·•════·⊱≼♞≽⊰·════•·
В тот вечер граф молчал за обеденным столом. Он даже не взглянул в сторону Себастьяна. Ребенок откусил кусочек каштаново-блестящей грудки жареного фазана и съел две дольки картофеля, не притронувшись к моркови. Расстилая льняную салфетку на острых коленях, демон с большой осторожностью старался случайно не задеть обнаженную кожу господина. Не упомянул о наполовину застегнутой ширинке. Даже не улыбнулся, ничем не выдавая себя: бедный глупыш, неужели эти придирчивые крошечные пальчики столь бесполезны, что не могут справиться даже с собственными шортами? Когда Себастьян убирал тарелку, он видел, как взгляд графа переместился на тележку дворецкого и застыл, когда слуга поставил перед ним блюдо с десертом. Сверкающая хрустальная креманка, полная бледных яблок-пашот. Маленькая ложечка крема шантильи. Дерзкая веточка мяты. Мальчик даже не поднял ложку, прежде чем отодвинул десерт. Ему не нужно было пробовать его на вкус, чтобы понять, что он несладкий. После этого граф не позвонил из своего кабинета, чтобы подали чай, и, когда Себастьян в половине девятого пустил воду в ванной, он задумался: как долго ребенок намерен хранить молчание? — В котором часу завтра будет готова карета? Ну что ж. Дворецкий взглянул на юного господина, стоявшего на коврике. Пальчики в гольфах рассеянно шевелились. Они вновь собирались поговорить о работе, не так ли? Невозмутимо, беззаботно. Однако мальчишка был очень хорош в этом. Ограждение. Разделение. Разграничение. Складывая день в свой аккуратный маленький ящичек и отказываясь слышать крик, издаваемый им при повороте ключа в замке. — Рано, — сказал Себастьян. Если ребенок намеревался притвориться, что это был обычный день, тогда он сделает ему одолжение. — В девять часов, милорд, — демон бросил взгляд на господина, снимая пиджак и закатывая манжеты. «Не все из нас спят до восьми. Бард проснется в пять». «Некоторые вообще не будут спать». — Полагаю, мы не вернемся до обеда? — Скорее всего, нет, молодой господин. Он раздевал графа вполне прилично, но ему было интересно, заметила ли бы эта досадная мелочь вообще хоть что-нибудь? Его господин почти не обращал ни на что внимания. — Жаль, — сказал он. — Мне бы и правда не хотелось обедать в Лондоне. — Я уже заказал для вас столик в «Савое», милорд. Уверен, что качество блюд будет соответствовать даже вашим стандартам. — Хм, — сказал мальчик. — Но не твоему уровню. Себастьян посмотрел на него, моргнув. — Отмени заказ в «Савое». Я пообедаю, когда мы вернемся. — Да, господин, — ответил дворецкий. — Как пожелаете. Вероятно, это была очередная уловка графа — вызвать раздражение у своего слуги, ведь день уже был полностью распланирован. Впрочем, при других обстоятельствах, в любое другое время, это могло бы прозвучать подозрительно близко к комплименту. — Путешествовать и правда неудобно. — Вынужден согласиться с вами, милорд. — Было бы лучше, если бы мы сами располагали всеми контактами, а не полагались на то, что кто-нибудь другой соберет их для нас. — Вполне естественно желать держать все карты в своих руках, господин, — Себастьян одарил его легкой улыбкой. — Однако бизнесом нельзя управлять без делегирования полномочий. — Делегирование полномочий требует элемента доверия, — говоря это, граф не смотрел на него, а, оперевшись рукой о край ванны, стягивал гольфы. — Сбор информации — это деловая сделка, а не делегирование, мой лорд. Для сбора информации необязательно доверять. И Гробовщик уже доказал свою полезность. Его сеть должна быть почти такой же обширной, как и ваша, юный господин. — Почти. К слову, я должен позвонить Дитриху насчет нашего гостя. Око в Германии узнает о Сименсе то, чего не знает даже Гробовщик. — Значит, вы намерены доверять и его информации? — Он в долгу перед нами, — сказал мальчишка. И чопорно вытянул обнаженную шею, когда с него сняли рубашку. Себастьян резко вдохнул. Укус, оставленный на коже господина, потемнел, будто сливовое клеймо под хрупкой ключицей. Он расцвел роскошным цветком. — В долгу перед вами, милорд? — Перед Фантомхайвами, — граф вылезал из шорт. — Он сделает это ради моего отца. Большинство из них так и делают, — холодно, как будто он не сомневался в этом. И, вероятно, так оно и было, вот же высокомерный мелкий засранец. — Прекрасное наследство оставил вам ваш отец, господин, — дворецкий опустил взгляд на плавный изгиб бледных ягодиц. — У вас есть целая коллекция полезных мужчин, готовых вам угодить. — Прекрасно, — сказал мальчик, и если он и уловил резкость в тоне своего слуги, то никак не отреагировал. — Это может хоть немного компенсировать остальную часть его наследства. Себастьян видел, как крохотные пальчики обхватили серебряные кольца, как на руке ребенка тяжелеет отцовская печать и завет. И это, конечно же, было наследством «Цепного пса» — смерть и тяжесть работы с ней. Убийство и его