можно ли его винить за настороженность? – выбор за Ричардом. Всё же Гэвин отстегнул его руки и сначала с осторожностью помассировал его запястья и предплечья, восстанавливая кровоток, а затем снова обнял его, доверчиво прижимаясь.       – Ты так уверен, что он бы прислушался к тебе? И вообще, если бы ты до него дозвонился, нас бы тут же нашли, глупенький, – Гэвин говорил укоризненно, но спокойно и даже мягко, осторожно поглаживая грудь Ричарда. Прислушавшись к урчанию его живота, он переместил руку к нему. – Элайджа не кормил тебя, как я его просил?       – Он заходил два раза. В первый раз он покормил меня и сказал, где ты, чтобы я не волновался. Во второй – принёс воды и горшок, – я говорил не без благодарности. Элайджа неплохо обо мне позаботился. Но я уверен, Гэвин сделал бы это куда лучше. Каким бы добрым ни был Камски, его кузен любит меня своей безумной тягой. Я не стал говорить Риду ничего в ответ на его нравоучения. Я всё ещё хотел поговорить с родителями, хотел увидеть их. Я сильно скучал по отцу, по Аманде, по маме и братьям. Я очень тосковал по ним и волновался. Но поделать ничего не мог. Мне нужно быть послушным. Вернуть доверие Рида ко мне будет сложно, но я верю, что смогу. – Ты выпустишь меня отсюда? Я бы сходил в ванную, привёл себя в порядок. И ещё сильнее нравился бы тебе, – я снова пытался уговорить его, подлизываясь и осторожно обнимая его. Было приятно, что он был ко мне близок, не отдалялся.       – Ты нравишься мне любым, Ричи, – Гэвин искренне улыбнулся, прижимаясь ближе. Потом, подумав, добавил: – Но вернуться к гигиене тебе и правда не помешало бы, – это он сказал уже без особой доброты, скорее, как сухой факт. Было ясно как день, что если Ричард решит выкинуть очередную глупость, то Гэвин больше не будет распинаться и, как бы ему на самом деле ни хотелось этого не делать, но он просто убьёт Ричарда.       Не говоря больше ни слова, Гэвин помог ему подняться и отвёл в ванную, а там уже помог раздеться и снять старые повязки, пока ванна набиралась. Когда Ричард погрузился в тёплую воду, Гэвин ушёл, но совсем скоро вернулся со свежей одеждой, которую положил на тумбу. После того, как Ричард отмылся, Гэвин наложил ему новые повязки и помог одеться. При всём этом выражение его лица оставалось холодным и отстранённым.       Эта холодность не обидела меня. Я понимал, психика Гэвина изматывала его организм. Он не мог сохранять хорошее настроение постоянно. Впрочем, я и не требовал. Мне было спокойнее, когда он обращал на меня чуть меньше внимания.       Я пошёл готовить завтрак. Любимый привёз мне продуктов. Я потрудился над овощным салатом и гречневой кашей с фаршем. Завтракал я один. Я снова не знал, сколько времени сейчас. Возможно, я обедал. В любом случае, я насытился вдоволь. Только Гэвин никак не хотел ко мне присоединиться. Он вообще будто бы перестал меня замечать... Я не хотел так этого оставлять. Когда Рид сидел на диване, пытаясь отдохнуть или расслабиться, я подошёл к нему со спины, наклонился и провёл руками от самых плеч по его груди, массируя.       – Любимый... Ты напряжён. Это из-за мозгоправа? – я давал Риду выбор. Он мог поговорить со мной, как мы делали это раньше, или поддаться моим ласкам и принять их соблазнительными.       Гэвин как раз смотрел в тот самый планшет, тайны которого Ричарду довелось узнать. Сейчас он тоже смотрел старые записи с камер наблюдения или, скорее, пересматривал, а громкость была выключена. Когда напряжённых плеч коснулись чужие руки, Гэвин не стал выключать видео, но прикрыл глаза и откинул голову на спинку дивана.       – Отчасти, – ответ был коротким и, казалось, не завершённым, словно сигнал к тому, что Ричард может предпринять попытку ухватить шанс продолжить расспросы.       – Давай прогуляемся? И ты всё мне расскажешь, – я заулыбался, предвкушая предстоящую прогулку по лесу с Гэвином. Я не заметил, что он пересматривал те видео с камер наблюдения. Не обратил внимания.       Парень открыл глаза, задумчиво глянув на Ричарда, и после отложил планшет в сторону экраном вниз.       – Ну, давай прогуляемся, раз уж твой страх прошёл, – смахнув с себя руки Ричарда, Гэвин встал с дивана и пошёл к выходу.       Он подождал, пока Ричард обуется, и после дал ему куртку.       Мы вышли из домика, двинулись вперёд. Гэвин держался от меня на расстоянии, шёл впереди по протоптанной тропе. На улице заметно похолодало. Я не помню, сколько дней пробыл в этом лесу. Но если уже ноябрь, значит, скоро мой день рождения. Я не буду против вовсе не отмечать его. Мне стало привычным жить, не зная времени и места. И выделять день для какого-то празднования было бы глупо. Как отмечать день своего рождения без людей, которые подарили мне жизнь? Кого мне за неё благодарить? Было бы забавно благодарить Рида за то, что он мне её оставил. Надеюсь, мне не придётся этого делать. Мы шли молча. Гэвин казался мне куда мрачнее тёмного, пасмурного неба. Я старался не наседать. Так мы вышли к прямому спуску к озеру. Около него было совсем холодно. Оно и понятно. Солнца нет, чтобы вода и воздух прогревались. Я очень надеялся увидеть солнце. Вместо этого я вынужден ждать дождь или первый снег.       – Что тебя ещё беспокоит, кроме сеанса? Дело во мне? – я всё ещё переживал за моего психопата. Мне хотелось облегчить его душевные муки, пока я могу, пока мы вместе.       Гэвин сложил руки на груди и всё молчал, ковыряя носком ботинка землю.       – Да, в тебе, – спустя время наконец произнёс он. – Мне жаль, что я поступил тогда так... Прости меня, – можно было подумать, что Гэвину действительно стыдно, поскольку плечи его были напряжены и он не поворачивался к Ричарду.       – Поступил, как твой отец, да? – я пытался понять причины, по которым Гэвин до сих пор чувствовал свою вину, хоть уже и извинился. И, похоже, я попал в точку. Плечи Рида чуть дёрнулись. Я со спокойной улыбкой подошёл к нему и обнял, позволяя уткнуться себе в плечо. – Я за всё тебя прощу. Я люблю тебя больше всего на свете. Запомни, пожалуйста. Ты очень мне нужен. Я больше не буду делать глупостей. Никогда, – я пытался утешить маньяка, такого хрупкого и напряжённого сейчас. Моя любовь нуждалась в поддержке, и я готов был дать её, только бы Гэвин пришёл в себя и перестал себя винить. Я ведь жив. Говорить, ходить могу. Пальцы двигаются, все на месте. Я накормлен, одет и обут. У меня есть любящий человек. Со мной всё в порядке, так ведь?       Гэвин прижался к Ричарду, даже обнял его, и молчал до того момента, пока Ричарду не подумалось, что он будет и дальше молчать. Тогда Рид, не размыкая объятий, чуть отодвинулся и посмотрел Ричарду в глаза, спросив:       – Откуда ты знаешь про отца? – разумеется, Гэвин рассказывал Ричарду об этом человеке. Но его рассказ ограничивался тем, что мистер Рид не был хорошим человеком. Откуда же Ричарду стало известно о том, что Гэвин, забывшись, воспользовался методом отца?       – Помнишь, ты выставил меня из пыточной, когда говорил с Дэвидом? – в тот момент я забыл, что прежде не называл мою первую любовь по имени. Я не думал, что Рид обратит на это внимание, находясь в таком подавленном состоянии. – Я искал платок в ящике гостиной. Наткнулся на планшет, решил узнать, что на видеокарте. В тот день ты сказал мне делать, что я хочу. Ты ведь не злишься? – я посмотрел на маньяка с сомнением. Мне казалось, что я снова сделал что-то не так. Я не хотел нового наказания, не хотел портить Риду настроение. Зато я сказал правду. Не стал ему врать, как прежде хотел.       – Любопытство не грех, но надо быть немного терпеливее, милый, – вновь выдержав паузу, вынес свой вердикт маньяк более чем спокойным голосом, после чего снова положил голову на плечо Ричарда, закрывая глаза и даже чувствуя некоторую сонливость от его объятий. Сейчас ему было хорошо. – Я бы рассказал тебе сам.       – Хорошо, – от радости я стал улыбаться.       Наши объятия были такими тёплыми, родственными. Мне не хватало такой нежности. Я поцеловал Гэвина в висок. Он оставил поцелуй на моей щеке. Я коснулся языком его губ и был утянут в страстный поцелуй. Мне оставалось только обхватить шею Рида и целовать его, забывая всё на свете. Его губы, как и всегда, были сухими. Идеально сухими. Я укусил его за нижнюю губу. Мы обменялись взглядами, выражающими единую мысль. Будучи слабым, я не мог подхватить Рида на руки, так что это он подхватил меня.       Позади оказался ствол дерева, к которому Ричард оказался прижат. Его спина отозвалась болью, и Гэвин будто чувствовал это на себе и старался извиниться новым, более глубоким и трепетным поцелуем, а после усыпая поцелуями шею. Холодные руки оказались под рубашкой Ричарда, оглаживая бока и поясницу через повязки.       По телу прошли мурашки от прикосновений холодных рук. Я прикрыл глаза, наслаждаясь лаской. Я держался за плечи моего молодого человека, стараясь найти опору в нём, а не в стволе дерева. Его кора слишком больно упиралась мне в спину, даже куртка не особо спасала. Но мне было хорошо. Я готов был заняться любовью прямо здесь, посреди холодного и мрачного леса. У Гэвина были на это другие планы. Я думаю, он стал сильнее переживать за моё здоровье. Или за моё удовольствие.       Он снова подхватил меня на руки, не прекращая целовать. Не знаю, как ему удавалось не врезаться в каждое дерево и не запинаться о камни и ветки, но мы так вернулись к домику. Но повёл он меня не внутрь, а за дом. Я не замечал из окон, что здесь была лестница, ведущая на чердак. Как оказалось, там Рид обустроил свою личную спальню. Теперь ясно, почему я не слышал его шагов, когда он уходил сюда. Весь пол был сплошным ковром. Я стоял, поражённый идеально комфортной обстановкой, и не думал разуваться, снимать верхнюю одежду да и вообще раздеваться, чтобы оказаться в плену мягкой, широкой постели. В её изголовье были прикреплены наручники, видимо, для сексуальных игр. Я не хотел бы вновь быть закованным. Мои руки были очень сильно повреждены. Возможно, у Гэвина найдутся другие способы развлечься.       Как выяснится позже, сегодня Гэвин вовсе не был заинтересован в развлечениях. Видимо, он был больше озабочен состоянием своего любовника. Да и не хотелось ему самому сейчас выплескивать на Ричарда свою злобу. Во-первых, Ричард не заслужил. Во-вторых, Гэвин всё равно на успокоительных, и приступ активности схлынул ещё в подвале.       Намерения Гэвина не действовать грубо прослеживаются в его движениях, в том, как он целовал Ричарда, вместе с тем неспешно расстёгивая его рубашку, предварительно сняв с него куртку.       Я видел, как трепетно и нежно Гэвин относится ко мне. Мне казалось, я больше никогда не испытаю такого приятного чувства защищённости. Но вот я снова ощутил это. Мой восторг вылился в несдержанные стоны. Гэвин снова позволил мне быть в ведущей роли. В его спальне нашёлся и презерватив, и смазка. Из-за боли в спине я двигался не размашисто и даже медленно, но Риду очень нравилось это, он вовсе не хотел этого скрывать. В благодарность за собственный оргазм без помощи рук, Гэвин сделал мне минет, позволив отдохнуть, лёжа на его постели. Он был таким опытным и, к тому же, игривым, что долго я тоже не продержался. Я кончил, и тогда мой психопат стал хлопотать. Пока я проваливался в дрёму, он вытирал после нас всё салфетками, выбросил презерватив. Завершив уборку, он накрыл меня одеялом и лёг у меня под боком, мягко обнимая. Мы проспали вместе до самой ночи. Я проснулся позже Гэвина. В этот раз посреди ночи пропал он. Однако я не хотел его преследовать и даже не думал об этом. Всё, что я сделал, – сходил в туалет, который был установлен за отдельными стенами в комнате, умылся, выпил воды из-под крана, а затем встал у окна, широкого и тоже закрытого шторой. Я отодвинул её. Моему взору открылся лес, который медленно покрывался снегом. Вот и ноябрь. Настоящий.       Вскоре после того дня Гэвин признался, что доверяет мне настолько, что он готов вернуться после "больничного" в университет, а меня он хочет оставить в доме хозяином. Он сказал мне, что в моём распоряжении все комнаты и двор. На меня легли обязанности: топить печь, готовить себе самому, приводить в порядок небольшой сад в теплице, которая стояла в комнате Гэвина, наводить чистоту в доме. Рид предупредил, чтобы я пореже заглядывал в пыточную и ничего там не трогал. Сказал, чтобы я сильно не топил печь, иначе колбы с ребятами взорвутся, что будет очень обидным для маньяка. Любимый объяснил мне, как пользоваться огнетушителем и как включать генератор, если вдруг электричество пропадёт. Он заверил меня, что будет приезжать как можно чаще, привозить из города продукты. Про Элайджу он не мог сказать: будет ли он иногда приезжать ко мне в гости на чай – но сказал, что это возможно. Похоже, я теперь стал настоящим хозяином в этом доме. Мне было это по вкусу. Я не собирался бежать или делать глупостей. Я хотел быть хранителем домашнего очага.       Гэвин приезжал три раза в неделю и пару раз в субботу приезжал с Элайджей, а в воскресенье оставался с Ричардом, проводил с ним весь день. В остальные же дни мог приезжать сам Элайджа. Иногда Гэвин рассказывал любимому что-то интересное из университета, в некоторых случаях касаемое Вэйна. Он был настолько обеспокоен пропажей своего друга, что даже не испугался зажать Гэвина в одном из коридоров и в лоб спросить о том, куда он дел Ричарда. Но Гэвин не был бы собой, если бы сказал всё как на духу. Он лишь сказал, что Вэйну не о чем беспокоиться, и при этом заботливо коснулся его протеза там, где он переходил в плечо. Вэйн одёрнулся от него, как от удара током, но на слово поверил.       