More than friends

Дазай знает, что у Чуи бывают плохие дни. Дни эти обычно связаны с потерями среди её подчинённых, и не сказать, что случаются они редко, пусть Чуя и делает всё возможное для своих людей, даже если порой приходится закрывать их своим телом. Дазай всё ещё учит её не подставляться вместо других и понимать собственную важность по сравнению с являющимися обычными пешками Порта рядовыми, но Чуя всегда была слишком хорошей собакой, когда речь заходила о верности, и очень плохой собакой, когда речь заходила об обучении и дрессировке. Серьёзно, это просто невыносимо - видеть, как Чуя бросается наперерез граду пуль только для того, чтобы защитить какого-то неосмотрительного придурка. Гравитация защищает её, разумеется, но не всегда. На теле Чуи достаточно росчерков шрамов от пуль, ярких и бледных, почти незаметных, и каждый Дазай ненавидит всей душой. Каждый раз, видя, как Чуя вновь рискует своей шкурой ради чужой, Дазай испытывает острейшее желание пристрелить спасённого. Настолько сильное, что пальцы дрожат, а самые кончики - немеют. Возможно, скоро она так и начнёт поступать. Если Чуя не желает понимать слов и осознавать собственную важность через «пряник», Дазай начнёт использовать свой любимый «кнут». Она никогда не была по-настоящему жестока в отношении Чуи ни на словах, ни на деле, но пролетевшие с момента знакомства пять лет показали, что, подобно Акутагаве, слова Чуя воспринимает плохо, предпочитая поступать по-своему. Акутагава у Дазай в настоящем ходит шёлковым, пусть и с отбитыми рёбрами и обострившимся плевритом - сам виноват. Слишком много гонора для такого тщедушного тельца, гремящего костями. Вероятно, пора и с Чуей перейти на больные места. Интересно, как она запоёт, когда её подчинённые будут подыхать просто потому, что оказались недостаточно расторопны и компетентны, оказались обузой, а не ценной боевой единицей. Однако об этом Дазай подумает как-нибудь в другой раз, потому что в настоящем у Чуи плохой день совсем по другой причине. Дазай, если честно, вообще не думала о том, что Чуя когда-нибудь распустит сопли из-за чего-то подобного, потому что... Ну... Это же Чуя. Дазай всегда казалось, что она не из тех, кто будет задумываться о чём-то таком банальном, о чём-то таком скучном, как отношения. Впрочем, стоило ожидать подобного с учётом того, кто является её наставницей. Коё-сан при всей своей жестокости и хладнокровности всегда была женщиной чувствительной, неспособной отпустить своё прошлое, и насколько Дазай не понимает это лелеяние старой боли, настолько же не понимает и состояние Чуи. Отношения - это всегда проблемы. Отношения в мафии - отличный рычаг давления. Любовь - лучшее оружие, и это было доказано ещё в древности, когда чего только не происходило из-за этого чувства. Даже войны развязывали. Но ради чего, в сущности, так стараться? Дазай этого не понять. Человек приходит в этот мир одиноким и одиноким уходит из него. Отношения - мимолётные или серьёзные - состоят из искренности лишь на четверть, а то и меньше. Людей ведёт желание видеть рядом кого-то красивого. Людей ведёт желание видеть рядом кого-то услужливого. Людей ведёт застарелый животный инстинкт к размножению, который давно был извращён похотливыми людьми в очередной способ получить удовольствие. Впрочем, удовольствие это тоже весьма сомнительно. Любовь - химия, и удовольствие во время секса - тоже. Дазай уверена, не просто так в «домах любви» Коё-сан каждая первая «жрица любви» оказывается прекрасной актрисой, а каждая вторая закидывается таблетками, призванными вызвать искусственное возбуждение. Отношения - это всегда ущемление своего собственного «я». Все люди эгоисты по своей природе. Все люди в отношениях обязаны - должны - идти на уступки, если хотят эти самые отношения сохранить. И что это рождает? Недосказанность, раздражение, затаённые мысли о чужих вызывающих отторжение привычках. Говорят, отношения - тяжёлый труд. Говорят, в отношениях главное говорить, обсуждать каждое своё недовольство. Но люди в своей эгоистичной природе жаждут комфорта и бегут от одиночества. Если их что-то раздражает, даже если очень сильно, они не скажут. Промолчат, чтобы не задеть, чтобы не обидеть, чтобы не получить «а ты что, лучше?» в ответ. Чтобы не потерять то, что у них есть, даже если цена этого чего-то - йена. Дазай нравится наблюдать за подвыпившей или пьяной Чуей. Она будто становится мягче и спокойнее. Она поникает плечами, горбит спину и растекается грудью по столешнице, катая в пальцах ножку полупустого бокала с вином. Рыжие волосы растрёпаны, брови нахмурены, а взгляд устремлён куда-то сквозь пространство. От вина губы Чуи совсем красные, выделяются ярким пятном на бледной коже, и щёки её тоже горят алкогольным румянцем. Это красиво вкупе с пьяным блеском в потемневших до синевы мутноватых глазах, и Дазай хочется коснуться румяной щеки губами, чтобы проверить - такая ли она мягкая, как и на вид? Такая ли тёплая, какой должна быть от притока крови? Чуя пьёт, потому что Коё-сан наконец-то и ей рассказала трагичную историю собственной любви, о которой не знает только глухой и слепой одновременно - чтобы ни услышать, ни прочитать написанную историю на бумаге. О, как же сильно Коё-сан любит все эти театральные фокусы, драматичные паузы, тяжёлые вздохи и многое другое. Дазай слышала её историю любви и подумала тогда, что стоит записать её и выпустить в печать - что впечатлительные домохозяйки, что жёсткие сердцем бизнес-леди с руками отрывать будут, желая погрузиться в мир, где принц на белом коне рискует своей шкурой, чтобы спасти свою возлюбленную из тьмы. И почему всем заходят подобные истории? Дазай считает, это всё та же животная природа и затаившиеся в человеческих генах корни древности. Женщины всегда стремились к романтике, красивым отношениям и таким вот принцам, которые спасут их от всех бед, от бедности, от проблем, от брака с нелюбимым, от брака со старым, от тяжкой участи разменной монеты и не только - поправить на реалии современного мира. Мужчины в свою очередь всегда стремились к власти, силе и влиянию, в комплекте с которыми шли вешающиеся на их шеи красивые женщины. Это параллели, что никогда не пересекутся. Замужняя женщина увлечётся другим, если муж игнорирует её, а этот «другой» водит по ресторанам, дарит цветы, говорит комплементы, ласково держит за руку и постоянно смотрит в глаза. Женатый мужчина увлечётся, если вместо замученной хозяйством жены, которой незачем растить детей в вечерних платьях, ему под нос подсунет свою грудь длинноногая секретарша в короткой юбке, необременённая лишними обязательствами и проблемами, с ветром в голове. Можно ли назвать измену предательством и поводом для злости или скандала? Дазай не считает, что это так. Если людей всё устраивает в отношениях, они не пойдут на сторону, верно? К тому же, это заложено в природе людей - искать для себя самое лучшее. Один человек не может стать таковым на всю жизнь, всегда найдутся другие варианты. Люди скрывают это, не признают, порицают и смотрят косо на людей, ведущих разгульный образ жизни, но разве это не лицемерие, разве не банальная зависть? Кто-то позволяет себе говорить правду и жить в угоду себе, и его порицают за это, но почему? Кто-то не позволяет себе этого, рыдает ночами в подушку от своей тяжёлой судьбы и жалеет о своих выборах, но зачем? Если бы люди были честнее друг с другом в отношениях, они были бы и гораздо счастливее. Если ты цепляешься за одного человека, это твой выбор. Если не цепляешься ни за кого, делая ставку «всё» в виде своего потенциального одиночества в будущем, когда устанешь развлекаться и менять людей как перчатки - это твой выбор. И глупо винить кого-то другого, смотреть косо на кого-то другого и порицать за иной выбор кого-то другого. Каждый сам кузнец своего счастья и методы, дороги и способы тоже выбирает сам. Возлюбленный Коё-сан был идиотом, и Дазай может написать эссе на эту тему со всеми аргументами и фактами. Предыдущий Босс был садистом, психопатом и маньяком. На старости лет он совсем поехал крышей, и Дазай знает, помнит о тех зверствах, что царили на залитых кровью улицах Йокогамы. Чего только стоит та история с рыжим мальчишкой, случайно поцарапавшим машину Босса, после чего тиран приказал убить всех рыжеволосых мальчишек в квартале. Безумец с бесконечно длинными руками. Дазай уверена, она могла бы сбежать, если бы захотела. Мори-сан мог бы уйти, если бы захотел. Потому что у них обоих мозги великих стратегов, способных просчитать десятки и сотни шагов вперёд - своих и чужих. Возлюбленный Коё-сан был никем, и звать его было никак. Он всерьёз рассчитывал забрать эспера с такой сильной способностью, как «Золотой демон», из мафии? Почему? Потому что Коё-сан тогда сама работала куртизанкой, а этот мужчина влюбился в неё и почувствовал себя героем из бульварного романа? Смешно. Но Чуя отчего-то не считает, что это смешно. Не считает она всю эту историю и несусветной глупостью, над которой даже смеяться не стоит - лишь пропустить мимо сознания и памяти, как идиотскую несмешную шутку. Когда после миссии Чуя никак не отреагировала на вторжение Дазай в свою квартиру, та думала, что это из-за раненого помощника Чуи, оказавшегося недостаточно расторопным и схлопотавшего пулю рядом с левым лёгким - выживет, но реабилитация затянется надолго. Однако мозги Чуи всегда работали не так, как у других людей - ах, она же собака, верно? - и поэтому вышедшая после неё из душа Дазай вынуждена в настоящем сидеть на диване и наблюдать за тем, как Чуя распускает сопли из-за того, что человек в здравом уме предпочёл бы проигнорировать и забыть навсегда. - ... и я надеюсь, Коё-сан ещё будет счастлива, - вздыхает в очередной раз Чуя, заканчивая свою заплетающуюся речь, которую Дазай даже не слушала. Суть этой речи заключалась в том, что Коё-сан - глубоко несчастная женщина, её возлюбленный - герой, а бывший Босс Порта - ублюдок, не зря они его на пару упокоили во второй раз. Дазай вспоминает, как врезала старому хрычу по морде в битве против Рандо, и довольно жмурится. Ах, как же сладко это было. Впрочем, Дазай благодарна погибшему Рандо за все его махинации. Если бы не они, Дазай никогда бы не встретила Чую, и не сидели бы они в настоящем в квартире последней, и