тень грязи. Угроза смерти и для самого графа — эта миссия. Этот проклятый и сожженный дом — мишень. Благородное имя — мишень. Само лицо мальчика, улыбка его отца и ресницы матери, рожденные в облаках и выросшие в опасности. И его семья — мишень. Стали бы они забирать господина, чтобы его купили и продали, будь у него любое другое имя, кроме этого? Кольцо Фантомхайва, которое он носил, стоило ему всего, чем он был. И граф носил его как драгоценность. Проклятую, и не демонами. Дворецкий протянул открытую ладонь, и ребенок вложил в нее кольца, прежде чем шагнуть в ожидающую ванну. Этот синяк завораживал. Это стройное, молочно-бледное тело. Шелковистая кожа почти молила об открытой ране. Глубокой ране поперек живота, глубоко во внутренностях. С красной каймой, напоминая распустившуюся розу; демон знал, как красиво будет носить ее господин. — Это опасное наследство, милорд, — Себастьян перевел взгляд с усталых конечностей на сверкающее серебро в руке и вновь на потемневшую глубокую синеву. — Так было всегда, — сказал мальчик. — Во мне нет ничего особенного, — он закрыл бледные веки, и дворецкий смотрел, как господин погружается под воду. Темные, как буря, волосы вихрем взметнулись, ореол тени окружил его закрытое белое лицо. В тот вечер граф был где-то далеко в своих мыслях. Отсутствовал, пока Себастьян его тщательно вытирал. Он моргнул, когда иссиня-черные волосы были высушены махровым полотенцем, будто бы находился наполовину во сне. Демон испытал ребенка лишь один раз, когда натянул ночную рубашку на влажную маленькую головку и поправил ее: он наклонился вперед на коленях, совсем чуть-чуть, и не выпускал хлопковый подол из рук. Мальчишка посмотрел на него холодным, усталым взглядом, одернул рубашку и забрался на кровать. В высшей степени неудовлетворительно. Себастьян медленно провел языком по гладкому оскалу зубов, закрывая дверь спальни. Бесполезно было изводить это существо, когда оно пребывало совсем в другом месте. Никакого удовольствия.·•════·⊱≼♚≽⊰·════•·
Сиэль не был уверен, как долго он спал. Между липкими снами, болью в плечах и дискомфортом в животе; это не могло длиться долго, быть может, часа два. И тут он понял, что же не дает ему уснуть. Это был просто голод. Какая глупость. Мальчик, естественно, не поужинал. Если бы у него были хоть какие-нибудь порядочные слуги, он бы сейчас позвонил и попросил чашку горячего шоколада и печенье. Если бы была хоть какая-то надежда получить то, что он хотел. Тарелку с печеньем. Целую банку, если ему захочется. И ему действительно этого хотелось. Идиотизм. Ведь это был его собственный чертов дом. Граф сел. Будет холодно. Разумеется, ему не удастся найти ничего теплого, чтобы одеться; огонь был достаточно ярким и освещал часть спальни, однако открытая дверь в гардеробную казалась темной, и он не хотел туда заходить. Но шерстяной халат должен был лежать на тахте у изножья кровати. Сиэль прополз в темноте, наклонился и нашел его. Это было хоть что-то. И он почти не обращал внимания на свои озябшие босые ноги, когда слезал с кровати и спускался на первый этаж. На консольных столиках в холле горели лампы — уже хорошо. И проходя бесконечные лестничные пролеты, граф следовал за сиянием на каждой площадки внизу. На второй этаж, стараясь не смотреть на длинный ряд портретов, которые, казалось, были написаны чернилами и тенями; и на первый этаж — на голые высокие окна, в которых виднелось небо, затянутое облаками и освещенное яркой луной. Это заняло слишком много времени. Неужели это место всегда было таким большим? И было очень тихо. Все казалось почти как во сне. Если бы не онемевшие пальцы ног, это могло бы походить на его воображение, но нет, он шел здесь, ночью, в своем собственном доме. Должно быть, уже далеко за полночь, иначе все до сих пор бы убирались в столовой или занимались чем-нибудь еще после того, как он лег спать. Сиэль дошел до холла и остановился на перекрестке. Дальше по служебному коридору. Мягкий ковер остался позади, и здесь был ледяной пол из соснового дерева. Запахи в этой части дома были непривычными — затхлыми, холодными. Лук. Плесень. Это было похоже на совершенно другой дом, и темнота никак не помогала. Однако он был здесь, и это было облегчением. Граф немного опасался, что свернул не туда, и как же было бы глупо заблудиться в собственном доме. Какая-то часть его почти боялась, что, свернув за угол, он увидит то, чего видеть уж точно не хотел. Но на кухне были только дверные проемы. Повсюду были дверные проемы: в кладовых, в кабинете Танаки, в телефонном отсеке, в задней двери в сад, вероятно, и решетчатая дверь в буфетную. Сиэль остановился, чтобы открыть ее. Окровавленное висящее тело, и он пискнул. Выругавшись, мальчишка вновь посмотрел: бледно-розовые окорока, подвешенные на мясных крюках, и блестящий говяжий бок, больше его самого. Мясной склад. Он закрыл