Дважды два...

             У Тима нет сердца. Вместо него нет даже чёрной дыры. Там нет ничего. N o t h i n g. Он не принимает ничего, он не отдает ничего, он потерян, он разбит, он сломлен как миллионы детей и взрослых по всей России.       У Тима лучший процент раскрываемых преступлений по всему Петербургу вместе с Москвой взятых. Вместе с тем у него самое большое количество выговоров. Правила мешают. Правила тормозят. Все это знают, но почему-то всё равно им следуют. «Поплатишься когда-нибудь», — предупреждал каждый раз Иван Гордеев, и каждый раз закрывал глаза.       «Москва, чтоб его!» — он ругался на агентов ФСБ, лишивших Тима значка, как прослуживший всю свою жизнь в самой настоящей армии солдат. Он ненавидел Москву и м о л и л прощения у Тима, будто лично виноват.       «Вы не виноваты», — говорил Тим. Он действительно считал так. Но Иван Гордеев лишь качал головой. Он не верил.       Тим ненавидел правила. Его отец, законопослушный гражданин, был убит. Его убийца, наемный, киллер, снайпер, был пойман лишь чудом. Лишь чудом — спасибо, Борис, правда, — оказался за решеткой. И никаким не чудом вышел на свободу через десять лет. Ему ещё потом хватило наглости прийти на федеральное телевидение, дать интервью и в конце подмигнуть в камеру.       Тим разбил тогда телевизор. Первый и последний в его жизни.       Тим был одарен. «Правоохранительным органам повезло, что ты на их стороне», — признался однажды Иван Гордеев. Окажись он менее хорошо воспитан, в России появился бы свой Мориарти. Тим криво улыбнулся — Тимофей Мориарти звучало не очень, но кто его спрашивал?       Тим работал в полиции. Он видел много тупых людей, но сейчас чувствовал себя тупейшим из них всех.       Дважды два равно четыре. Дважды два равно четыре. Дважды два...       —... равно пять.       — Прости?..       Тим завидовал Арфисту. Тому, с какой он легкостью подстраивается под людей, как просто принимает условия игры и тонко меняет их под себя. Они не прощались и поэтому сейчас не здороваются.       — Оруэлл.       Одну загадку Тим не мог разгадать и по сей день. Почему Судьба — с заглавной, да, буквы, — постоянно сталкивает всех детей Бориса Каретникова с Ростиславом Арфистом. С Рихардом они были в одном классе, но ладили с натяжкой, и в пух и прах рассорились, когда Ростислав пригласил на выпускной его девушку. А с Ясоном они были лучшими друзьями. Родственными душами наверное даже. Тим боялся представить, как смерть Ясона ударила по нему.       — Хорошо?..       Арфист облокачивается на дверь и Тим ощущает будто на себе, как трясутся его ноги, дрожат руки и то сдавливает, то отпускает горло. «Уходи», — бьется в его мыслях. Но Тим стоит. И повторяя за ним, облизывает губы.       — Может быть впустишь?       — Нет. — Прикрывает глаза на мгновение — явно закатывает зрачки. Вздыхает и обманчиво мягко — к р и п о в о, чертовски к р и п о в о, — улыбается; — то есть... проходи. Конечно. — Он пританцовывает, когда открывает дверь шире, и также бесшумно закрывает её.       Тиму страшно.       — И в чем же ты в этот раз пытаешься обмануть себя, Тимофей?       — Ты помнишь...       — Я помню всё.       Тим не выдерживает. Он разворачивается резко, ещё бы пол его шага и уткнулся бы в место — как же там оно называется... — между ключиц.       — Знаешь, я был даже влюблен в тебя...       Ростислав моргает. В недоумении поднимает брови. Как будто почти приходит в себя.       — Да, я знаю... можешь избить меня, когда придешь в себя. Я хотел бы поговорить о Чумном докторе.       — И что же ты хочешь услышать?       — Тебе не кажутся его взгляды... знакомыми?       Тим бьет себя по лицу. В мыслях конечно. Он начинает из далека. Он так отчаянно не хочет верить, что дважды два равно четыре. Дважды два равно пять и точка.       — Ясон мертв.       И точка.       — Да, но...       Он не замечает как позволяет подобраться ближе к себе.       — Он мертв.       Голос Арфиста звучит твердо. Уверенно. Тим не верит, что он принял его смерть. Они же были чёртовыми соулмейтами.       — Дважды два равно пять, — беззвучно бормочет он себе под нос. И так отчаянно цепляется за ложь, словно от этого зависит вся его жизнь.       — И никто не отомстил за него. — Тим слышит в его словах голос Ясона. Или Чумного доктора. Поэтому шагает назад. Всё так смешалось в кучу, кони, люди. — Этот Шут столько лет насиловал, убивал, и никто его не трогал. И вот он снова попался с поличным. И снова вышел из зала суда свободным человеком. Ты хочешь знать мое мнение? Я поддерживаю Чумного доктора и...       — И давно ты о себе в третьем лице говоришь?       — Прости?..       Это было бы даже мило в любой другой ситуации. Выбивать его из колеи. Забавно.       — Я знаю, что Чумной доктор это ты.