The Five Horsemen-3: To Hell and Back

— Сквиз, ты чё? — Нэйтан спросонья заворочался на кровати. — Кошмар, что ли, приснился? Сквизгаар не отвечал. Он сидел рядом, нервно теребя в руках покрывало — да так, что пушинки белого меха уже вовсю кружились в лучах утреннего солнца. Эксплоужену не нравилось это молчание. Он вообще не любил, когда Сквизгаар странно вёл себя без объяснения причин. А таких моментов в последнее время стало почему-то до безобразия много. — Ты меня слышишь? — вокалист пихнул партнёра в бок. — Чё такое? Ты каждую ночь вскакиваешь чуть не до потолка. Чего тебе снится? Сквигельф, не поворачивая головы, истерично затряс в сторону одногруппника кистью: — Блять, Нэйтанс, не отвлекает! Я пытается вспомнить. — Вспомнить что? — Сон! Я уже десятый ночь подряд видит одно и то же. — И что ты видишь? — Я не помнит! — голубые глаза Сквизгаара яростно сверкнули. Но он взял себя в руки и уже мягче добавил: — Но я знает, дэто быть что-то очень важный. Нэйтан понял, что сейчас никакого внятного объяснения от гитариста не дождётся. Он тяжело вздохнул и повернулся на другой бок, оставив Сквизгаара в покое на некоторое время. Сквигельф запустил пальцы в свои светлые волосы и натянул их, словно пытался вытащить из головы смутные воспоминания о назойливом сне. Ведь до пробуждения он видел его во всех подробностях! Теперь же сон словно покрылся патиной, через которую виднелись лишь отдельные детали. В ушах гитариста зашумело — то ли это кровь бросилась в голову от напряжения, то ли похожий шум звучал во сне. «… планета перенаселена», — прозвучал сквозь шум незнакомый женский голос. Кто-то осушил сосуд с питьём и грохнул его об пол, заглушив последующие реплики. «Лет через двадцать-тридцать», — вклинился в общий гул уже другой, знакомый голос. Где же Сквизгааар мог его слышать? «Почему твои проблемы должны нас касаться?» — раздражённо спросил третий голос. «Так все и кинулись тебе помогать», — съехидничал ещё один женский голос, тоже очень знакомый шведу. Или ему показалось? Через постель Бога гитары прошло уже столько женщин, что их голоса в голове Сквигельфа давно слились в один, никому не подходящий. Потом, кажется, обладатели голосов начали драку. Шум и треск дерева гитарист отчётливо помнил. А ещё — страшной силы удар и звук осыпающихся камней. «Довольно!» — пресёк всё это ещё один властный мужской голос. И воспоминания как обрубило. Сквизгаар слышал ещё тот первый голос, из тех, что запомнил. Налитый злобой, он вещал о цели, которая будет достигнута несмотря ни на что, о мести, и главное — о неминуемой беде. «Мой сын», — единственное, что осталось в памяти гитариста. Сновидение каждый раз прерывалось криком «она разрушила его!», который мигом тонул в общем гуле из вздохов ужаса, брани и продолжавшегося где-то неподалёку веселья. Сегодня у шведа получилось вынести из сна гораздо больше важных деталей, чем в предыдущие девять дней. Сквизгаар взял блокнот и ручку, что были заранее положены у кровати, и принялся записывать. После завтрака он отправился с записями прямиком к менеджеру. Тот, по обыкновению, был занят и попытался отослать Сквигельфа к психотерапевту: дескать, анализировать сны не в его компетенции. Тогда гитарист опустился на стул напротив Чарльза и просто зачитал по очереди все переписанные в блокнот фразы. Это произвело на Оффденсена определённый эффект. Он сразу оторвался от экрана, сдвинул брови и поправил очки. — Так ты говоришь, видел этот сон уже десять раз? Раньше Чарльз не был бы так внимателен к подобным происшествиям. Странные сны, видения и прочие галлюцинации случались у его подопечных с завидной регулярностью. Ничего удивительного — «вещества», рассудил бы менеджер и посоветовал бы Сквизгаару обратиться к врачам. Но теперь Сквизгаар был не тот, что прежде. С тех пор, как выяснилось, что дэтклоковский