дверь и пошел дальше. За углом виднелся теплый лучик света. Главная кухня. Большое помещение, и в полумраке оно казалось огромным. Горел только один свет — газовая лампа, висевшая над столешницей, и на мгновение он засомневался, не спустился ли сюда Бард. Однако было уже поздно. И помещение наверняка было пустым. В свете лампы виднелись стеллажи с медными кастрюлями, сверкающими на своих полках над плитой. Висели пучки растений. По всей вероятности, съедобные. Было тихо. В воздухе пахло сладостью и дрожжами — запахом меда и разливного пива. Тепло. Здесь было гораздо теплее, большая железная печь вдоль задней стены, должно быть, все еще работает. Или снова будет работать. Вероятно, она никогда не остывала. На чистом полу из светлого песчаника, прямо в круге света, стояло маленькое блюдце, и казалось, будто оно полно молока. Сиэль нахмурился. Неужели кто-то держит в доме кошку? Завтра он спросит об этом Себастьяна. Граф точно знал, что кладовая должна находиться в дальнем левом углу: он видел ее на днях, когда осматривал здесь ремонт. Там наверняка есть печенье. Он нашел дверь, нащупал внутри поворотный выключатель и поморщился, когда, повернув его, крошечную комнату резко осветило ярким светом. И там была складная деревянная стремянка и целый ряд многообещающего вида керамических банок — больших, коричневых и бисквитного цвета, и даже если бы они были наполнены только сахаром, он мог бы облизать пальцы, не так ли? Сиэль взобрался наверх, держась за полку, и опустился на колени на прочную верхнюю планку стремянки. Ребенок снял крышку с одной из банок. Изюм, не печенье, но пока довольно неплохо. Он глубоко сунул руку в необычную сухую гальку. — В самом деле, господин? Вы даже не надели гольфы. Граф повернулся на коленях. — Черт бы тебя побрал! — Себастьян стоял в дверях. — Что ты здесь делаешь? — То же, что и обычно я делаю в половине второго ночи в пятницу, милорд. Или вы думали, что хлеб сам себя печет? Скорее всего, это была правда. Теперь Сиэль заметил закатанные рукава дворецкого. Фартук был повязан вокруг бедер, и на нем виднелись пару мазков от муки. — В отличие от милорда, у меня есть веская причина находиться здесь, — сказал Себастьян. — Спускайтесь, пока не покончили с собой, юный господин, — и он медленно вытер руки в перчатках о фартук. — Я справлюсь, — сказал граф и вытащил пригоршню изюма. Он попытался напомнить себе, что это был его дом, его приказы, имеющие значение, и старался не чувствовать себя идиотом, сидящим здесь босиком на лестнице посреди ночи. — Вам действительно не следовало приходить сюда, мой лорд. — Неужто хозяину дома запрещено заходить на твою кухню? — Сиэль нахмурился, глядя на дворецкого, и сунул в рот изюм. Себастьян посмотрел на него. — Ох, нет, — сказал он, улыбнувшись. — Это не моя кухня. Она принадлежит шеф-повару, милорд, и он не спустится до завтрака. А пока что во владениях Барда каждый прикасается к вещам на свой страх и риск, — демон шагнул к нижней ступеньке лестницы, и его темные глаза сверкали на одном уровне с глазами мальчика, когда он передвигал баночку с изюмом на полке. Граф равнодушно проследил за движением дворецкого. За рядами банок лежала стопка пухлых, обернутых в муслин, свертков, толстых, как его рука. — Ясно, — сказал Сиэль, глядя на полку. — Бард держит сардельки в кладовой. Отвратительно, но не столь пугающе. Ты дашь мне спуститься? Себастьян не пошевелился. — Это гелигнит, господин, и если вы только чихнете на него, вещество резко разгорится. В этой кладовой достаточно взрывчатки, чтобы превратить вас в прелестную кучку пепла. Выходите, пока вы не умерли от того, что я не в силах буду исправить, — он наклонил голову, забавляясь, и ребенок бросил на него ответный взгляд. Демон стоял у него на пути, и Сиэлю некуда было бежать. — Уйди с дороги, — сказал он. — Я и сам справлюсь. Дворецкий потянул край халата и сжал его в пальцах. — На самом деле было бы куда проще, если бы вы просто попросили о помощи, милорд. — Отойди, я не шучу. — Нет, — задумчиво сказал Себастьян. — Вы никогда не шутите, господин. — Отойди, — повторил граф и дернул за халат. — Я не собираюсь извиняться за отсутствие у меня инфантильного... Демон отпустил край. Сиэль замахал руками, падая назад, и вскрикнул, когда дворецкий схватил его за одежду одним быстрым движением и потянул обратно. Он крепко вцепился в планку. Себастьян поправил ночную рубашку с заботливым легким цоканьем нетерпения. — По правде говоря, господин, вы, похоже, не слишком серьезно относитесь к собственной безопасности. Что бы вы делали, если бы вас никто не поймал? — он вздохнул и отошел. — Поторопитесь, иначе сегодня ночью я так и не успею ничего сделать, — изгиб черных бровей был поразительно наглым. — Это твоя вина, — мальчишка спустился с лестницы, его босые пальчики замерзли и онемели на ступеньках, и он окинул дворецкого