Yanfen

Накахара возвращается в квартиру поздно ночью, когда Сэнго уже крепко спит. Лениво откидывает в сторону кресла пальто и шляпу, которая стараниями Мацуо была сильно помята и которую Чуя едва смог вернуть в прежнюю форму, и заваливается на диван в надежде немного поспать до завтрашнего утра. Он решил вопрос с Мори по поводу перевозки Сэнго на контрабандном судне и практически уладил проблемы, возникшие в ходе вчерашней — хотя, наверно, уже позавчерашней — разгрузки. Завтра нужно будет решить парочку мелких вопросов, раздать указания подчиненным и обговорить детали поездки и дальнейший действий с Мацуо. Последнее казалось самым сложным. Чуя успевает поспать от силы часов пять прежде, чем в комнате раздается телефонный звонок. Накахара принимает вызов и только и понимает туманной после краткого сна головой, что его в срочном порядке вызывают в кабинет Мори. Чуя сбрасывает звонок и чертыхается. Он итак бывал излишне раздражительным по утрам, а тут мало того, что не выспался, так еще поедет голодный. Вряд ли Мацуо озаботилась бы встать в шесть утра и приготовить для него что-нибудь, напоминающее завтрак. Да и, чего греха таить, он не стал бы есть ее стряпню: после первого раза, когда девушка подсыпала ему мышьяк, он не очень-то и доверял ей. — Что насчет моей просьбы? — внезапно раздается голос Мацуо за спиной Накахары, когда он поднимается с дивана и откидывает на него мобильный телефон. — Тебе предоставят через неделю корабль до Кореи. — равнодушно рассказывает Чуя и хватает немного помятое пальто, после чего оглядывает себя, понимает, что вся одежда на нем тоже сильно помята, но остается безразличным к этому факту и продолжает одеваться. — Дальше будешь действовать самостоятельно. — Я просила о личной встречи с Мори Огаем. — настойчиво напоминает Сэнго, недовольно складывает руки на груди и выжидательно смотрит на родственную душу. Чуя легким движением подхватывает свою шляпу, немного крутит ее в руках и водружает ее на голову. — Уж прости, но он человек занятой. — издевательски тянет Накахара, оборачивается к девушке и разводит руки в стороны, мол, ничего тут не поделаешь. — Не пристало ему общаться с мелкими сошками вроде тебя. — продолжает раздраженно мужчина, а потом делает несколько шагов в сторону Мацуо. — Препарат и документы я уже отдал, так что либо ты воспользуешься предоставленным шансом, либо ищи другие способы уехать из Йокогамы. — уже серьезнее дополняет он, руками обхватывает плечи девушки — правое с особой аккуратностью — и отодвигает ее в сторону, с дороги. — Кто дал тебе право решать такие вопросы за меня? — возмущенно шипит Мацуо ему в спину, а потом следует за ним ко входной двери. Она надеялась вытрясти из Портовой мафии в дополнение к этому немного денег и новые документы, а Чуя так дешево продал все ее усилия! Как теперь прикажете ей выживать? Как только объявление попадет в международный розыск, ее тут же схватят и казнят! — Я предпочту самолично проконтролировать твой отъезд, чем доверюсь тебе. — через плечо кидает ей Чуя и открывает входную дверь. — Мерзавец. — выплевывает ему в спину Сэнго, после чего входная дверь с глухим хлопком закрывается. Яростный взгляд остается без внимания. Мацуо, разозленная и крайне возмущенная его поведением, идет на кухню с отчетливым намерением отомстить ему. Как это сделать она еще, правда, не придумала, но желание сделать пакость почему-то ее никак не отпускает. Сэнго останавливается около шкафа с посудой, раздумывает над возникшей идеей ровно минуту, но потом понимает, что затея провальная и ничем хорошим для нее не закончится. Девушка глазами рыскает по кухне в поисках чего-нибудь и останавливается на мини-баре. Мацуо на секунду задумывается — а можно ли употреблять алкогольные напитки раненым? — и решает, что ничего плохого не случится от пары бокалов вина. Впрочем, бокалы Сэнго так и не находит — да и не ищет, чего таить, — но прихватывает две бутылки, вероятно, дорогого вина — Мацуо не особо разбирается в хорошем алкоголе, но такое вино вряд ли можно купить на зарплату правительственного агента. Потом она жалеет. Примерно после первой бутылки она жалеет о своих словах, думает о мотивах Чуи и пытается поставить себя на его место. Не стоило ей так горячиться, он же тоже переживает за нее. Наверно. Наверно, он и сам собирался помочь ей с побегом из Йокогамы, насчет денег и документов ей не стоит переживать, корабль будет через неделю — как раз Сэнго если не полностью восстановится, то будет в более дееспособном состоянии, нежели сейчас. Она жалеет и о сказанных словах, и о ранее совершенных действиях. Тогда, в подвале, стоило поддаться и сохранить кратковременность почти интимного момента, когда Чуя посмотрел на нее таким взглядом. Она жалеет о том, что ни разу не говорила ему о своих настоящих чувствах, но спихивает сиюминутную слабость на выпитый алкоголь и открывает вторую бутылку. Теперь она хочет утопить все свои сожаления в вине. Накахара возвращается в квартиру в пять часов, за работой забыв о недавнем споре, и только сейчас вспоминает о нем. Сама квартира оказывается целой, невредимой и чистой — казалось бы, Сэнго попытается хоть как-то напакостить, отомстить ему за самовольство. Дверь в спальню оказывается закрытой, и из комнаты не доносится ни единого звука. Накахара поначалу напрягается, но потом прикидывает в голове варианты того, что девушка могла натворить в его отсутствие, и