Запутанные/Entanglement

Драко не двигался, до тех пор пока Грейнджер не подошла достаточно близко, чтобы коснуться его плеча. Он вздрогнул от этого прикосновения и посмотрел на нее своим пристальным взглядом, — отвали, Грейнджер, — огрызнулся он. Гермиона вздохнула и все равно села на диван рядом с ним, — я больше не хочу с тобой ссориться, — мягко сказала девушка. — Тогда уходи. — Драко, я… — она запнулась, прикусив губу, — я хочу понять тебя. Парень ничего не ответил, но продолжил смотреть на нее. Его пронзительный взгляд показывал, насколько сильно он хочет чтоб она оставила его в покое. — Драко, — прошептала она, — ты же знаешь, что это не может продолжаться вечно. — Да, Грейнджер, продолжай напоминать мне, что я был проклят, на вечность проведённую с тобой! — усмехнулся он. Гермиона закрыла глаза, испустив очередной вздох, — я знаю, что ты ведёшь себя так, чтоб поскорее закончить этот разговора, но я больше не намерена этого терпеть. Если мы хотим пережить эту войну, то нам нужно… — Нам нужно выжить только и всего. Тебе не нужно знать меня или пытаться понять, — прошипел он, — нас связывает только долг и ничего больше! Последовавшее за этим долгое молчание было напряженным. — Орден… они что-то задумали, — тихо сказала она, — ужасные вещи. — Блестящее наблюдение, Грейнджер! Гермиона вздохнула, затем достала из кармана мешочек с портключами к больнице Святого Мунго и положила его на стол, — они были оставлены в одном из ящиков стола, — сказала она. Малфой уставился на мешочек, надпись «Святое Мунго» на этикетке была хорошо видна с того места, где он сидел. — Они… кто-то оставил их для нас, — сказала Гермиона, думая о том, кто бы это мог быть. Она вздрогнула при воспоминании о расчетливом взгляде Грюма, который он бросил на нее утром, во время их встрече, и подумала, не он ли был тем, кто решил воспользоваться положением, в которое их загнал Дамблдор. Он был холоден и расчетлив. Как всегда сосредоточенным лишь на прогрессе и результатах и не обращающим внимания на жертвы, которыми усеян путь к победе. Нет, точно не Грюм, подумала девушка. Возможно, это был Кингсли, она вспомнила, как он потягивал свой бокал темного ликера в гостиной на Гриммо с таким видом, словно вся тяжесть войны легла на его плечи. А может быть… Возможно, это были все те, кто знал о положении Гермионы и Драко. Она вспомнила строгий взгляд МакГонагалл после того, как та вышла из комнаты, лицезрев стычку с Нарциссой, и тот момент, когда женщина дала пощечину ученице. Была ли МакГонагалл единственной, кто действительно был на ее стороне, пока они спорили о решении? Может быть, они вообще не спорили, а согласились, что преимущество, которое дал им Дамблдор, нельзя игнорировать. Может быть, именно МакГонагалл припрятала для них эти портключи, пока готовила убежище, давая Гермионе намёк на то, что можно выполнить любое задание без потерь? Гермиона была умна, и все они знали об этом. Они знали, что она догадается, зачем нужны карты, координаты и необходимость выполнять задания, которые им будут поручены. И скорее всего этот кто-то, не все, возможно кто-то один, предложил ей вместо убийств, полное забвение. Каким-то образом он был уверен, что Гермиона сделает так, что их жертвы будут отправлены прямо в палату Януса Тики, и даже Воландеморт не сможет восстановить их память. Она попыталась вспомнить, сколько раз МакГонагалл видела, как она несла кипы книг про Обливейт обратно в гриффиндорскую башню, задаваясь вопросом, догадалась ли тогда деканша о ее планах в отношении родителей и их спасения. Она нервно сглотнула при воспоминаниях о них, понимая, что, несмотря на то, что она была максимально точна, шанс, что они не смогут восстановиться все равно присутствует. Полное забвение не было лучшим выходом… Нет, в каком-то смысле это была участь хуже смерти. — Я не хочу убивать для Ордена без крайней необходимости, — тихо сказала она. Драко повернул к ней голову, — это твои проблемы, Грейнджер, — его голос был мрачным, — ты не имеешь права позволить своей мелкой морали брать верх… — Но я все равно убила кое-кого сегодня, — перебила она его, — я стерла всё, Драко. Всё. Он не узнает ни своего имени, ни даже того, что он волшебник. Я оставила от него лишь человеческую оболочку, которую отправят в