ледяным взглядом. — С меня довольно твоих глупостей. — В таком случае, мой лорд, я с удовольствием позволю вам упасть в следующий раз. Я всегда могу оценить зрелище моего благородного господина, беспомощно растянувшегося на своем дерзком маленьком... Смотрите под ноги, милорд. Вот здесь. Себастьян подхватил стремянку и понес обратно на кухню вслед за миниатюрной фигуркой. — Какого черта ты делаешь? — Предоставляю вам место, господин, — он поставил ее рядом с кухонной стойкой и разложил. — Если только вы не предпочтете устроиться на столешнице как ребенок. — Не смешно, — нахмурился Сиэль. — Нет, милорд, — невозмутимо. — Боюсь, у нас здесь нет стульев, предназначенных для аристократа. Либо это, либо стол для персонала. Он был прав. Граф поднялся и сел, неловко оглянувшись на демона, однако тот все равно не смотрел: он включил еще одну лампу, взял с полки над раковиной, поблескивающий медью, чайник и начал его наполнять. И, остановившись, оглянулся на Сиэля. — Полагаю, вы хотите чаю, господин? — Да, — ответил мальчик, хотя он даже не думал об этом. Впрочем, определенно мог бы. Он продрог насквозь. Граф наблюдал, как дворецкий наполняет чайник и ставит его на длинную черную плиту, что занимала половину стены. Себастьян скрылся в одной из кладовых по соседству и вернулся с подносом, сервированным для чая, и начал расставлять чашку и блюдце. Маленькая чайная чашечка с цветочным узором из ярких солнечных цветов. Желтых. Вообще-то, если подумать, это был самый нелюбимый цвет Сиэля; он напоминал ему о нарциссах, лютиках и прочих вещах, которые люди склонны называть «радостью», что, кстати, было его самым нелюбимым словом. Граф устроился на верхней планке и подтянул острые коленки под ночную рубашку. — Я так полагаю, все остальные еще спят? — скорее, для того, чтобы что-то сказать. Дворецкий не делал никаких попыток завязать разговор, что было вполне понятно, учитывая сложившуюся ситуацию. И ребенок не ожидал, что он будет любезен. Однако его занятая абстракция была довольно грубой, как будто присутствие Сиэля здесь было помехой. — В самом деле, юный господин, крепко спят, — Себастьян, казалось, прислушивался к дому над ними. — Как и положено всем разумным людям, — он оглянулся на мальчика. — И сейчас я могу лишь предположить, что вы что-то искали здесь посреди ночи. — Печенье. — «Печенье», говорите? — демон насыпал ложечкой чай. — Вы не поужинали, милорд. Почему вы думаете, что я позволю вам есть сладости? — он наклонил темноволосую голову. — Краденые сладости, в конце концов. — Я и не ждал твоего разрешения, — пожал плечами Сиэль. — Верно, — сказал дворецкий. — Я заметил, — чайник уже свистел, и он начал наполнять чашку, его лицо было окутано паром. Граф наблюдал. Он уже видел это раньше — закатанные рукава Себастьяна. Худые обнаженные предплечья цвета кости. Естественно, мальчишка видел его и в ванной, но редко следил, как слуга работает, выглядя вот так: рассеянно доставая ложки и сахар, поправляя льняную ткань на своем широком плече. Может быть, это и была кухня Барда, однако демон чувствовал себя здесь гораздо уютнее, нежели господин. Сиэль ощущал себя неловко и не в своей тарелке, вдали от собственной комнаты, стола и книг. Это был не совсем его мир. Он даже не был похож на его дом. И дворецкий двигался между раковиной, плитой и мраморной столешницей, как будто он был хозяином этого места. — Чай, милорд, — Себастьян поставил чашку перед ним. Граф не ответил, вдыхая ароматный пар. «Эрл Грей». Демон вновь принялся за работу. Он поставил на столешницу керамическую миску кремового цвета, перевернутую набок, и доставал из нее кусочки теста, раскатывая их быстрыми мелкими похлопываниями рук и слегка присыпая сверху мукой. И выкладывал на противень. Тесто выглядело мягким. Похоже, с ним можно было бы неплохо поиграть. Еще один аккуратный круг теста. Мука взметнулась вокруг него небольшим белым облачком. Неужели дворецкий когда-нибудь делал все это просто ради забавы? Сиэль никогда не спросит. Однако он хотел знать кое-что другое: — Ты никогда не снимаешь перчатки, когда работаешь? — Нет, — холодно ответил Себастьян, не поднимая головы. — Нет, — повторил граф, — Полагаю, что нет. Вдруг другие увидят твою печать и тому прочее. Демон не ответил. — Даже когда ты один? — Надеюсь, вы собираетесь вернуться в постель, милорд. Вы почти не спали, и я не могу позволить себе потратить утро на исправление ваших ошибок. Сиэль посмотрел на него. Возможно, Себастьян действительно предпочитал не снимать перчатки. Возможно, дело было не только в служебных манерах или маскировке. Это была интересная мысль. Ему придется подумать об этом чуть позже. — Ты можешь добавить изюм в эти булочки? — Может быть, господин. — Было бы и правда вкусно. — Полагаю, он не будет полностью несовместим со вкусом. — Так ты собираешься это сделать? — Это не было моим