понимает, что ничего настолько страшного произойти не должно было. Но могло. Но она же взрослый человек, осознает последствия поступков. Но она женщина и на эмоциях может натворить всякое, выходящее даже за пределы допустимого. Но она агент Правительства — уже, правда, бывший — и должна уметь контролировать свое эмоциональное состояние. Остановившись на последнем аргументе и решив не развивать дальше тему женской непостоянности и опрометчивости, Чуя скидывает пальто и шляпу на кресло. Накахара переодевается в домашнюю одежду, состоящую из широких хлопковых штанов и простой свободной кофты с длинными рукавами, и отправляется на кухню готовить ужин. Мацуо как утром не вызывала особого доверия в этом плане, так и не вызывает его сейчас. Уж на обычные варку макарон и поджарку сосисок его скудных навыков должно хватить. Звук открывающейся двери и последующие за ним тихие шаги слышатся в тот момент, когда Чуя заканчивает раскладывать еду по тарелкам. На кухню заглядывает Сэнго, воровато осматривается, а потом подходит ближе к Накахаре и смотрит на него как-то подозрительно. Чуя ожидает чего угодно кроме того, что происходит на самом деле. Мацуо делает еще один шаг, преодолевая последние сантиметры, разделяющие их, и прижимается к его торсу, обнимая его за талию. Накахара на секунду зависает, после чего приобнимает девушку за плечи и прижимает ее к себе в ответ. Чуя уже не удивляется и просто принимает ситуацию. Утром называть его мерзавцем и злиться, а вечером обнимать — в этом, пожалуй, и заключалось противоречие женской натуры. В случае Мацуо, конечно, это вызывает небольшие подозрения, потому что она всегда борется за сохранение личного пространства неприкосновенным, но яркий запах алкоголя красноречиво указывает на причину резкого изменения настроения. Сэнго была на несколько сантиметров ниже Накахары и казалась крайне хрупкой на вид — что удивительно, потому что удар у нее был хорошим. Мацуо утыкается носом ему в шею и словно случайно выдыхает теплый воздух — по крайней мере ее подозревает Чуя, потому что ощущает, какие мурашки после почти невинного воздействия побежали по спине. Девушка сильнее обхватывает его за талию, жмется ближе, и мужчина всерьез беспокоится о том, как бы с ее раненым плечом все было в порядке. Они стоят так еще несколько минут, пока рассеянным вниманием девушки не завладевает еда на столе, после чего она так же резко, как и подошла, отпускает его и усаживается на стул, ловко перехватывая вилку левой рукой. *** Чуя милостиво позволяет Мацуо остаться в его квартире до ее отъезда из Йокогамы. И не то, чтобы жизнь Накахары из-за этого особо сильно меняется. Он просто перестает задерживаться в штабе ближе к вечеру, разгребая отчеты своих подчиненных, не ходит в эти дни по ресторанам, предпочитая готовить еду на кухне, и выпивает исключительно дома и в пределах разумного. Возможно, качество выполняемой работы и немного снижается по уровню, но не так уж и сильно, чтобы кто-нибудь обратил на мелкие несостыковки в статистике особое внимание. На третий день пребывания Сэнго в квартире Накахара уже привыкает к ее присутствию и к мысли, что его, вообще-то, ждут. Мацуо ведет себя прилично и почти идеально, но Чуя все равно ей не доверяет от слова «совсем», когда смотрит на наигранное «честное-честное» выражение лица, и не позволяет приближаться к продовольственным запасам. Вместо этого он добавляет себе пару проблем, потому что ему теперь приходится ходить в магазин за продуктами, а по возвращению домой готовить еду на себя и на девушку. Он бы и рад оставить Сэнго на произвол судьбы — как она делала это несколько раз во время случайных пересечений на заданиях, — но совесть любила просыпаться в неподходящий момент. Мацуо лениво проскальзывает на кухню, присаживается на свое излюбленное место и принимается в своей раздражающей манере выводить мужчину из себя, сверля его спину взглядом. При этом она прекрасно знает, насколько хорошо у него развиты инстинкты и что он точно чувствует ее взгляд на себе. Правда, с возрастом Накахара удивительным образом стал менее вспыльчивым и больше полагался на разум, нежели на эмоции — да и сама Мацуо успела когда-то повзрослеть и стала более спокойной. Возможно, к концу жизни Чуя подрастеряет весь свой запал и превратиться в равнодушную амебу. Честно, Сэнго бы с удовольствием посмотрела на это преображение в ускоренной съемке. — Слушай, не выводи меня из себя. — с тяжелым вздохом просит Накахара, отставляет сковородку на плиту и разворачивается полубоком к девушке. Мацуо строит невинное выражение лица, словно и не понимает, о чем тут идет речь. — Я вообще-то еще работаю, а по возвращению приходится готовить еду. На тебя у меня просто нервов не хватает. — Хоть кто-то из мужчин поймет тяжкую женскую долю. — с придыханием отзывается Сэнго и задумчиво улыбается. — А вообще, я могла бы готовить. — Помню я, как ты готовила в прошлый раз. — с иронией хмыкает Накахара, вновь отворачиваясь от девушки и возвращая свое внимание к творящемуся на сковородке безобразию. — В тот раз готовила не я! — обиженно отрицает Сэнго и хмурится. — Но ты принимала активное участие в добавлении некоторых ингредиентов. — поправляет себя Чуя и пожимает плечами, словно это совершенно ничего не меняло. — Я оступилась всего раз! — возмущается девушка, чуть ли не подпрыгивая на месте с целью доказать свою невиновность. — Ты теперь каждый раз будешь припоминать