***
Риддл открыл глаза. Последнее, что он помнил — это летящий к нему гибрид заклинаний (одно из которых было коряво выполненным темномагическим заговором, а второе — очень сильным и древним проклятием) и мгновенную вспышку того, что он мог описать исключительно, как «адская боль». Но он не смотрел на тех, кто послал в него эти заклятия. Он смотрел на нее. В полной растерянности и пытаясь прийти в себя от ее слов, от ее тихих, саркастичных слов и того факта, что она стояла перед ним и обращалась к нему. Он напрочь забыл о бдительности. Как последний идиот, он опустил палочку, и в следующий миг его пронзила боль… Но сейчас… все это казалось дурным сном, потому что он лежал в своей кровати, разглядывая темно-зеленый балдахин над собой, под головой у него была мягкая подушка, а вот одеяло, похоже, куда-то съехало… Приоткрыв рот, Риддл сделал вдох, на смену которому пришел немного удивленный стон. Ему было больно дышать. — Советую пока воздержаться от таких глубоких вдохов, — произнес усталый голос где-то сбоку. Риддл слегка повернул голову налево. Рядом с его кроватью в мягком кресле сидела Гермиона Грейнджер. Не веря своим глазам, Риддл уставился на нее с открытым ртом. — Почему я не в больничном крыле? — спросил он и неприятно удивился едва слышному хрипу, который у него получился. — Что с моим голосом? — Твой голос просто нуждается в некоторой разминке, — задумчиво ответила Гермиона. — Что же до того, почему ты не в больничном крыле… очевидно, ты имел глупость применить к кому-то Круциатус на глазах у Мунго и Джареда, в результате чего они отказались тебя лечить. Риддл сонно моргнул. Все это казалось нереальным, и особенно она, сидящая здесь рядом с ним. Может, у него галлюцинации? — В Большом зале еще сражаются? — выдавил он, делая попытку поднять руку, чтобы помассировать горло, и тут же беспомощно роняя ее обратно на кровать, так как его грудь обожгла сильнейшая боль. — Это было бы, прямо скажем, беспрецедентно, — выгнув брови, прокомментировала Гермиона, — Сражение длиной в неделю. Даже звучит не слишком реалистично. Риддл ошеломленно на нее посмотрел. — Неделю? Я был без сознания неделю? — Да, отсюда и проблемы с голосом, — рассеянно ответила Гермиона. — Хотя это так же может быть вызвано состоянием твоих легких. Я, конечно, постаралась сделать все возможное, но поскольку я не целитель, то не знаю, дало ли… Резкий вдох и сразу последовавший за ним болезненный стон Риддла не дали ей договорить. Он опустил глаза вниз на свою грудь и торс, вернее, на то, что, что от них осталось. Кожа… ее не было. Создавалось впечатление, что кто-то наложил на нее чары невидимости, открыв вид на все внутренности. Риддла передернуло от отвращения. Ну и мерзость… Стоп. Она сказала… — Ты только что… ты сказала, что постаралась сделать все возможное? Ты что… меня лечила? — тихо спросил он, не в силах скрыть выражение неверия на своем лице. — Да, — вздохнула она, — хотя, как видишь, впереди у меня еще много работы. Твой кожный покров упрямо отказывается восстанавливаться, я перепробовала уже несколько… — Ты меня лечила, — в полнейшем замешательстве повторил Риддл. Она вскинула брови. — Да, я думала, что с этим мы уже разобрались, — съязвила она. Риддл отвернулся и уставился на полог, чувствуя себя во власти какого-то оцепенения от обрушившегося на него смятения. Разве она не выразила свое недвусмысленное отношение к нему, когда, получив письмо, продолжила его игнорировать? Он ведь потому и пустил все на самотек, что больше не ощущал никакой мотивации. Ни следить за собой, ни даже убираться в комнате, которая, впрочем, сейчас выглядела подозрительно чистой. — Ты что… хм… сделала здесь уборку? Гермиона снова вздохнула. — Ну, да, — ответила она, — потому