OST: — Валерий Меладзе — Самба белого мотылька (Космос/Лиза)
Впервые в жизни Космосу Юрьевичу Холмогорову конкретно обозначили его принадлежность. Однозначную. По-другому он не скажет, а вот совершенно незнакомая ему девочка всё ловко расставила на свои места. Чтобы после у Космоса в голове стучал набатом детский голосок, а печальный взгляд Лизы оставил очередное больное клеймо. И не лечите. От этого нет лекарства и иных противоядий. Не изобрели ещё. Ты — мамин космонавт… Поразительная осведомленность. — Ещё б я с тобой спорил, дитя раздора! — невесело раздумывал Космос, когда Лиза вместе с дочкой воровато покинула его. Убежала. Мать-волчица! Видеть его не хочет. Но устами младенца глаголет истина. Космос не скрывает того, что ни с кем, кроме Павловой, не мог и не желал уживаться, ни к кому больше не хотел так привязываться. Ни от Боровицкой, которая без успеха тратила рядом с Космосом лучшие годы своей жизни. Ни от родителей и друзей, которые и рады бы его уже кому-то сбагрить, вешая ярлык остепенившегося уважаемого беса. Ни от самой Лизы, у которой семья другая и погоны на солнце блестят. И не давала она за два месяца ему никаких авансов. У Павловой есть дела поважнее. Дочку в сад отвести, бумажки на работе с места на место покидать и чай распить (а чем ещё в пыльных казенных кабинетах заниматься?), с Софой кому-то кости перемыть от души, с Томой быть постоянно на связи. Прекрасный и удобный план, о котором Космосу поведал Пчёла, попросив не совать породистый нос в чужие дела. Иначе Холмогоров рискует нарваться на разбор полетов. Но повод был дан, чёрт возьми! Не самой Лизой, которая осторожничала и о себе говорила крайне неохотно, так её маленькой копией по имени Ариадна, которая одним своим видом вызывала в душе Космоса массу вопросов и противоречий. Чего же Черновой не ко двору её благополучный зятёк? Внучке по шумок рассказывает про счастливое прошлое матери? Тем более в детсадовском возрасте, пусть по девочке видно, что она смышлёная и неугомонная. Запоминает, чтобы в нужный момент выстрелить. Как мать, впрочем. Чему удивляться? Хоть Космос и не видит в дочери Лизы её прямого отражения. Кроме того, что волчонок какой-то, как и сама Павлова после смерти родителей. Ничего не боится и за словом в карман не лезет, но тревога в движениях заметна и за мамку цепляется, будто отнимут. Космосу знакомо это холодящее кровь чувство, но однако на месте недобитого муженька Лизы он бы лохмы всем поотрывал, чтобы не повадно было ауру в доме портить. Все словили бы по ушам звуковой волной. Но Космос надеялся, что Лиза просто не знала о казусе своей тетки. Не уследила. Все бывает! Несмотря на то, что вопрос остался открытым… Чья? А если?.. Да нет, быть такого не может! Вариант невероятный, а домыслами по собственную душу Холмогоров питаться не хотел. Здоровее не будет. Космосу должно быть безразлично, но однажды впустив Павлову в свою душу, он не может не думать о ней и не знать, чем она живет и дышит. Неоспоримо, что самое главное — это дочь. Везде по всюду таскает её с собой, растит из бесёнка вторую себя и смотрит с обожанием и гордостью. Логично. Почему Пчёла ни разу не обмолвился о том, с кем его сестрица новый светлый мир строит? И вообще ничего про Лизу не говорил. Табу нарушать не хотел. Негласное. Может, что Гела, полузабытый с годами, всё-таки оказался не друг? Не друг, а вдруг! Сработался, значит, горячий грузинский парень с холодной ленинградской пташкой. Но с чего Сванадзе в главных подозреваемых? Других акул возле Лизы и не плавало? Да потому что слух навязчивый гулял и до сына профессора астрофизики доходил. И кому там ещё? Явно же был всё время недалеко, лечил подругу от нервно-космического потрясения: вот и решил, что нечего Лизке одной скучать. И без москвичей обойдемся, а