соло-гитарист — сын самого бога Одина, он стал немного другим. Более собранным, постоянно готовым вырваться из тела навстречу битвам и испытаниям, практически непосильным простому смертному. Более задумчивым и порой даже скрытным. Он полюбил одиночество: стоять по вечерам на самом высоком балконе замка; или прогуливаться туманным утром по бесконечным его угодьям; или же брать вертолёт группы и улетать на день-другой неизвестно куда, никого не предупредив. В остальном Сквигельф, казалось, был такой же, как прежде. Всё та же выпивка, женщины, бессонные ночи с гитарой… Правда, вместо фанаток и гражданок категории «кому за…», в комнате Сквизгаара в последнее время всё чаще стал ночевать вокалист. Нэйтан стал единственным членом группы, с кем он близко общался. Нет, Сквизгаар всё так же проводил время вместе с одногруппниками, как у них было заведено ещё до постройки Мордхауса. Он исправно сидел с ребятами в джакузи, на диване, иногда и в полицейском участке, но был как будто не с ними. Те, разумеется, иногда обижались и ворчали на него: «Сквизгаар, ты стал какой-то совсем не прикольный». Нэйтан заслонял его, словно щит, от любопытных и укоризненных взлядов. А Чарльз повторял одну и ту же фразу: «Это последствия испытаний, через которые он прошёл». Так что сегодня менеджер никак не мог оставить без внимания видения Сквигельфа. Да и сам Оффденсен был теперь не только менеджером группы. Тогда, во время ритуала, первосвященник Ишнифус, вешая на шею Чарльза цепочку с медальоном, сказал: — И помни, теперь ты должен быть ещё более внимательным, чем раньше. Не упускай из виду ни одну мелочь. Даже если она кажется тебе смешной и нелепой, вглядись в неё. Теперь ты отвечаешь не просто за пятерых музыкантов. Они изменят судьбу всего человечества… но это должно случиться в свой срок. А пока нельзя допустить, чтобы сила хотя бы одного из них, неуправляемая, вырвалась наружу. Оффденсен кивнул, переслушивая в своей голове слова наставника. Медальон Церкви Чёрных Часов, спрятанный под рубашкой, слегка холодил кожу на груди. Видение гитариста нельзя было оставлять без внимания. Но его рассказ был слишком абстрактным и расплывчатым. Кто угрожает Земле? Хочет ли этот кто-то выкосить всех землян подчистую или просто стремится решить проблему перенаселения? Хотя, Чарльз не был уверен, что речь идёт именно о Земле. В любом случае нужно, чтобы Сквизгаар вспомнил свой сон целиком. А помочь в этом мог только Ишнифус, с которым менеджер тотчас же связался. Вернее сказать, Оффденсен начал подготовку к сеансу связи. Он начал деловито разбирать свой офисный стол, рассовывая бумаги и канцелярские принадлежности по шкафам. Да, с тех пор, как Ишнифус погиб, прошло немало времени. Те события для сегодняшнего Чарльза стали казаться нелепым и забавным сном. Кто бы мог подумать, что поиск похищенного Токи — это самая первая и самая лёгкая из всех задач, которые встали перед группой и перед её менеджером… Когда все лишние предметы получилось убрать подальше — так, чтобы они не вывалились наружу в самый неожиданный момент, Чарльз расставил вокруг стола несколько ламп, которые он всегда держал под рукой. После этого он запер дверь в кабинет, задёрнул плотными шторами окна и отключил все телефоны и рации, чтобы никто не смог побеспокоить его в ближайшие полчаса. Убрав со стола компьютер, он на всякий случай прошёлся по поверхности влажной тряпочкой. Затем достал из ящика стола набор школьных мелков и принялся намётанными движениями чертить пентаграмму. Когда последний символ был начертан, Оффденсен снял со своей шеи медальон — главный компонент, что связывал этот и потусторонний мир — и положил его в центр пентаграммы. На четыре конца-луча следовало поместить четыре элемента стихий. Первым делом Чарльз налил в стакан воды из графина. Затем поджёг фитиль маленькой лабораторной