намерением, милорд. — Себастьян. Добавь в них изюм. Демон посмотрел на него. И склонил голову в поклоне. — Да, мой лорд, — сказал он и сгреб полный поднос аккуратных шариков теста обратно в миску. Его шаги эхом отдавались по каменному полу, когда дворецкий исчез в кладовой и вернулся с керамической баночкой. Он молча продолжил свою работу. На кухне было тепло. Пожалуй, мирно. Непривычно. У Сиэля возникла внезапная раздражающая потребность что-нибудь провернуть. Он пошевелил замерзшими пальчиками под подолом ночной рубашки. — У тебя есть печенье? — Разумеется, милорд, — Себастьян проверял духовку, наклонившись, чтобы открыть вентиляционные отверстия вдоль блестящей черной передней стороны. — Овсяные пирожные. Сухое печенье с фундуком. Полагаю, у Барда даже где-то припасена жестянка мерзостных изделий с розовой глазурью. — Я ожидаю, что завтра их подадут к утреннему чаю, — Сиэль говорил так, словно рассчитывал, что ему подчинятся. — Ну что ж, господин, — сказал дворецкий, — Ваш утренний чай остается предметом переговоров. — Я голоден. — В этом нет ничего удивительного, милорд. — Принеси мне печенье. Дворецкий не повернул головы. — С моей стороны было бы опрометчиво подавать ребенку сладости после полуночи, господин. — Мне приказать? Себастьян, казалось, не выглядел обеспокоенным, передвигая противни в зияющем жаре открытой печи. — Я с удовольствием приготовлю вам что-нибудь съестное, юный господин, но ради вашего здоровья печенье считается несущественным для контракта сегодня утром. — Значит, мне самому его достать? — Я бы не советовал что-либо искать в кладовой Барда, милорд. Вполне возможно, что вы случайно засунете пальцы в мясорубку и полностью лишитесь их. — Я хочу печенье. — Это вполне очевидно, — демон закрыл дверцу духовки, отряхнув руки, и проверил время на кухонных часах. Казалось, он не собирался больше ничего говорить. — Если мне нельзя есть печенье на собственной кухне, — холодно сказал Сиэль. — Тогда я возвращаюсь в постель. Себастьян отмерял сахар. — Одну минутку, милорд, и я отнесу вас наверх. — Я могу идти сам, — коротко ответил мальчик. Ему не нравилось это настроение его слуги, эта бесстрастная холодность, и он предпочел бы вернуться один через призрачные коридоры. Дворецкий оторвал взгляд от весов. — Босиком, господин? — он вздохнул, подойдя к графу. — Я добрался сюда без происшествий. — И это было не очень умно с вашей стороны, — в голосе Себастьяна было что-то странное, и Сиэль посмотрел на него с презрением. — О? Полагаю, мне тоже не позволено этого делать? — Вы можете идти, куда вам заблагорассудится, — сказал демон, — Однако ваши ноги, должно быть, очень замерзли, молодой господин, — он просунул руку под край ночной рубашки и нащупал поджатые пальчики. — Было бы довольно скучно, если бы вы заболели пневмонией. Вряд ли это был бы достойный конец, не так ли, милорд? Медленно угасать, когда ваши маленькие легкие полны мокроты. Его рука в перчатке была горячей, и граф пошевелил пальцами. — Убери руки. — Тс. Совсем замерзли. — Не прикасайся ко мне, — Сиэль отстранился и заерзал на лестнице. Он вздрогнул. Чайная чашка разбилась об пол, когда мальчишка задел ее локтем. — Посмотри, что ты наделал! — сказал он. Резко, тяжело дыша. — Я, милорд? — Себастьян приподнял брови и вздохнул. — Полагаю, сегодня вы превзошли Мэйлин в неуклюжести, юный господин. Возможно, мне придется вычесть стоимость из вашего жалованья. — Я сам распоряжаюсь своими финансами, — сказал граф, но это было бессмысленно. Он знал, что дворецкий просто пытается вывести его из себя, и был огорчен, осознав, что ему это удалось. Ребенок крепко держался за край столешницы, когда начал спускаться со стремянки. Демон прислонился к ее передней части, поэтому он сполз вниз, высвободив ноги из-под себя, в поисках дорожки. — Ты устраиваешь беспорядок и притворяешься, что это не имеет к тебе никакого отношения, — его ноги скользили по полу. — Все, что я хотел, это проклятое печенье. — На вашем месте я бы не стал этого делать, мой лорд. — Мне не нужна помощь, я прекрасно способен... — выпалил Сиэль. Горячая острая разбитая чайная чашка. И она обожгла его. Он оступился. — Черт... — Для человека, не любящего, когда его игнорируют, — сказал Себастьян, — Вы действительно не очень хорошо умеете слушать, когда говорят другие, господин. Не ходите по нему и не шевелитесь. Граф почувствовал, как крепкие руки скользнули ему под мышки. Его подняли обратно и усадили на верхнюю ступеньку, как будто он был маленьким ребенком, и Сиэль пнул по ногам дворецкого. — Эй, — холодно произнес он, а затем: — Ох, — сбавил обороты при виде нахмуренного лица демона и внезапного вида собственной ноги, странно бледной и вымазанной отвратительно алым. И было больно. Мальчик сжал пальчики на коленях. — Боже правый, милорд, — Себастьян встал на колени, взял пятку графа между большим