дальше дело техники. Наверное. Но не по тому сценарию дружок работал. Кос же знал, что вся эта гнилая питерская обстановка не для Лизы. И когда она приехала обратно в Москву, несмотря на то, что прошло семь лет, не удивился точности своего прогноза. Рано или поздно бы вернулась. Однако с чего треклятой Ёлке говорить о нём — Космосе Холмогорове, который её ребёнка чуть до ручки не довел, в позитивном ключе? Когда чиновница указала Космосу на дверь и забвение в сердце Лизы, то ни о каких добрых чувствах и речи не шло, а тут… Дело нечистое? Кого-то на старости лет потянуло на искупление грехов? Спасибо, но в чудеса покаяния Космос тоже не верил. И никогда ни о чём не жалел, чего и другим советовал. Но знать правду хотел. Обычное стремление. Ничто человеческое нам не чуждо! — Космос, ты зачем это делаешь? — недоумевала мать Холмогорова, меняясь в выражении красивого лица. Сын не всегда внушал ей доверие своим поведением, несмотря на то, что она принимала многое из того, что следовало искоренять в зародыше, но с приездом Лизы Павловой Космос ещё больше погряз в размышлениях о том, что же на самом деле ему нужно от судьбы. И с чем нужно развязаться. — Оставь девочку в покое! Ты знаешь ровно столько, сколько тебе нужно знать… — Правдоруб я, — совершенно равнодушно цедит Кос, пощелкивая крышкой железной зажигалки, — а то мутно всё слишком. Ведёт она себя странно, а в глаза про мудака какого-то рассказывает и про то, какой же я… Чудак. На ту самую букву! — У тебя столько связей, сынок, — Ада Борисовна недоумевает, наблюдая за тем, чем мучается всю последнюю неделю её Космос, — ну отказали бы тебе, что ли? Ты решил обходным путём… Нам, конечно, было несложно. В первый раз тебе такое за много лет говорю, но, Космос, а посоветоваться с отцом? С Сашкой твоим распальцованным в конце концов? — Я сам не лучше… — Кос прекрасно знает, что мать не в восторге из-за того, кем стали он и его друзья. — Отчим не сдаст, а свои ржать будут на все лады. Отцу говорить рано, не дело. — Космос хочет сохранить свои происки в тайне. — И за каким хером мне лишний раз палить себя? Мне мало? — Космос, сынок, — Ада пытается говорить с сыном спокойно, лучше других изучив его неровный характер, — а ты не пробовал поговорить с Лизой сам? — Поговорить? — мать как всегда подсказывала Космосу самые простые вещи. Или верные? — Без упрёков, без обвинений, — Космосу не кажется это возможным, но Ада Борисовна не хотела, чтобы сын в очередной раз поддался собственной слабости, — если ты и вправду думаешь, что никто не остался друг другу чужим. И если ты обеспокоен. — Не остался, но смотрит волком, — слишком много раз за сегодня Холмогоров думает про это хищное божье создание, — а твой адвокат всё выяснил? Или иначе, мам, зачем ты меня позвала? — Мой муж, в отличие от твоего папаши, зря авансов не дает, — Юрию Ростиславовичу снова прилетело камнем в благоустроенный огород, — а всё, что я могу сказать о твоей Лизе… Заметь, о Лизе, а не о Карине, о которой ты мне ни слова не говоришь! — Не о ней речь, мам! — мысль о Боровицкой не колет, но и отдаёт неприятным осадком. Они как бы и вместе, но тапки врозь. И возможно, что Карина устала стучать в закрытые двери. А Космос устал от отношений, в которых оказывался неблагодарной свиньёй. Но неопределенность никуда не уходила. — Мам!.. — беседа становилась всё более и более эмоциональной. — Двадцать восемь лет уж как «мам», а всё одно! — Мам, договаривай, — не умел сын профессора астрофизики говорить волшебных слов. — Ещё скажи, чтобы резче! Чистая биография у неё, о семье в личном деле одно — дочка, — Ада пока не понимает, как её сын распорядится с этой информацией, но не жить бедной Лизе спокойно, — года рождения девяностого, а больше я тебе ничего не скажу. Делов наворотишь раньше