конфорки, что хранилась также в ящике стола. Столовой ложкой он зачерпнул немного земли из горшка с комнатным цветком, название которого всё время забывал. Чтобы воспроизвести силу ветра, менеджер извлёк из шкафа маленький офисный вентилятор. Пришлось изрядно повозиться, чтобы ветерок дул в центр пентаграммы, но при этом не тушил огонь и не сметал со стола землю, весело рассыпая её по полу. Чарльз напомнил себе после сеанса разжиться веником и совком: все манипуляции, связанные с ритуалом вызова духа, должен был проводить только сам вызывающий и никто другой. Теперь оставался незанятым только пятый луч пентаграммы. Достав из кармана электрошокер (менеджер носил его с собой на случай, если не успеет вынуть пистолет из-под пиджака), он направил его на стол. К шуму вентилятора добавился треск маленьких молний. Под этот аккомпанемент действующий первосвященник произнёс: — Ишнифус Миддл, призываю твой дух, ибо Церковь Чёрных Часов нуждается в твоей помощи! Вскоре Чарльз убедился, что подготовил ритуал, как положено. Стол озарился тихим голубым сиянием, и над пентаграммой показался мерцающий силуэт бывшего первосвященника. — Приветствую тебя, Чарльз Фостер Оффденсен, — как всегда неторопливо поздоровался он. — Что побудило тебя призвать меня? Ты можешь спросить моего совета, но учти, что твоё время ограничено. Менеджер вкратце рассказал о снах Сквизгаара и его общих с ним опасений. — Что можно сделать, чтобы он вспомнил и пересказал сон полностью? Ответ Ишнифуса был краток: — То же самое, что ты сделал только что. И его призрак сразу же исчез, оставив Чарльза наедине с пентаграммой и нерешённым вопросом. Он не очень хорошо понял, что нужно делать. Очевидно, тут опять понадобятся стихии и медальон, но как сейчас применить их непосредственно к Сквизгаару? Менеджер включил телефоны и вызвал соло-гитариста. Он рассудил, что пока не попробуешь хоть что-нибудь — результата всё равно не добьёшься. Обязанности священнослужителя давались Чарльзу сложно, очень сложно. За годы работы менеджером он повидал всякое, был готов к непредсказуемым поворотам и нестандартным задачам. Но, работая, он мог опираться на психологию, социологию и тому подобные науки. Проблемы же, подобные той, что встала сейчас перед Чарльзом-священником, приводили его в лёгкий ступор. Он не мог опереться ни на книги, ни на советы опытных людей: ни того, ни другого не было рядом. Посему Оффденсен зачастую чувствовал себя глупым школьником, собирающимся вызывать Пиковую даму. Вскоре в тишине кабинета раздался тихий, но нетерпеливый стук. Отперев дверь, Чарльз с некоторым удивлением обнаружил, что Сквизгаар пришёл не один. А с гитарой. И с Нэйтаном, который смущённо сопел за его спиной. — Я ненадолгый, поговорит с Чарльз и сразу выйдет, — бросил ему через плечо гитарист. — Да что у вас там такое?! — терпение Эксплоужена (запасы коего и так были невелики) иссякало. Однако он быстро взял себя в руки, сообразив, что чем больше срывается и психует, тем позже ему соизволят рассказать правду. Он развернул гитариста к себе и посмотрел ему в глаза. — Сквизгаар, я был тогда вместе с тобой. Сколько всего мы прошли, помнишь? Я всё понимаю, опять грядёт какая-то серьёзная ебанина. Но, чтобы я мог помочь тебе с ней справиться, я сам должен понять, что это такое. Сквигельф устало ткнулся лбом в его плечо. — Я понимает… что ты всё понимает. Но я сам пока ничего не понимает толком. И мы с Чарльз должен всё выяснить сначалый. Вокалист обнял его, успокаивающе гладя по спине. Тут Чарльз, заблаговременно отвернувшийся, деликатно кашлянул, чтобы напомнить о себе. А также о том, что не стоит вести такие важные разговоры, стоя одной ногой в коридоре. Оказавшись в кабинете, троица встала у стола с пентаграммой. — Может, тебя в середину посадить? — неуверенно предложил фронтмен. — Прямый на