***
— Слушаю тебя, Ева, — хриплым голосом произнёс Андрей Юрьевич, отхлёбывая крепкий кофе. — Фу ты, опять сахар забыли! Не пойму: Вас всех только за смертью посылать что ли? — Мужчина резким движением поставил кружку обратно на стол: часть напитка расплескалась по поверхности. — Блять… Ну… Вытирай, чего стоишь! — Еву возмутил повышенный тон, но она без возражений сходила за тряпкой и сделала, как сказали. Работу терять пока не очень хотелось. — Я ведь по делу пришла, Андрей Юрьевич. Последние пробы показали не очень хорошие результаты. — Его жуткие, выцветшие с возрастом глаза встретились с милыми синими глазками Зелениной. — А если подробнее? — А если подробнее… В воздухе найдено неизвестное вещество в большой концентрации. Оно может сильно навредить окружающей среде и людям. — Что значит «сильно»? Можно немного конкретики, Евочка? — Андрей Юрьевич, я не работаю в лаборатории и передаю лишь то, что сама знаю… Вещество неизвестное, существующее в виде серых микрочастиц, загрязняющих воздух. И с каждым днём их становится всё больше.— Профессор глубоко вздохнул, пытаясь сохранять спокойствие. — Ясно… Толку от вас никакого. Видимо, придётся самому заняться этим дельцем… — Он медленно встал со стула, тут же схватился за спину. — Ох… Намажь-ка меня «Вольтареном», девочка, иначе не дойду. — Ева в очередной раз подумала о том, что не такой представляла себе работу эколога. Но разве могла она отказать Андрею Юрьевичу, если не хотела оказаться на следующий день уволенной? — Да-да, конечно.***
Москва — город, кипящий жизнью. Вереницы машин на дорогах, толпы людей на тротуарах, шум и суета. Но это — обыденность; это — механизм, «неисправности» которого заметить и поправить сразу (хоть попытаться) слишком тяжело. Бежало время, и с каждым новым днём пугающие изменения в окружающей среде становились всё более заметными, опасными для здоровья и продолжения существования. В воздухе увеличивалась концентрация странной серой пыли, не только затрудняющей процесс дыхания, но и, как оказалось, вызывающей сильнейшую аллергическую реакцию и отёк дыхательных путей. Начались массовые смерти. Люди теряли сознание и падали в обморок прямо на улицах: кожа их становилась мертвецки бледной, губы и пальцы — жуткого синюшного оттенка. Многие умирали сразу, не оказавшись на больничной койке, да и добравшимся до врачей не успевали оказывать помощь. Ношение медицинских масок и противогазов не было особенно эффективным: на ночь, во время приёма пищи их всё равно приходилось снимать, а тогда моментально возникал контакт с неизвестным губительным веществом, витающим везде. Страх, ужас и паника стали привычными состояниями не только для москвичей, но и для целого мира, ставшего жертвой страшной катастрофы. А катастрофа — неконтролируемый, необратимый процесс, к большому сожалению.***
— Рита, Рита, — судорожно шептал в трубку Саша Радченко, но в ответ слышал не нежный голосок любимой дочери, а монотонные гудки. «Абонент не отвечает». Жестокие слова, от которых мужчина впадал в отчаяние. — Не могла ты погибнуть, не могла! Я жив, и ты должна быть жива! — Ра резко встал из-за стола, схватил джинсовку, ключи от машины и выбежал из своей квартиры. Его сильно трясло; слёзы наворачивались от непроходящего плохого предчувствия. «Нет, рано ещё. Ещё рано делать выводы, » — пытался убедить и временно успокоить самого себя Саша, заводя автомобиль, пристёгивая ремень безопасности. Мучительно долгие полчаса в пути — знакомая дверь перед глазами. Радченко раз пятьдесят нажимал на кнопку звонка, и всё было безрезультатно: мужчина не слышал даже шума шагов. Тогда дрожащими пальцами он достал телефон, снова и снова стал набирать то номер бывшей жены, то номер дочери. Ответа так и не следовало. Нервы были на исходе: осознание тяжёлой потери посетило измученный разум… Слёзы горечи сдержать не удалось, и Ра, не