мне эту небольшую ошибку? — Ты называешь мое отравление «оступилась» и «небольшая ошибка»? — по понятным причинам изумляется Чуя и скептически выгибает брови. — С кем не бывает. — обиженно пытается оправдаться Мацуо, но тщетно. Она и сама понимает, что конкретно напортачила тогда, но признавать свою вину не намерена. — Я просто перепутала. — Что ты могла перепутать с мышьяком? — удивленно интересуется Чуя, выключает плиту и бросает недоверчивый взгляд на притихшую родственную душу. — Отраву для крыс. — неохотно признается Сэнго и на взгляд Чуи, прямо говорящий «Вот видишь!», корчит недовольную рожицу и уже принимает свое поражение. — Единственное, чему я удивляюсь в той ситуации, так это тому, что они хранили на кухне мышьяк и отраву для крыс в одинаковых емкостях. — заключает Накахара и ставит перед девушкой на стол порцию риса с овощами. Ужин проходит в штатном режиме, без предумышленного отравления и других вероятных угроз для жизни. *** На пятый день совместного проживания они открывают оставшуюся после набега Мацуо бутылку вина. Накахара выглядит очень уверенно… поначалу. Сэнго с усмешкой наблюдает, как после первого же бокала голубые глаза начинают нездорово блестеть, рассказ Чуи становится непоследовательным и словно выдуманным. Мацуо — естественно — знала об этой его слабости к алкоголю, но, казалось бы, за столько лет мужчина должен был привыкнуть, приобрести иммунитет или хотя бы понять, сколько и в каких количествах ему стоит пить, чтобы контролировать хотя бы себя. Не то, чтобы Сэнго была устойчива или алкоголь не действовал на нее, но все равно переносила его влияние лучше родственной души. Возможностей выпивать за всю жизнь Мацуо было достаточно, но в список любителей она все равно не попала. Поначалу она была слишком маленькой, а новые друзья никакого доверия не вызывали. Потом работа на Правительство забирала много сил и времени, и Сэнго не могла себе позволить выйти из строя и перестать отслеживать происходящее вокруг себя. Про категорический запрет на выпивку во время заданий, на которых девушка проводила большую часть своей подростковой жизни и ранней юности, не стоило и упоминать. Поздняя юность же ознаменовалась выполнением долгосрочного задания, связанного с Саито Наоки, и пусть девушки порой и любили выпить, но Сэнго не могла себе позволить нормально расслабиться в компании подруги. Мацуо вообще с удивлением понимает, что никогда в своей жизни не могла позволить себе расслабиться или нормально повеселиться. В девять лет на нее столько всего свалилось, и пришлось почти заново учиться жить. А потом бесконечная работа, словно девушка пыталась в ней забыться или найти новый смысл своего существования. Чего уж тут хорошего? Единственной отдушиной, пожалуй, стали редкие короткие встречи с Чуей, над которым девушка по неизвестной для себя причине подшучивала постоянно, словно отводя тем самым душу. Наверно, ее удивление было понятно, когда именно Накахара оказался ее родственной душой, потому что таких случайностей просто не бывает. Но против этого факта ничего не имела, постаралась получше узнать своего соулмейта, а вредничала впоследствии только в силу старой привычки. Сейчас же, когда работа на Правительство была принудительно окончена, а до обустройства новой жизни оставалось несколько дней, и девушка находилось в полной безопасности за спиной Чуи, Мацуо впервые поняла, что ни о чем не думает, никуда не спешит, наслаждается каждой секундой совместно проведенного времени и готова прожить оставшуюся жизнь точно так же. — Пожалуй, с тебя хватит. — со смехом говорит девушка и отбирает у Накахары бокал. Это уже третий, который он пьет, и мужчина действительно кажется сильно опьяненным. — Эй! — возмущенно восклицает Чуя, уже не контролируя громкость своего голоса. Сэнго смеется над его неуклюжими попытками дотянуться до бокала, а потом пакостно усмехается и залпом выпивает оставшееся вино. — Так нечестно. — обиженно выдыхает Накахара и укладывает голову на стол. — Э, нет. — недовольно качает головой девушка и резко подрывается с места. Голова идет кругом, но Мацуо не сильно-то и обращает на свое состояние внимание. — Давай, вставай. — Сэнго обходит кухонный стол и принимается трепать начавшего засыпать Накахару. Чуя недовольно ворчит что-то, но разобрать его неразборчивую речь не получается. — Тебе нужно трезветь. — твердо отзывается Сэнго и все же поднимает мужчину из-за стола. Они неуклюже добираются до ванной: кухню и ванную комнату разделяют всего четыре метра, но сколько сил уходит на их преодоление. Мацуо буквально на себе тащит Чую, который едва ли в состоянии перебирать ногами, и заводит в маленькое помещение. Саму девушку немного шатает, поэтому они не сразу вписываются в дверной проем. Накахара безвольно подходит к ванной, немного наклоняется вперед и опирается руками о ее край. Сэнго подбадривающе хлопает его по спине, достает лейку для душа, включает прохладную воду и льет ее на голову мужчине. Когда Накахаре становится лучше и его больше не тошнит, Мацуо выключает воду и накидывает на плечи родственной души полотенце. Сэнго отводит Накахару в гостиную, усаживает его на диван и встает рядом, принимаясь вытирать его мокрые волосы. Чуя заразительно зевает, но старается не мешать девушке делать то, что она задумала. Да и Мацуо словно не вытирает его волосы, а массирует, и приходится признать, что это больно уж приятно. Вскоре Сэнго прекращает