и указательным пальцами и слегка повернул ее, как будто это был какой-то экспонат. — Прямо через дугу, — из пореза сочилась кровь. Она стекала вниз по стопе и ужасающе ярко выделялась на кончиках белых перчаток дворецкого. Демон осматривал рану, задумчиво прижав другую руку к губам. — Она не такая уж глубокая. И не широкая, но нам понадобится йод, господин, — он отпустил ногу и начал открывать кухонные ящики, перебирая содержимое в них, и достал маленькую жестяную коробочку с бинтами. — В этом доме и правда слишком много травм. Тс. Что вы наделали? Сиэль только сверкнул глазами, наклонился и сильно прижал ладонь к порезу. Было липко. Он поднял ее, проверяя, и дворецкий оказался прав: похоже, ничего серьезного. Боль от унижения была гораздо сильнее. Себастьян вернулся и со вздохом отвел руку графа. — Не трогайте, юный господин. Вы хоть представляете, насколько нечиста кожа смертного? Ваше беспокойство о микробах до ужаса небрежно, — мальчик посмотрел на свою ладонь, на красное пятно крови, и сжал ее. Дворецкий взял Сиэля за лодыжку и положил раненую ногу на другое колено господина, повернув ее вверх, к висящей над головой лампе. Распахнув халат, он натянул ночную рубашку высоко на бедра, подальше от окровавленного месива, и склонился над раной, все больше хмурясь. — В ране еще может остаться осколок, милорд, — Себастьян продолжал держать изящную лодыжку, но уже снимал другую перчатку. Правую. Стягивая зубами, кончик за кончиком. И он уронил ее на кухонный пол, коснувшись стопы. Слегка, однако, казалось, эхо разнеслось по всей ноге. Вниз по позвоночнику. Сиэль прикусил губу. Неприкрытый большой палец. Демон осторожно ощупывал раненую кожу теплым твердым нажимом. Через бледную дугу, исследуя. — Ай, там... все в порядке. Не надо. Но твари, вероятно, хотелось прикоснуться к нему. Возможно, она знала, что жалит его, и мальчишка вздрогнул. — Ну-с, — сказал дворецкий. — По крайней мере, я считаю, что там чисто, — однако он не остановился, и вновь надавил на дугу сгибом костяшки пальца, сжимая края пореза. Тс. Снова сдавливая, и из раны потекла темно-красная струйка. Она стекала вниз по вздрагивающему оголенному бедру, и граф поджал пальчики ног. Разжал. Себастьян не поднял глаз. Палец был вымазан блестящей кровью, и он поднес его к губам. Задумчиво лизнул. И медленно пососал подушечку большого пальца. А затем костяшку, проводя по ней влажным языком, и Сиэль сжал сплетенные пальцы на коленях. Его веки стали горячими, и он моргнул, неуверенно посмотрев на дворецкого. — Что ж, — сказал Себастьян, не закончив фразу. Он вновь склонился над ногой и, не сказав ни слова, прочистил горло. Рот был очень тонко сжат, и на мгновение мальчик подумал, что, может, демону не понравился вкус его крови? Дворецкий больше ничего не сказал, продолжая работать. Он смазал рану йодом — на побелевшей коже расплылось темно-коричневое пятно — и перевязал ее льняным бинтом. Его руки плавно двигались по шелковистой коже, обнаженные и затянутые в перчатку, прохладные и теплые. Сиэль крепко вцепился в подвернутый подол рубашки, наблюдая за трепетанием пальцев Себастьяна, за потемневшим пятном крови на его покрытой гусиной кожей ноге, за мерцающим отражением слуги в остывающей лужице пролитого чая на песчаном полу внизу. Черный рукав был зеркальным. Изредка графу удавалось видеть это — легкий туман на краю поля зрения. Шлейф, похожий на дым. Иногда тень дворецкого казалась рябью на стене, словно чернила или лужа, дрожащая у его ног, и Сиэль задумывался, когда он был младше, мог ли мальчишка видеть ее лучше, пребывая в сонливой усталости, точно так же, как человек видит нечто движущееся в своей комнате слишком поздно ночью. Совсем недавно он задавался вопросом, не переставал ли сдерживаться демон, зная, что господин не обращает на него никакого внимания? Теперь граф мог видеть ее, свернувшуюся клубком позади стоящего на коленях слуги. Мягкую, словно тень что-то искала. Или ждала. Или устала ждать. Себастьян осторожно опустил перевязанную ногу, поставив ее на планку стремянки. Ребенок принялся поправлять ночную рубашку. — Тс, — дворецкий схватил его за запястье рукой в перчатке. — Мой лорд. Он вновь склонился над стройным бедром, и на сей раз положил теплые голые пальцы на икру, слегка погладив ее, и начал слизывать подсыхающее пятно крови. Живот Сиэля сжался. Длинный язык горячо лизал его кожу, и он не собирался, не собирался издавать и звука. Зверь будет давить на края, с каждым разом немного расслабляясь и уступая, чтобы смягчиться для него... Он пробовал на вкус, работая медленно, высасывая каждую каплю крови с его кожи. Граф почувствовал царапину от зубов. Его руки все крепче сжимались на коленях, пока он не увидел, что костяшки собственных пальцев стали пурпурно-белыми. Потому что рот Себастьяна был горячим, близким, щекочущим, и под ночной рубашкой его тело