не любовалась бы Дазай пьяным румянцем, и блеском глаз, и обнажённым, белеющим в полумраке гостиной плечом, с которого сполз махровый халат. Дазай не может сказать, что любит Чую. Точнее, общество наверняка назвало бы её чувства именно так, но общество - стадо тупых баранов, и Дазай не собирается прислушиваться к их пустому никчёмному мнению. Люди любят навешивать ярлыки. Люди любят всё классифицировать, из-за чего ячеек под конец становится так много, что они сами запутываются в бессмысленной паутине, которую создали. Дазай же всё это терпеть не может. Ей наплевать, что и как называется. Она всегда основывалась лишь на своих личных ощущениях, эмоциях, отношении, знаниях и опыте. Чуя красивая - вне всяких сомнений. Она невысокая и даже немного кукольная в своих пиджаках и блузках, строгих юбках карандаш и чёрных плотных чулках. Рыжие волосы длинные и вьются крупными кольцами. Золотисто-рыжие брови - тонкие дуги, ресницы - длинные и пушистые. У Чуи непривычный Японии ярко-голубой цвет глаз, и нет ничего прекраснее наблюдения за тем, как радужка темнеет до синевы в моменты искренней радости или бледнеет до прозрачно-голубого в моменты злости и ярости; до прозрачно-белого в момент активации «Порчи». У Чуи острые скулы, аккуратный чуть вздёрнутый нос и тонкие бледно-розовые губы, всегда мягкие и пахнущие персиковой гигиенической помадой. У Чуи небольшая грудь, маленькая упругая задница и ноги от ушей, что удивительно при её-то чиби-росте. Чуя никогда не выглядит вульгарно или вычурно, она умеет подать себя, и это тоже лишь привлекает дополнительное внимание. Чуя строптива - вне всяких сомнений. Шумная и дерзкая, любящая спорить и решать проблемы с помощью драк. Дикий характер. Взрывной темперамент. Чуя - огонь, лава и адские костры. Сильнейший боец Порта. Сильнейший эспер Йокогамы, а то и всей Японии. Сосуд Арахабаки. Человек с непростым прошлым, перенёсший многое и закалившийся, загрубевший в совсем юном возрасте. И при всём при этом Чуя не чёрствая и не жестокая. Чуя очень справедливая, сердобольная и переживающая. Она умеет сочувствовать и жалеть. Она очень привязчива и постоянно переживает о том, о чём Дазай и в голову бы не пришло переживать. Чуя умеет быть охваченной алым свечением разрушительной огненной стеной, но при этом она умеет и мягко обволакивать, согревать своим теплом. Больший человек в мафии, чем кто-либо другой. Больший человек во всей Йокогаме, как порой кажется Дазай, чем кто-либо другой. Говорят, противоположности притягиваются. «Двойной Чёрный» доказал это и продолжает доказывать до сих пор. Дазай не раз и не два анализировала их отношения и пришла к выводу, что если всё-таки брать рамки и стандарты общества, у них с Чуей самые что ни на есть настоящие отношения - разве что без любовной подоплёки как таковой. Они знают друг друга «от» и «до». Они безоговорочно доверяют друг другу. Они не боятся высказывать в лицо друг другу правду, какой бы жестокой или болезненной, режущей она ни была. Они не боятся показывать друг другу свой характер - сколько было язвительных замечаний и сколько было драк, и сколько было переломов, и сколько было попыток задеть и унизить. Они прошли долгий путь со своих пятнадцати, притираясь и привыкая, но при этом никогда не пытались изменить друг друга или подстроиться. Они два самодостаточных эгоистичных «я» и при этом смогли остаться вместе. Пожалуй, «Двойной Чёрный» - аномалия мира отношений. В отношениях один всегда прогибается под другого, кто бы что ни говорил. В отношениях всегда кто-то любит, а кто-то позволяет любить. В отношениях одна сторона, более мягкая и податливая, готовая идти на уступки, отходит в тень в угоду сохранности отношений, если вторая сторона не готова к компромиссам или отказывается от них, прекрасно зная о том, что вторая сторона отступится первой. Отношения «Двойного Чёрного» нельзя отнести к этим категориям. Дазай и рада бы прогнуть Чую, но та никогда не прогнётся под неё - даже манипуляции не помогают. Чуя рада бы прогнуть Дазай под себя, но Дазай никогда не склонит голову перед своей милой собачкой, а для манипуляций у Чуи слишком крошечный мозг. Есть ли у Дазай и Чуи отношения? Их называют соулмейтами. Их называют неразлучниками. Мори-сан каждый раз, как вызывает их к себе, жмурится довольным котом на солнце. Он в восторге даже спустя годы из-за того, что смог заполучить для Порта столь сильную козырную карту, непобедимый пиковый туз, и едва ладони не потирает, восхищаясь своим прошлым «я» пятилетней давности, которое и провернуло всё эту афёру. Но Дазай игнорирует все его ужимки, потому что знает - Чуя в Порту лишь потому, что Дазай захотела её себе. Изначально это был интерес и чистой воды эгоизм, желание угодить самой себе. Яркая, шумная, взрывная рыжеволосая девчонка без капли уважения, без страхов и тормозов. Она заполнила все мысли Дазай, и та не смогла отказать себе в удовольствии прибрать такую интересную игрушку к рукам. Чуя и сейчас её игрушка. Годы пролетели, а в ней всегда найдётся что-то новое, и это приводит Дазай в восторг. За исключением Мори-сана, в жизни Дазай никогда не было по-настоящему