Дорога домой

Дин практически заканчивает упаковывать свои немногочисленные вещи (новый смокинг, куртка, сувенирная бутылка виски, да запасное белье), когда он кое-что понимает. Черт возьми, он так отчаянно хотел поговорить с Кроули о себе самом. И даже не подумал, что говорить надо было о нем. О нем и о Боге. — Сэм, — Дин жестом предлагает брату сесть рядом с ним на кровать, — Сэм, послушай. Когда Бог говорила с Касом, Она предложила нам найти Ее сына. Она ведь не Азирафаэля имела в виду, верно? Сэм хмурится. — Мы же уже обсуждали это. — Да, да, обсуждали. И все-таки, я — прав? Ведь нам помог Кроули, — говорит ему Дин. — Ну это звучит довольно логично, — соглашается Сэм, — но какое это имеет значение сейчас? — Ну он-то об этом не знает, — замечает Дин резонно, — считает, что Бог его ненавидит. Считает себя непрощенным. Нужно с ним поговорить. — Нет, не нужно, — Сэм удерживает его за рукав, — Дин, послушай, это не наше дело. Сам же говорил: ему больше лет, чем мы себе можем представить. Он и слушать тебя не станет. — Да неужели? Напомнить, кто из нас побывал в его голове? — Он показал тебе только то, что хотел показать, — замечает Сэм резонно, — ты думаешь, после всего что было, ты стал его другом? — Может и стал. Или что, нельзя дружить с демонами? — отвечает Дин зло. — Ну начнем с того, что не дружить с демонами — твое правило. Которое, кстати, ты сам же регулярно и нарушал. И кроме того, ты сам говорил: он не совсем тот демон, с которыми мы раньше имели дело. Он вообще не демон в том смысле, что мы привыкли вкладывать в это слово. Ты очень мало про него знаешь. — Это ты очень мало про него знаешь, — Дин стряхивает его руку со своей, подхватывает куртку со стула, — я ему все расскажу. Он должен знать. Может быть это его спасет. — Дин, — Сэм наклоняет голову, смотрит своим печальным взглядом, — я боюсь, что этот разговор тебя сильно разочарует. — Ну а я — не боюсь, — отрезает Дин прежде, чем выйти из номера. До книжного он идет пешком, буквально расталкивая мешающих ему прохожих. Кроули бы это понравилось. И Сэм еще заявляет, что он ничего не знает о Кроули? Да он знает о нем больше, чем о самом Сэме. У Сэма в голове, во-всяком случае, ему бывать не доводилось. Конечно же, никакого Кроули в книжном не оказывается. Зато там Азирафаэль, спокойный, уверенный Азирафаэль, в маленьких очках для чтения, всем своим видом будто излучающий ангельское сияние, так напугавшее Дина в их первую встречу. — Здравствуй, Дин, — говорит он. Дин кивает в ответ. Азирафаэль добавляет, — его здесь нет, но, полагаю, скоро он зайдет. — Что? Как ты… — Если я верно понял, ты бы хотел поговорить с Кроули. — Можно подумать ты способен меня понять. — Ты очарован, — говорит Азирафаэль, — совершенно точно очарован им. И это как раз-таки несложно понять. Им преступно легко можно увлечься. — Послушай, я не понимаю, что… — Ты меня отлично понимаешь. Я вовсе не имею в виду влюбленность в романтическом смысле. Но пойми, он не тот, кем ты его видишь. Кем ты его… хочешь видеть. — Если он демон, значит в нем не может быть ничего хорошего? Так что ли? — зло отвечает Дин. — Я же видел. Чуму. И и… Дрезден… — То, что ты видел, — мягко говорит Азирафаэль, — только лишь его память. — Что? Что ты… — Я тоже многое видел. И я не говорю тебе, что демоны не способны на благие дела. Но ты его идеализируешь. — Неужели? — Я пытаюсь сказать: ему не нужна твоя помощь, — говорит Азирафаэль, устраивается поудобнее в своем кресле, складывает на груди руки. — Моя помощь? Да это самое малое, что… — Ты его не знаешь, — снова перебивает Азирафаэль, каким-то образом повторяя то, что говорил ему Сэм, — все, что ты ему говорил и скажешь… — Я не понимаю… — Он