Гэвин привозил Ричарду либо свежих продуктов, либо что-то, заказанное в ресторане. В те дни, когда он приезжал, они ужинали вместе. Помимо книг у Ричарда появилось развлечение в виде ноутбука, который ему привез Гэвин. Интернета на нём, разумеется, не было, но было загружено множество фильмов и сериалов, а так же домашних заданий из университета, если Ричард захочет подпитать себя умственной деятельностью. В большинстве случаев Гэвин приходил в более чем хорошем настроении, но было пару дней, когда случалось обострение и Ричард вынужден был быть осторожен.       В первую неделю я не находил себе места от радости. Я стал жить вполне хорошо. Домашние дела занимали меня. За прогулками по заснеженному берегу озера я забывался вовсе. Чтение книг или просмотр фильмов доставлял мне чуть больше удовольствия, чем выполнение домашних работ. Я всерьёз выполнял много заданий, чтобы вовсе не сойти с ума от разлуки с родными, от болтовни с мёртвыми головами, от отсутствия Гэвина дома. Мне было приятно проводить с ним время, как будто мы были настоящей супружеской парой, счастливой и ничем не ограниченной... Только вот уже в конце месяца я пытался поднять за ужином тему моей личной свободы. Я со всей серьёзностью написал на листе мои идеи, обещания и прочие мелочи для возвращения меня в родной дом хотя бы на день. Чтение этого списка привело Рида в раздражение. Он смял лист и выбросил в печь. Я очень расстроился в тот день, но сдержал эмоции в себе. Гэвин должен видеть, что я сильный. Однако ребята в подвале наслушались моего горького плача. Я рассказал им, как сильно хочу к родителям, объяснил, на каких условиях хотел вернуться туда на один день. Они меня внимательно слушали, но, конечно же, молчали. Это ещё больше меня расстроило.       Я чувствовал эмоциональную нестабильность. И дело не в моей сезонной простуде, в ознобе и головных болях. Всё быстро прошло: я мог себе позволить постельный режим. Тем более, что мой любимый хранил лекарства в аптечке. Выздоровев, я начал замечать за собой, что я стал совсем апатичен. Гэвина злило, когда я встречал его без эмоций. Он был очень недоволен, когда я отказывал ему в сексе или в банальном поцелуе. Он просто хватал меня за челюсть и целовал так. Я с трудом отвечал, но никак не имел сил оттолкнуть. Разговоры с ребятами или с Элайджей не приносили мне никаких эмоций. Я не плакал над мелодрамами, не шугался скримеров из ужастиков, не смеялся над комедиями. Мне было дурно от этого всего. В середине декабря я лично попросил Гэвина, когда он вновь потянулся за поцелуем, но был мною отвергнут:       – Можешь избить меня? Я хочу почувствовать хоть что-то.       Ричарду долго уговаривать не пришлось. По лицу и глазам Гэвина было ясно видно: он не хочет этого делать. Но также он понимает, что Ричард в этом нуждается, а заниматься отговорами он не собирался. Избиение прошло абсолютно неэмоционально для Гэвина, это не принесло ему никакого удовольствия, потому что он не хотел делать Ричарду больно. И он не избил его как в последний раз до потери сознания, он рассчитывал свою силу и удар. И пока Ричард пытался отдышаться и прийти в себя, Гэвин даже не стал ему помогать. Напряжение, которое он испытывал, можно было ощутить в воздухе. Гэвин был очень зол. Он самым безразличным образом переступил через Ричарда и ушёл из подвала на первый этаж, не тронув дверь.       Гэвин буквально выпорол меня. Он мог взять ремень или палку, но вместо этого вооружился тонкой плетью. Я реагировал на боль. Я не кричал, только шипел и искусывал губы в кровь. Я извивался под ударами, будто хотел избежать их, но знание того, что это для моего же блага, позволило мне не просить Гэвина остановиться. Оказалось, я не был так уж закалён, чтобы вытерпеть насилие. И это было для меня спасением. Стоило маньяку покинуть подвал, как я разревелся. В плаче не сразу проявился мой голос. Я безмолвно кричал и только хныкал, с трудом выпрямляя спину, истерзанную почти в кровь. Рид не приложил много усилий, чтобы вызвать у меня слёзы, если до крови не дошло. Он очень любит меня... Мне стоило поблагодарить его. И поддаться эмоциям, пока они вновь не схлынули.       Залитый слезами, с тяжёлым дыханием я выбрался из подвала и стал искать взглядом, куда любимый мог пойти. Его не оказалось в гостиной, в кухне, в спальне первого этажа. Пыточная была заперта снаружи: ключ от неё висел у входной двери. Я нашёл Рида в ванной.       На этот раз он сидел в набирающейся ванне одетый. Водолазка прилипла к коже, джинсы облепили ноги. Судя по "гусиной" коже на открытых предплечьях вода была ледяная. Гэвин обнимал руками колени и его голова была опущена в них, он трясся то ли от холода, то ли от рыданий.       – Милый... Прости меня. Прости, я не должен был... – я болезненно всхлипнул и больше не мог ничего сказать. На этом моя речь, которая обещала быть полной мольбы и обещаний, оборвалась, толком не начавшись.       Я упал перед ванной на колени, стал рыдать, как никогда раньше. Меня разрывало от наплыва внезапной грусти, ужаса и презрения к себе, к своему поведению и к своей жизни. Я был потерянным и сломленным, к тому же, Гэви из-за меня снова оказался в этой ванной... Я виноват. Я всему беда. Без меня всем было бы лучше. И Гэвину. И Вэйну. И родителям.       Гэвин молча поднял голову от колен и посмотрел на Рэйкета. В его взгляде уже не было злобы, была только усталость и смирение. Он несколько секунд пронаблюдал за рыданиями Ричарда, после чего, словно нашкодившего кота, взял за загривок и затащил к себе в ванну, подставляя его спину под действительно холодные струи воды душа, которые тут же охладили следы от ударов. Гэвин позволил ему лечь на себя и обвил руками его шею, прижимая ближе к своей груди, закрывая глаза.       – Я так тебя люблю... – на большее меня не хватило. Мои слова прозвучали хрипло. Дыхание спёрло от холода. По открытым участкам тела прошлись мурашки. Но мне было очень хорошо. Боль от ударов была усмирена, моя истерика перетекла в мирную радость. Приятнее всего было осознавать, что я был особенным для Гэвина. Вряд ли кому-то ещё было позволено находиться с ним в ванной в такие тяжёлые для него моменты.       После этих слов одна рука прошлась по волосам Ричарда, ласково оглаживая, а затем макушки коснулись губы. Тишину нарушал только звук льющейся воды, которую Гэвин отключил только тогда, когда она почти наполнила ванну до краев. Их тела уже привыкли к низкой температуре, но это не отменяет высокой вероятности того, что они оба простынут. А еще Ричард чувствует своим животом, как живот Гэвина сокращается в судорожном дыхании. Когда он поднял голову, Гэвин сразу же вовлек его в поцелуй. Отчаянный, наполненный каким-то страхом и виной. С каждой секундой его дыхание сбивалось все больше, и трясло его уже вряд ли от холода.       – Накажи меня, – раздался его шепот, когда поцелуй оборвался. – Я должен получить наказание, я должен поплатиться за то, что навредил тебе, я должен... – теперь он, казалось, вовсе не дышал, отчаянно, страдальчески шептал эти слова в щеку Ричарда, крепко сжимая в пальцах его волосы. Это было что-то из прошлого. Что-то, касаемое его отца. То, что мистер Рид заставил его испытывать за любые свои поступки.       – Успокойся, прошу тебя. Любимый мой, – я тоже понизил громкость голоса, но больше от странной боли в горле. Больнее всего быть свидетелем того, как Гэвина поглощает детский страх. Я никогда не осознавал, в чём он может проявляться. Уверен, Рид был в этой ванной в тот день, когда похитил меня. Он был там и после разговора с Дэвидом. Сколько же раз он бывает здесь? Я порчу его психику. Делаю ему только хуже. Но, похоже, только я могу стать его спасением. – Я никогда не стану этого делать. Любимые так не поступают, не наказывают... Я знаю, ты делаешь это, потому что любишь меня. Но я люблю тебя иначе. Я люблю тебя правильно, – я не знал, стоило мне сейчас высказывать своё мнение или нет, но я рассчитывал на каплю понимания со стороны Гэвина.       После слова "правильно" Гэвин замирает. Слёзы все ещё текут по его щекам из раскрасневшихся глаз, но он будто в самом деле перестал двигаться. Под челюстью на миг проступили желваки, и руки соскользнули с волос Ричарда на его плечи, а оттуда в воду. Гэвин обнял сам себя и закрылся.       Я вновь проникся к маньяку жалостью. Он боролся со своей жестокостью, как мог, но безуспешно. Ему плохо жить в собственной шкуре. И всему виной пережитая им в детстве травма. Она оставила на Риде значимый отпечаток, который решил всю его судьбу. Это было клеймо для него. Жестокий насильник и убийца, который жаждет настоящей любви, понятия не имея о том, в чём она заключается. Его никто так не любил, как я.       – Родной мой. Я никогда не буду относиться к тебе, как твой отец. Он не любил тебя. Я никогда тебя не оставлю, обещаю. Я всегда буду твоим, – я чуть вынырнул из воды, чтобы обнять холодного Гэвина моими холодными руками. Я стал целовать его в макушку, не находя сил перестать.       Гэвин всё ещё трясся и уже от холода, потому как он быстро прижался к Ричарду, веря его словам. Страх не ушёл, но где-то на душе стало спокойнее, и Гэвин даже обнял Ричарда в ответ, чуть выдыхая. Затем они выбрались из холодной ванны и Гэвин позаботился о них обоих: дал Ричарду сухую тёплую одежду и переоделся сам, заварил кофе, растопил печь и вместе с Ричардом расположился в своей спальне на чердаке. Они могли в такой обстановке заняться просмотром фильма или ещё чем-то, но им это было не нужно. Укутавшись в одеяла и грея ладони о горячие кружки, они просто прижимались друг к другу в умиротворённой тишине.       На следующий день Гэвин привёз Ричарду лекарства и больше не приезжал. Приехавший ещё через пару дней Элайджа оповестил Ричарда о состоянии его молодого человека. Оно было приближено к состоянию депрессии. Гэвин вставал с кровати только для того, чтобы справить нужду, но совсем не ходил, не ел. Также Элайджа сказал, что такое случается после сильного приступа, связанного с воспоминаниями. Ричард подтвердил, что подобное действительно было. Элайджа стал приезжать вместо кузена, чтобы Ричарду не было одиноко, но понятное дело, что Рику хотелось видеть рядом с собой именно Гэвина, потому Элайджа для него был просто приятным присутствием.       К счастью, упадок сил Гэвина не продлился долго. Он приехал уже через полторы недели и удивительно нежно поцеловал Ричарда при встрече. Эта нежность вовсе не вязалась с его уже привычной, широкой и игривой ухмылкой. Обычно с такой ухмылкой Гэвин буквально вешался Ричарду на шею, и поцелуи их были длительными и возбуждающими. Но не в этот раз, и неясно: радоваться от этого или настораживаться. Они провели вместе ночь, а на утро Ричард обнаружил на журнальном столике гостиной большую тёмную коробку, перевязанную тёмно-красной лентой, а поверх неё конверт, который при развороте сам оказался запиской, на которой вольным, размашистым почерком психа было написано:       "Ключи от машины в тумбочке у входа. Езжай на Рождество к родителям. Навигатор выведет тебя из леса.       Люблю, твой Гэвин".       В коробке же оказалась новая и к тому же стиранная и аккуратно сложенная одежда: белая рубашка, тёмные брюки в комплекте с пиджаком, чёрное пальто и тёмный шарф в полоску из серебристой пряжи. Под всем этим вдобавок была обувь.       Моему счастью не было предела! Прочитав записку, я не поверил сначала её содержимому, а заодно и тому, что написал её Гэвин. Я перечитал её несколько раз и только тогда осознал своё счастье. В очередной раз я убедился в том, что Гэвин любит меня, он знает, как порадовать меня. Я так и не поговорил с ним на эту тему, когда он был бы в хорошем расположении духа – он сам догадался о моём главном желании. Я был бесконечно благодарен ему. Тем же утром я направился в душ, привёл себя в надлежащий вид. У меня успели отрасти волосы и щетина, как у отца. Я выглядел куда мужественнее, чем прежде.       Перед тем, как ехать к родным, я должен был решить вопрос с подарками. На мне всегда лежала задача приготовить яблочный пирог к Рождеству. Именно этим я и занялся. Только к полудню ключ от машины оказался в моих руках. Я попрощался с ребятами в подвале, уже одетый в новую красивую одежду, подаренную мне Гэвином. Я выезжал из леса по навигатору и чуть ли не плакал от счастья. Но теперь нужно взять себя в руки. Я бы мог заехать в магазин и купить родным хорошие подарки, мог бы взять что-нибудь для Гэвина. Однако он предусмотрительно не оставил мне денег. Видимо, чтобы я нигде не засветился, кроме родного дома.       Я припарковал машину во дворе, вышел из неё и был озадачен. Дом не был украшен к Рождеству. Неужели без меня никто не хочет отмечать самый светлый праздник? Или всё дело в сокращении штата прислуги? Я вбежал на крыльцо и по-хозяйски распахнул парадную дверь.       От порога вглубь дома тянулись грязные следы подошвы. Хозяин этих ботинок проигнорировал не только коврик, но и просто факт того, что в гостях нужно разуваться. Чем дальше проходил Ричард, тем отчетливее слышалась рождественская песенка, только немного унылая, будто проигрывалась со старой виниловый пластинки и на последнем издыхании аппарата. Свет в доме не горел, но шторы были не до конца закрыты, и блеклый свет улицы слабо освещал некоторое пространство. Из-за дивана виделась тёмная лужа. Обойдя предмет мебели, Ричард увидел мёртвое тело своей мачехи. Её белая, украшенная туника была испорчена огромным пятном её собственной крови. След подошвы, какой был на полу, также присутствовал на её боку и плече. Из кабинета мистера Рэйкета раздавались странные хлюпающие звуки.       