что проводить столько времени в таком свинарнике было… — Столько времени? Гермиона остановилась на полуслове и смерила его раздраженным взглядом. — Ты дашь мне хоть раз договорить, не перебивая? — едко поинтересовалась она. — Скорее всего, нет. — В общем, ты даже не представляешь себе, насколько это сложно, лечить разорванные легкие, диафрагму, кишечник и прочие прелести. Так что, да, я проводила у твоей постели большую часть дня, — сказала она с нотками отчаяния в голосе. — Но, по крайней мере, мне было, чем себя занять… Всем остальным сейчас не до меня: Джаред и Мунго слишком загружены с другими ранеными, Абраксас помогает восстанавливаться Ревеленду, а Каталина все еще находится под действием Усыпляющих заклятий, так что выхаживать тебя – в каком-то смысле наиболее интересная альтернатива ничегонеделанию. Хотя вынуждена признать, что, находясь в сознании, ты более интересный собеседник. — Я… на это надеюсь, — сухо ответил Риддл, чувствуя, как уголок его рта выгибается в привычной ухмылке. Несмотря на то, что у него отсутствовала добрая половина грудной клетки, сейчас он ощущал себя в бóльшей степени самим собой, чем в последние несколько недель. — Может, тогда скажешь мне, почему я не страдаю от сильной боли? — Я решила, что будет гуманнее дать тебе Обезболивающий раствор, но, если ты попробуешь двигаться, то даже он тебе не поможет. — И… почему ты вдруг захотела облегчить мои страдания? Она откинулась на спинку кресла, глядя на него с уже знакомым выражением полного недоумения на лице. — Что…? А почему я, собственно, не должна была захотеть это сделать? Риддл ничего не ответил. Он просто моргнул, а на лице Гермионы промелькнуло осознание. — Ах да, точно, — пробормотала она. Между ними повисла очень долгая и неловкая пауза, в течение которой Риддл разглядывал содержимое своей грудной клетки и живота, а Гермиона — свои колени. — Я получила твое письмо, — наконец сказала она, и ее голос потеплел и теперь звучал почти нежно. Риддла бросило в жар, теплое покалывание пробежало по всем уцелевшим синапсам его тела. Краска прилила к его бледным щекам. — О… — Оно было… в нем чувствовался твой почерк, — продолжила она, и Риддл повернул голову, чтобы снова на нее посмотреть. — Так обычно бывает, когда пишешь от руки, — ляпнул он, потому что в этот момент шутить и ерничать было легче, чем выдать что-то вразумительное. Гермиона, однако, его остроумие не оценила. Слегка нахмурившись, она мрачно сказала: — Возможно, мне стоит предоставить тебе возможность заняться самолечением? Тем не менее Риддл уловил в ее интонации насмешку и чуть не выдохнул от облегчения — говорить о письме ему не хотелось. Совершенно. Но она вновь заговорила, и сердце у него упало. — Я много думала о нем, — сказала Гермиона. — И о тебе. Риддлу показалось, что кровать под ним провалилась куда-то вниз. Если она думала о письме, о нем, тогда почему все это время не сказала ему ни слова? Почему никак не дала понять, что ей не все равно? — Я на это надеялся, — сказал, осторожно подбирая слова. Гермиона заерзала в кресле, оторвавшись от спинки. Встретившись с ним взглядом, она внезапно покраснела. О чем она сейчас думала? — Я хочу извиниться за то, что так и не поговорила с тобой о нем, — сказала она. — Нет… Это мне не следовало рассчитывать на то, что ты захочешь со мной поговорить, — прошептал Риддл. При попытке предвидеть ее возможные действия и реакцию, он допустил серьезную тактическую ошибку, не приняв во внимания ее упрямство. Из-за этого просчета он, сам того не замечая, позволил себе эмоционально вовлечься в эту историю. — Ну, в целом, да, — согласилась Гермиона, — но это не отменяет того, что я вела себя по-детски. Я прошу прощения за то, что полностью пренебрегла