Секретный ход казино

      Крепкое рукопожатие Эллиа вызывает во мне противоречивые чувства: с одной стороны, приятно и даже, по всей видимости, необъяснимо тепло, но с другой — поднимает волну раздражения, которая успела, скорее всего, отразиться на моем лице в виде красных пятен; чувствую, как горят щеки.       Я забываю о надоедливой Агате, мелькающей где-то слева, у моего плеча. Сейчас больше интереса у меня вызывает точка на неприкрытой белой рубашкой шее администратора казино, что складывается в какой-то причудливый рисунок.       И хочется прикоснуться подушечками пальцев к его коже, обрисовать осторожными касаниями очертания его ключиц, провести ими ниже, остановившись на груди, — под прилегающей к телу рубашкой видно его подтянутую фигуру… Один долгий взгляд на его перевитые венами руки; два шумных, глубоких вздоха, обжигающих меня; всего три слова: «Александр, пойдем вместе?», и я чувствую, как напряженная горячая волна окатывает тело, наполняя жаром.       В горле пересыхает. Цепляюсь зрением за все, что угодно, лишь бы не встретиться с темными глазами мужчины. Наконец, нахожу в себе силы ответить, невольно сжав кулаки от… волнения?       — Да, Эллиа. Думаю, нам стоит пойти туда вдвоем.       Бесконечная волна горячих обжигающих мурашек прокатывается от моих рук до головы, и спадает постепенно, словно утихающий на море шторм, завязывая внизу живота тугой узел с тупой тянущей болью.       Но, смотря в затылок удаляющегося по коридору Эллиа, понимаю, что предыдущие чувства вовсе не доставляют мне неудобств. Я бы даже сказал, что хочу повторять их снова и снова.       А может, мне просто хочется не удержаться, и провести по заплетенным волосам? Оттянуть их. Заставить податься навстречу моим губам.       А после припасть к кадыку, невесомо дотрагиваясь до него острым кончиком языка.       Впрочем, отбросив эти… отвлекающие от дела мысли в сторону, ускоряю шаг, догоняя мужчину. В коридоре полумрак — по словам крупье, правое крыло «Счастливого утенка» закрылось для посетителей еще несколько лет назад. Ропот нашей торопливой ходьбы теряется в отдаленном шуме толпы, музыки игровых автоматов да нескончаемого звона бокалов.       — Ну что, все еще не доверяешь? — Эллиа нарушает наше молчание (к моему великому счастью), от доброй насмешки в его голосе я невольно улыбаюсь.       — Я воздержусь от ответа, чтобы ненароком не ранить твои чувства, Ноябрь.       Ну и странная же фамилия. Не напиши он ее на бейджике, не поверил бы.       Я всей спиной прочувствовал низкий грудной смех, раздавшийся совсем рядом — почти над ухом, заполнивший тесное пространство каморки, в которой мы оказались после череды запутанных холлов.       — Хорошо. Я понял… — он хотел было сказать что-то еще, как вдруг прижался ко мне всем телом, — тихо!       За углом послышались чьи-то тяжелые шаги. Сердце бьется быстро и громко, норовя выпрыгнуть к черту из грудной клетки. Снова жар по всему телу, снова миллионы нервных импульсов оказываются прямо там…       Вдруг его глаза встречаются с моими. Прошлись, обжигая, по скулам, по редким золотистым веснушкам под глазами, опустившись на слегка раскрытые в ожидании губы.       Мурашки по телу.       От того, в какой мы сейчас опасности.       От того, как близок Эллиа.       От того, как моя плоть напрягается, заставляя тяжело вздохнуть, когда его рука накрывает область промежности на моих брюках.       Его движения для меня странны: не то девушки попадались излишне нежные, не то мужская ласка кардинально отличается от женской.       И, пусть под дулом пистолета Фредерика, я не могу сказать, что мне не нравится.       И когда слышу звук съезжающей вниз молнии на брюках, понимаю неизбежность полного разрушения прежних желаний и интересов.       Откидываю голову назад, соприкасаясь затылком со стеной. Как-то холодно. И невыносимо печет одновременно.       Жадно втягиваю воздух сквозь плотно сжатые зубы, когда чужие, но явно полюбившиеся за столь короткий промежуток времени, ладони оттягивают резинку боксеров.       Не могу дышать. Задыхаюсь. И до истинного сумасшествия хочу жить.       Крепкая хватка на эрегированном члене, и я теряю холод ума. Все кружится. Сознание не спешит возвращаться.       От контраста холодного воздуха в помещении и резких движений его горячих рук, перехватывает дыхание. Забываю о принципах, о данных когда-то самому себе обещаниях, и, поверженный его влиянием, поддаюсь ласкам. Вздувшиеся венки на члене пульсируют, когда кончики его шершавых пальцев пробегаются с основания до головки, истязая меня, потешаясь над моим самообладанием. Ведь Эллиа видит, что внутри меня борьба, что я, словно тряпичная кукла, сейчас подвластен только ему — вот и дергает за ниточки… Темные глаза наблюдают за тем, как я разрушаюсь, черт, распадаюсь на части, когда тихий, жалобный стон покидает мои губы; по его лицу, скрытому в тени, пробегает довольная усмешка.       Я дышу ему в шею — разница в росте в таком положении позволяет мне чувствовать его запах — терпкий, с пряной ноткой, утяжеляющий. В горле застревает еще один стон, на этот раз остановленный его чуть влажной от пота ладонью на моем рту. В голове проносится столько мыслей, — грешных, грязных, похотливых и совершенно неправильных, — что я и не замечаю, как его пальцы оказались запущены в мои волосы, как он требовательно оглядел меня сверху вниз, указывая на себя…       И во мне что-то всколыхнуло, нет, загорелось — отдергиваю от себя его руку, приподнявшись на носках приближаюсь максимально близко к его очерченным губам, по которым спускалась капелька слюны.       — Прости, дружок, но обычно главный — я.       Смотрю прямо ему в глаза — не моргая, гордо вздернув подбородок, не давая ни намека на то, что от одного только его вида грудь разрывается в огне.       Он усмехается, кончиком языка слегка облизнув свою нижнюю губу. Затем выбрасывает руку вперед, припечатав ладонь к стене с такой силой, что полка справа от меня опасливо пошатнулась. Эллиа склонился надо мной так, что я почувствовал себя совсем крошечным рядом с ним…       — Значит, Александр, сегодня я переверну твой мир с ног на голову, — его шепот пьянит, — встань на колени.       А я продолжаю стоять дальше, сжав кулаки, практически не дыша.       Тонкая полоска света, проникающая через прорезь в двери, отражается от зеркала и находит себя огоньком в его почерневших от вожделения глазах, спокойных, с вызовом ожидающих моего краха.       Чертов Велиал*…       И я опускаюсь на колени, раскрыв уста в ожидании, проигравший жару крепкой хватки в моих волосах.       Новое, неведомое мне ранее чувство распыляет меня изнутри, придавая уверенности моим действиям. Неизвестность завораживает. Сердце с болью быстро бьется о рёбра.       Мелко дрожа, не с первой попытки, расстегиваю чужой ремень. Настоящая кожа. Как вычурно, Эллиа.       Прикрыв веки, так, для храбрости, опускаю брюки вместе с бельём к ботинкам.       — Начинаешь манёвр — заканчивай, Алекс, — вздрагиваю от голоса сверху.       Чертовски прав.       Последний вдох. Секунда на эмоциональное воодушевление.       Касаюсь языком твердой головки, ощущая на ней влажность. Почти сладко. Только с легким послевкусием горькой соли.       Открываю рот шире, игнорируя легкую, почти неощутимую, боль в челюсти.       Стараюсь обвести уздечку, пока горячий член пульсирует около моей щеки, но получается, откровенно, плохо.       — Помоги себе рукой.       Исполняю его совет в жизнь в ту же секунду. Весь запал с доминированием оказался краткосрочным. Мне нравятся его правила.       Чувствую, как его член касается задней стенки горла с каждым движением его бедер навстречу моему рту, но я покорно сглатываю желание кашлять вместе с остатками любых сомнений. Мне даже нравится находиться под его властью, быть ведомым именно им — его образ, такой внушительный и сильный: широкие плечи, мощные мышцы рук, — мысли о том, на что они способны вне тесного помещения, заставляют сердце пропустить пару ударов в волнительном предвкушении.       Эта ситуация сводит с ума: нас ищут где-то там, всего в паре метров за дверью, а мы здесь, вдвоем, отдаемся похоти и искушению.       Хочу трогать его, хочу чувствовать Эллиа рядом: провожу руками по его напряженным, крепким ногам, по привычке сжимая и оставляя царапинки на темной гладкой коже, поднимаюсь выше, к животу — глажу рельефный торс, костяшками невесомо проводя по выпуклым мышцам — его разгоряченное тело обжигает мои холодные руки. Насытившись короткой близостью, возвращаю ладонь к своему члену, обхватив его за основание; он налит кровью, головка влажная от смазки, и я начинаю доставлять удовольствие себе, тихо постанывая в плоть Эллиа. Вниз по подбородку течет горячая слюна, вязкая от солоноватой влаги, на краях глаз собираются слезинки.       — Давай, Александр, еще совсем немного, — его хриплый голос ласкает слух, заставляя втянуть щеки и приблизиться к нему еще ближе, до упора, чуть ли не задыхаясь.       Его пальцы грубо сжимают мои волосы; беру глубже, — казалось бы, куда еще?..       И он, шумно выдыхая, заполняет мою гортань прерывистыми струйками тепла.       В последний раз обхватываю губами головку, создавая вакуум.       Сплёвываю сперму куда-то за правое плечо, отмечая, что вкус не становится лучше от чувств, испытываемых к партнеру или происходящему. Но быстро забываю о всех неудобствах, возвращаясь к твёрдым ладоням Эллиа, помогающим мне подняться.       — Молодец, — нервный смешок и резко приобретенная серьезность.       Не успеваю съязвить в ответ, как оказываюсь прижат к чужому телу. Не успеваю отдышаться перед тем, как снова забываю о необходимости поступления кислорода в легкие. Сожженные страстью легкие.       Каждый вдох — до возгорания. Каждое движение Эллиа на моем члене — до потери сознания.       Скуляще стону в ложбинку на его шее, позабыв о несуществующей шумоизоляции.       Эллиа с педантичной точностью задевает головку через каждые пять раз, что ладонь ритмично проводит вверх по основанию, заставляя мои колени подкоситься, а лоб — прижать к рельефной груди, на которой бисеринками собираются капли пота.       Обостренное чувство ожидания оргазма поднимается от ступней до гортани, и с неумолимой скоростью возвращается в низ, даруя разрядку.       Издав гортанный вздох, поцарапав руку Эллиа, почти падаю на пол, хватая ртом воздух.       Нет времени на передышку — хватаю джинсы и поднимаю.       В мыслях одна пустота.       — Мистер Нильсен, был рад вести с вами дела, — полностью одетый, Эллиа еще раз оглядывает меня и скрывается за дверью.       Я лишь стою в темноте, распоясанный и совершенно сбитый с толку произошедшим. А ведь придется пораскинуть мозгами над тем, как объяснить догадливой Агате, откуда взялось пятно на теперь помятой, некогда безупречно-чистой голубой рубашке…