интересных людей, но Чуя - совсем иной уровень, потому что Дазай испытывает к ней интерес более многогранный, чем к своему наставнику. Чуя красивая. Чуя сильная. У Чуи тёмное, запутанное, интересное прошлое. Чуя непрогибаемая и непрошибаемая. Чуя привязчивая и доверчивая, в чём-то наивная. Чуя смелая и стойкая, решительная и порывистая. Чуя - ураган. Чуя - огонь. Чуя - закат и восход. Чуя - кровь и золото. Дазай не может понять, как жила до того, как Чуя появилась в её жизни. Дазай не может даже представить, что случится, если Чуя вдруг исчезнет из её жизни. Если солнце перестанет появляться на небе, наступит конец света, вероятно? Дазай не свойственны все эти гиперболизированные сравнения и мысли, однако именно так она чувствует. Чуя появилась в её жизни, чтобы пустить крепкие надёжные корни, и Дазай не может себе представить, каково это - снова быть одной, без Чуи под боком. А ещё она знает, что и Чуя больше не представляет своей жизни без неё. «Двойной Чёрный» - это отношения. И неважно, как эти отношения называются. Главное, что они есть. Однако до этого дня Дазай никогда не думала о романтике и сексе. Её эти две темы не интересовали совершенно. Приятное волнение и томление внизу живота вызывали всплески адреналина на поле боя, вид горячей свежей крови на пальцах и первый глоток воздуха после очередной неудачной попытки утопиться в реке или заливе, но никогда Дазай не смотрела на людей в своём окружении и не представляла рядом кого-то из них, никогда не мечтала о прогулках под луной - разве что для последующего совместного прыжка с крыши - о держаниях за руки, о подарках, цветах или... - ... и я бы хотела поцеловать того, кто будет действительно нравиться мне, - почти сонно бормочет Чуя, моргая редко, устало, и всё катает ножку уже опустевшего бокала в пальцах. - Хотя с кем я это обсуждаю? Это то, что ты не сможешь понять... А ещё... Чуя продолжает говорить и говорит, говорит, говорит. Она уставшая, сонная и пьяна. Миссия выдалась тяжёлая, работы было много, а потом тот идиот с пулевым ранением, и горячий душ, и алкоголь, и приглушённое освещение гостиной. Вот её и развело, да так, что мысли поползли совсем уж в дальние дали. К чему она вообще сказала о поцелуях, и с чего начался разговор? Дазай не помнит, потому что не слушала толком весь этот пьяный бубнёж, предпочитая думать о своём, привычно анализировать и любоваться своей миниатюрной напарницей, кажущейся ещё меньше и мягче в махровом белом халате. Поцелуи с кем-то, кто нравится? Верно, Дазай не может понять. Какая разница? Поцелуй - это прикосновение губ и языков, обмен слюной, что кажется Дазай исключительно неприятным. Люди целуют друг друга в щёки, во лбы, в носы, в шеи и руки. Люди целуют друг друга в губы - и не обязательно возлюбленные. Мать может поцеловать своего ребёнка. Подруга или друг легко может поцеловать без всякого подтекста. Поцелуй поверхностный - это простое прикосновение, не несущее в себе особого смысла. Поцелуй глубокий... Дазай щурит отливающие в полумраке багрецом глаза и отставляет бокал с так и недопитым вином - совсем не сладким и неприятно сушащим изнанку щёк. Гадость. И на это было потрачено немерено денег? Что за расточительство. - Что ты... - бормочет Чуя, роняя бокал на ковёр, когда Дазай присаживается рядом с ней на корточки и дёргает на себя. - Ты права, - спокойно отвечает Дазай, обхватывая её лицо ладонями. - Я не понимаю подобных вещей. Чуя шумно выдыхает и широко распахивает глаза, когда Дазай целует её. Поверхностное прикосновение губ тёплое и мягкое, непривычное и самое простое одновременно. На пробу Дазай прихватывает и оттягивает нижнюю губу своими губами, а после зубами. На кончике языка ощущается безликий привкус чужого тела и выпитого вина, когда Дазай облизывает губы Чуи, собирая с них неизведанный до этого вкус. Она никогда не целовалась прежде, но даже то, что целует она Чую, знание того, что забирает её первый поцелуй, отдавая взамен свой, не рождает сверхновую и не является ключом к вселенной. Это просто кожа, просто тепло, просто упругость и просто чужое сбившееся дыхание на её собственных губах. - Какого чёрта, Дазай? - сипит Чуя, когда она отстраняется от неё. - Просто так, - легкомысленно пожимает плечами Дазай. А после поднимается на ноги, дёргает её за руку и тащит за собой в сторону спальни, где роняет Чую на кровать и седлает её бёдра. Чуя дёргается и смотрит широко распахнутыми глазами; порывается сесть, и Дазай не останавливает её, потому что ей это только на руку - теперь они совсем вплотную, и Чуя смотрит на неё снизу вверх: раскрасневшаяся, раздражённая, нахмуренная. Милая. В самом деле милая. Каждый раз, когда Чуя вот так вспыхивает, Дазай представляет себе крошечный чайник, у которого из носика валит пар и крышка подпрыгивает из-за него же. Чуя кипятится весьма и весьма забавно, поэтому Дазай опускает руки на её плечи, а после и вовсе обнимает, дёрнувшуюся, за шею. - Дазай, - предостерегающе цедит Чуя. Видимо, не настолько и пьяная. Обычно она говорит с таким интонациями, когда во время их склок Дазай заходит за несуществующие для неё границы, и Чуя в самом деле