свое занятие и относит полотенце в ванную, чтобы повесить его там сушиться. Накахара ложится на диван и устало прикрывает глаза. Мацуо возвращается в гостиную, немного шатаясь, подходит ближе к дивану и лежащему на нем Чуе и слегка склоняется над мужчиной так, что ее волосы спадают вперед. Чуя открывает глаза и внимательно рассматривает склонившуюся над ним девушку, в карих глазах которой плещется веселье. Из них двоих Сэнго кажется опьяненной сильнее всего, и Накахара уже задумывается о том, чтобы помочь девушке протрезветь ее же странным способом. — Либо целуй меня, либо отходи. — насмешливо высказывается Чуя и недовольно убирает ее длинные волосы в сторону. — Хорошо. — Мацуо глупо хихикает, наклоняется ближе к лицу мужчины и действительно целует его, но в кончик носа, а потом насмешливо смотрит в голубые глаза. — Блин, ну, я же серьезно. — недовольно говорит Накахара и смотрит на Сэнго, открыто смеющуюся над тем, как она смогла провести его. — Давай, двигайся. — в шутливой форме приказывает Накахаре Мацуо, и Чуя слушается ее, но не совсем понимает цель и следствия ее требования. — Зачем? — спрашивает Чуя прежде, чем Сэнго сначала присаживается на край дивана, а потом и вовсе ложится рядом с ним, удобно устраивает голову у него на груди и приобнимает его правой рукой в пределах своих возможностей. Накахара привычно приобнимает ее за плечи до того, как осознает, что делает, но даже так объятия не разрывает. — Ты — самое лучшее, что происходило со мной за всю жизнь. — тихо высказывается Сэнго и зевает, удобнее устраивает голову на импровизированной подушке и не замечает удивленно-ошарашенный взгляд голубых глаз, направленный ей в макушку. Вскоре Мацуо засыпает, убаюканная мерным стуком сердца своего соулмейта, а Накахара не спит еще несколько часов и всерьез задумывается над ее словами. *** Сэнго не помнит свое детство. Отчетливые воспоминания начинались только с девятилетнего возраста, когда девочка очнулась в больнице с тяжелой травмой головы. Амнезия была почти полной, Мацуо не помнила даже своего имени и названия и способы использования элементарных вещей. Поначалу ей помогала заново осваиваться в мире медсестра, а потом пришел мужчина и забрал ее в свой дом, где ее обучение и продолжилось. Семья Хоши-сана взяла ее под свою опеку и вырастила словно собственную дочь. Сэнго была им безмерно благодарна за все, что они для нее сделали, и вряд ли была способна однажды расплатиться с ними должным образом (а сейчас и подавно, потому что семьи всех, кто был против смерти Наоки, пострадали в первую очередь). Мацуо росла под их присмотром и за год изучила практически все, что должна была знать и уметь в своем возрасте. Тема родителей казалась очень мутной и непонятной. Хоши-сан часто рассказывал, что они были агентами Правительства и его хорошими друзьями. Нередко вечерами после ужина они сидели на веранде с чашками ароматного чая в руках, и мужчина рассказывал девочке о ее родителях: о постоянных выходках отца, из-за которых им прилетало, о его знакомстве с мамой девочки, о их свадьбе, о рождении их первой и единственной дочери. Хоши-сан рассказывал и о жизни самой Сэнго: ее первые шаги, первые слова, первые завоевания, первые достижения. Мацуо жадно впитывала всю полученную информацию о родителях и о себе, внимательно рассматривала фотографии — отдельные и совместные, которые ей любезно предоставили ее опекуны, и красочно представляла все в своем воображении. И тогда ей казалось, что она «вспоминает» все те случаи, о которых ей рассказывали. О их гибели распространялись не так часто и не так много, но Сэнго знала, что на ее родителей напали, когда они проводили время дома, и именно тогда девочку и ранили в голову, после чего она попала в больницу. Сейчас же все представлялось не так радужно, как тогда. Мацуо точно не знала, правду ли ей рассказывали: фотографии имели все шансы оказаться подделками, рассказы опекунов — сплошным обманом, а с самой Сэнго могли поступить точно так же, как с Кубо Шикой в свое время. Доброта и хорошее отношение к ней привязали Мацуо к семье Хоши, их же любовь сделала девочку пленницей их желаний. Сэнго не могла больше узнать истину о своем прошлом, бездоказательно подозревала Хоши-сана и его жену, но очень хотела верить, что ее жизнь — вся ее жизнь — не была выдумкой, заранее спланированной игрой и предрешенным делом. Она не хотела оказаться на месте Наоки, потому что прекрасно понимала, что сотворенное с Саито было ужасным преступлением. С десяти лет Мацуо вновь вернулась в школу, но обучалась дома. Хоши-сан многое знал и объяснял воспитаннице темы, его жена была крайне эрудированной женщиной и часто преподавала в местном университете разные, но похожие дисциплины. Остальные знания девочка черпала из большого количества книг, хранящихся дома и одалживаемых в местной библиотеке. Часто получалось так, что взрослые уходили из дома чуть ли не на целый день и, естественно, не могли оставить ребенка одного, потому брали с собой. Иногда Сэнго сидела на лекциях Хоши-сан и решала домашнее задание или читала книги, но чаще отправлялась на работу Хоши-сана в Правительство, где в силу своего любопытства углублялась в темы, которые ей были по возрасту знать было не положено. По выходным Мацуо водили в тир, где девочка научилась стрелять из пистолета и метать ножи, находя это занятие забавным и приняв его в качестве своего хобби. Ее записали в