Поспешив к двери в кабинет отца, Ричард увидел, как в глаз его уже мёртвого отца воткнулся нож для бумаг. Через секунду убийца выдернул его и повернулся к Ричарду. Такой же блеклый свет из окна, что и в гостиной, осветил половину лица маньяка.       – Ричи, – протянул елейный голос, полный любви. – С Рождеством, милый.       Меня сковал ужас. Я с обеспокоенным видом подбежал к бездыханному телу отца, оттолкнув в сторону Гэвина. Я бросился обнимать окровавленный, изуродованный труп, прижиматься к нему. Теперь и я был весь в крови. Она смешалась на моём лице со слезами. Я громко рыдал, всё приговаривая:       – Папа... Папочка, папа, нет! – я убивался от горя. Меня очень сильно трясло, пока я не поднял голову с родного плеча и не взглянул в мёртвый и проткнутый глаз. – Папочка, не надо... Скажи, что ты живой, скажи! – я бился в истерике и плакал с новой силой. Мне казалось, весь мир обрушился в момент. Я так мечтал о встрече с отцом, я так хотел увидеться с ним, просто поговорить, успокоить, сказать, что... – Я рядом, папочка... Я рядом. Всё будет хорошо. Только очнись! – я нёс откровенный бред, не имея сил бороться с эмоциями. Я рвал глотку, кричал умершему в плечо. На сердце было так больно, будто это я умер. Лучше бы и правда на его месте был я. – Мама... Что с мамой? Ты её не трогал? – я обратился к Гэвину. Наверняка он не ожидал, что я стану говорить с ним без ненависти, исключительно с интересом и долей беспокойства.       – Неа, не успел, – рассматривая свои ногти, совершенно нейтрально проговорил тот. – Вернее, пришёл раньше. Она собирается приехать ближе к вечеру, – парень вальяжно расположился в рабочем кресле мистера Рэйкета и закинул ноги на окровавленный стол, прикрывая глаза.       Я оглянулся на отца. Слёзы снова хлынули, но теперь я ощущал контроль над собой. Я направил взгляд, полный уверенности и собранности, на своего любимого.       – Надо их забрать. И всё убрать. Мы успеем. Заберём их домой, – я оторвался от трупа и грубо ткнул Гэвина пальцем в грудь. – Мы похороним их у дома. Как полагается. Если нет, можешь убить и меня. Прямо здесь. Да хоть самоубийство подстрой. Я сказал тебе, без них я домой не уеду, – я смотрел заплаканными глазами в глаза Рида очень грозно. Я возвышался над ним серой тучей и не хотел отступать. Пусть выбирает, что ему дороже: моя прихоть и моя жизнь или его зверская жестокость.       Гэвин несколько секунд молчал, раздумывая, но потом улыбнулся. То, что Ричард не стал кидаться в истерику и не стал называть Гэвина чудовищем невероятно радовало его. Он слизнул с пальцев чужую кровь и убрал ноги со стола, чуть отъехал и прокрутился в кресле.       – Без проблем, сладенький, – миролюбиво сказал он и, оказавшись снова лицом к Ричарду, улыбнулся. Кромка чужой крови на его губах делала его улыбку жуткой.       Мы вытерли кровь. Удалили записи с камер наблюдения. Затёрли следы обуви. Подобрали тела. Завернули их в пакеты и положили в багажник машины. Отвезли их домой. Оставили в подвале до нашего следующего приезда. Переоделись. Вернулись в особняк Рэйкетов. Я не хочу больше называться этой фамилией.       – Как думаешь, Ричард Рид звучит? – с хитрой улыбкой спрашиваю я, вытирая следы крови специальным раствором с ручки, которой Гэвин выколол глаз тому мужчине.       – Мне кажется, слишком хорошо звучит, – прильнув к его спине и обвив руками за талию, довольно промурчал Гэвин ему в затылок, потираясь о тот носом. – Ревновать к собственной фамилии вообще нормально? Хотя мне ли говорить о нормальности, – он весело, звонко смеётся и прижимается ближе к спине Ричарда.       В тот же момент раздаётся мелодичный звонок в дверь, и двое возлюбленных идут встречать гостей.       Я открыл Линде Роттер дверь. Она взглянула на меня с недоверием, а затем расплакалась, бросилась мне на шею со словами:       – Сыночек! Миленький! Нашёлся... – я чувствовал, плачет она мне в плечо от счастья. Мне же пришлось натянуть улыбку. После стольких дней разлуки я не хотел её обнимать, не хотел слышать её голоса и слёз. Я не хотел быть её "сыночком".       Позади женщины стояли двое парней старше меня. Коннор и Кеннет. Близнецы. Первый тоже проронил слёзы, глядя на мои объятия с Линдой. Второй же явно хотел дать мне по роже за моё внезапное исчезновение.       Гэвин, стоя за спиной Ричарда и наблюдая семейное воссоединение, чуть щурил глаза за стёклами очков и недобро хмурил брови. Однако, когда внимание обратилось к нему, его лицо расцвело доброжелательной улыбкой. Гэвин представился матери Ричарда, при этом плавно обняв того за локоть. Судя по лицам гостей, они поняли этот жест, но принимать его не спешили. Только когда мисс Роттер и братья Ричарда скрылись в гостиной, Гэвин издал чуть виноватое:       – Ой... – и обратил взгляд на Ричарда. – Я совсем не подумал, что мы им скажем по поводу Рэйкетов, – он состроил такой жалобный взгляд, что стало понятно: ему просто захотелось побыть немного глупым.       – Уехали в Детройт на дачу, – я пробурчал эти слова с недовольством. Я надеялся, что Гэвин, будучи опытным в таких делах, задолго до приезда всех этих людей догадается придумать правдоподобную легенду. Потому что моя таковой не была и даже не казалась.       – Ладно, ещё придумаем, - мирно сказал Гэвин, поправляя воротник Ричарда.       Я не умел обманывать Линду. С ранних лет не умел. Кеннет был в этом мастер. Точно. Кеннет. Проходя мимо Гэвина, он приветственно ему кивнул. А на меня он будто бы был очень зол. Только за что?       – Объясни, ты что, знаком с Кеннетом? Чего это он с тобой любезничает? Он весь род человеческий ненавидит, – я сейчас был похож именно на описанную мною личность. Я был очень недоволен приездом Роттеров.       Когда Ричард задаёт вопрос, Гэвин поднимает на него взгляд поверх очков.       – Он был моим психоаналитиком. Наверное, я оставил у него хорошее впечатление, – Гэвин усмехнулся. Теперь Ричард знал, как именно Гэвин оставляет о себе хорошее впечатление у людей. Читает их, как открытую книгу, и просто подбирает самый оптимальный подход. Гэвин целует возлюбленного в щёку и берёт его за руку. – Идём.       Праздничный ужин, к слову, не проходит с пустым столом. Гэвин позаботился о доставке еды из ресторана. Когда же речь зашла о мистере и миссис Рэйкет, а ждать этого момента долго не пришлось, Гэвин ответил:       – Они пытаются доказать, что Ричард больше не нуждается в спасательной операции, а их пытаются убедить в том, что они ответственны за ложную тревогу, – он просто и располагающе улыбнулся Роттерам. – В общем, они не хотели портить Рождество хотя бы нам и велели не ждать их.       – Джеймс, как всегда... Невыносимый эгоист. Даже не позвонил, не сказал! – Линда пускала из глаз потоки слёз, но хотела их унять. Моё возвращение было для неё неожиданностью. Она, очевидно, не верила или вовсе не хотела, чтобы я нашёлся. И это моя мать?..       – Приятно наконец-то увидеть тебя, Ричи. Ещё и за Рождественским ужином. Интересно только, что с тобой стряслось? Где ты был? – от Коннора стоило ожидать множество вопросов. Он любил точность, собранность и порядок. Зануда и верная псина. Пудель с ошейником.       – Я сбежал и всё, – мне очень была интересна реакция Роттеров на моё признание. Линда выглядела удивлённой. Коннор был возмущён. Ну а его близнец, кажется, был мною горд и готов был поддержать. – Вы знаете, какой отец невозможный консерватор. Он был против моего брака с Гэвином. И я решил сбежать с ним. Теперь я Ричард Рид, – сменив брезгливую серьёзность на мягкую, полную мечтательства улыбку, я взял своего любимого за руку и заглянул ему в глаза.       Я очень сильно люблю его. И пусть он творит ужасные вещи, но я хочу принадлежать ему одному. Хочу называться его фамилией. Хочу всегда быть рядом и благодарить за всё, что он делает для меня, за заботу и безмерную ответную любовь.       Гэвин ответил на его улыбку такой же мягкой и полной любви, а лёд в его глазах, казалось, полностью растопился в этот момент. Гэвина абсолютно устраивала сложившаяся ситуация и намерения Ричарда относительно её. Он не чувствовал лжи и наигранности, и это было лучшим успокоительным в этот вечер.       – Если быть совсем откровенными, это я подговорил его сбежать. Как понимаете, такая манипуляция сработала. Когда мистер и миссис Рэйкет узнали, что с их сыном всё в порядке, они моментально забыли о своих недовольствах относительно нашего брака. Но мы всё равно надолго не задержимся, – Гэвин сжимает руку Ричарда чуть сильнее, чем нужно, но боли это не доставляет, лишь показывает то, как он доволен и рад произносить эти слова.       Я покрылся добрым слоем румянца. Я видел краем глаза, как Линда взялась за сердце. Она смотрела на нас глазами, полными слёз. Наша выдуманная история любви показалась ей настолько искренне трогательной, что она прониклась к нам состраданием. Кажется, у неё не возникло никаких вопросов и возмущений. Конечно, ей всё это время было волнительно узнать, куда же я пропал, но в глубине души она знала, что я вернусь, и готовила себя к этой встрече. Коннор, напротив, казался очень злым. Я знал, о чём он думает: "И вот ради этого стоило сбегать?" или "И вот из-за этого было столько шума?" Было важно лишь, что он поверил. А вот с Кеннетом было сложнее. Он просто глядел на меня с гордостью и ухмылялся. Что это может значить, я не мог понять. Я не знаю, что именно известно одному из близнецов Роттеров о Гэвине. Если он рассказал моему любимому про Дэвида, знает ли он о том, что Рид – серийный убийца, маньяк и насильник, который держал меня у себя в плену? Мне казалось, не знает. Вполне возможно, Гэвин врал ему про свою судьбу. И теперь Кен уважал не его совсем, а выдуманную безумцем личность.       После празднования Рождества Роттеры, разумеется, не дождались бывших хозяев дома. Гэвин посоветовал им остаться на ночь, а на утро Рэйкеты точно должны были вернуться! "Новобрачные" помогли гостям обустроиться на ночлег, а после Ричард нашёл Гэвина на кухне. Его очки лежали на тумбе, а сам он пил кофе у окна. Он выглядел задумчивым и не сразу заметил возвращения своего парня.       – Я устал. Я хочу домой, – совершенно серьёзно, с ноткой злости проговорил я, стоя у любимого за спиной. Я и правда ощущал внутри себя злость. Она плескалась волнами и врезалась в мою грудную клетку, разрывая рёбра. Я сжал руки в кулаки и стал смотреть в пол. Испытываемые мною чувства были такими чуждыми мне, что, казалось, не я стою позади Гэвина, а кто-то совсем другой. – Я устал от них всех.       Гэвин обернулся к Ричарду и, поставив кружку на подоконник, повернулся к нему полностью. Тёплые ладони мягко огладили плечи юноши и забрались ему на затылок, успокаивающе перебирая отросшие пряди, пока Гэвин смотрел возлюбленному в глаза.       – Мы можем уйти прямо сейчас, – мягко сказал он, продолжая перебирать волосы Ричарда. – А можем сначала... довести дело до конца, – лёгкая ухмылка коснулась его губ.       – Да. Да, покончим с этим, – я выразил в своём взгляде всю ту животную злость, которая переполняла меня, и небывалую усталость. Я прекрасно понимал, о чём мой муж говорил. И я просто не мог упустить такой возможности. – Заберём их всех с собой. И закопаем поглубже. Не хочу даже чуять этих людей. Любимый, – в моих глазах заблестело безумие. И любовь. Они заставили меня страстно поцеловать Гэвина, вкусив кофе, оставшийся на его языке.       Гэвин принял поцелуй с довольной улыбкой, притягивая Ричарда ближе и прижимая к себе, при этом сам облокотился задницей на подоконник. Когда руки Ричарда стали слишком уж увлеченно шарить по его спине, Гэвин мягко отстранил его от себя и улыбнулся.       – Только не срывай на них злость, а то мы до утра убираться будем, – напоследок Гэвин поцеловал любимого в щёку и ушел к машине за пакетами.       Гэвин не стал помогать Ричарду убивать. Это должен был сделать он сам. Но с уборкой и перевозкой тел он, разумеется, помог. Они решили не убираться в доме повторно и просто оставили как есть. Вместо этого до самого рассвета они занимались захоронением тел. Когда первая заря просачивалась сквозь кроны деревьев, пять могил были захоронены. Гэвин, как и Ричард, долго смотрел на могилы, пока не сказал:       – Я хочу тебе кое-что показать, – их обоих вовсе не клонило в сон, поэтому от ещё одной поездки Ричард не отказался.       Как позже выяснилось, Гэвин привёз его на городское кладбище, а затем повёл пешком до определенной его части. Когда они остановились, Ричард смог увидеть три могильные плиты:       "Микхаил Агэпето Рид",       "Миринда Джойс Рид",       "Кёртис Микхаил Рид".       Гэвин ступил ближе к плитам и с заботой стряхнул с них снег голой рукой.       