медлаён? — Медальон, — на автомате поправил Чарльз. — Его ты можешь, теоретически, взять в руку. Или повесить на шею. Гитарист опробовал все три предложенных варианта. Но ничего особенного не случилось. — А может, все стихии на тебе смешать? Воду, там, на голову вылить, земли насыпать… — Кинуть кость от яблок, и мудрый древо из башка прорастать, — съехидничал швед. — Голова потом сам мне мыть будет. — Стоп, а это идея, — оживился Оффденсен и тут же поймал на себе тяжёлый взгляд гитариста. — То есть, я думаю, прямо на голову сыпать ничего не надо. Возьми, допустим, в одну руку стакан с водой… Вот так. В другую — горсть земли… — А горелку тогда куда? На голову, что ли, ему? — Ты ещё в задница мне её засунет! — Сквизгаару отчаянно не нравилось это мероприятие. Что же это за память у него, как у золотой рыбки — не может запомнить с десятого раза один дурацкий сон! Но, как бы Сквигельф ни злился, он признавал свою «мозговую импотенцию» и терпел все проводимые над ним манипуляции. После множества провальных попыток решили попробовать следующее. Сквизгаара положили на стол таким образом, чтобы центр пентаграммы оказался напротив сердца. Голова его, лишённая опоры, свешивалась вниз на вытянутой длинной шее. Кадык под кожей то и дело двигался: Сквизгаар понимал, что сейчас снова придётся терпеть что-то неприятное и, возможно, даже болезненное. Тускло поблёскивал под светом ламп медальон, лежащий на его голой груди. На ней же поднимались и опускались, слегка покачиваясь, три «стихии»: стакан, холодящий кожу под ним, горелка, обдающая теплом, и размазанная земля. Для вентилятора места на грудной клетке не оказалось, и он стоял уже на животе, пока не включённый. Хоть он и считался портативным, гитаристу было тяжеловато. Сквизгаару доводилось испытать на себе и более мучительные вещи. Но это испытание казалось не легче предыдущих. Хотя бы потому, что его уже сажали во все возможные позы, то так, то эдак раскладывая на нём предметы. Горелку пару раз уронили, и покрасневшие места ожогов ни на секунду не давали о себе забыть. Гитарист лежал весь перемазанный землёй и в фиолетовых точках от электрошокера. Он очень устал и хотел есть, несмотря на то, что, по сути, ничего особенного не делал. «Да, дэто тебе не в порно сниматься», — сказал он сам себе. — На этот раз направим шокер в медальон, — слегка севшим голосом пояснял Чарльз. — Он должен повысить проводимость тока. Сквизгаар, ты готов? — Йа. — По моей команде ты включаешь вентилятор, выключатель у тебя в руке. А я в этот же момент включаю шокер. Таким образом в один момент все стихии будут активны. — Ыгы, — простонал швед, голова которого уже толком не соображала из-за поднявшегося давления. — Нэйтан, держи его крепко, — сказал Офденсен и прижал, навалившись всем телом, нижнюю половину гитариста к столу. Нэйтан же держал верхнюю за плечи. Чарльз, которому из-за вентилятора было мало что видно, наугад вытянул руку с электрошокером. — Есть? — Не-а, не достаёт, — ответил Эксплоужен. — Что у вас там, блять, не достаёт? — донёсся слабый голос шведа. Эксплоужен опустил взгляд вниз. — Слышь, Чарльз, может, ему голову приподнять? У него уже лицо всё синее. — Йа, неплохый бы, — согласились из-под столешницы, — всё лучшее, чем на твой яйца пялиться. Фронтмен осторожно приподнял голову коллеги и подпёр её своим животом. Тот захрипел, застонал, и предметы на его груди опасно заколебались, грозя свалиться. — Тише, тише, щас всё кончится, — вокалист взял из руки менеджера шокер. — Наверное. — Тогда я включу вентилятор, — Чарльз взял в руку выключатель. — Итак… Три-четыре! Маленькие белые молнии с весёлым треском запрыгали по медальону. Сквизгаар закричал страшным голосом, инстинктивно дёргая руками и ногами. Поток воздуха из вентилятора затушил огонь, и крик Сквизгаара прервался. — Достопочтенные жители