секцию по единоборствам, где Сэнго научилась сносно драться. Ее буквально готовили к работе в Правительстве, завуалированно предоставляя ей нужные знания и умения. «Тяжелые времена рождают сильных людей» — это фраза, казалось, была девизом жизни девочки. Полная потеря памяти стала толчком и мотивацией для изучения огромного количества информации в короткие сроки, благодаря чему Мацуо приобрела способность к легкой и быстрой обучаемости. Сэнго могла запомнить много информации, прочитав ее один раз, держать эти данные в голове продолжительный период времени и в нужный момент воспользоваться своими знаниями так, как нужно было ей. Пожалуй, среди простых людей ее считали бы чуть ли не гением, удивительным талантом, но в том мире, куда пророчили девочку, это считалось простым тузом в рукаве, который мог спасти тебе жизнь. С двенадцати лет Хоши-сан начал вербовку Мацуо в ряды агентов Правительства. Сэнго с радостью ей поддавалась, постепенно погружалась в дела Правительства и ныряла с головой в расследования, которые ей подсовывали. Это было не очень хорошо с точки зрения секретности и безопасности, но риск окупился полным успехом по привлечению нужного человека. С тринадцати лет Сэнго начала выполнять простенькие задания. Втереться в доверие, выяснить определенные сведения, проникнуть в здание незамеченной и выкрасть что-нибудь — ничего, где бы она могла подвергнуться серьезной опасности, но где могло сработать детское обаяние. С течением времени задания становились все сложнее, в них иногда требовалось показывать себя и с интеллектуальной точки зрения, разгадывая замысел противника, и с боевой: бороться за свою жизнь, просто пытаться выбраться из засады, обезвредить противника, убить человека — не все было правильно с нравственной точки зрения, но разве кто-то стремился объяснять этот вопрос ребенку с искривленными понятиями слов «хорошо» и «плохо»? Опыт с годами нарастал, как и количество успешно выполненных заданий. Когда Мацуо исполнилось шестнадцать, ей позволили самой выполнять задания, без надзора, контроля и четкого плана. И именно тогда Сэнго впервые пересеклась с Накахарой — поистине судьбоносная встреча. Возможно, Сэнго была не очень хорошим ребенком, так себе подростком и подругой, но у нее все еще оставался шанс стать хорошим взрослым и прекрасной матерью для своих детей. *** В какой-то момент звук радио становится все громче и громче. Очередная песня — что-то из джаза, волнующее и заряжающее — разносится по всей квартире, звук переключается слишком быстро, словно ребенок решил потыкать по кнопкам с присущей всем детям любознательностью. Накахара, до этого заваривающий чай в две кружки, мысленно чертыхается и возвращается в гостиную к поставленному на паузу фильму и ожидающей его родственной душе. — Сделай потише. — недовольно просит он и ставит две кружки на небольшой столик. Там же уже разложены различные закуски, которые со странной улыбкой попросила купить Мацуо. Девушка, до этого стоящая у радио, оборачивается к Чуе под конечные аккорды песни и задумчиво прикладывает палец к губам. — Попозже. — отвечает через пару секунд Сэнго, когда звучат начальные аккорды другой песни. Накахара вопросительно смотрит на нее, и девушка легко улыбается ему в ответ. — Это моя любимая. Песня — что-то из популярного американского — плавной мелодией разлетается по всей квартире, глубокий женский голос красиво дополняет аккомпанемент, а слова остаются бессмысленным способом певицы рассказать свою историю. Накахара любил музыку, но предпочитал качественный звук виниловых пластинок или живые выступления местных певиц в ресторанах, которые часто посещал. Впрочем, радио было не таким уж плохим, как выяснилось на практике, выбором для прослушивания американской музыки. Мацуо выверенным движением откидывает распущенные волосы, немного влажные после душа, за спину и грациозно подходит к Чуе. — Давай потанцуем. — предлагает Сэнго и смеется над недовольно поморщившимся Чуей, прекрасно понимая, что он хочет отказаться. Девушка не дает ему право выбора — Мацуо хватает Накахару за руки и тянет ближе к центру гостиной, где места немного больше. Сэнго двигается неумело и неуклюже — стереотип, что все женщины хороши в танцах, оказывается ложным. Мацуо не стесняется своего непрофессионализма, открыто смеется над собой и заставляет Накахару участвовать в этом безобразии со скрытой насмешкой в карих глазах. Чуя танцевать умел. Воспитание Кое-сан давало свои плоды: Озаки была самим изящным воплощением искусства, один ее поворот головы становился чуть ли не шедевром. А еще Накахара — что неудивительно — часто практиковался: под разную музыку, с разными партнершами и в разной обстановке. Теперь ему предстояло исправлять возмутительный танец родственной души, в который Чую втянули не по его воле. Накахара перехватывает инициативу, перекладывает их руки, как положено, а потом на пробу делает несколько простеньких па. Мацуо послушно следует за ним и выполняет свою часть почти безукоризненно — вот что значат хорошие способности опытного ведущего! Сэнго улыбается ему своеобразной улыбкой: вроде и не соблазнительно, как-то задумчиво и отстраненно, но эстетически красивая линия губ так и притягивает к себе взгляд. Чуя зависает, неосознанно делает движение, и Сэнго отклоняется в сторону, немного прогибается в спине, поддерживаемая крепкими руками соулмейта. Накахара резко возвращает ее в вертикальное