твоими чувствами. Тем более что их у тебя не так много, чтобы разбрасываться понапрасну. Легкая улыбка тронула ее губы, и Риддл медленно выдохнул через нос. Эта улыбка была точно теплое дуновение летнего ветерка холодным зимним днем, точно прорвавшее, наконец, пелену хмурых туч солнце. — Рад видеть, что ты снова улыбаешься, — сухо заметил он. — Ну еще бы, — ответила Гермиона. — Если твой целитель ходит как в воду опущенный — пиши пропало. — Я хочу есть, — пробормотал Риддл, снова переводя взгляд на балдахин. — Что я должен делать? Одни сплошные неудобства. — Даже если бы ты предпочел им смерть, то, вынуждена разочаровать — это тебе не светит. — Это был не наезд на твои целительские навыки, Грейнджер, если что. Она вздохнула, а когда он перевел на нее взгляд, сказала: — Что я тебе говорила насчет обращения ко мне по фамилии? Мое имя Гермиона. Риддл моргнул, молчаливо давая понять, что он ее услышал. Это было ее прощение. Этим напоминанием она как бы давала понять, что его извинения приняты, что все написанное в письме зачтено и что она каким-то образом смогла оставить в прошлом тот неприятный инцидент, случившийся… Риддл уже не мог вспомнить, как давно это было. Казалось, он полностью перестал ощущать течение времени. — Да, — прошептал он. — Я… хорошо. Гермиона снова отвела глаза, явно несколько смущенная. — Как бы то ни было, раньше мне приходилось насильно кормить тебя, давая еду в жидком виде, что, поверь, я и так знаю, омерзительно. Однако теперь, когда ты… э-э-э, можешь жевать, дело должно пойти на лад. Я, кстати, уже принесла твой обед. Она махнула рукой в сторону стоящего на прикроватном столике серебряного блюда со всякой едой. Рядом с ним стояло другое, уже пустое, со сложенными сверху ножом и вилкой. — Ты что, ела не в Большом зале, а в моей комнате? — слегка настороженно спросил Риддл. — Разве твои гриффиндорские друзья… ну, не против? — Я… — Гермиона, кажется, не знала, что ему ответить. На ее лице мелькнуло огорчение, а Риддл мгновенно вспомнил все события, приведшие к тому, что Мина и Годрик стали ее избегать. Он также подумал, что, скорее всего, Мунго и Пиппин именно тогда и видели, как он применяет Круциатус. Да уж, поддавшись порыву, он тогда наломал дров. — Как дела у твоей подруги в больничном крыле? — спросил он, чтобы сменить тему и избавить Гермиону от тягостной необходимости отвечать на его предыдущий вопрос. Она сразу немного приободрилась. — Если честно, то Миранда идет на поправку. Джаред и Мунго все еще занимаются восстановлением ее кровеносных сосудов, но, в целом, пока все идет более-менее гладко. Она должна прийти в себя уже на следующей неделе, что даже раньше, чем мы ожидали. — Не могла бы ты мне объяснить, — попросил Риддл, — как тебе удалось вернуть меня к жизни раньше, чем они ее? Гермиона улыбнулась. — Стоявшая передо мной задача была значительно проще. В твоем случае тебя всего лишь… немного покромсали. Ну, то есть, очень даже сильно покромсали, но Миранда… Представь, что у тебя бы не осталось ни одной целой вены и артерии. Для их восстановления требуется много сил и времени. Это гораздо сложнее, чем рваные раны от двойного заклятия. Повернувшись и достав откуда-то поднос, она поставила его себе на колени. — Тебе пора принимать лекарства, — сказала она. Риддл опасливо покосился на стоявшие на подносе восемь пузырьков разных цветов, форм и размеров. — И, предвосхищая твой вопрос, Риддл, да, ты должен принимать все это каждый день. Он вздохнул в притворном отчаянии. — Что поделать, — бесстрастно произнес он. — Видимо, придется проглотить все это, чтобы залить мою бездонную рану. Она метнула в него строгий взгляд. — Только не говори потом, что я не предупреждала, что на вкус это редкостная