палату Януса Тики до конца жизни, и это может быть даже хуже смерти, — тараторила она. Гермиона прикусила губу, чтобы не расплакаться, вспоминая остекленевший взгляд Яксли и испуг, наполнивший его лицо, перед тем, как она трансгрессировала его. — Убей или будешь убита, Грейнджер, это война, — грубо сказал Малфой. — Ты думаешь, я не в курсе?! — огрызнулась она, — я прекрасно знаю, что это война, и какова ее цена. Я знаю, что вы принимаете меня за наивную дурочку, которая не может отличить необходимость от чувств, но я знаю! Малфой усмехнулся. — Я магглорожденная! — воскликнула она, — я грязнокровка, и если мы не победим, они выследят и убьют меня. Убьют нас, — уточнила она, — и будь я проклята, если позволю этому случиться. На карту поставлено гораздо больше, чем просто наши жизни, Драко. На кону стоит жизнь и свобода всех магглорожденных, и я буду бороться за них до последнего… Но использование темной магии… — Это то, что мы должны сделать, Грейнджер, независимо от цены… — Это уничтожит нас еще до того, как мы начнем! — оборвала она его, — если мы потеряем себя, пытаясь бороться со злом, то какой тогда вообще смысл? — Ты говоришь, что понимаешь цену, но отказываешься видеть то, что перед тобой. Что, если бы Яксли не был связан? Что, если бы у него была наготове палочка, и Авада полетела бы в тебя, раньше чем ты успела бы отразить ее? — Я все вижу! — вновь не сдержалась Гермиона и резко ответила на его слова, — я вижу, и это ужасает меня. Но это не значит, что я не буду сдерживать себя до тех пор, пока это не станет достаточно необходимым, ведь это единственное что требует моя оставшаяся человечность. Малфой снова усмехнулся, — ты наивна и слепа. — Драко, ты когда-нибудь убивал кого-то? — Не важно, что я делал или не делал, важно лишь то, что я сделаю, когда это будет нужно — огрызнулся он. — Мне страшно, и я не могу просто забыть об этом, — выплюнула она в ответ, — я знаю, что делает с человеком темная магия, она заражает и поглощает душу… — Не все ли равно, заражена ли моя душа, если я мертв? — его голос был насмешливым. — Ты тоже боишься, — неожиданно сказала она, — я… я чувствую это, — вздохнула она, потрясенная правдой. Малфой слился с ней вместе с ее собственным страхом, усиливая его и подпитывая, пока тот полностью не поглотил ее. Ох… И тут до нее дошло, почему она чувствовала себя всегда окутанной страхом, после того как Драко стал каждым аспектом ее повседневной жизни, после свадьбы. Внешне он был спокоен, да, но когда она сосредотачивалась, по-настоящему концентрировалась, то чувствовала его внутри, так же чётко, как и свои собственные эмоции. Он был там — он всегда был в ней, его жизненная сила была так глубоко связана с ее собственной, что она едва замечала силу его эмоций. Гермиона вспомнила, как во время изучения их связи она могла чувствовать только его самые сильные эмоции. Она и не подозревала, как много Драко скрывал под своей маской безразличия и толстыми окклюменционным щитом. Нет, ничто больше не могло скрыть от нее его самые сильные чувства, хотя он, конечно, пытался. Гермиона смотрела на него, принимая во внимание его жесткую позу, его стальные серые глаза, которые не выдавали ничего из того, что бурлило в нем. Он хранил свои эмоции в тайне, умело скрывая их от всех, кроме нее. Но теперь, когда она была внимательна, она могла чувствовать, как чувства пульсируют в нем так же уверенно, как и в ней. Его слабые эмоции были лишь хрупкими намеками, вихрями неразличимых вещей, которые рассеивались, как клубы дыма, когда она пыталась дотянуться до них и почувствовать. Но его страх, даже точнее гнев укоренившийся в недрах души, теперь мигал для неё, как маяк. Его эмоции бурлили в ней с тех пор, как они поженились, затуманивая ее рассудок своей интенсивностью, пока она спотыкалась о свою развалившуюся жизнь. Гермиона вспоминала свои действия в течение нескольких месяцев после их свадьбы, подмечая, как страх и отчаяние, нарастающие в ней, отравляли каждый ее поступок… И тогда она почувствовала, как Малфой еще сильнее попытался заглушить свои эмоции, удушая их. Но Гермиона все еще чувствовала их, хотя они кипели уже не так ярко, их напор снизилась, пуская и не до уровня спокойствия. — Драко, — прошептала она. — Чего ты хочешь, Грейнджер? — спросил