времени, а мне оно надо?.. Ада бы и рада, чтобы сын жил без тревог и печалей. Но он же в неё. — Твою дивизию, — считать Космос умел складно и быстро, пускай его блистательная маман и думает, что делать поспешных выводов не стоит, — и больше нечего? — Тебе достаточно, — стараясь не предполагать, что произойдёт в скором времени, Ада Борисовна настраивает своего отпрыска на рациональность мышления. Которой не обладала и сама. — Но «Санта-Барбара» долбанная, признаю. Шито-крыто! — Белыми нитками, мать его, — нелегкая дёрнула Космоса докапываться. К добру? — И что делать будем? — и сколько бы ребенку не было лет, он нуждается в поддержке. Хотя бы моральной. — Ответ — набить кому-то морду — не принимается! — Спасибо, мам, — опомнился, было, Кос, скоро поднимаясь с удобного кресла, — и Коке твоему тоже… — Но дальше ты сам? — знакомая присказка в отношениях с сыном пришлась на ум Ады как нельзя вовремя. — Сам, — громогласно отрезал Космос, — разберусь!.. Что-то подсказывало Аде Борисовне, что в словах сына не было доли шутки. Но ему бы с собой разобраться.***
Лиза уже пять минут разговаривает по телефону, пока подруги пьют чай, обсуждая новости, накопившиеся за неделю. Ей же надо переговорить с Петербургом, иначе её вместе с Арькой объявят без вести пропавшей. Панику разведут. Не привыкли, что Лизы и милого Ёжика так долго нет дома. Пусть последнее для Павловой понятие относительное. Она же эмигрантка! — Гела, всё у нас в порядке, даже не сомневайся. Арька накормлена, уламывает меня купить собаку, а я не соглашаюсь, тема не меняется. Я — кремень! Что, Багратион, предлагаешь приобрести, побаловать? Оторвался совсем от реальности? Кто гулять будет, чья это в самом деле будет собака? Вот, понял меня! Вот!.. Положа руку на сердце, Лиза собак не любит, и поэтому уступать не собирается. А Гела всё продолжал расспрашивать… — Где мы сейчас? У Софы с Пчёлой сидим, от жары спасаемся, — только Вити след пропал ещё утром, а Софка смотрит на Лизу как на врага народа, не меньше. Тома, собственно, тоже недалеко ушла. — Привет девчонкам передать? А как иначе, дамский угодник! Софа целует тебя в твои грузинские щёки, да, дорогой, как обычно! Тому обниму, конечно. Приедешь? А, ладно, пока не думаешь? Поняла… Разговор ни о чём продлился ещё две минуты, пока Сванадзе не отключился. Лиза не могла продолжать беседу хотя бы потому что Софа и Тома обсуждали не самую приятную для неё тему, которая, как им казалось, грозилась обернуться стальным клинком в бок. В переносном смысле, разумеется, но Павлова и сама понимает, что дела для неё плохи. Она влипла, если кому-то не всё равно. А что-то ей подсказывало, что так оно и будет, так оно и есть. Надо же знать этого человека, жить с ним под одной крышей хоть малое время, понимая, что если ему надо — он докопается. В этом весь Космос. Несмотря на то, что Лиза до последнего будет настаивать: в положении, в котором она оказалась в свои юные девятнадцать, иного выхода… Не было? Кому она была нужна?!.. Кроме Ёлки, для которой навечно осталась большим ребёнком. — Ситуация не из приятных, Лиз, — первой делает вывод Филатова, с грустным видом размешивая сахар в чашке. В последние месяцы её редко увидишь в ином настроении, но на неделе она держит себя мыслью о том, что должна собрать своих подруг и друзей мужа вместе. Дай бы Бог, что почувствовав то, что близкие едины, Валера стал выздоравливать. Но пока никаких гарантий. Надо набраться терпения. Терпения! Но где его взять? — Ситуёвина хреновая, Том, а наша краса по телефону лялякает и делает вид, будто позавчера ни хрена не произошло… И что теперь будет на даче? — Софа в бешенстве. Она понимает, что новый скандал захлестнет их близкое окружение уже очень скоро. Но куда Лизе деваться с космического корабля? Билет, аэропорт, Питер? Вариант