Просто будь со мной...

Леонид сидел в теневой и с яростью, что клокотала в груди и пульсировала в сердце, слушал, как допрашивают Антона. Пуля, выпущенная бойцом спецназа, прошила его плечо, но не причинила особого вреда. Сейчас его руку украшала кристально белая повязка, и этот цвет казался Лёне неуместным для этого монстра. Сам Антон сильно изменился за те пару дней, что прошли с момента тех страшных событий. От былой надменности и самоуверенности не осталось даже тени. Светлые волосы спутались и засалились, в глазах больше не было того наглого и презрительного блеска, что прежде всегда замечали все собеседники Лямцева, а сам он то и дело вздрагивал от любого шороха. То еще зрелище… Антона можно было даже пожалеть, но Лёня, наблюдавший за ним сквозь плотное стекло, ощущал лишь гнев и… вину. Вину за то, что когда-то давно, желая забыть Степана, он позволил Антону вторгнуться в его жизнь и запустить в нее свои поганые пальцы. Он ведь знал, прекрасно знал, что Антон подлый мерзавец, эгоист и гордец, с непомерно раздутым самомнением. Ненависть вспышкой пронеслась в голове, возвращая Лёню в тот ужасный день… Когда Субботин услышал выстрел, он непроизвольно зажмурился на короткий миг, но тот миг показался ему вечностью. В голове пролетела тысяча мыслей, одна ужаснее другой, словно безумный хоровод, а ледяной ужас сковал сознание и парализовал тело. А затем он услышал успокаивающий, мягкий голос Степана. Леонид распахнул глаза, и увидел живого и невредимого Данилова, что-то говорившего ему, но от пережитого волнения и стресса он не мог разобрать ни слова. Он лишь жадно впился взглядом в родное лицо и слушал, как грохочет в груди сердце. Облегчение навалилось разом и сдавило грудь, не давая сказать хоть что-то внятно. Мысли разлетались стайками птиц, и сосредоточиться на какой-то одной не получалось. — Лёнь, — слышал он над ухом обеспокоенный голос любимого человека, но не мог выдавить из себя ни слова. После Антонова объяснила перепуганному Степану, что временная потеря речи не редкость для тех, кто переносит сильнейший стресс. Пока ехали до города, Леонид не выпускал из своей ладони руку Степана, боясь, что тот исчезнет. Позже, когда вернулась речь, он признался Степану в том, что думал, будто на самом деле его убили. — Я закрывал глаза и снова слышал тот выстрел, — сказал Леонид, сидя на диване в буфете ФЭС — в больницу он отказался ехать наотрез. — Мне все время казалось, что на самом деле это не ты рядом, а твоя тень, призрак. Все было таким… нереальным, размытым. — Это из-за сильного потрясения, — пояснил Степан, ласково поглаживая Лёню по спине. — Ты же слышал, что сказала Антонова. — Да, — кивнул Леонид, — но тогда все происходящее выглядело так жутко. И эти парни в черном, точно конвой самой смерти. — Все хорошо, Лёнь, теперь все хорошо, — успокаивающе шептал Степан, не сводя любящего взгляда с бледного, перепуганного, но такого родного лица. Лямцев на допросе вел себя отрешенно и рассеянно. Он то и дело перебивал Рогозину, путался в показаниях, а порой и вовсе надолго уходил в себя. — Он просто устал находится постоянно в таком стрессе, — пояснила Антонова, сидевшая в теневой вместе с Леонидом. — Тут у кого угодно нервы сдадут. — Валь, он мог изменить все, — возразил Лёня. — Мог прийти к Рогозиной, рассказать все добровольно. Вместо этого он водил всех за нос, путая следствие, вводя нас всех в заблуждение. — Он опасался за свою жизнь, — возразила Антонова. Опытный профессионал в ней брал верх, несмотря на то, что её внутренний голос был согласен со словами Субботина. — К тому же он не знал, кому он может доверять, а кому — нет. — Судил по себе? — зло выплюнул Лёня, с презрением глядя на Антона. — Конечно. Антон думал, раз он играет на двое, то может и среди нас есть такие же. Кому он мог довериться? — Хотя бы мне, — с жаром произнес Леонид, — но вместо этого он предпочел свою подлую месть. Месть всем! И той шайке, и Степану, и мне. И вот чем все