Полюбовное страдание

Его не хочется с кособокой улыбочкой звать деткой и сажать на колени. Михаилу вовсе не нужно, чтобы он старался не шелохнуться, дабы не выдать то замирание сердца и дыхания от величия, от силы того, на чьих коленях сидит. О, силы у него было много. но ее применять не хочется. подчинять, показывать, где его место, ломать, — уверенной, царскими уверенными выверенными шагами идти по пепелищу и на обломках строить все по-своему, — тоже. Михаил не хочет принять Петербург таким, какой он есть. Он ужасающе раздражающий в своем хладнокровном спокойствии и величественно-мраморной, стройной гордости. Он не держит голову выше других, но она никогда не опускалась ниже заданной планки, которая казалась недосягаемой. Александр – обитель всего прекрасного. Ему не нужно солнце, он не нуждается в тепле. Тот, кто родился центром империи и навсегда сохранил в одном себе все ее безграничное суровое великолепие. Его лояльность потихоньку подгибала теперь железный стержень внутри Москвы, потому как сам теперь он горел и полыхал. Михаил не испытывал животное желание обладать, но лучше бы это было оно. Такое проходит, как горячка, потушенное и похороненное под дорогим шампанским и зелеными хрустящими бумажками. Но то, что клокочет внутри столицы, методично и мягкой поступью направляло, легко играясь сознанием, пытаться заставить Александра чувствовать хоть что-то. — Москва, как же ты меня бесишь. Это вовсе не было больно. Это заставило стеклышко на месте сердца внутри треснуть. Совсем маленько, но все же. Все не так и плохо, покуда он стреляет в его сторону глазами, пока думает о нем. Пусть не в самом лучшем ключе, раздражаясь и закатывая лазурные глаза. Михаил силен, а еще не на одно столетие старше, но он готов на любое действо, только думай обо мне, думай постоянно, как я о тебе. И все это попахивает легким помешательством. Он подолгу смотрит на то, как аристократично длинные, бледные пальцы перелистывают страницы книги. Михаил знает, что этот трактат Петербургу на один зуб, а еще он его скорее всего уже читал, но взял с собой, дабы быть занятым чем-то. Дабы было куда деть взгляд, когда он случайно сталкивается с любопытным взором главного города федерации. Он отводил глаза не в смущении или неловкости, он совершенно не считал должным вообще обращать внимание и взор на Михаила. Они почти спокойно обсуждали дела насчет других регионов, соглашаясь или отрицая позиции друг друга, подкидывая идеи и вместе приходя к решению. Но Александр абсолютно не слушался, когда дело доходило до него самого. Москва так не привык. Петербург делает все исключительно по-своему, не удосужившись даже поспорить о чем-то с Михаилом. У последнего ярко загораются глаза и желание подлететь, напугать, встряхнуть и стряхнуть всю его императорскую манеру, сказать: 《Нет, ты будешь слушать меня, я здесь главный》 граничит с желанием довести до того, что он сам снимет все свое неподступное обличие. Однажды москва проговаривается. — Я тебя не слушаюсь? – и что-то в этой интонации есть странное, то есть, она все еще отстраненная, Александр будто не с ним разговает, но что-то по-другому. — Так покажи, кто здесь столица. Вот что. Михаил уже слышал что-то подобное в своей голове и тогда ему даже почти не было совестно. разве что, мысль о том, что когда-то он малютку Сашеньку держал на руках, а сейчас такое думает. но она быстро сменяется мыслью о том, что москва и сейчас вполне может поднять сашеньку на руки, отнюдь не чтобы покатать. Столица сглатывает, когда Александр неосторожным движением пытается вытереть подводку, но та только больше размазывается. Он возможно под чем-то, но через пару минут это становится не таким уж и важным, потому как он оказывается уже под ним и Михил. действует так, будто бы наконец дорвался, хотя почему будто.