Асгарда, — заговорил он вдруг совершенно чужим голосом, — мы все собрались здесь, чтобы славно отметить день основания… Невысоко над столом — прямо на уровне глаз изумлённых Чарльза и Нэйтана — пространство замерцало полосами. Вскоре они смогли увидеть полупрозрачную, но вполне чёткую картинку размерами примерно с экран телевизора, что висел в гостиной Мордхауса. На изображении вокалист приметил знакомый зал и узнал пару-тройку лиц. Словно профессиональная камера, взгляд Сквизгаара во сне облетел длинные столы с пирующими и переместился на балкончик, с которого доносилась речь. В говорящем вокалист узнал верховного бога Одина. И он не ошибся — то был Один собственной персоной. В роскошной меховой накидке, расшитом золотом одеянии и с сидящими на плечах верными спутниками-воронами. А с ним все известные боги и богини: постоянно проживающие в Асгарде и прибывшие из других миров. Все они, как гласила длинная и эпичная речь Всеотца, собрались сегодня за одним столом, дабы отметить большой праздник — День основания Асгарда. Масштабы пиршества могли бы поразить воображение любого простого смертного. Для угощения было заколото и приготовлено различными способами: четыре тысячи быков, три тысячи кабанов, две тысячи пятьсот гусей, тысяча уток, девятьсот перепелов, столько же куропаток, десять дроздов и одна мышь. Последняя попала в славное праздничное меню случайно, упав в один из огромных котлов на кухне. И о её наличии среди многочисленных закусок знал только всеведущий Хеймдалль. Потому он с подозрением глядел на каждое проносимое мимо него блюдо, решив про себя, что сегодня ограничится выпивкой. Питьё сегодня подавали в особенно неисчислимых количествах — сказать, что вино и пиво лились рекой было бы глупо и нелепо. Ибо они лились, как тот неиссякаемый поток воды, стекающий с краёв огромного диска, на котором стоит Асгард, и исчезающий в облаках. Пили и ели, как всегда, в зале для пиршеств. Он, как и подобает, был огромный, украшенный колоннами и потолочной росписью — красочной, но без излишеств. Впрочем, мало кто удостаивал её своим вниманием — вечно пирующих воинов больше интересовали предлагаемые блюда, пиво и захватывающие истории от соседей по скамье. Однако, пока Один говорил свою речь, викинги почтительно молчали и не приступали к еде. Молчали и верховные божества, периодически прикрывая ладонями рты. Ещё один пир. Сколько таких было, и сколько будет? Сколько подобных длинных и эпичных речей произнесёт Всеотец? Этого не мог сказать даже всевидящий и всезнающий Хеймдалль, глубокомысленно глядящий в кубок с вином. Боги откровенно скучали. И хуже всех приходилось Локи — богу коварства, обмана и озорства. Он крутил свой кубок в пальцах и понемногу отпивал, пока Один не видит. Чем бы развлечь себя и сделать пиршество не таким унылым? Критическим взглядом Локи оглядел своего брата Тора, сидящего неподалёку. Эка он себе волосы накрутил, даже косичек несколько штук заплёл по важности случая. Взять бы пару-тройку ароматных мясных шариков во-он с того блюда и залепить в волосы братишке — пускай повынимает, будет при деле. А то сидит, пялится в зал с блаженно-придурковатым видом… Но нет, для бога подобная затея не пойдёт: слишком мелкий масштаб. Зачем одним братиком ограничиваться, когда можно сразу несколько богов втянуть в перепалку? Поэтому Локи дождался, когда речь кончится, подождал немного, пока не затеется непринуждённая болтовня, и с невинным видом сказал: — О наитемнейшая Хель, разреши мне задать тебе один вопрос. Сказано это было очень громко — не только для того, чтобы услышала богиня смерти, сидящая на противоположном конце стола. Но и для того, чтобы все услышали и невольно заинтересовались, что же такого захотел узнать Локи. Тот продолжал: — Давно хотел узнать, как там, в мире мёртвых, поживает мой братец Бальдр? * При упоминании