он. На этот раз его голос был покорным, лишенным чувств. — Я хочу понять тебя, — повторила она. Девушка придвинулась к нему чуть ближе и была вознаграждена тем, что слизеринец мгновенно напрягся. Он по-прежнему ничего не говорил, и девушка вздохнула. — Я чувствовала это, — прошептала она, — я все это чувствовала. Я думала, что испугалась, когда ты сказал, что мы должны уходить, мне казалось что я чувствую приближающиеся перемены- но это был ты. Это всегда был ты. Ужас и вина во время и после похорон Дамблдора, это тоже был отчасти ты. В те недели, когда мы были на Гриммо, печаль, разочарование, отчаяние — все это тоже не было моим, — добавила Грейнджер, — я все это чувствовала, Драко. Я все еще чувствую это. Гермиона задалась вопросом, проникало ли в него ее чувство одиночества, пока он был один в номере отеля, куда он их аппарировал, а потом на Гриммо… Ох. Она так много не замечала раньше, но теперь это было так болезненно ясно, что сердце разрывается на части. Она хотела задать так много вопросов, что не знала, с чего начать. — Кто тебя обучал? — спросила Гермиона после долгого молчания. — Моя тетя, — тихо ответил он. Гермиона резко вздохнула, понимая, что этому могла научить лишь одна тётя. — Драко… — девушка протянула к нему руку, но он отбросил ее. — Не трогай меня, грязнокровка, — его слова уже давно не ранили Гермиону. — А окклюменции она тебя тоже учила? — спросила она, когда стало ясно, что Драко больше не собирается добровольно разговаривать. Он повернулся и посмотрел на нее, в его серых глазах плескались злость и обида. — Он угрожал убить Миссис Малфой, если ты не убьешь Дамблдора? — произнесла она шепотом, но слова повисли в воздухе между ними. Малфой не ответил, но его молчание говорило о многом. «Мы победим или она умрет», — сказал он ранее. Правда медленно собиралась перед ней в один большой пазл, и теперь она предстала перед ней с ослепительной ясностью. Волдеморт угрожал убить Нарциссу, если Драко не убьет Дамблдора по его приказу. Она знала, что после заключения Люциуса под стражу, Воландеморт не был благосклонен к семье Малфоя, но она даже представить себе не могла, каково было Драко вернуться домой тем летом, столкнувшись с необузданным гневом Воландеморта. Ему было поручено единственное дело, которое могло избавить его семью от гнева Воландеморта, но его мать решила обратиться за помощью к Ордену, вместо того чтобы позволить сыну пройти через это. Драко оставался напуган, напуган до смерти, и не раз пытался осуществить свой план, но в итоге отказался от него — раньше чем они сбежали. Гермиона вспомнила о том, как летом ее страх и отчаяние были неестественно велики, в то время как она все это время не замечала чувств своего холоднокровного мужа, приравнивая его растущее отчаяние и страх к своим собственным эмоциям. — Драко, — прошептала она, протягивая руку, чтобы коснуться его щеки. На этот раз, к ее удивлению, он не отстранился. Наоборот, она почувствовала, как его челюсть напряглась под ее прикосновением. Он ничего не говорил, но ее руку не убрал. — Драко, — попыталась она снова, — чтобы Вол… — он резко зажал ей рот рукой, и она, напуганная его внезапным поступком, уставилась на него широко раскрытыми глазами. — Не произноси его имени, — сказал он, сильнее сжимая руку, когда Грейнджер нахмурилась в ответ, — я не могу быть уверен, но ходили разговоры о Табу… Ей удалось оторвать его руку от своего рта, чтобы наконец произнести, — табу? Он резко кивнул. Рот Гермионы закрылся, и она почувствовала, что ее губы дрожат, когда она подумала о Гарри и его вызывающей, невозмутимой манере произносить имя Волдеморта вслух. — Я уже проинформировал их, Грейнджер, — сказал Малфой, — твои друзья в безопасности. Она беззвучно кивнула, все еще чувствуя, как в сердце зарождается ужас при мысли о том, что может случиться, если кто-нибудь оступится. В конце концов она встала, чувствуя нехарактерную усталость, поселившуюся глубоко в ее костях. Все, что выяснилось в ходе разговора, было тем, что она должна была знать, но слишком большим, чтобы осмыслить все сразу. Когда Гермиона повернулась пожелать ему спокойной ночи, то обнаружила, что он ушел, и звук хлопнувшей за ним входной двери был единственным свидетельством его быстрого исчезновения.