гадость, — фыркнула она. Взяв чашку, она налила в нее немного первого зелья. — Пей. Гермиона наблюдала, как он беспрекословно одно за другим выпил все зелья. В последние дни она и правда проводила в его комнате и в бесконечных хлопотах о его здравии чертовски много времени, что казалось предательством по отношению ко всем остальным сферам жизни и другим людям, за исключением разве что самого Риддла. Тем не менее он, судя по всему, действительно оценил ее старания, на что Гермиона не смела даже рассчитывать. И самое главное — он, казалось, был искренне удивлен, что она вообще с ним возится. С другой стороны, она бы тоже, наверное, удивилась, если бы ее вызвался лечить человек, который бы, по ее мнению, ее ненавидел. Похоже, что Риддл был полностью обескуражен тем, что она в принципе могла бескорыстно помогать ему. Спасти его жизнь и ничего не потребовать взамен. Возможно, он пока еще не до конца осознал всю значимость того, что она для него сделала, вернув его с того света, ну или где он там был, находясь в состоянии той странной комы. Во всяком случае, лечение Риддла казалось Гермионе наиболее интересным занятием из тех, что она могла себе придумать. Ее заметки о теории нитей всегда были при ней, покоясь под ее креслом даже в комнате Риддла, однако она не горела желанием к ним прикасаться. Мало-помалу снова вспыхнувший после побоища в Большом зале страх перед возвращением немного поутих. Погружение в тонкости целительства подействовало на нее успокаивающе, потому что требовало сосредоточенности на одной конкретной ране, отвлекая от мыслей о других пострадавших. Вместе с тем, следовало признать, что в своих изысканиях она застопорилась. В том, что она нашла нужную ей информацию, она не сомневалась. Она не знала, как ей с ней поступить. С одной стороны, Гермиона никак не могла отважиться на попытку, с другой — твердая решимость вернуться на Землю не позволяла ей окончательно отказаться от этой затеи. Стоять на этом распутье было крайне мучительно. За эту последнюю неделю она много разговаривала с Абраксасом, в том числе и о Риддле. В сущности, вместе они даже попытались составить и проанализировать его психологический портрет. Однако, в результате, оба пришли к одному и тому же выводу, что не имели ни малейшего понятия, какого черта творилось у Риддла в голове. Теперь Гермиона общалась с Абраксасом, Ревелендом и Герпием больше, чем с кем бы то ни было в замке. Они были единственными, кто навещали ее, чтобы справиться о здоровье Риддла, несмотря на то что Ревеленд до сих пор страдал от болезненных последствий очень темного проклятия, которое вывернуло ему ноги задом наперед. И хотя в большинстве случаев было заметно, что инициатором этих дружеских визитов выступал в первую очередь Абраксас, Гермиона думала, что Риддлу будет приятно, и в глубине души он обязательно оценит, когда узнает об этом. После баталии в Большом зале больничное крыло два дня было забито под завязку. Мунго и Джаред говорили, что у них еще никогда не было столько пациентов за один раз. Годрик повесил объявление, что встречи Дуэльного клуба временно прекращаются на неопределенный срок. Этот жестокий и кровопролитный эпизод для многих стал страшным потрясением. Передвигаясь по Хогвартсу, Гермиона регулярно становилась свидетельницей различного рода эмоциональных всплесков, истерик и тому подобного. Возможно, все дело было в том, что некоторым произошедшее напомнило об их смерти. Гермиона вновь посмотрела на Риддла, разглядывающего зиявшую в его груди рану. — Так могу я поесть? — спросил он, поднимая на нее глаза, с застывшей в них робкой просьбой. — А тебе что, требуется мое разрешение? — Нет, — ответил он, и взгляд его стал слегка ироничным. — Мне требуется твоя