Я присел перед могилами на корточки. Мне хотелось взглянуть на портреты. Вид Микхаила, пусть и отдалённо похожий, вызвал у меня отвращение. Результат ли это предвзятого отношения к отцу семейства или действительно неприятный облик мужчины – я не знаю, но находиться с ним рядом я никогда не смог бы. Миринда же, напротив, показалась мне очень красивой и милой женщиной. В её лице не было лицемерия, нарциссизма, как у Линды, которая даже после смерти всё указывала головой на яму, вырытую с большим трудом, желая получить наилучшее. Миринда выглядела измученной и больной на портрете, но от этого её красота принимала естественный характер. Я заметил, что у Гэвина её глаза. Не удивлюсь, если они у неё тоже были зелёные и глубокие. Неизвестный мне Кёртис на своей плите портрета не имел. Сразу ясно почему. Он родился в один год и день с Гэвином, а умер спустя полторы недели. Погибший брат-близнец.       – Ты часто приходишь сюда? – осторожно спросил я погромче, чтобы перекричать бушующий на кладбище ветер.       – Нет, – Гэвин отошёл от плит, встав рядом с мужем и убрав руки в карманы. – Раз в год, но не каждый. Мне нелегко здесь находиться, – он тоже опускается на корточки и обнимает колени. – Мама умерла после родов. Позже я нашёл её медицинскую карту. Она была тяжело больна, и выздоровление ей не светило. Но она могла прожить дольше. Если бы отец не заставил её родить. Как-то раз, в пьяном бреду, он рассказывал мне, как отслеживал её цикл и насиловал её во время фертильности. Я плакал во время этих рассказов, мне было очень жаль маму. Про Кёртиса он мне ничего не рассказывал, но, думаю, и он умер от руки отца. А отца убил я, – Ричард уже знал об этом, но Гэвин не был в курсе, хотя и думал, что тот догадывался. – Хотел бы я, чтобы всё было по-другому.       – Всё так, как должно быть. И ты это знаешь, – Ричард поднимается на ноги, подхватывая ладонь своего мужа и заставляя того встать в полный рост. – Уже ничего не исправить и не вернуть. Остаётся только строить будущее, – парень со всей серьёзностью смотрел Риду в глаза, при этом будто бы командуя им, умело пользуясь минутной слабостью маньяка и полной его любовью к Ричарду. – Нам пора домой, любимый. Теперь он навсегда будет наш и только наш. И чтобы это было так, мы избавимся от нашего прошлого. От голов в подвале, от видеокарты в шкафу. Ты должен забыть об этом. Выбросить. Как я оставил всё, что было дорого мне, – Ричард коротко поцеловал убийцу в губы, чуть коснувшись их, после чего повёл мужа в сторону выхода с городского кладбища.       Гэвина ничуть не устраивала такая перспектива, что можно было заметить по его недовольному выражению лица, пока он вёл машину до дома. Гэвин всю дорогу пребывал в глубокой задумчивости и вместе с этим можно было подумать, что он зол. И хоть он понимал, что в чём-то его муж прав, он действительно был зол. Ричарду вздумалось, что он приручил Гэвина и тот по малейшей его указке откажется от всего того, чем занимался с таким удовольствием? Гэвин, конечно, мог бы. Но не хотел. Гэвин молчал всю дорогу до дома, да и дома был не очень разговорчив. В подвал он направляться явно не собирался, да и на Ричарда бросил недобрый взгляд, когда тот едва открыл рот с явным намерением поговорить на эту тему. Гэвину было всё равно, что там думает Ричард, он не желал вставать перед ним на задние лапки и выполнять его пожелания, касаемые его хобби. Правда, на задние лапки он в тот вечер всё же встал.       Вся нахлынувшая на него злость вылилась в бурный, страстный секс двух совершенно безумных людей. Рид отсосал своему мужу настолько умело и сильно, что в самом деле измотал его. Но кончить не дал. Ведь Рик не заслужил этого. Он нуждался в наказании. Так что уже на диване в гостиной Ричард подставляет свой зад любимому человеку и не противится, когда Рид начинает жёстко трахать его, то и дело ударяя его ладонями по ягодицам и спине. Ричард стонал от наслаждения. В один момент Гэвин склоняется, стальной хваткой сжимая талию Ричарда и вплотную прижимаясь горячей грудью к его лопаткам. Сквозь хриплое дыхание он ухмыльнулся, когда Ричард прогнулся сильнее. Это позволило ему с большим удобством вгрызться в чужой загривок, с удовольствием слушая короткий крик, при этом не сбавляя амплитуды движений. Теперь нападкам подверглась вся шея и плечи Ричарда. Гэвин кусал, всасывал кожу, оставляя засосы, жадно вцеплялся, будто желал оторвать кусок кожи вместе с мясом.       Гэвин увлёкся так сильно, что действительно отгрыз у Ричарда кусок кожи. Этого он вытерпеть не смог. И тем более насладиться. Парень закричал от боли и внезапного ужаса. Рик вцепился руками в спинку дивана и в болевом шоке поспешил вырваться из крепкой хватки мужа. Он был сильно напуган произошедшим. Кровь бежала из раны, заливая его спину потоком.       – Ты, блядь, что делаешь?! – Ричард не сдержал слёз боли, но и пищать не стал. Зажав в руках ткань дивана, он стиснул зубы и старался не шевелиться. Долго терпеть казалось ему невозможным. Но он сумел.       – Прости, малыш, – совершенно не испуганным и вовсе не тронутым тоном шепнул Гэвин, прижимаясь ртом к ране. Кровь хоть и была странной на вкус, но Гэвин с удовольствием вылизывал открытую рану, глотая некоторую часть крови. Разумеется, её это не остановило. Пришлось покинуть тело мужа и прижечь рану.       Ричард перетерпел и это истязание, промолчал. Но оставлять поступок Гэвина без ответа он и не подумал. Высвободившись из родных рук, парень поспешил применить физическую силу, чтобы прижать мужа спиной к дивану и нависнуть над ним. Теперь ему нужно было излить злость, вдоволь поиздеваться. Он хотел раз и навсегда доказать любимому, что он не заслуживает жестокого обращения, что и он может быть жесток. Рик сел своему возлюбленному на пах и, вытащив из своих джинсов, повисших на спинке дивана, ремень, принялся затягивать кожаный аксессуар на шее Гэвина. Он затянул ремень так, что маньяк не только ощущал свой пульс, но и испытывал давление на кадык. Только после этого Ричард натянул длинный конец ремня, как поводок, обвязал его вокруг ладони и стал с довольной ухмылкой тереться ягодицами о возбуждённый член Рида. Истинное злорадство.       На минуту в глазах Гэвина вспыхнул самый настоящий, первородный страх, он замер, казалось, даже не пытаясь глотать те крупицы воздуха, которые были ещё доступны. Но когда его руки сжались на бедрах Ричарда, а взгляд сфокусировался на его лице, страх немного отступил, и Гэвин хрипло выдохнул, теперь впиваясь ногтями в бедра Рика, приглушённо поскуливая.       – Кто плохой мальчик? Кто кусается? – Ричард изображал из себя любящего и ещё спокойного хозяина, ублажая своего скулящего зверька тем, что дрочил ему своей же задницей. – Кто царапается?! – но вот его тон стал злым, он потянул за ремень сильнее, даже приподнимая голову Рида.       Рик перестал делать своему мужу приятно. Он с характерным шлепком ударил Гэвина по одной руке и спустился на диван. "Поводок" он опустил, но вот ноги своего любимого развёл по сторонам, желая возмездия. Ричард очень сильно сжал в своей руке член Гэвина, потянул чуть вверх и второй рукой надавил на его яйца, поглядывая очень и очень дико. Рик сам обезумел.       