***

В течение следующих нескольких дней они вошли в привычный ритм: по утрам они проводили спарринги, а по вечерам Гермиона занималась исследованиями, в то время пока он читал или загадочно исчезал на несколько часов, занимаясь чем-то, о чем она могла только догадываться. Напряжение между ними немного спало, привычные споры превратились в долгое молчание. Этот вечер ничем не отличался от других, Гермиона сидела за большим письменным столом, в который раз перелистывая серию книг, принесенные с собой, когда Малфой вошел в дверь. Она едва успела заметить его присутствие, как почувствовала мужскую тень, нависшую над ней, и подняла голову, удивленная его близостью. — Что это? — спросила она в недоумении. Он держал книгу между пальцами, — ты уронила ее, — сказал он. — О, — она оглядела груду открытых книг, разбросанных вокруг нее, — можешь, пожалуйста, положить ее на книжную полку? Драко хмыкнул, и девушка удивилась его почти мгновенным согласием. Он обошел ее и быстро запихнул книгу на книжную полку, отчего несколько других книг упали на пол рядом с ней. — Честно говоря… — начала Гермиона укорять парня, уже собираясь поднять книги, которые он так небрежно разбросал, но замерла, когда Малфой поднял одну из упавших книг. Ее обложка на мгновение замерцала, превратившись из относительно скромного названия «Гербология» в большой черный том со сверкающими серебряными буквами «Секреты самого темного искусства». Малфой поднял брови, выпрямившись с книгой в руках, окинув ее любопытным взглядом, — что ты изучаешь, Грейнджер? Девушка встала, выхватив книгу из его рук. Она заметила лист бумаги, торчащий из середины книги, и открыла его на указанной странице. «Мистер и миссис Малфой, полагаю, вам это пригодится», гласил знакомый почерк Дамблдора. Глаза Гермионы расширились, когда Малфой поднял лист бумаги, открыв слова на странице под ним. «Крестражи», гласила надпись, — это самое темное из всех искусств, доступное только самым мерзким существам, которые не испытывают никакой привязанности к тому, что связывает нас с человечеством. — Крестражи, — вздохнул Малфой, и Гермиона подняла голову, услышав в его голосе знакомый оттенок. — Ты слышал о них? — спросила она, резко вскинув глаза, — что ты знаешь? — Почему ты их изучаешь? — спросил Малфой, его голос был резким. Гермиона сглотнула, чувствуя, как в горле поднимается инстинктивная ложь, но тут же запихнула ее обратно, чувствуя себя смешной. В конце концов, между ними больше не было ничего, что нужно было бы скрывать, — Гарри сказал нам, что В… он создавал их. Нам нужно найти и уничтожить их все, если мы хотим убить его. Малфой кивнул, его черты лица были жесткими. — Что ты знаешь? — спросила она. Парень не смотрел ей в глаза, но она видела глубокую печаль, затаившуюся в его отрешенном взгляде, и ей хотелось узнать, что происходит в его мыслях. Она почувствовала, как в нем на мгновение вспыхнул страх, но потом он загнал его вглубь, когда заговорил, — однажды я услышал, как мой отец упомянул это слово, и я понял, что оно связано с убийством… — отрезал он, — я не должен был подслушивать, и оказалось, что мой отец тоже не должен был упоминать это слово в его присутствии, — его голос был жестким, и Гермиона стало интересно, что всплыло у него в голове, пока Драко говорил. — Так он выживал, — прошептала Гермиона, — он убивал людей, и каждое убийство позволяло ему фрагментировать свою душу и хранить ее в предмете. — И поэтому ты намерена уничтожить их, — спросил он. Грейнджер кивнула, — это единственный способ по-настоящему убить его. Я в этом точно уверена. Он кивнул, затем подозвал стул, который с визгом остановился рядом с креслом за столом. Малфой бесшумно сел и взял из ее рук книгу, увеличив ее, а затем вызвал перо с пергаментом, начиная делать пометки на коротком обрывке. Гермиона с любопытством наблюдала за ним, прежде чем присоединиться и вскоре снова погрузиться в тишину.