помощь, потому что я не могу поднять руку. На лице у Гермионы проступило понимание, а губы сложились в беззвучном «О». Ну, конечно, ведь его грудная мышца только начала заживать. Честно говоря, восстановление мышечной ткани доставляло Гермионе больше всего хлопот. Ей не составило особо труда устранить повреждения внутренних органов, однако, складывалось впечатление, что какие-то неведомые свойства двойного заклятия, всячески препятствовали сращению мышц и новому образованию кожи. Так, например, она долго билась над разорванной прямой мышцей живота. Закончив накладывать швы сперва с одной, а затем с другой стороны, Гермиона обнаружила, что все ее усилия пошли насмарку, потому что, пока она сшивала вторую половину, все швы на первой успели полностью разойтись. Даже лопнувшие вены и артерии, и те удалось регенерировать; одни только дурацкие мышцы никак не желали поддаваться. Гермиона подозревала, что причина могла крыться в том, что то алое колесо поразило мышечную систему, приведя к полной утрате мышечного контроля или чему-то подобному, что, в свою очередь, негативно сказывалось на процессе заживления… Это ее изрядно раздражало, а потому она сварила несколько зелий, которые, как она надеялась, могли нейтрализовать эти последствия. Невзирая на то, что в данном случае проблему нельзя было решить простым контрзаклятием, — в случае с гибридами все было не так, как с обычными чарами — Гермионе пришло в голову подобрать антидоты к проклятиям с отдаленно похожими проявлениями. Во всяком случае, хуже от этого Риддлу точно не стало. Помимо Крововосполняющего зелья, которое помогало стимулировать работу всех внутренних органов, она давала Риддлу два антидота, два иммуностимулятора и три разных обезболивающих. По большому счету, то, что он вообще смог очнуться, уже можно было расценивать как огромный успех. К тому же, отдельные фрагменты мышц пока еще медленно, но верно начинали срастаться. Тем не менее, для того чтобы он мог хотя бы пытаться что-то взять или поднять, этого прогресса было пока еще недостаточно. Гермиона вздохнула, заведомо предчувствуя крайне неловкую ситуацию. Придвинув кресло поближе к его постели, она взяла тарелку и поставила ее на край матраса. Разрезав картофелину, она наколола кусочек на вилку и аккуратно поднесла ее к губам Риддла. Их глаза встретились, и никто не спешил отводить взгляд первым. — Ну надо же, — сказала Гермиона, в итоге сконфуженно опуская глаза, — вот по чему я совсем не скучала, так это по нашим соревнованиям в гляделки. — А я скучал, — тихо откликнулся Риддл. — Можно мне кусочек курицы? — Мерлин всемогущий, — поразилась Гермиона, — тебя что подменили, пока ты был без сознания? Вежливая просьба и комментарий, который можно превратно истолковать как дружелюбный. И все за один раз. Лицо Риддла помрачнело. — Так-то лучше, — сказала она, поднеся к его приоткрытому рту кусочек мяса. — Просто, лежа со здоровенной дырой в груди, я не ощущаю себя вправе кем-либо командовать, — обиженно буркнул Риддл, точно ребенок, у которого отняли все игрушки. — Уверена, что если ты хорошенько постараешься, то даже в этом состоянии сумеешь нагнать на кого-нибудь страху, — заверила его Гермиона. — Да, но не на тебя, а, значит, это будет уже не так весело, — сказал Риддл, за что получил в ответ хмурый взгляд. На его лице по-прежнему читалось легкое недоверие, как будто он каждую секунду ждал, что она встанет и уйдет. Это вызвало у Гермионы сильное чувство неловкости, из-за чего она постаралась лишний раз воздержаться от язвительных комментариев, хоть, на первый взгляд, Риддл и реагировал на ее выпады вполне спокойно. Гермиона не рассказывала о том, что лечит Риддла, даже Альбусу, зная наверняка, что это вызовет его осуждение. В