готова сломать ей что-нибудь. Не позвоночник, так хотя бы руку в двух, а ещё лучше - в трёх местах. Оно и понятно. Только что Чуя ныла о том - если Дазай правильно запомнила обрывки чужого бубнежа - что хочет себе принца на белом коне, которому подарит свой первый поцелуй, и это обязательно будет романтично, волнительно и возвышенно, а вот Дазай уже украла этот самый первый поцелуй, а сейчас планирует пойти ещё дальше. Просто потому что может и хочет. И знает, как этого добиться. - Надоело слушать этот сопливый бред, - спокойно, даже скучающе говорит она, прижимаясь вплотную. - Ты говоришь, что хочешь какого-то там человека. Говоришь, что хочешь каких-то там поцелуев. Глупая Чуя хочет хлебнуть того же дерьма, что и Коё-сан? Ах, как я могла забыть? Моя собака слишком глупа, чтобы учиться на чужих ошибках. Что такое, крошка Чу? Чувствуешь себя ущербной, потому что девственница в двадцать лет? Ставишь на кон свою самодостаточность и способность выбирать в угоду стереотипам общества и бессмысленному хвастовству, будто раздвинуть перед кем-то ноги - то же самое, что защитить научную диссертацию? Как жалко. Но я не могу проигнорировать это, верно? Как хорошая хозяйка, я должна заботиться о своём питомце. Хочешь поцелуев? Я дам тебе их. Хочешь прикосновений? Я дам тебе их. Только прошу, избавь меня от рассуждений о бесполезных физических связях, построенных на несущественных воздушных замках. - Ты с ума сошла? - недовольно кривится Чуя и впивается пальцами в её плечи в попытке сбросить с себя. - Эта шутка зашла слишком далеко, Дазай. - Кто сказал, что я шучу? - склоняет голову к плечу Дазай и криво улыбается, перехватив острый взгляд. - Я всё равно заполучу то, что хочу, и ты знаешь это. Будет ли это принуждение? Не думаю, что смогу справиться с тобой, мини-мафия. Хорошо, не страшно, ведь моей главной силой всегда были мозги, а не кулаки. Я найду, чем подкупить тебя. Я найду, как сманипулировать тобой. Возможно, я сделаю это прямо сейчас. Возможно, я сделаю это через пару дней. Но мы обе знаем, если я что-то хочу, я это получаю. Так что расслабься и получай удовольствие, Чиби. - Ты спятила, - констатирует Чуя и уже хочет вновь пихнуться, как Дазай рывком опрокидывает её на спину и зажимает её запястья, вжимая их в подушки. - Дазай, ты спятила! Или выпила лишнего? Не заставляй меня ломать тебе кости. У всего должны быть границы. - Нет, - флегматично отзывается Дазай, склоняясь и заглядывая в недобро прищуренные глаза. - Нет никаких границ и не должно быть. Это всё надуманное кем-то и по большей части бесполезное. Тебе не кажется, что ты слишком часто оглядываешься на что-то или на кого-то? Помнится, в своё время ты не знала даже, что такое хлеб. Если бы тебе сказали, что хлеб - не хлеб, а кирпич, ты бы так и строила из буханок дом или задействовала бы мозги, чтобы осознать, что это всё-таки не кусок камня, а то, что можно съесть? - Ты переворачиваешь всё с ног на голову, - шипит Чуя; и нервно замирает, когда шеи касаются тёплые губы. - Верно, - усмехается Дазай, довольная побежавшими мурашками, и вновь целует пахнущую сладкой отдушкой геля для душа кожу. - Переворачиваю. Потому что могу и хочу. Потому что не равняюсь на остальных, а делаю то, что мне интересно. Тело - это всего лишь тело. Когда ты заговорила про поцелуи и весь этот романтичный бред, мне стало любопытно, что в этом такого особенного, что даже Чуя поддалась всеобщему безумию. Давай проверим? Разумеется, Чуя говорит твёрдое «нет». Разумеется, они почти дерутся, катаясь по кровати. Разумеется, Дазай всё равно добивается своего. Она всегда добивается своего, потому что знает самый лёгкий рычаг давления на вспыльчивую напарницу, полную комплексов - взять на «слабо» дело доли секунды. Чуя ведь не боится, верно? Чуя ведь всё знает о человеческом теле, верно? Чуя ведь не глупая и знает, что их с Дазай тела одинаковые, верно? Чуя ведь знает, что от прикосновения к груди не умирают, верно? Дазай говорит много чего ещё. Она говорит так много, что добивается того, чего и хотела - Чуя сама целует её, лишь бы заткнуть. И это довольно забавно и по-своему интересно, ведь Чуя не зажимает её рот ладонью и не пытается придушить подушкой, как в самом начале. Нет, она целует, и это о многом говорит Дазай. Очень часто люди боятся своих желаний, стесняются их и потому отторгают. Дазай думает об этом, пока покрывает внутреннюю сторону бёдер Чуи поцелуями, а Чуя комкает полы распахнутого халата и прячет глаза в изгибе заброшенной на лицо левой руки. Никто не соглашается на секс, чтобы от него отвязались. Никто не позволит прикоснуться к себе неприятному человеку, потому что это вызывает отвращение и омерзение, непринятие и тошноту. Любовь, симпатия, желание секса - всё это гормоны и их связи, сплетения, соединения. Это давно доказано наукой, и Дазай проверяет это в настоящем на деле, когда стекает поцелуями на покрытый мелкими рыжими завитками волос лобок и проводит языком ниже, отчего Чуя задыхается и резко сводит колени, зажимая её голову ляжками. Что, впрочем, нисколько не мешает Дазай вылизывать её, горячую, влажную, сдавленно стонущую и всхлипывающую