положение — Мацуо тяжело выдыхает, когда ее лицо оказывается слишком близко с лицу Чуи. Они практически соприкасаются носами. Голубые глаза впиваются в карие омуты, ловят едва различимое пламя азарта на дне и проникают в глубины души девушки. Сэнго не смеет отвести взгляд, да и не получится это сделать при такой-то близости. В глазах Накахары властвуют и бушуют моря-океаны, приносят бедствия и топят случайных путников. Мацуо оказывается не случайной, а потому стойко переносит все бедствия, которые несут аквамариновые волны, но все равно оказывается зачарованной, загипнотизированной его взглядом. Чуя чувствует расползающийся по телу жар и контролировать его распространение не может. Мацуо слишком близко, касается его бедрами, животом, грудью, прикасается ладонями в районе плеч и ключиц, и тепло ее тела дурманит разум. Еще немного, всего пара дюймов, сантиметров, и они смогут соприкоснуться губами. Накахара тянется вперед, не в силах противостоять незримому притяжению, и хочет утолить свою жажду прикосновений с родственной душой в полной мере. Мацуо приходит в себя, когда раздаются последние аккорды саксофона, и отстраняется. Сначала она бросает короткий взгляд на губы соулмейта, но тут же возвращается взглядом к голубым глазам Чуи. Ведет ладонью вдоль плеча мужчины и немного отклоняется от него, когда Накахара склоняется к ней ближе. Наконец выпутывается из объятий, поворачивается к мужчине спиной и отходит к радио, выключая его совсем. Чуя выдыхает, возвращает себе невозмутимый вид и присаживается на диван. Они оба старательно делают вид, что никакой между ними искры только что не проскочило: Мацуо из-за каких-то там своих соображений и заморочек, а Чуя просто подыгрывает, потому что не хочет доставлять беспокойство девушке. Они возвращаются к тому, с чего начался их вечер — просмотру фильма. Сэнго садится рядом с Накахарой, потому что разбросанные на диване подушки и одеяло занимают много места. Примерно в середине фильма Мацуо склоняется ближе к Чуе, укладывает свою голову на его плечо и обхватывает его руку, словно обнимая. Накахара чувствует себя игрушкой, с которой маленькие дети спят и которые те все время таскают с собой и обнимают. Сэнго засыпает в обнимку с Накахарой — в который уже раз за эти дни! — и не досматривает фильм, на просмотр которого уговаривала родственную душу несколько дней. Чуя устало вздыхает и прекрасно понимает, что ему опять предстоит прибираться после очередного вечера, который полностью заполняет собой Мацуо. Но спокойствие девушки важнее мимолетных неудобств. *** Мацуо в очередной раз оказывается у Накахары за спиной, когда тот готовит ужин. Пора, пожалуй, уже было свыкнуться с ее ужасными привычками, но надежда на сказочное преображение злобного и вредного дракона в прекрасную принцессу еще оставалась и бессмысленным огоньком горела в сердечке рассерженного Чуи. Сэнго нерешительно мнется на месте, переступает с ноги на ногу, но, кажется, все же смелеет, чтобы начать разговор. — Ты все еще бесишься? — со скрытой насмешкой интересуется Мацуо, когда Накахара начинает раскладывать по тарелкам приготовленную еду и показательно игнорирует свою родственную душу. — Нет. — твердо отвечает Чуя, отходит к раковине и складывает в нее грязную сковороду. Сэнго скептически хмыкает, но оставляет его в покое и присаживается за стол. Правое плечо все еще болит и временами кровоточит, но рана начала затягиваться. По крайней мере, Мацуо оценила состояние раны, когда первый и последний из-за недовольства Чуи — она так-то квалифицированный врач (!) — делала себе перевязку. Они ужинают в непривычном молчании, потому что успели пообщаться и поссориться за те тридцать минут, что Накахара пребывал в своей квартире. И ничего необычного или удивительного в их мелком споре не было: у Сэнго не было чувства меры, и она говорила чуть ли не все, что приходило ей в голову; Чуя же всегда был вспыльчивым и остро реагировал на косо брошенные слова. Но даже так они продолжали чувствовать странное притяжение, связь, древнюю, как сама Вселенная, которая ее и создала, а потому продолжали оставаться рядом. Чертово предопределение не всегда играло на руку родственным душам. Особенно тем, кто выводил друг друга из себя. Мацуо заканчивает с ужином и поднимается из-за стола. Берет грязную посуду и идет к раковине, чтобы ее вымыть. Позднее Чуя складывает рядом и свои тарелку и кружку, не говорит ни слова о том, что девушке не следует перенапрягаться из-за возможного открытия раны, но остается на кухне, прямо за спиной девушки, и внимательно — Сэнго готова в этом поклясться — следит за действиями родственной души. Сэнго еще даже не успевает сообразить, но уже оборачивается на едва слышимое шипение со стороны своего соулмейта и вопросительно осматривает его фигуру в поиске ответов. Посуда домывается в рекордные сроки, и девушка подходит к мужчине, параллельно вытирая мокрые руки махровым полотенцем. Накахара держится за правое предплечье, скрытое под рукавом домашней кофты, и хмуро сверлит взглядом пол. — Мне казалось, что после проявления имени боль должна прекратиться. — высказывается Мацуо и останавливается в шаге от соулмейта. Чуя моргает, кажется, отвлекается от болезненных ощущений, после чего выпрямляется и больше не сжимает свое предплечье. — Думаю, имя будет болеть до конца жизни. — пожимает плечами Накахара и немного поворачивает голову — забранные в хвостик на затылке