итоге, на Гриффиндоре у нее не осталось никого, с кем бы она могла поговорить по душам. Подобное положение дел тревожило Гермиону. Может, ей вообще собрать вещи и переселиться к слизеринцам? Что за бред. В душе она все так же ощущала себя гриффиндоркой… просто в силу сложившихся обстоятельств никто из ребят с ее собственного факультета не жаждал с ней общаться. За исключением разве что Каталины, которую угораздило схлопотать сразу два Усыпляющих заклинания, и третьего дня все еще продолжавшую пребывать во власти беспробудного сна. Гермиона подумывала о том, чтобы попытаться возобновить общение с Годриком и Миной, но случай все никак не подворачивался, а сами они проявлять инициативу не стремились. Вдобавок, она не была уверена, что им придется по душе то, что она ежедневно проводила в комнате Риддла по девять часов, хоть об этом и знали лишь единицы. Из гриффиндорцев о ранении не знал никто, из слизеринцев в курсе были только Абраксас, Герпий и Ревеленд, несмотря на то что отсутствие Риддла в Большом зале во время приемов пищи не осталось незамеченным. Чтобы не поползли слухи, Абраксас объявил всей школе, что Том Риддл всего-навсего отсыпается в своей комнате, отходя от действия мощнейшего Усыпляющего заклинания. Как только Гермиона привыкла к виду крови, процесс целительства у нее заспорился. Конечно, когда из кончика очередной обмякшей вены на нее внезапно брызгала кровь, ей порой приходилось бороться с подступающими рвотными позывами, но в общем и целом Гермиона привыкла к ужасному виду его раны. Закончив кормить Риддла, она достала свою волшебную палочку и, найдя в одной из книг нужную страницу, сверилась с изображенной на ней диаграммой. Вместе со взмахом руки из кончика ее древка появилась тонкая золотая нить, которая оплелась вокруг темно-серой, с виду отмершей артерии. Гермиона прикусила губу и бросила еще один взгляд в книгу, а затем, сосредоточившись, направила всю свою магию в золотую нить. Теплое свечение постепенно охватывало артерию, по мере того как, миллиметр за миллиметром, нить проникла внутрь, пробиваясь сквозь сгустки свернувшейся крови и рубцовую ткань. Когда же нить исчезла, артерия вновь приобрела здоровый темно-красный цвет, выпуская наружу струю крови. Гермиона перелистнула страницу и, плавно повернув запястье руки с палочкой, сделала взмах. С кончика виноградной лозы сорвалась потрескивающая маленькая белая сфера. При соприкосновении с ней артерия начала на глазах регенерироваться, воспроизводя свои уже имеющиеся участки. Сосредоточенно хмурясь, Гермиона срастила здоровый конец артерии с другим, безжизненно обвисшим, и, увидев, что бледный сосуд потемнел благодаря восстановленному кровяному потоку, наконец, облегченно выдохнула. — Кто бы мог подумать, что для лечения таких ран не придумали более эффективного метода, — прозвучал голос Риддла. От неожиданности Гермиона даже подпрыгнула, привыкнув, что обычно тишина комнаты не нарушалась ничем, кроме умиротворяющего потрескивания огня. — Да уж, я бы от него точно не отказалась. — То есть всю последнюю неделю ты изо дня в день раз за разом проделывала это? Гермиона кивнула. Снова перелистнув страницу, она пробежалась глазами по разделу, посвященному функционированию сердца. Впрочем, эта информация в определенном смысле не представляла для нее интереса, поскольку сердце Риддла должно было давно уже остановиться из-за многочисленных разрывов вен и артерий, а с ним, следовательно… и вся остальная жизнедеятельность организма. Риддл посмотрел вниз на свой распоротый живот. Почему она была готова тратить на него столько времени? Он мог еще понять, если бы она пошла на это уже после того, как немного оттаяла и перестала бы его игнорировать. Однако она взялась за