имени трагически погибшего Бальдра кто-то поник головой, кто-то застыл со скорбной гримасой на лице. А кто-то рассердился. — Не смей называть его имени! Ты сам виноват в том, что он погиб! — взвился вспыльчивый Тор. — При чём тут я? — картинно удивился Локи. — При чём тут я, когда его убил стебелёк омелы? Ссора уже готова была завариться, но вмешался Один, жестом приказав обоим сыновьям замолчать. Ибо негоже славный и радостный день омрачать воспоминаниями о нелепой смерти родича. Вместо ожидаемой стычки между богами завязалась неторопливая и степенная беседа. На этот раз — о викингах, что вовсю радовались жизни под балкончиком. — Сколько лет одни и те же лица… Новые уже давно к нам не приходят. — Эх, перевелись, видать, настоящие воины… — Люди перестают в нас верить. А тем, кто не верит, путь в Вальхаллу закрыт. — Зато в Хельхейм каждый день прибывают новые души, — неожиданно послышался голос с другого конца стола. Хель, которая и сказала это, поднялась с места, зашуршав своим иссиня-чёрным платьем. — О, Всеотец, мой мир переполнен. Прежде чем Один смог ответить, вперёд него вылез неугомонный Локи. — Имей совесть, дорогая Хель, у нас сегодня праздник. Не отвлекай Всеотца своими заботами. Если твоя нужда столь велика, ты можешь изложить её в книге, что хранится на входе в его чертог. В назначенный день Всеотец возьмёт эту книгу, прочтёт твою просьбу и рассмотрит её. Лет эдак через двадцать-тридцать. Тысяч. Тут Локи почувствовал, что его язык словно прирос к нёбу. За непочтение к верховному богу его лишили возможности говорить на пять минут, что подтверждал суровый взгляд единственного глаза Одина. — Что ты предлагаешь, Хель? — спросил тот. Та предложила — ни больше ни меньше — распределить не иссякающий ни на секунду поток мёртвых по остальным мирам. Присутствующим идея не понравилась, и они бурно запротестовали: — Это что же, и сюда, в Асгард, их отправлять будут? За какие заслуги, спрашивается? Здесь живут только достойнейшие из людей: кто честно сражался на поле брани и погиб! Что, их теперь приравнять к любому калеке, белены объевшемуся? — А может, их в Мидгарде оставлять, а? Пусть живые с мёртвыми смешаются, да начнётся неразбериха! — И вообще, почему нас должны волновать люди, которые в нас-то даже не верят? — Да, с чего нас должны волновать твои проблемы? Ты у нас за мёртвых отвечаешь, сама с ними и разбирайся!.. — Так все и кинулись тебе помогать, — наморщила хорошенький носик Фрейя. — Будь ты покрасивее, может, было бы иначе. — Что? — презрительно оскалилась богиня смерти. — Здесь важный вопрос решается, а ты со своей красотой лезешь, будто говорить больше не о чем! — Вот и я о чём. Была бы ты красивой, все девять миров у твоих ног бы лежали. А тебе словно кожу на кости натягивали, только половины не хватило, — хихикнула богиня красоты. Хель поднялась с места и в один миг оказалась рядом с соперницей, явив всему залу разницу своего великанского роста по сравнению с миниатюрной богиней. Схватив со стола первую попавшуюся кружку с пивом, богиня смерти перевернула её аккурат на голову Фрейи. Та от неожиданности даже остолбенела. Потёки пенного напитка медленно плыли вниз по лицу, огибая её широко раскрытые от возмущения глаза и капая с носика. Все присутствующие замолкли в предвкушении продолжения. А оно наступило, и ещё как. С диким визгом «ах ты, сука!» Фрейя бросилась на обидчицу и вцепилась ей в волосы. Та ответила кулаком в ухо, и завязалась кровопролитная драка. В ход пошли пинки, удары кулаками, пощёчины и такие цветистые ругательства, что даже бог войны Тюр сидел и усмехался себе в бороду. Однако он, хоть и мог, не разнимал дерущихся. Тем временем свидетели драки убеждались, что в вечной схватке жизни и смерти ожидаемо побеждает последняя. Посему на помощь жизни подорвался Тор вместе со своим прославленным