волосы забавными завитушками скользят по открытой шее и ключицам и щекочут кожу. — Мы так и не выяснили, что за привычка у меня. — задумчиво произносит Сэнго и осторожно перехватывает правую руку мужчины, отодвигает рукав и изучающе осматривает кандзи. Собственно, поэтому она и не замечает скептический взгляд Чуи. — У тебя их слишком много. — фыркает Накахара и переступает с ноги на ногу, но не выдергивает руку из рук родственной души. — И без любой из них это будешь уже не ты. Мацуо поднимает взор карих глаз и пересекается с голубыми глазами. Чуя смотрит на нее внимательно и с чем-то, что идентифицировать однозначно нельзя. Тут же приходит и осознание того, что Накахара уже давно выяснил ту самую привычку, из-за которой происходило проявление имени, но почему-то не поделился своими умозаключениями. Сэнго анализирует сегодняшний день и соотносит свои действия по времени, но на ум приходит только ее постоянное пререкание, ехидство, язвительность и сарказм. Пожалуй, без этого Мацуо и правда не смогла бы жить и оставаться собой. Сэнго делает шаг вперед и оказывается почти вплотную с Чуей. Накахара прищуривается и явно ждет ее последующего шага. Мацуо, едва касаясь кожи, проводит вдоль скулы пальцами и скользит ладонью по щеке соулмейта, после чего тянется вперед и наконец касается чужих губ. Ей известен только один способ, как можно помочь родственной душе перетерпеть болезненное проявление, и девушка собирается воспользоваться хотя бы им. Чуя автоматически укладывает ладони на талии девушки и притягивает ее за поясницу ближе к себе, в итоге чуть ли не вжимая тело девушки в себя. В какой-то момент — совсем скоро — Накахара перехватывает инициативу и углубляет поцелуй. Сэнго размышляет, а стоит ли говорить мужчине о том, что боль от проявления проходит, только при том условии, что страдающего от нее целует родственная душа, а не наоборот, но тут же забывает об этом. Мацуо целует его в ответ, здоровой рукой обнимает за шею, а правой касается соулмейта где-то в районе ребер и сжимает ткань домашней кофты в кулаке, а потом скользит ладонью по напряженным мышцам живота. Чуя прислоняет Сэнго спиной к стене и зажимает тело девушки между ею и собой. Мацуо доверчиво жмется ближе к Накахаре, прогибается в спине сильнее и каким-то образом умудряется неаккуратно проехаться бедром по бедру мужчины, с изумлением ощущая его возбуждение. — У тебя встал только от одних поцелуев? — насмешливо спрашивает Мацуо и за своим вроде бы уверенным поведением старается скрыть постепенно накатывающее смущение. Это был не первый ее раз с Чуей, они уже спали вместе раза два-три, но между ними проходило много времени, и каждый последующий раз становился словно первый. — Просто ты не осознаешь, насколько можешь быть желанной. — не обращает внимания на глупые смешки мужчина и прикусывает мочку уха девушки. Сэнго удивленно вздыхает, сжимает плечо Чуи и сдержанно выдыхает, чувствуя жаркое дыхание около своей шеи. Мацуо без боя — который от нее можно было ожидать — сдается во власть Накахары и не чувствует — никогда не чувствовала — себя проданной. Только с ним она ощущала себя на своем месте, только с ним могла оставаться собой и только с ним могла чувствовать то, что с другими людьми и представить было сложно. Девушка позволяет родственной душе расстегнуть на себе рубашку — его рубашку, — но не снять, потому что рана продолжает ныть от неосторожных движений даже сейчас, и остается в одном нижнем белье. Она безумно смущается, но вида не подает. Чуя словно чувствует ее беспокойство и удачно отвлекает от размышлений, увлекает в очередной жадный поцелуй. Сэнго пробирается под кофту мужчины и ведет ладонью по разгоряченному торсу наверх. Накахара отстраняется на мгновение и стаскивает с себя мешающий элемент одежды, а потом снова прижимается к девушке, обнимает ее и целует каждый миллиметр кожи, до которого только может добраться в их неудобном положении. Тяжелое дыхание и рваные вздохи мешают, сознание мутнеет под воздействием обрушившейся страсти, и девушка больше не думает ни о чем, с головой погружаясь в момент. Накахара проводит языком по выпирающим ключицам, а потом прикусывает кожу. Их положение кажется неудобным и неустойчивым — Чуя подхватывает Мацуо под бедра, и девушка обхватывает ногами его торс, оказавшись в руках родственной души еще и буквально. Сэнго стягивает резинку с волос Накахары и запутывается пальцами в рыжих прядях, голубые глаза на мгновение заглядывают в подернутые томной поволокой карие, после чего из груди девушки вырывают несдержанный стон. Чуя касается языком и пальцами чувствительных сосков — Мацуо от неожиданности и слишком ярких ощущений дергается, неаккуратно проезжается бедром по бугорку на штанах родственной души и ошарашенно смотрит в голубые глаза, что остается совсем незамеченным. Накахара целует ее, совсем несдержанно и жадно, пальцами массирует грудь девушки и чувствует, как по ее телу разносятся импульсы, словно электрически разряды. Сэнго крупно вздрагивает, жмется к нему сильнее и утыкается лбом в плечо. Вероятно, хочет переждать неожиданно сильные ощущения, но Накахара не позволяет ей отвлечься — опускает руку вниз и касается чувствительного места. Мацуо царапает плечи Чуи и хрипло выдыхает, а потом откидывает голову назад и упирается в стену затылком. Накахара тут же припадает к шее девушки и касается ее губами, зубами и языком, оставляет засосы и следы от