у неё над головой, зарывшуюся пальцами в каштановые кудри на её затылке. Чуе стыдно. Чуе неловко. Чуя покраснела едва ли не всем телом и кусает губы, зажимает рот ладонью в попытках сдержать стоны. Но она больше не вырывается, не пытается пинаться и не шипит угрозы. Она больше не напоминает статичный кусок мрамора. Совсем наоборот. Чуя плавится в руках Дазай, постепенно расслабляясь, смиряясь с происходящим, и это чертовски занятно. Никто не испытывает удовольствия от секса с человеком, который неприятен или безразличен. Никто не доверит своё тело тому, кому не доверяет сам по себе. Да, Дазай умело сманипулировала Чуей, чтобы получить новое поле для своего эксперимента, но она прекрасно знает, что это не считается, потому что Чуя знает её и знает, что у Дазай всё-таки существуют определённые личные границы. Они обе знают, Чуя могла вышвырнуть её за порог. Они обе знают, Чуя могла бы сопротивляться её поползновениям годы, и даже такая банальность, как добавки в алкоголь, не сработали бы - у Чуи чутьё на подобные вещи. И всё же Чуя после всего своего сопротивления - не такого уж и рьяного - лежит под Дазай, зацелованная с ног до головы, облапанная и заласканная. Но только сейчас, вслушиваясь в низкие стоны и собирая ладонями дрожь с крепких бёдер, Дазай наконец-то чувствует вспышку того самого редкого в её жизни возбуждения. И дело не в том, что ей нравится вылизывать Чую или чувствовать тепло её ляжек, или пальцы в своих волосах. Нет. Заводит осознание, что Чуя такая из-за неё. Что Чуя такая для неё. Что Чуя стонет, прогибается и несдержанно дёргает бёдрами из-за неё. Что это первый раз, когда Чую кто-то касается так, и этим человеком является Дазай. Если бы это был кто-то другой, Дазай было бы наплевать. Если бы прямо сейчас на месте Чуи оказался кто-то другой, и неважно, мужчина или женщина, Дазай брезгливо скривилась бы и мгновенно отстранилась, чтобы пойти в ванную и прополоскать рот соляной кислотой. Но это Чуя. Красивая Чуя. Наглая Чуя. Бесконечно сильная и независимая Чуя, которая скулит и стонет, и всхлипывает, и всё это из-за того, что Дазай касается её, целует, трогает и гладит. Так странно. Дазай не хочет ответной ласки, но хочет ещё больше отклика от тела Чуи, от самой Чуи. И когда она ощущает, как Чуя обхватывает дрогнувшими пальцами её запястье не для того, чтобы сломать, а для того, чтобы притянуть руку вверх и положить себе на грудь, у Дазай перед глазами на мгновение темнеет. Она сжимает грудь в пальцах, катает между ними затвердевший сосок, чувствует мурашки на коже, а Чуя стонет, громко и протяжно, и от этого внизу живота зарождается сладкое тягучее томление. Будто густой горячий шоколад, который медленно помешивают десертной ложкой - неторопливо, плавно, медленно, равномерно, совершенно невыносимо. Дазай не может сказать, что любит Чую в затёртом общественном понимании, но когда восторгаешься и восхищаешься человеком, когда любуешься им, когда хочешь присвоить его себе, когда без него не представляешь своей жизни - это что-то да значит, верно? Когда хочется взять без остатка, поглотить, сожрать. Когда в глубине, тёмной и мрачной глубине сознания осознаёшь каждой частицей прогнившей, похожей на дёготь души, что убьёшь любого, кто посягнёт на то, что считаешь своим, это что-то да значит, верно? Извращение ли это? Помутнение ли рассудка? Маниакальность ли это? То ли это чувство, которого стоит бояться, потому что оно готово пожрать личное пространство другого человека и самого этого человека со всеми мыслями, желаниями, страхами и потрохами? Дазай не знает, любовь это или не любовь. Зато она знает, что Чуя никогда бы «не дала» лишь ради того, чтобы от неё отвязались. Ни кому-то постороннему - скорее бы череп проломила. Ни уж тем более Дазай - скорее переломала бы много костей, а жизнь сохранила лишь потому, что Мори-сан по головке бы не погладил. Но есть и то, что Дазай понимает в тот момент, когда Чуя вся зажимается, жмурится и тонко всхлипывает. В тот момент, когда всё её тело бьёт сильная дрожь, а ляжки стискивают голову ласкающей её Дазай ещё сильнее перед тем, как ослабнуть, перед тем, как Чуя безвольно обмякает, судорожно и сбито дыша. Осознание это довольно простое и даже банальное с учётом всех фактов, с учётом всего, что Дазай знает о Чуе. Если бы ситуация была Чуе неприятна, если бы её действительно выбесила выходка Дазай, если бы Чуя и в самом деле не хотела всего этого - ничего бы этого и не было. Если бы не было связи, если бы не было привязанности - Чуя не гнулась бы дугой, не была такой мокрой и горячей, такой отзывчивой и такой жадной. Она была недостаточно пьяна для подобной раскрепощённости и достаточно смущена для того, чтобы свернуться в клубок и зажиматься только сильнее от каждого прикосновения. И тем не менее, когда Дазай отстраняется, облизываясь и вытирая губы тыльной стороной ладони, Чуя лишь слабо сводит колени и смотрит на неё мутным взглядом, а после и вовсе вместо того, чтобы вернуться к прежней агрессивно-колючей линии поведения, неловко приподнимается на локте и дёргает Дазай на себя, после чего меняет их местами и подминает её