восстановление его тела, несмотря на все их так и неулаженные разногласия… После того, как он с ней поступил, это казалось ему чем-то из разряда фантастики. Да даже если бы он не сделал ей ничего плохого. Какой резон ей тратить свое время и силы на кого-то другого, когда у нее самой все было в полном порядке? Ну, относительно в порядке. Что-то в ее подчеркнуто сдержанном выражении лица наводило его на мысль, что она прекрасно знала о возможных негативных последствиях, которые влекло за собой сидение целыми днями у его постели, и что проблем у нее, как всегда, было больше, чем могло показаться со стороны. Нахмурив брови, она перечитала какой-то отрывок текста. — Так, подожди минутку, — сказала она и поднялась на ноги. — Мне нужно сходить в свою спальню за одной книгой. Риддл понял, что не может даже кивнуть ей в ответ, не испытав при этом боли. — Хорошо, — процедил он сквозь сжатые зубы, бросая при этом уничтожающий взгляд на собственный торс. Из всех неудобных ситуаций, которые ему когда-либо доставляли неудобства, это была самая неудобная. Мерлин, он не мог даже перевернуться. Ему удалось лишь слегка подвигать ногами и пошевелить на них пальцами. Когда же он попытался сжать кулак, его грудные мышцы пронзила мучительная боль. Риддл крепко зажмурился. Какой кошмар. Он в принципе не допускал мысли о том, что его мог кто-нибудь ранить. Тем более в Дуэльном клубе. Как унизительно. Как по-детски глупо. Если он когда-нибудь узнает имена людей, выпустивших те два заклятия, то они за это заплатят и заплатят сполна.***
В книге упоминались Рунические заклинания. Если они и правда были настолько мощными, как предполагала Гермиона, то могли стать бесценным лекарственным средством. Но в то же время она была не уверена, что готова рискнуть и провести на Риддле эксперимент с прежде неиспробованными свойствами рун. Случайно свести на нет все потраченные на его сшивание время и усилия ей совершенно не улыбалось. Однако, если в той книге, что ей подарил Альбус, и которая сейчас хранилась у нее под кроватью, отыщется что-нибудь простое для начинающих… тогда, возможно, стоит попробовать. — Ядовитая тентакула, — сказала она Полной Даме и скользнула в открывшийся проход. Оказавшись в гостиной, Гермиона замерла на месте. В переполненной людьми комнате стояла мертвая тишина. Взгляд ее метнулся туда, куда были устремлены все взгляды. На красном ковре перед диваном, зарывшись лицом в диванные подушки, на коленях стоял Годрик. Сильнейшая дрожь сотрясала все его тело. Затем силы, видимо, окончательно его покинули, и Гермиона увидела, как он с жутким тяжелым вздохом осел на пол, обхватил руками колени и спрятал в них свое лицо. В голове у Гермионы роилось множество вопросов. Что с ним такое? Что случилось? Она помчалась наверх. Надо спросить, что делать, у Мины. Она точно знает. Гермиона распахнула дверь спальни, но Мины там не было. Нахмурившись, Гермиона дошла до своей кровати, присела и вытащила из-под нее «РУНИЧЕСКИЕ ЗАКЛИНАНИЯ». Внезапно до нее донеслось чье-то икание и длинный прерывистой вздох. Выпрямившись, Гермиона огляделась. По ту сторону задернутого полога ее постели кто-то стоял. Каталина Лайтфут. Она проснулась. — Каталина? — неуверенно окликнула Гермиона и была шокирована, увидев выражение лица подруги и две крупные слезы, катившиеся по ее щекам. — Каталина, что стряслось? — спросила Гермиона, торопливо делая к ней шаг. — Эт-то было уж-жасно, — прорыдала Каталина. — Что было ужасно? — упавшим голосом тихо переспросила Гермиона. Ее сердце застучало так сильно, словно требовало освободить его из ставшей тесной грудной клетки. Бросив на нее извиняющийся взгляд, Каталина прошептала: — Ах да, тебя же не было. Тебя не было, когда это случилось. — Когда