закончилось. — Лёнечка, ну вот смотри, — терпеливо, словно заботливая мать, произнесла Антонова. — Его шантажом втянули в участие во всей этой преступной авантюре. Потом велели шпионить за нами и не давать приблизиться к банде Ивлеева. Он и без того жил в постоянном напряжении, на грани. А тут еще он видит ваши отношения со Степаном. Это окончательно сломало его, добило и размазало, точно жука по подошве. Лёня недоверчиво взглянул на Валю. — Думаешь, он с первых дней задумал какую-то подлость по отношению к Стёпе? — спросил Лёня. — Не уверена в этом. Сначала он играл на той стороне… Это уже потом он видимо решил — была не была. Он забыл про все инструкции, про план, ради которого его и отправили в ФЭС… Антон хотел причинить боль Стёпе, именно поэтому он все-таки не сообщил о готовящемся штурме дяде. На тот момент его сознание уже было покалечено так, что он и сам скорее всего не все до конца понимал. Ты же знаешь, что бывают в психологии такие ситуации, когда человек убивает и не помнит о том, что он это сделал. — Состояние аффекта, — кивнул Лёня. — Да, именно. В тот момент, когда Антон похитил тебя, он вряд ли до конца осознавал свои действия. — Ты не знаешь его, Валя… А я знаю. Антон всегда был мстительной мразью. Возможно все эти события сломали его, но я в это, если честно, не верю. Он всегда умел притворяться тем, кем не являлся. Он мастерски обводил людей вокруг пальца, вызывал к себе доверия, привязывал к себе других и пользовался ими на свое усмотрение. Словно опытный кукловод он манипулировал людьми, совершенно наплевав на их чувства. — Как же ты… — осторожно начала Валя, но Лёня ее перебил. — Я сам много раз задавал себе этот вопрос, Валя. Много раз я спрашивал себя — почему я с ним? Пожалуй, я был единственным, к кому Антон правда что-то испытывал. Но он так и не смог смириться с тем, что я не полюбил его. В отличие от того же Стаса Сотникова. — Нашел о чем вспомнить, — фырнула Валя, разряжая обстановку. — Стас славился тем, что мог охмурить любого, а тут такой облом — Лёня не пошел с ним на свидание. — Тем не менее он не стал мстить ни мне, ни Степану. Сейчас он вполне счастлив со своим парнем. А Антон спустя столько лет помнил обиду. Дверь в теневую открылась и в небольшое помещение вошел Степан Данилов. Он выглядел неважно: синюшные тени под глазами и новые лучики-морщинки свидетельствовали о недосыпе. — Стёпа, — радостно улыбнулся Леонид. — Ты закончил? — Да, — выдавил из себя Степан и расстегнул верхнюю пуговицу синего пиджака. Проведя рукой по лицу, желая смахнуть с него сонливость, он продолжил: — Ивлеев дал признательные показания и сдал всех своих подельников. Теперь можно спать с чувством выполненного долга. Лёня заботливо погладил Степана по руке. — Поехали домой. Машина шуршала шинами по асфальту и мерный шум двигателя успокаивал и расслаблял. Последняя неделя выдалась до того поганой, что даже Степан, который ненавидел отпуска, захотел свалить из этого города, куда подальше. Лучше вообще на другую планету. — Ты в порядке, Стёп? — озабоченно нахмурившись, спросил Леонид, сидевший за рулем. — Да, малыш. Уже да, — поправил сам себя Данилов. — Я просто так боюсь потерять тебя, Лёнька. Сам по дурости бегал от своих чувств, а теперь не мыслю жизни без тебя. Когда Лямцев тебя забрал… — он на миг замолчал и, болезненно поморщившись, провел рукой по лбу. — Мне никогда в жизни не было так страшно, никогда, Лёнь. Каждую долбанную секунду мне было безумно, дико страшно. Мы каждый раз на заданиях рискуем жизнью, но за себя я никогда так не волновался. Как-то… не до этого в нашей работе. Вроде промелькнет мысль — вдруг убьют? — и тут же вылетает. А когда все заканчивается, стараешься не зацикливаться на этом… Прошло и прошло, жив и слава Богу. Но когда я не знал, где ты и что с тобой — это… Это какой-то невероятный ужас, который долбит по мозгам и не остается ничего кроме ощущения полной беспомощности. Как будто муха в банке... Долбишься о