заранее обреченный! — Что ещё делать? Живу дальше, — Лиза пытается не выдать растерянности, которая сковывала её, стоило обратиться к волнующей теме, которая вот-вот обретёт свою, казалось бы, потерянную актуальность. — Но кто бы мне поверил, дуре ленинградской? Тогда, сейчас? Да что я вам заливаю? Как будто ничего не знаете! — Я тогда тебе ещё говорила в девяносто первом, когда к тебе ездила, — Тома готова отчитать Лизу, как непутевую школьницу, — что это всё неправильно, нельзя, нечестно. Не должно было так сложиться. Тебе и Валера говорил, что молчит исключительно из-за уважения к тебе и твоей семье! И что сейчас? Лучше? — Мы не жалуемся, — сделанного не исправить, — спросит — отвечу честно. Но нужно ли это ему? Хотел ли? Вижу я, как некоторые по нему плачутся, а толку? — Вот человека-то нае… Обманули! Пчёлкиной жаль Космоса. Честное пионерское. Вопреки тому, что и она — действующее лицо фарса, автором которого являлась её обиженная золовка. Лизка что-то там себе надумала, отсекла Коса за худые слова и горькие обиды, а он по итогу со следачкой ошивается от безысходности и сильнее во все тяжкие ныряет. Нет, чуда бы не случилось, если Лиза в молчанку играть перестала, ведь также бы и жил по понятиям, но с оглядкой на то, что есть ради кого стараться. Серьезный же мальчик! — Софа!.. Тома и Лиза хором пытаются утихомирить матерный фонтан, бьющий из подруги. — А что «Софа»? Что? Скажите мне ещё раз, что я не права! — и в чем жена Пчёлы на правду не укажет? Если она на поверхности. — Тебе же первой прилетит кирпичом, мамаша, у Арьки язык в свои года отлично подвешен. Ты дала ей самостоятельность, одна дома она у тебя в шесть с половиной сидит и во дворе ворон считает? Ну и что ты удивляешься, что она такая проныра? Да иначе не умеет, в тебя пошла! Ещё и Ёлка… — Не знала я, что у неё грехи за душой заболели, — в девяностом Чернова без особого труда отвадила жениха племянницы так, чтобы он больше не вздумал соваться в Ленинград. — Напрямую не сказала, но почву для размышления дала. И ведь не хочет, чтобы мы здесь оставались. Понять её не могу! — Одно хорошо — Боровицкой не будет, — гораздо спокойнее говорит Тамара, протягивая ладонь к пустой пачке сигарет, лежавшей на кофейном столике. Следом комкает, бросая ошмётком в урну. Софино богатство, но курить Тому не тянет. Не принято у них это дома, и не считала она, что никотин спасает от переживаний. — Но если приедет, а отказать я ей не могу, то всё ещё более печально. Причем, Лиза, для тебя! — Как будто это серьёзное препятствие, — жена Пчёлкина не видит проблемы, — любил бы он её, так давно замуж позвал. Понимаю, я тоже не пример со своим четырехмесячным пузом была, но что-то, Лизка, Космос быстро тебя к рукам прибрал. Весь институт завидовал, что у Павловой жених — сын членкора! — Накаркали, гады, — теперь Тома верит, что люди в действительности могут накликать беду. И ей говорили же, что она такая счастливая. И всё-то у них с Валерой хорошо. — Что мы разводим суету? Чёрт дери, замужем я! — Лиза помахала перед подругами правой ладонью, безымянный палец которой не пустовал, а отдавал золотистым блеском. — И плевать, что серебряное кольцо… Ну денег на другие не было! — Скажи ещё, Лиз, что времена тяжелые были, — Филатова готова была бы рассмеяться, если бы не было так грустно. — Пиздишь, Лиз, как дышишь, — Софа готова повторить ещё раз, что не все, что казалось ложью во благо является добром, — и обожжёшься. Готова? — Мне не привыкать, не переживай… — хладнокровно бросает Павлова, не без томной задумчивости поглядывая на тоненькое колечко, которое носила взамен помолвочного, подаренного Космосом в восемьдесят девятом году. Стоит ли говорить, что несчастный символ бесконечной любви Лиза так и не вернула брошенному жениху?