Гэвин издал хриплый стон, параллельно с этим вдыхая воздух, хотя затянувшийся ремень не позволял дышать полноценно. Его бедра содрогнулись и сделали неполноценную попытку сомкнуться вместе, но почему-то остались в раздвинутом положении, хоть и продолжали подрагивать. Одна рука вцепилась в боковую обивку дивана. Рид закусил губу.       – Вот так. Хорошо, – Рик ослабил хватку своих рук и стал очень плавно и медленно двигать рукой по половому органу Гэвина, вторую руку уже устраивая для самоудовлетворения. – Ты будешь меня слушаться. Не будешь делать больно. Ты же любишь меня, правда? – его тон стал строгим, требовательным. Он как бы угрожал мужу, чувствуя, что теперь-то, на поводке, он исправится. Для большего эффекта Ричард натянул конец ремня совсем чуть-чуть в ожидании ответа или реакции. Дрочить Гэвину он не перестал. Вот и метод кнута и пряника.       Живот Рида свело от страха в сочетании с возбуждением, и он не знал, какому инстинкту поддаться, он совершенно запутался, беспомощно хрипя и искусывая губы. Голос Ричарда в его восприятии граничил с голосом отца, а в голове металась мысль о том, что когда-то Ричард ему обещал, что не будет поступать с ним плохо. Глаза парня поблескивали от подступившей влаги, он всё молчал, но когда поводок дёрнулся ещё раз, он снова издал короткий скулёж, напоследок облизнул губы и ответил хриплое:       – Да, я буду хорошим.       – Видишь? Ничего страшного, – Ричард потянулся наверх и осторожно отстегнул ремень от покрасневшей шеи мужа, откидывая аксессуар на пол так, что пряжка приятно лязгнула. Парень со всей нежностью стал целовать Гэвина, пропуская горящую напряжением шею. – Трахни меня так нежно, как только можешь. Хочу кончить без рук, – он очень смело выразил свою сексуальную фантазию и уже собирался вовлечь Рида в её исполнение.       Рик поднялся с дивана, сбросил какие-то вещи с деревянного кофейного столика и устроился на нём, соблазнительно извиваясь в ожидании, когда Гэви набросится на него.       Гэвин действительно мог наброситься. И совсем не в положительном смысле. Его руки тряслись, когда он опирался на них, приподнимаясь с дивана, а взгляд его был всё так же напуганным и злым одновременно. Вряд ли Гэвин смог бы сейчас быть нежным. Но страх получить новую порцию наказания подавляет его волю.       Ему страшно, и какое-то время он очень скован, когда двигается в Ричарде, будто боится сделать неправильным малейшее движение. Но ласка во взгляде и жестах Ричарда со временем помогли ему немного расслабиться, но не лишиться страха полностью. На этот раз его движения были плавными, но все ещё ритмичными. Он не менял темпа и временами осторожно целовал шею Ричарда. Ему удалось довести партнёра до желаемого неприкосновенного оргазма, но сам Гэвин кончить не смог и просто вытащил уже опадающий член из тела мужа, отстраняясь от него и садясь на диван.       Рик, казалось, был так доволен, что не замечал подавленного состояния Гэвина. Порхая над ним радостным вихрем, он скоро оделся и скрылся за дверью ванной комнаты. Там он стал набирать тёплую воду и готовить полотенца. Уже когда Рид собирался одеться, его муж пристроился рядом, обнял за плечи и нежно поцеловал.       – Я надеюсь, ты понял, что жестокость получает в ответ только жестокость? Твой отец делал плохо тебе. Ты убил его. Ты делаешь плохо мне. Что я должен сделать в ответ? – Рик стал совсем мягко гладить Гэвина по щеке, привлекая к коротким поцелуям. – Я ведь люблю тебя. Я хочу видеть, что это взаимно. Я не хочу чувствовать боль, которую ты мне доставляешь. Мы ведь теперь... семья, – Ричард устроился на плече мужа и грустно заулыбался.       – Семья, – глухо подтвердил Гэвин, одной рукой приобнимая Ричарда просто для того, чтобы не обидеть своей отстранённостью.       Он не знал, что такое семья. Не знал, что такое любовь. Может, конечно, отношение отца можно было назвать любовью, только совсем нездоровой, зачатки которой и проросли в самом Гэвине. Он не знал, любила ли его приёмная семья. Да, Элайджа во всём ему помогал, а Хлоя пекла его любимые пироги, но Гэвин считал это просто хорошим отношением обычных людей, не больше. Сейчас он не знал, искренне ли Ричард любит его, или это просто стокгольмский синдром? Хотя отличие от него было в том, что Ричард не принимает Гэвина таким, какой он есть, Ричард хочет перевоспитать его. Хочет ли этого Гэвин?       После ванны он уходит в подвал и закрывается там до самого вечера. Уже когда Ричард ложился спать, Гэвин присоединился к нему и, не говоря ни слова, обнял максимально доверчиво, буквально прильнул, как ласковый кот. Он уже отошёл от дневной обиды и улыбнулся от ответных объятий. Сон мужей был спокойным до какого-то момента. Пробудил их звонок на телефон Гэвина. Примечательно, что на памяти Ричарда Гэвину ни разу не звонили, и, к тому же, он помнил о глушилках. Даже Элайджа вряд ли смог бы ему дозвониться. Взяв в руки телефон, Гэвин подорвался как ошпаренный со звонким возгласом "Блядь!"       – Быстро одевайся, – скомандовал он сонному мужу, торопливо надевая собственные джинсы. – Какие-то гниды вышли на нас и ломают защиты глушилок. Нам нужно уходить, – с такими словами Гэвин выбежал из спальни, оставив дверь открытой, и кинулся к шкафу.       Он не глядя достал из ящика с одеждой свитер, надевая его одним движением, а после схватил планшет, включая его и спешно направляясь в подвал.       – Вэйн, – глухо прорычал Гэвин, увидев запись с камеры наблюдения, которая была установлена на дереве прямо над собравшимися полицейскими машинами. К этому моменту за его спиной уже находился одетый Ричард. – Убью гниду, – пообещал он и вынул из планшета карту памяти, совершенно неаккуратно бросая планшет куда-то на стол, а карту памяти – в слабо горящую печь. Не медля он добавил еще топлива, и огонь вспыхнул с новой силой.       Затем Гэвин подскочил к панели управления на стене и открыл пластиковую дверцу. Бросив взгляд на стеллаж со своими бывшими любовниками, он вернулся к панели управления, переключая рычаги, бросив Ричарду:       – Уходи. Проваливай! – Гэвин резко отошёл от панели управления, с яростью и отчаянием глядя на Ричарда.       Что-то зажужжало непонятно где и откуда по всему подвалу. Рид повысил напряжение во всех системах дома, и от перенапряжения здание может взорваться в неопределённый момент.       – Уходи и не попадайся мне на глаза! – Гэвин не говорил с ненавистью, только с отчаянием. Он явно хотел отгородить Ричарда от себя, оттолкнуть, чтобы ему не пришлось мучиться с маньяком всю оставшуюся жизнь. – Пошёл прочь! * Выбери концовку: [❗] - [Бросить его] [❗] - [Напомнить в очередной раз, что не оставлю его]