острых клыков. Сэнго больше не обращает внимания на отзывающуюся на каждое неосторожное движение правой рукой рану и сосредотачивается на собственных ощущениях. Появление алого пятна крови на свежей повязке остается без внимания, но, судя по всему, только сейчас. Сэнго не замечает, когда Чуя успевает раздеть ее полностью, оставив рубашку жалко висеть на плечах, и проникает внутрь. Мацуо задерживает дыхание, когда ее заполняют, и рвано выдыхает. Накахара делает несколько пробных толчков и хрипло стонет, потому что Сэнго оказывается слишком узкой. Мацуо теряется в собственных ощущениях и рвано дышит, но чаще стонет от каждого воздействия Накахары на ее тело и в итоге жмурится от приятных ощущений, разливающихся по телу после всего неконтролируемой дрожью. В глазах мелькают разноцветные искры, когда тугой узел внизу живота взрывается, нервные окончания словно распадаются, и на их месте образуются новые, разнося по телу волны неги и последующей за ней невыносимой истомой. Последние толчки Чуи ощущаются глухо и чуждо, потом сменяются чувством переизбыточной и несвойственной телу наполненности. Девушка чувствует тяжелое дыхание Чуи, касающееся ее в районе плеча, и умиротворенно выдыхает, закидывает голову назад и упирается затылком в стену, после чего прикрывает глаза. Когда Накахара отстраняется и отпускает из своей хватки, Мацуо касается босыми ногами холодного пола и невольно откидывается на стену. Ноги кажутся ватными и совсем не держат девушку. Чуя краем сознания понимает, что еще немного и Сэнго просто скатится по стене на пол, потому что ее пробивает сильная дрожь и тело отказывается слушаться, и удерживает ее в своих руках. Сэнго хватается за его плечи как за спасательный круг и обнимает его, и только сейчас Накахара понимает, как сильно пахнет свежей кровью от девушки. — Черт. — тихо выдыхает Чуя и подхватывает родственную душу на руки, после чего относит ее в свою спальню. Его кофта и нижнее белье девушки остаются валяться на полу в коридоре. Мацуо недовольно шипит, когда Накахара, отложив пропитанные свежей кровью бинты в сторону, принимается перекисью промывать рану. Неимоверно хочется лечь, закрыть глаза и уснуть — и будет прекрасно, если она уснет в объятиях родственной души. А пока Сэнго сонно моргает и периодически дергается и шипит в ответ на действия мужчины — Чуя с удивлением замечает, что до этого девушка не разу не позволяла себе капризничать в его присутствии. Накахара делает вполне себе сносную повязку, убирает лишнее на прикроватный столик, заботливо застегивает пуговицы на рубашке, в которую была одета Мацуо, и укладывает девушку спать, заботливо укрывая ее одеялом. Чуя выкидывает использованные бинты в мусорную урну, убирает валяющиеся в коридоре вещи, выключает по всей квартире свет и возвращается в гостиную. Мужчина устало зарывается пальцами в отросшие волосы — вряд ли Сэнго будет против сна рядом с ним, особенно после того, как они в очередной раз переспали. Накахара проходит в свою спальню и укладывается рядом с Мацуо, тут же приобнимает ее со спины и выдыхает. Думать о том, что девушка уедет завтра на рассвете, совершенно не хочется. *** Накахара самолично провожает Сэнго на корабль. Мацуо тормозит у причала и оборачивается к своему соулмейту. Весь путь на машине она выглядела очень уверенной и словно бесстрашной, но Чуя не мог наверняка знать ее мыслей и переживаний. Сейчас на дне карих омутов виднелось смутное беспокойство и растерянность, но ни капли страха или смятения из-за той жизни, которая начнется после того, как Сэнго сойдет с корабля на противоположном берегу. — Мы так часто случайно пересекались на заданиях, что я не удивлюсь, если ты будешь проездом в городе, где остановлюсь я. — с грустной усмешкой начинает Мацуо и нервно ведет плечом, но из-за массивной кожаной куртки ее жест остается незамеченным. Чуя улыбается на ее слова и только сейчас понимает, что беспокойство было обоснованным. Сэнго готовилась прощаться с ним, но не знала, что говорить после всего того, что между ними произошло. — Говорят, случайностей не бывает. — пожимает плечами Накахара и поправляет шляпу. Происходящее сейчас кажется неправильным или как минимум не законченным, а потому задумчивость девушки передается и ему. — Тогда я не буду прощаться. — заключает Сэнго и набирается смелости, после чего легко хлопает своего соулмейта по плечу. Чуя просто кивает ей, не в силах сказать полагающиеся в таких случаях слова. — До встречи. — коротко кидает он в спину Сэнго, но она не слышит этого, и с замиранием наблюдает, как девушка поднимается на борт корабля и исчезает из его поля зрения. (Кажется, Мацуо променяла один хвост — Правительство — на другой. Стало хуже, но хотя бы не смертельно. И не то, чтобы она была против.) Возможно, через несколько лет очередной выскочка сместит с поста главы Портовой мафии Мори Огая и развалит ее, и Чуя уйдет из организации. Тогда он объедет полмира, посетит несколько крупных городов, сбивая преследователей со следа, и окажется проездом в небольшом городке в Ирландии. Интуиция поведет его знакомой дорогой к небольшому двухэтажному дому, и Накахара зайдет туда. На кухне с ним сонно поздоровается Сэнго и продолжит готовить завтрак, а по лестнице с громкими воплями спустится рыжий мальчишка лет этак пяти. Чуя подхватит его на руки и наконец поймет, что долгое путешествие окончилось, и он оказался дома. Но все это произойдет не сразу.