постеснявшись своей принадлежности к сильному полу, спрятал лицо в ладони. Незачем ему теперь оставаться сильным… А стоило ли надеяться на глупое чудо, зная и видя, что происходит? Человечество стремительно вымирало: каждый день становился последним для тысяч, миллионов мужчин и женщин по всему миру! И Саша, поднимая голову в посеревшее от пыли небо, бесконечное количество раз задавался вопросом: когда же он отдаст свою чёртову жизнь? Зачем нужна она такая? Ведь всё навсегда теряло смысл. Нет больше ни мамы, ни брата, ни дочери — ничего. Ра остался один и ещё зачем-то жив. И ещё зачем-то он дышит полной грудью, наблюдая, как страдают другие! Как панически хватают ртом воздух, пытаясь ухватиться за ниточку уходящей жизни. Но никому уже нельзя помочь. Саша, будто бездушное существо, проходил мимо задыхающихся, хотя сердце его сильно сжималось в груди; Ра будто чувствовал боль и мучения каждого умирающего на улице человека. От этого ужасного чувства желание жить пропадало ещё стремительнее, и мужчина уже думал о необходимости избавить себя от всех душевных страданий. Сейчас же. Любым способом. Радченко добрался до дома, успев докурить пачку сигарет. Не полегчало совсем. И Саша резко бросил её на асфальт, словно выразив этим движением ненависть к лишённой смысла жизни, к жестокой судьбе. Ко всему вокруг происходящему. Будто простая, только что опустевшая пачка была виновата в глобальной трагедии. — Саша? Господи, лишь бы… Сашка!!! — неожиданно знакомый голос окликнул мужчину. Ра обернулся и даже не сразу поверил своим глазам: перед ним стоял живой и невредимый Вадим. Неужели не галлюцинация? — Что?! Я… Ты… — Саша даже на мгновение разучился говорить. Бесконечное горе внезапно сменилось безумной радостью видеть близкого и дорогого сердцу человека. Живым, здоровым. — Вадик… — почти прошептал Радченко, чувствуя внутри что-то похожее на счастье. — Я тоже рад видеть тебя, Саш. Очень рад. — Самойлов тепло и искренне улыбнулся, хотя его глаза выглядели грустными, уставшими, потускневшими. — Господи, да что же это всё такое… — Мужчина окинул взглядом улицу, усыпанную трупами, громко нервно сглотнув. Захотелось переменить тему. — Ты как, Сань? — Ужасно глупый вопрос; оба знали и понимали это. — Живой, представь себе, — вяло усмехнулся Ра, после чего повисла тишина, наполненная болью и скорбью по погибшим близким, друзьям, по умирающему в муках человечеству. Каждая секунда жизни уже казалась каким-то чудом, но не стремившимся вызывать радости. Вдруг рука Вадима мягко легла Саше на плечо; от этого по телу пробежали лёгкие мурашки. Искренние и нежные чувства к шефу, к кумиру и абсолютному идеалу не могла убить никакая катастрофа. Ра нуждался в Самойлове так же, как каждый задыхающийся — в полноценном глотке воздуха. — Я понимаю. Нам обоим очень тяжело, — произнёс Вадим тихо, осторожно, словно боясь сказать что-то неподходящее. — Надо держаться ближе друг к другу. Пока мы живы, пока мы дышим. Нужна взаимоподдержка. — Нужна. Но смысл? Смысл дальше жить и дышать? Пошли бы к чёрту эти все мучения… — Самойлов и сам чувствовал отчаяние, однако мысли о самоубийстве в его голове возникнуть не могло. Он привык бороться до последнего в любой ситуации, а самоубийство считал решением всех проблем для слабых. — Саш, думаю, ты не прав в своих желаниях: смерть нужно встречать достойно, а не с лезвием или петлёй в руках. — Вадим ещё раз осмотрел всё его окружающее, будто пытаясь что-то или кого-то найти. — Пойдём. — Куда? Что нам делать, куда нам идти? Зачем? — Радченко бесконечно удивлялся силе духа Самойлова, который до последнего держал себя в руках, контролировал эмоции и никогда не проявлял желания опустить руки. Он всегда чего-то хотел и на что-то надеялся. Это вдохновляло, но казалось непостижимым. — Нужно искать других выживших. Не могли же мы совсем одни остаться в проклятом мире…