молотом. — Братишка, ты бы не лез в женскую драку, — покачал головой Локи. — Зашибут ведь и не заметят. Но бог грома не воспринял совет брата всерьёз и уверенно схватил Хель за мёртвую костяную руку, занося оружие. Однако, та играючи выхватила молот Тора прямо из его пальцев. Тому только и оставалось ошалело смотреть, как его священный символ раскручивают и собираются запустить в узкое, словно бойница, окошко. Но бросок оказался не очень метким, и молот с диким грохотом врезался в стену. По росписям побежали трещины, а с потолка посыпались мелкие камешки. В завершение всего, столы, еду, а также головы и плечи асов накрыло слоем каменной пыли. — Довольно! — Один грозно поднялся со своего места. — Вы обе — вон из-за стола! Фрейя тут же покинула балкон с гордо поднятой головой. Хель не собиралась так быстро покидать застолье. — Что ж, теперь я увидела ваши истинные лица, — медленно произнесла она. — Я должна была сразу догадаться, когда мне было предложено место в самом конце стола. Разумеется, я же отвечаю за смерть. Легко забыть о смерти, если думаешь, что способен жить вечно. Но, — она усмехнулась, — вы все в итоге попадёте в моё царство. Все девять миров будут принадлежать мне. И это будет не месть за оскорбление, мне сегодня нанесённое. Это будет неизбежно, ибо все живые существа смертны. Я сделаю всё, чтобы и вы все узнали, что такое смерть. Я объявляю вам войну. А закончит её мой сын. Он сможет добиться того, что не по силам мне. С этими словами богиня развернулась и неслышимой поступью направилась к выходу. Следом за ней направился Хеймдалль — проследить, чтобы изгнанная гостья в гневе не натворила ещё чего-нибудь. Остальные сидели молча и переваривали смысл сказанного. Вскоре боги один за другим начали выходить из столбняка со смешком «подумаешь, угрозы». Когда пиршество уже было вернулось в своё привычное русло (и Локи вновь заскучал), вдалеке послышались громовые раскаты, а затем — чудовищной силы взрыв. Несколько асов с Тором во главе вызвались сходить на разведку. Остальные продолжали сидеть на своих местах, чтобы своим массовым уходом не привлекать внимание людей. Разведчики уже покинули дворец, когда навстречу к ним вышел израненный, хромающий страж радужного моста. — Хеймдалль, что случилось? — окликнули его, когда тот стал заваливаться набок. — Мост… — из последних сил прошипел он. — Она… разрушила его! Озабоченные лица богов вдруг, замерцав, исчезли. «К лекарям его!» — вдогонку донеслась затихающая последняя реплика. Чарльз и Нэйтан, обнаружив себя в полутёмном кабинете над столом, не сразу смогли прийти в себя. — Так вот оно чё, — протянул вокалист. — Теперь у нас Хель, ебать её за ногу! Опять двадцать пять! Чарльз достал из кармана платок и протёр взмокший лоб. — Меня больше интересует, о каком её сыне шла речь. Если я правильно помню, у Хель нет детей. — Хочешь сказать, надо сперва найти её сына? — Да, и ещё неизвестно, в каком из миров он живёт и как вообще выглядит. — Пизде-ец, — Эксплоужен запустил руку в волосы на затылке. — Сквиз, а ты что думаешь? — Я думает, убирать дэто всё с меня, — слабым голосом ответил тот. Одним движением Нэйтан смахнул все предметы с его тела и наклонился к гитаристу. — Это… как ты себя чувствуешь? Не дожидаясь ответа, он взял полуживого Сквизгаара на руки и бережно понёс к выходу, попутно пиная ногами всё, что упало туда ранее. Чарльз, который было бросился собирать вещи, успел убрать из-под тяжёлых сапог медальон и с облегчением надел его на шею. Отперев металлистам дверь, он высунулся в коридор и огляделся по сторонам. — Можете идти, позже мы ещё переговорим по этому вопросу. Если появятся какие-то соображения — звоните мне. И остальным, — менеджер понизил голос до шёпота, — пока лучше об этом не знать. Эксплоужен молча кивнул и отправился вперёд по коридору — реанимировать товарища.