взбунтовалось. Еще мгновение, и даже слуге стало бы ясно, как же быстро он возбудился. Однако дворецкий, видимо, знал. Казалось, он всегда знал. Вот почему демон совершал такие вещи — злорадно, забавляясь, дразня тело своего господина. Сиэль держался спокойно. Он даже не откашлялся. Лишь наблюдал за медленным движением языка, посасыванием и прижатием губ. И наконец Себастьян выпрямился, откинув волосы с глаз. Мальчик натянул ночную рубашку на колени. Она была смятая. Влажная. — Закончил? — спросил он, твердо встретившись со взглядом напротив, но его голос был не более чем вздох. Дворецкий не ответил. Он взял тонкое запястье и повернул в своей руке, раздвигая окровавленные пальцы. Дыхание было горячим, но еще горячее были губы Себастьяна, прижавшиеся к участку плоти между раздвинутыми большим и указательным пальцами. Посасывающие пятно крови, и движение рта демона было мягким как бархат. На раскрытой ладони не осталось ни капли. Никаких следов, лишь влажный блеск от языка, и все равно демон продолжал удерживать его. Теперь он переместился к запястью, и Себастьян отогнул пальчики Сиэля назад, — совсем чуть-чуть напрягая — и его язык был теплым на пульсе. Казалось, прикосновение проникает под тонкую кожу. Посасывание запястья. Края клыков и пульсирующая царапина заставили мальчишку зажмурить глаза, однако он не осмелился отвернуться. Дворецкий оторвал губы от запястья своего господина и потер пальцем отметину, с нажимом, медленно. Сиэль подумал, что демон вот-вот отпустит его руку, и дернулся, но тот держал ее крепче, чем граф предполагал. А потом Себастьян стал сосать большой палец, и он почувствовал, как вокруг него обвился влажный язык. Затем средний, и его ладонь прижалась ко рту дворецкого, и мальчишка вздрогнул от непристойного давления, от медленного, наводящего на размышления потягивания между губами слуги. Длинный язык скользнул глубже между пальцами, скользкий и влажный, и Сиэлю захотелось что-то сказать, что-то сделать, отдернуть руку или ударить тварь, которая сосала так нежно, так жадно. И он не смог. Себастьян медленно прикусил, сжав зубы на первой костяшке, и отпустил запястье господина. Освобожденный, но все еще крепко схваченный, граф почувствовал, что яростно краснеет, опасно балансируя. Он дернул кончиком пальца, и зубы оказались острыми. Осторожно пошевелив им и избегая взгляда демона, он смотрел только на палец, зажатый во рту. Сиэль попытался протолкнуть его, и демон позволил ему сделать это, еще глубже, и мальчишка знал, что он должен выглядеть таким же возбужденным, таким же беспомощным, каким себя ощущал. Себастьян прислонился к его коленям, оперевшись на лестницу, невероятно теплый и тяжелый, и граф почувствовал дыхание на всей своей руке, когда напрягся. Однако он мог быть спокоен. Мог молчать. Существо хотело видеть, как он корчиться от стыда. Он ждал. Наконец дворецкий разжал зубы, и Сиэль почувствовал, как по коже скользнули удлинившиеся клыки, когда он вновь вытащил палец. Демон не сдвинулся с места. Он сидел верхом на его колене, и граф даже не мог притвориться, что не замечает этого — возбужденного состояния Себастьяна и настойчивое прижатие к своей ноге. Мальчик сжал руки в кулаки. Его палец все еще был влажным от горячего рта. — Ты, по-видимому, устал, — он держался уверенно. — Ты должен был поймать мою чашку, прежде чем она успела бы коснуться пола, — граф не отводил глаз от серебряной цепочки карманных часов, потому что больше смотреть было не на что, ничего безопасного: ни прекрасное жестокое лицо над ним, ни горячее возбуждение на его бедре. — Я не устал, милорд, — рука в перчатке легла на столешницу рядом с ним. — Думаю, слегка отвлекся, — обнаженная же оперлась за деревянную ступеньку стремянки рядом с Сиэлем, и Себастьян прижался к нему. Слишком близко, качание цепочки от часов задело острый подбородок. — Разве это не... — судорожный вздох. — Непрофессионально? — это было все, что он смог произнести. — Для того, кто пришел на кухню, чтобы украсть печенье в полночь, господин? Граф как раз решал, что ответить, когда дворецкий опустил голову на хрупкое плечо, тяжелую и теплую, и он не смог вымолвить ни слова. Тварь была слишком близко. Мягкие волосы щекотали шею. Себастьян начал двигаться, сильно, медленно, и ему хотелось притвориться, что он точно не в курсе, что делает с ним его слуга. Сиэль услышал учащенное дыхание. И знал, что если ничего не скажет, Себастьян вполне способен... Честно говоря, он не знал, не хотел этого знать. Кровь барабанила у него в горле. — Тебе это нравится? — граф позволил каждой капле своей ярости задержаться в голосе. — Нравится? Демон молчал. Не словами. Лишь стон, трепетный звук, от которого заныло между бедер. — Ну, тогда... — у него перехватило дыхание больше, чем хотелось бы, но он пытался. Достичь равновесия. — Тогда, возможно, ты захочешь пересмотреть