Оно кусается

Как же тут было темно. В Лабиринте его снов – и то получше, пробивался какой-то гнилой свет. И кобыла цокала. А тут – темно и тихо. Как в чулане. Нет – будто мир уже закончился, а тут – кладовка, и никто в неё никогда не заглянет. Мёртвое место. Будто где-то рядом кто-то может орать изо всех сил, а тут никто не услышит. Рокэ знал свою привычку проваливаться в чужие сны направо и налево, но обычно хоть сам кошмар был постоянным. И всего-то от Рокэ и было нужно, что вывести из Лабиринта очередного родича, знакомого, кого угодно с примесью древней крови, и прогнать лошадь, и проснуться уже уставшим. Тут было иначе. – Эй? – сказал он на пробу, тихо, и воздух сожрал звук, как будто его и не было. Воздух был одновременно холодный и сухой, и пахло тут – даже не гарью, а вот как когда вымели пепел после пожара, а запах остался. Что-то похожее было в Гальтаре, только оттуда сила, кажется, покамест ушла, ну а здесь – жила. Недобрая. Будто бы местный камень не хотел, чтоб из него что-то там строили. Будто с ним это всё проделали, не спрашивая. Наизнанку вывернули. Можно ли, интересно, изнасиловать гору? – И что? – сказал ещё раз, настаивая, чтоб слова звучали; получалось так себе, он будто представлял собственный голос, а слышать – не слышал. – И что, в этом и состоит кошмар? Вечно идти во тьме? Тут коридор как-то вильнул. Не то чтобы пол вздыбился под ногами и отшвырнул, а просто – был в одном месте, вдруг на миг завис в пустоте и оказался в другом. Будто бы скатерть сдёрнули с заставленного стола. И это тоже бывало – должен же он был как-то находить тех, кому раньше помогал. Но это – раньше. Во всяком случае, уж в тюремной камере он никогда не оказывался. И у стены, на полу, тут сидел… – Так вот чей это сон, – Рокэ не знал, что сильней: сочувствие или досада, – нашёл что видеть по ночам! Сам Рокэ видел Эмильену – она просила прощения, злорадствовала, заносила кинжал, была в одеждах и без одежд, так что уж не ему бы упрекать за выбор снов, да и нет его, этого выбора, на самом-то деле; но старший, рыжий, Маэдрос, сидел, ссутулившись, и был ещё худее, чем в реальности, и главное – даже головы в ответ не поднял. – Да что ты выдумал-то, – по законам сна, Рокэ мгновенно оказался рядом, и, конечно, от оков Маэдроса не было ключа. Сложно помочь кому-то, кто не впервые видит некую общую жуть, а привычно уходит в свой кошмар. Отдельный. Сбывшийся уже вообще-то даже. Не то что ему много тут рассказывали – Майтимо был в плену, теперь спасён – не то чтобы он много уяснил об этом их противнике, зато теперь – вот, видел всё воочию. И злился. – Это не чьи-то чары! – как бы так потрясти за эти плечи, чтобы случайно не поранить ещё больше. Худой, как… Рокэ мельком уловил какой-то отзвук, отблеск, будто бы он сам тоже уже когда-то так сидел или же только должен был сидеть в каком-то будущем, но тут же отмахнулся. Тут бы вот этого разбудить изнутри сна – потому что снаружи, видно, не могли. – Ты сам себя сюда поместил, понимаешь или нет? Этого нет ничего, и ты спишь сейчас в шатре, и твои братья, может, на ушах уже стоят, я не знаю, кто там сейчас с тобой дежурит, и может, они кинулись за этим, кто там тебя принёс, но он сегодня с отцом, понимаешь? Просыпайся! За этих семерых он нёс ответственность. Они были его на годы старше, и одновременно Рокэ рядом с ними чувствовал себя каким-то отвратительным, разуверившимся… да мало ли кем! В общем, они все были будто немного под его командованием, хотя им самим он этого и не говорил. Но это называется – благодарность. Из благодарности и злости он сказал опять: – Всё уже кончилось! – Не кончится, – Маэдрос разлепил пересыхающие губы, и этот взгляд смертельно раненого Рокэ был знаком. – Не кончится, наверное, никогда. Я заслужил. Ах вот оно что. – То есть ты сейчас