случилось что? — Годрик и Мина стояли вон там вместе, и… и… он положил ей руки на плечи, а она как раз отпустила свою очередную шуточку… Каталина взвыла и закрыла руками лицо, стараясь скрыть от Гермионы исказившую его гримасу. — Затем, — захлебываясь, продолжила она, — ее очертания начали терять четкость и стали какими-то оплывшими, как будто… будто… она сейчас растает… — Каталина утерла слезы и громко высморкалась. — Я… я… и потом она… потом ее тело начало распадаться на частицы, которые развеивались и исчезали, и Годрик громко кричал… Гермиона покачнулась. Этого не могло быть. Этого быть не могло. — А потом все ее тело начало просвечивать, и появилось… что-то вроде ленты из белого света, один конец которой свернулся внутри Мины в большой шар, а другой дотянулся до пола… и словно затянул Мину вслед за собой вместе с шаром, и… ее больше не было… О, Гермиона, — всхлипнула Каталина и снова разразилась рыданиями. Гермиона забыла, как дышать; забыла, как говорить; забыла, как двигаться. Она могла лишь раскачиваться взад и вперед, с каждой секундой ощущая, что ноги ее становятся все более ватными. Она отрешенно смотрела на Каталину, которая упала на кровать Мины и, уткнувшись лицом в матрас, протяжно выла. Прошло по меньшей мере десять минут, прежде чем Гермиона очнулась от охватившего ее тело и сознание оцепенения. Медленно развернувшись, она на секунду задержалась взглядом на двери, а затем, пошатываясь, направилась обратно в гриффиндорскую гостиную. Там по-прежнему царила тишина, хотя людей стало в половину меньше. Те же, кто остались, казалось, были полностью парализованы ужасом. Годрик беспомощно всхлипывал на плече у Альбуса. Его обычно веселое лицо покраснело и было перекошено от боли и горя, а рот разинут в беззвучном крике. Гермиона, спотыкаясь, выбралась из портретного проема и прислонилась к стене. Прохладный воздух коридора немного привел ее в чувство. Она сползла спиной по стене и села на пол. Вытянув перед собой ноги, она обессиленно уронила на них руки, в одной из которых все еще была зажата книга. Невидящий взгляд ее уперся в стену напротив. Мины больше не было. Вот так вот просто. Ни предупреждения. Ни прощания. Ничего. Гермиона слышала, что случаи исчезновения посреди дня можно было по пальцам пересчитать… но самым худшим было не то, как она исчезла, а то, что это случилось, и Гермиона так и не успела с ней помириться, узнать, что заставило Мину отдалиться от нее. Теперь этот шанс был безвозвратно упущен. Гермиона всхлипнула, отказываясь в это поверить. Она позволила слезам свободно стекать по щекам и капать на каменный пол, позволила себе скорбеть, не ощущая в себе в эту минуту даже намека на выдержку. Она могла быть там, когда это произошло. Она могла бы извиниться перед Миной… если бы не Том Риддл. Внутренности Гермионы точно скрутило узлом. Что бы я ни выбрала, я всегда ошибаюсь. Даже если речь о хорошем поступке, о прощении того, кто причинил ей боль, о лечении человека, которому отказали в помощи сами целители… даже этого, очевидно, недостаточно, для того чтобы Бог сделал ей всего лишь одну маленькую поблажку — позволил ей проститься с некогда лучшей подругой, что у нее здесь была. Разве она многого просит? Неужели эта книга не могла понадобиться ей на каких-то четверть часа раньше? Тогда она была бы рядом, она бы бросила все и подбежала к исчезающей Мине, сказала бы ей, что любит ее, и что будет по ней скучать… ужасно скучать… Низкий жалобный стон вырвался из груди Гермионы. Постепенно непрошенные слезы высохли. Плакать больше было нечем. Оплакивать больше было нечего. Внутри нее осталось только не случившееся, не сказанное, и призрачные образы того, как все могло бы быть, сложись все иначе. И больше ничего.