вопрос о моем утреннем чае? Он не знал, какого ответа ожидал. Но точно не такого. Себастьян повернул свою темную голову на плече и рассмеялся низким, горячим и восхитительным смехом. — В самом деле, милорд? — шепот. — Вы так многого хотите. И вы бы продали свое тело за сладости, не так ли? — Я не... — Сиэль задыхался. — Я делаю это не для этого! — глупо, как же глупо, но было уже слишком поздно. — Ах, вы не отрицаете обвинения, юный господин. Мальчишка знал, что лучше не отвечать. — Нет? — столь сладострастный шепот. — Ох, так вы шлюшка. Руки графа дрожали. — Я порежу тебя к чертям собачьим, — сказал он. — Неужели сейчас? — голос демона звучал беззаботно. — И для чего именно вы это сделаете? Сиэль тяжело дышал. Он старался не думать, как это будет выглядеть, если кто-нибудь войдет, старался не представлять тело своего слуги. Если бы Себастьян был раздет... Под ночной рубашкой его член выгнулся дугой от переизбытка чувств. Толчок бедер был близким, сильным. Настойчивым. — Я скажу это лишь раз, мой лорд, — голос у щеки был густым и певучим. — Если вы еще раз попытаетесь украсть сладости, я буду вынужден прибегнуть к наказанию. Боюсь, оно будет весьма неприятным для вашего привередливого вкуса. — Закрой рот, — сказал граф, и слова прозвучали так же отчаянно, как и застряли у него в горле. — Оно не может быть хуже тех помоев, которые ты мне подавал, — он положил руку на грудь Себастьяна. Пуговицы жилета были из холодного металла. Ему не следовало подпускать своего слугу так близко. — Ах, — сказал дворецкий, и мягкое дыхание коснулось беззащитного горла. — Не могу себе представить, чтобы вы рискнули на такое легкомыслие, если бы только могли вообразить, что я имею в виду, господин, — Себастьян прижался к бедренной кости, и Сиэль вцепился в лацканы пиджака. — Должен признаться, я часто задавался вопросом, что именно может поместиться в вашем жадном рту? Мальчик не ответил, лишь крепко зажмурил глаза. — Надеюсь, я ясно выразился, милорд? Предельно ясно. Эта штука сильно упиралась ему в бедро. — Ты не посмеешь, — прошептал он. — Я не лгу, — сказал демон и отступил назад, встряхивая плечами, как пробудившийся пес. — Вы, безусловно, хозяин, господин. И в вашей власти полностью игнорировать меня, — он улыбнулся, и изгиб его губ был ненавистно нежным. Дворецкий повернулся к плите, открыв дверцу духовки, и Сиэль спустился со стремянки. Он оступился на нижней ступеньке. У него болела нога. Ему было все равно. Граф вышел из кухни, оставив теплый золотистый свет и Себастьяна у плиты, и пошел обратно по длинному холодному коридору к лестницам, пролетам и своей спальни. Он даже не знал, куда идет. Только его ноги помнили, прихрамывающие, ноющие на ступенях. Он не этого хотел. Но это было. Было. Разве нет? Теперь это зашло далеко за пределы желания. И Сиэль знал. Нужно было только представить, что ему под силу остановить это, чтобы осознать, что он не сможет. Ребенок забрался под прохладные одеяла и поглубже уткнулся в подушку. Он подобрал ноги под рубашку, под мягкий халат, и все равно ему было холодно. Наглость демона была непостижима. Обращаться с телом господина с таким похотливым презрением. Даже не пытаясь скрыть свое звериное желание, наслаждаясь им, своим собственным вожделением и сопротивлением Сиэля. Он ведь сопротивлялся, не так ли? Он не позволил Себастьяну давить на себя. И все же, дворецкий был тем, кто остановился первым. Знать, чего хочешь, полезно. Знать, опасно ли это, необходимо. А дальше все сводится к решимости. Зубы демона были острыми, как у собаки, когда он сосал его пальцы. Звериные зубы, достаточно острые, чтобы проткнуть плоть. Возможно, ему следовало проверить это. Сиэль закрыл глаза, и его рука дрожала, когда он поднес ее к губам. Когда лизнул. Граф прекрасно знал, кем был его слуга. Беспомощность перед чудовищем можно было почти простить; он мог спрятаться под кроватью, как испуганный ребенок, и ждать, пока его вытащат. Или спасут. Это лишь вопрос времени. Куда он мог спрятаться, когда монстр уже лихорадил его кости? Пальцы Сиэля все еще дрожали, когда он засунул их глубоко в рот и пососал, когда прижал к языку и прикусил. Крепко стиснув зубы, мальчишка опустил руку между своих холодных ног и потянул. И это был первый раз, когда он ненавидел себя так же сильно, как ненавидел зверя в своем доме, потому что позволил себе хотеть его. Представлять вес обнаженного тела демона над собой. Форму и ощущения. Жар. Вкус. И этот вкус останется на его коже. Впервые Сиэль спросил себя, что он готов отдать? И ответом было — ничего, больше ничего. И ему стало больно, потому что все было уже слишком, и все же он этого хотел. Впервые граф проглотил имя Себастьяна, жестко, как костяшки пальцев между зубами, когда доставлял себе удовольствие. Наполовину болезненное от ярости. Неистовое. Горькое. Безжалостное, как сам дьявол.