стекло, бьешься, что есть сил, но ничего не можешь сделать. Степан замолчал, переводя взгляд на пролетающий за окном пейзаж. Они с Лёней в первый раз говорили о том, что случилось вот так, откровенно, и слова давались с трудом. Мысли путались. Хотелось столько всего сказать, но нужно было выбрать самое важное, пока оно не ускользнуло и мысль не потерялась. Лёня молчал, понимая, что Стёпа подбирает нужные слова. Сглотнув вязкий ком, Степан вновь заговорил: — Я когда вошел в этот сарай и увидел тебя там, на полу, бледного, растерянного… Как я сразу эту падлу не убил, ничего не понимаю. Меня словно кипятком ошпарило. — Я когда услышал выстрел, думал что все… — напряженным голосом произнес Леонид. Машина плавно свернула на перекрестке направо. На какое-то время в салоне повисло густое напряжение. Каждый думал о том, что могло случиться, но по какой-то счастливой случайности не случилось. — Я сам чуть не умер в этот момент. — Парень из спецназа вовремя подоспел, — сказал Степан, взглянув на Лёню. — Страшно подумать, что могло произойти, не появись он. — Надо постараться не думать об этом, — произнес Субботин, крепче сжимая руль. — А то так с ума сойти можно. Слава богу все обошлось. — Знаешь… — Степан еле заметно улыбнулся, тепло глядя на старлея. — Я часто вспоминаю то, первое твое признание в любви… — Это на похоронах твоей матери? — уточнил Лёня, удивившись перемене темы. — Да, именно, — подтвердил Данилов. — Столько лет прошло, а я все еще помню это. — Не самый лучший момент, конечно, выбрал я тогда, — нахмурился Субботин, тоже выудив из памяти тот вечер. Вечер, когда он наконец-то смог признаться Степану в своих чувствах. — Я просто боялся, что не успею. А я должен был сказать тебе о том, как сильно люблю тебя. А ты? — решился задать он вопрос, который давно вертелся у него на языке. — Ты сам что тогда ко мне испытывал? Только не говори, что относился ко мне как к младшему брату, — фыркнул Лёня. — Я тогда хотел тебя так, что думал пар из ушей валить начнет, — чуть смущаясь, сказал Данилов. — Знаешь, поганое на самом деле чувство — полицейский мечтает растлить несовершеннолетнего парня. И тут ты с этим признанием… Я никогда еще не испытывал таких сильных эмоций, как в тот день. Я был с одной стороны озадачен твоим признанием, с другой хотелось прижать тебя к себе и никуда не отпускать. Я понимал, что это неправильно, но ничего не мог с собой поделать. — Но ты хорошо держался, — словно бы укорил его Леонид. Воспоминания о долгих годах, что он пытался добиться Степана, все еще болью отзывались в сердце.  — Знаешь, почему я так долго бегал от тебя? — словно прочитав мысли старлея, спросил Данилов. — Потому что ощущал себя в тот момент каким-то… неправильным. Я помнил тебя мальчишкой с разбитыми локтями и соплями по колено, а тут вдруг ты стоишь, красивый, высокий, чертовски сексуальный. И эти мысли, порочные, похотливые, совершенно грязные... Сцены, мелькавшие перед глазами… Ты на спине, я сверху, твои стоны… Лёнька, я думал, что схожу с ума. И не придумал ничего лучше, как сбежать. От тебя, от себя, от этих мыслей. Сбежать из квартиры и из твоей жизни, спрятаться подальше, выбить из себя всю эту муть. Почему я сейчас об этом вспоминаю? — Все мы вспоминаем что-то особенно важное для нас, пережив стресс, — ответил Лёня. Автомобиль замер на светофоре. Повернувшись к Степану, он сказал: — Вероятно, это воспоминание важно для тебя. — Да, еще как, — честно сказал Данилов, протянув руку и погладив Леонида по щеке. — Я был таким дураком, что бегал от тебя так долго. Сейчас же я больше всего на свете боюсь остаться без тебя… — Я всегда буду рядом, — твердо глядя в любимые глаза, ответил Лёня. — И ты… Просто будь со мной. — Буду, — кивнул Степан, ощущая тепло, струящееся по телу. — Обещаю. Светофор моргнул желтым глазом, а затем переключился на зеленый, но старлей и капитан не обратили на это внимание, глядя только друг на друга, и их взгляды были красноречивее любых слов.