уверен, что сидишь где-то там в плену, и всякое спасение тебе мерещилось? – И ты мерещишься. Как можно быть таким потухшим и таким упрямым? – Да как тебе может мерещиться кто-то, кого ты до спасения знать не знал? Откуда бы твоя голова меня взяла? Волосы жёсткие от крови, ну и зрелище. У местных остричь волосы считалось то ли пленом, то ли трауром, но маэдросовы были короткие – наяву, то есть, были. Тут ещё висели длинные. Видимо, не отмыли потом. – Ты не в плену, – попробовал Рокэ снова. – Ты спишь сейчас в своём шатре и смотришь отвратительные сны. Нет бы красоток каких… – Каких ещё красоток? – Всяких разных, – откликнулся Рокэ неопределённо. Он сам, наверное, ни к какой женщине и подойти теперь не сможет. – Не знаю, может быть, блондинок. Ты любил когда-нибудь? Маэдрос покачал головой. – Ты говоришь странные вещи, – это кто ещё тут странный, – а я ужасно устал. Сам Рокэ тоже только во сне способен был признать такие вещи, поэтому кивнул. – Я посторожу пока ты спишь, – пообещал. – Если кто-то появится – я сразу разбужу. – Спасибо, – отозвался Маэдрос удивленно и прикрыл глаза. И темнота вокруг стала рассасываться. *** – Зачем ты влез в мой сон, идущий следом? О, началось. Смертный, второй, идущий следом – как его только здесь не оскорбляли. На сей раз не Маэдрос к нему шёл, а он к Маэдросу – вызвали к королю это называется. Мой король, между прочим, остался непонятно где, и то, что я вам подчиняюсь… – Не дерзи, – иногда эти семеро случайно зацепляли его мысли, и получалось неудобно. Но вот чего-чего, а думать тише Рокэ отродясь не умел и учиться не собирался. – Так что тебе понадобилось от моих кошмаров? Мне? Ничего не нужно, я отлично спал и так. Это же твой кошмар меня затянул, а не мой тебя. – Я никого не звал. Обычно с ними было легче – потому что поодиночке братья с ним не общались, и всегда либо начинали ссориться и в процессе от Рокэ отвлекались, либо один утихомиривал другого. В любом случае, они вели беседу прежде всего друг с другом, а уж потом – с ним, и благодаря этому он ещё никого не вызвал всерьёз. А вот сегодня старший братьев выгнал, и смотрите-ка… – Меня не смог сломить сам Моргот. Думаешь, твоя жалость сломит? О, как он ронял слова. О, как сидел – у растопленного камина, потому что мёрз, и колени укутаны шкурой. Это что, для пущей драмы?.. – Ты видел меня в оковах, – уронил Маэдрос с таким каменным лицом, будто Рокэ его в постели чьей-нибудь застал, или… да даже не придумаешь такого стыдного. – Значит, можешь видеть и в слабости теперь. Ну, что ты скажешь? Нет, он что, ждёт сейчас, что Рокэ над ним будет насмехаться?.. Да одно дело – язвить мысленно, Рокэ всегда язвил, а так… – Я тебя не жалел ни капли, – сказал Рокэ вслух, – больно мне нужно жалеть. Я хотел помочь, и я часто кошмары вижу, не только твои. Ты что думаешь, я тут из жалости полночи не спал? Из жалости можно лошадь пристрелить, и только. – Для чего у вас убивают лошадей? – Если она уже ранена так, что не помочь. Если загнали. – У вас так не берегут их? О, а у вас, можно подумать, трясутся над каждой. Ещё и помощь дружескую считаете позором. – Дружескую? – А что я тебе, враг? Почему-то именно с этим, старшим их, Рокэ всегда оправдывался. Сам не знал, как так выходило. Это напоминало беседы с отцом и раздражало точно так же, если не хуже. – Ты обязан моему брату, – сказал Маэдрос медленно, – не мне. – Вашему роду тогда уж, – о, эти счёты. Как бы ему объяснить? Что, если Рокэ здесь, и если что-то может сделать, то и сделает. Раз он уже в этой истории. Что теперь, не вмешиваться? – Если там всё и правда как ты помнишь, – сказал сумрачно – сам не мог понять, – там, где ты был в плену. Если там – так, то я удивляюсь, как ты вообще ещё способен что-то делать. Так же нельзя с людьми. – А я не человек. – Ну пристрели, убей, запри