под себя. Прикосновения Чуи не такие уверенные, и Дазай остро чувствует, как дрожат её пальцы, когда распахивают полы её халата и касаются ключиц и груди, живота и боков, бёдер. Как они дрожат, почти трясутся, когда Чуя целует её в шею, когда покрывает поцелуями горло, касаясь при этом между ног. Обняв Чую за шею, вдыхая её запах, наслаждаясь теплом и тяжестью по-своему родного тела, которое не раз тащила на своей спине с поля боя, Дазай задаётся вопросом, притуплены ли её ощущения от ласки из-за того, что она менее чувствительна, или из-за того, что слишком занята непрерывным анализом ситуации. А может, её предположения о неравности отношений были верны? Дазай нравилось сминать Чую в своих руках, как податливое тесто, но ответная ласка совсем не так приятна - не столько на физическом уровне, сколько на эмоциональном. Значит ли это, что Дазай та из сторон, что ставит вторую сторону отношений на пьедестал? Значит ли это, что Дазай более зависима от Чуи и потому для неё ублажение Чуи в приоритете перед ответной лаской? Дазай вспоминает свои ощущения, когда ласкала Чую, и анализирует свои ощущения, когда Чуя ласкает её в ответ. Горячо и приятно. Грудь ноет, внизу живота тянет и в копчике странное ощущение, из-за которого Дазай невольно прогибается в спине. От прикосновений Чуи приятно, хочется подставиться им, и когда Чуя наконец-то целует её сама в губы, под рёбрами будто шар с гелием возникает. Нет ничего приятного в слюнообмене или прикусывании губ в целом, но это Чуя, её губы и слюна её, и от осознания, что именно она рядом, Дазай приятно и вполне себе комфортно. «Но не так, как когда она была подо мной, и я будто могла закрыть её собой от всего мира», - проносится в голове, и Дазай тихо фыркает. - Увааа, ужасно, - ноет она в губы Чуи и сверкает шалыми глазами, когда та резко отстраняется и смотрит наполовину испуганно-виновато, будто сделала что-то не так, не так коснулась, а наполовину раздражённо из привычной серии «это всё ты начала, так что не ной». - Ужасно, ужасно. Я зависима от Чиби. Кошмар. Меня прокляли? - Заткнись, мумия, - шипит Чуя. И кусает за плечо, отчего Дазай будто кипятком ошпаривает. Этот укус не игривый и не заводящий. Это настоящий укус, болезненный и резкий. Наверняка, останется след от зубов. Наверняка, останется кровоподтёк. Это метка. Метка Чуи, оставленная на её коже. Метка, которая останется на утро. Метка, которая останется на следующий день. Метка, которая продержится ещё долгое время. И пусть Чуя сделала это со зла, Дазай понимает, что и в её голове возникают все эти мысли в тот момент, когда Чуя смотрит на укушенное плечо, и её зрачки растекаются, оттесняя радужку в сторону. Чуя тоже вряд ли любит Дазай в общественном понимании, но может ли быть с учётом всех фактов так, что и она хочет владеть Дазай без остатка? Что она поэтому завела разговор о чувствах? Что она поэтому спровоцировала Дазай, и неважно, что это было бессознательно? Что она поэтому так недобро каждый раз смотрит на Акутагаву? Что она поэтому морщится как от зубной боли, когда Дазай треплет по бело-пепельной шевелюре льнущего к ней Ацуши? Любовь, симпатия и влечение - это всё гормоны, да, но они не вырабатываются на пустом месте, их выработку не рождает отвращение, неприятие или безразличие. Несмотря на первоначальное сопротивление и отрицание, Чуя в постели с Дазай и целует её, касается, ласкает и кусает. Да, одним укусом дело не ограничивается. Чуя с неожиданно проснувшейся в безвольном расслабленном теле силой переворачивает Дазай на живот и сдёргивает с её плеч халат, покрывая укусами плечи и спину, торчащие крылья лопаток. Чуя царапает её бёдра, задрав полы халата, и в какой-то момент ныряет вниз, чтобы куснуть за ягодицу. Чёрт побери, останется ещё один след, и Дазай от этого настолько же смешно, насколько неожиданно жарко от напора Чуи и её жадности. Чуя клеймит её, отыгрывается на её теле, и это... Это... Восхитительно. - Чуя такая жадная собака, - притворно ноет Дазай. - Ты голодная? Я не кусок мяс... Ауч! - Лучше помолчи, - шипит змеёй Чуя, зализывая укус под правой ягодицей. А после вздёргивает бёдра Дазай вверх, заставляя встать на колени, и с первым же прикосновением горячего влажного языка в голове Дазай пустеет. О, она обязательно разберёт и проанализирует все свои ощущения позднее. То, как затвердели и заныли соски от укусов, и как вспыхнул пожар внизу живота, когда Чуя проявила жадную грубость и впилась пальцами в её бёдра. Но сейчас Дазай впервые за этот поздний вечер позволяет себе расслабиться и просто получать удовольствие, которое неожиданно стало ярче после того, как Чуя проявила грубость. Или дело не в грубости, а в самом порыве? В том, что Дазай получила ответное желание, которого так добивалась? - Чуя... - хрипло шепчет она. - Чуя... - зовёт, когда чужие пальцы впиваются в ляжки. - Чу-у-уя, - стонет протяжно, когда Чуя начинает жадно вылизывать. А после падает на постель, растекается, не удерживаемая больше чужой хваткой, когда тело сотрясает дрожь, кишки будто в узел завязываются, а в груди начинает тянуть так сладко, что от этого почти тошнит. Тело жаркое и липкое от испарины. Укусы на коже горят огненными цветами, метками. От пальцев Чуи наверняка останутся синяки по всему телу. В голове полнейшая каша - столько новой информации, так мало выводов, так много порождённых произошедшим мыслей. Но всё это теряет своё значение в тот момент, когда Чуя ложится рядом с ней и просто... Смотрит. Дазай не сразу понимает, что не так с этим взглядом, а когда понимает, в мозгу будто происходит короткое замыкание. Чуя смотрит трезво. Абсолютно. Смотрит так, как обычно смотрит на поле боя или при разработке новой тактики против врагов. Дазай вспоминает отвратительное на вкус вино; вспоминает красный абажур на настольной лампе гостиной, отбрасывающий цветную тень; вспоминает, как Чуя сидела на ковре возле низкого столика, уткнувшись лбом в вытянутую по столешнице руку, из-за чего половина лица её была скрыта от внимания Дазай; вспоминает, что нигде не было бутылки - когда Дазай вышла из душа, Чуя просто впихнула бокал в её руки и всё. «Если бы она не хотела, скрутила бы в узел и выбросила с балкона», - вспоминается собственная мимолётная мысль. Из груди рвётся смех. Сначала тихий, он становится всё громче и заливистее. Дазай смотрит на Чую и не может поверить в то, что её обвели вокруг пальца. И кто? Накахара Чуя из всех людей! Чуя же смотрит серьёзно и пристально, а после привычно однобоко ухмыляется. И столько самодовольства в этой ухмылке, что впору умереть от его избытка, но глаза Чуи сияют, и чёрт... Вот уж точно, просто чёрт - рыжий хитрый чёрт. - Ты не перестаёшь меня удивлять, Чуя, - шепчет Дазай с улыбкой, вытирая слёзы с ресниц. - Не думай, что это моя цель по жизни, - фыркает та, закатив глаза, а после вдруг придвигается вплотную и опускает на щёку Дазай ладонь, поглаживая большим пальцем скулу. - Раз уж ты наконец-то всё поняла, гений, я хочу задать тебе один вопрос. И задам я его только один раз, поэтому хорошенько подумай перед тем, как ответить. - И что же это за вопрос, раз Чиби так серьёзна? - притирается щекой к тёплой ладони Дазай. Чуя задумчиво щурится, сверлит её какое-то время пристальным взглядом, а после стекает пальцами на подбородок и приподнимает лицо вверх, придвигаясь и нависая сверху, склоняясь и глядя пристально в коньячно-карие глаза, искрящиеся от истинного наслаждения происходящим. - Ты будешь моей? - спрашивает и скользит большим пальцем по нижней губе, лаская вмятинку посередине и чуть оттягивая вниз. - Ты хочешь быть моей, Дазай? Дазай всегда знала, что прикосновения не рождают сверхновую. О чём она не знала, так это о том, что сверхновую могут породить слова. Такие простые, банальные, книжные, почти пошлые в своей затёртости слова, но в голове из-за них воцаряется белый шум. Чуя обвела её вокруг пальца. Чуя обманула её и так искусно затащила в постель, что и не придерёшься, а теперь спрашивает, хочет ли Дазай быть с ней? - Почему ты сделала всё это? - спрашивает Дазай, стирая улыбку с губ, давая понять, что это важный и серьёзный для неё вопрос. - Потому что хочу тебя себе, - мгновенно, не потратив и долю секунды на размышление, отзывается Чуя. - Без остатка. Сверхновая. Две сверхновых. Десяток сверхновых. Вот что чувствует Дазай. Как её разрывает изнутри в тот момент, когда Чуя говорит всё это. Такое честное признание. Такое неприятное, опасное, грязное признание, которое вызвало бы отторжение и порицание у «правильного» общества. Признание, за которым кроются жадность и жажда, глубокие и тёмные, способные толкнуть на что угодно, даже на убийство. - Как хорошо, что мы и так уже по уши в крови, верно, Чиби? - О чём ты, чёрт возьми? - О том, что я хочу поглотить тебя. Без остатка. Чуя охает, когда Дазай рывком наваливается на неё, подминая под себя, и впивается пальцами в лопатки. Халат всё ещё болтается на Дазай бесполезной тряпкой и изрядно мешается, но ей наплевать, потому что Чуя под ней такая горячая и живая, льнёт и обнимает, прижимается всем телом, уже не таясь, и Дазай снова окунается с головой в это головокружительное ощущение - будто она может закрыть Чую собой от всего мира. И всё становится только слаще от осознания того, что Чуя отвечает взаимностью и желает того же. Это пьянит. - Я хочу, - шепчет Дазай в кусачие, влажные поцелуи. - Слышишь, Чиби? Я хочу быть твоей. - Замечательно, - усмехается в её губы Чуя и вновь опрокидывает на спину, усаживаясь на бёдра, накрывая собой, отбирая лидерство. - Иначе мне пришлось бы поломать голову над тем, как незаметно похитить тебя и в каком именно подвале спрятать. Голубые глаза горят адским огнём - она не шутит. Дазай спешно стягивает с себя халат трясущимися руками. Если Чуя собирается сжечь её заживо, пожрать без остатка, она собирается прочувствовать и насладиться этим каждой клеткой своего тела. Звук, вырвавшийся из груди зажавшей её в своих собственнических объятиях Чуи, похож на рык. Ах, эта дикая, дикая собака. Внизу живота вновь сладко тянет. Дазай улыбается, когда её шею клеймят новыми укусами. Очередная сверхновая перед глазами от осознания взаимности этих странных, запутанных, тёмных, непонятных, манящих, сводящих с ума чувств и эмоций - она слепит.

|...|