по-человечески, но там не то что дышать нечем – там жить нечем! Почему ты считаешь, будто это заслужил? – Моя вина – не твоё дело, Рокэ Алва. – Ну да, ну да, вы все так говорите! Как будто всё уже предрешено. Но так ведь не бывает! – Бывает, если тебя прокляли. Ну замечательно. – Да мало ли кого прокляли, – огрызнулся, – меня вот тоже, кажется. И что теперь? Он любил братьев, и они погибли. Маму любил, отца… насколько тот позволял. Эмильену вот тоже полюбил. – Тебя отвергла та, кому ты отдал сердце?.. Ну вот ещё. – Моё сердце – не твоё дело, Маэдрос Феанарион. – Тебе уже говорили, что ты наглец? – Не раз, – Рокэ пожал плечами. – Даже, пожалуй, не без основания. А знаешь что с этими снами?.. – В эти сны я прошу тебя не соваться впредь. – Но я же этого не выбираю, я просто оказываюсь. Что плохого, если кто-то разделит твой кошмар? – Что плохого, если кто-то выслушает твою историю? Кажется, это называется «тупик». – Такие сны можно разрушить изнутри, – сказал упрямо, – и твои тоже можно. А ты сам же и мешаешь. – Почему ты вообще ходишь по снам? – Не знаю. Потому же, наверное, почему погода всегда бывает ровно та, какую ему нужно. Потому же, почему он не проиграл ни одного сражения, если не считать то на Винной. Может, обратная сторона проклятия. – Ты врёшь мне сейчас. – Ну а вы мне недоговариваете, и что теперь? Всё это напоминало – не поединок, нет, но тренировку точно. Раз-два-кто-то закрылся, три – ты сам закрылся, и так никто никого на этой тренировке и не победил. *** – Да почему этот ваш ветер такое хамло?! Маглор поспорил бы, кто тут кому хамит, но вместо этого уже привычно промолчал. Он шёл к Маэдросу, но тот сказал, что сейчас хочет быть один, и что если Маглор сейчас не заберёт от него Рокэ, то он, Маэдрос, за себя не отвечает. В какой степени это была шутка и было ли это шуткой, Маглор уточнять не стал. Рокэ вышел от брата, запрокинул голову и вот – вдруг получил вихрем в лицо. – Ну что, ну что ты смотришь на меня? Скажешь, не он первый начал? В Рокэ всего было чересчур – наглости, боли, надежды и ещё раз наглости. Ветер и правда вёл себя престранно – мог взметнуть волосы Рокэ одному, или ещё – шлёпнуть его полой его же плаща, а сейчас просто опрокинул, будто пёс – ребёнка. В Рокэ будто бы смешивались четыре песни сразу, и это… щекотало землю, что ли. Смешило её. Раздражало. Маглора смешило тоже. – А что, – спросил, протягивая руку, – что, у себя на родине ты тоже что-то велел ветру? – Только тут, – глаза у него были всё же яркие, какими в Амане иногда бывали камни. Синие эти глаза, кожа бледная, сам невысокий, и подвижный – хуже средних в детстве. – Но там мне ветер и не шептал всякую дурь. – Какую же дурь? – Что вы не в добрый час сюда явились. Что земля здесь очень красива, но испорчена. Что земле больно. Что… не знаю. Если он со мной говорит, почему я с ним не могу? И ему будто бы смешно. Будто, не знаю, он рад, что я здесь? Как будто я ему щеночек. Будто он не ждал меня. – Тебя и впрямь никто не ждал, – согласился Маглор осторожно. – Но хорошо, что ты тут. – Он говорит, что ему жаль вас! – возмутился Рокэ, вновь поправляя волосы. – Да что мне теперь – тоже косы заплетать?.. Он говорит – о, он говорит, что я могу попасть домой, если хочу, и что вы ни к чему хорошему… что зря связался с вами. Знаете что, сударь? Рокэ застыл на месте, и Маглор остановился тоже. Чувство было – будто подглядывает за чужой ссорой, например. – Ты что, мысленно споришь с ветром? – С тем, кто управляет ветром, – откликнулся Рокэ хмуро, – не понимаю, как у вас устроено. Но с чего бы мне вдруг спешить домой, раз мы ещё не победили вашего врага? О, мне тут говорят, что его невозможно победить, то есть нам с вами невозможно. Да знаешь что, господин ветра? Мне всегда так говорят, когда я собираюсь что-то сделать.