взрослый человек, Дин Винчестер. И сам сможет решить все свои проблемы. Собственно, он и не человек. — Я вообще не понимаю, зачем мы сейчас это… — Ты выдумал себе одинокого падшего ангела, который не имеет ни единого друга. И активно спасаешь его. Его не нужно спасать. Он взрослый… полноценный демон. Демон, не ангел. И ему нравится быть демоном, вот чего ты не можешь понять. — Да неужели? — возмущается Дин, — я знаю, что его все устраивает. Я видел… он отказал… неважно. — У него есть друзья, — снова повторяет Азирафаэль, — он — не один. —Да неужели? И кто же это, может ты? — Я, — соглашается Азирафаэль спокойно. — Неужели? А как же: мы не друзья, я ангел, а ты демон? — То, что я сказал тогда ему, вовсе не означает, что я именно так и думал, Дин, — так же спокойно говорит Азирафаэль, даже не собираясь смущаться. — Неужели? — огрызается Дин. — Насколько я знаю, люди делают так часто. Куда чаще, чем намереваются. — Ты не знаешь людей! — возмущается Дин. Азирафаэль пожимает плечами. — А кто может сказать, что полностью познал людей? Люди для этого слишком сложны. Но мы говорили не об это, верно? У него есть не только я. Тот, кому он отказал. Плотник. Так он его называет? — Что… он что, на земле? — Разве Кроули не показал тебе? Ты не думал, зачем из всех своих воспоминаний, он выбрал именно то, где Плотник вернулся к людям? Дин пожимает плечами. Ему все сложнее злиться на ангела, он подозревает, что ангельская благодать как-то подавляет его негативные эмоции. — Случайно? — предполагает Дин. — А может быть он хотел дать вам немного надежды? Чтобы ты помнил, ваш защитник, тот, кто умер за вас, все еще тут, с вами. На вашей стороне, — Азирафаэль снимает очки, наклоняет голову, всматривается в Дина, словно в саму его сущность. Дину неприятно, но он ничего не может с этим поделать. — Есть не только он, — Азирафаэль отводит глаза и Дину сразу становится легче, когда его перестают сканировать этим суперпроницательным ангельским лазером, — еще Вельзевул. — Вельзевул? Князь ада? — Вельзевул, да. Они отлично общаются. Разумеется, втайне от других демонов. Кроме того… во все века есть люди. Люди, которым он не безразличен, он всегда умудрялся их притянуть к себе. Сейчас это тот, другой мальчик, Уорлок. Еще Адам. Те люди, что с нами были на авиабазе. Он вовсе не одинок. Дин, я не первый день живу на свете. Его не нужно спасать от чего бы то ни было. Он сам способен спасти и себя и не только себя. — Но как… — спрашивает Дин растерянно, сам не понимая, о чем. — Если он тебе нравится, попробуй стать ему просто другом. Без спасения и защиты. Не пытайся устроить его личную жизнь. Он такого не потерпит. — Я вовсе не пытался… — Он может сделать тебе больно, — говорит Азирафаэль, — он может тебя обидеть. Дин молчит, растерянный. Ангел продолжает безжалостно препарировать его душу. — Он показал тебе другую жизнь, Дин, только для того, чтобы ты понял: ты и сам способен так жить. Сейчас ты строишь отношения по очень странному алгоритму. Тебе спасают жизнь, ты спасаешь в ответ. Это нездорово, Дин. — Неужели? А у вас что, не так? — Нет. Не так. — Он тебя хоронил, — говорит Дин хмуро, — в России. Зимой. — Дин Винчестер, послушай меня очень внимательно, — повторяет Азирафаэль терпеливо, как маленькому ребенку, — ты не знаешь его. И не знаешь меня. Ты вообще крайне мало знаешь об этом мире, — и, словно заметив непонимание Дина, поясняет, — я тоже его хоронил. Не один раз. И, откровенно говоря, этих самых раз могло бы быть и поменьше, если бы не его тяга к публичности и эпатажу. — Что? Что ты имеешь..? — Очень любит хвастать всем, кем он является. Особенно, будучи пьяным. Раньше людям такое не особо нравилось. Сейчас с этим несколько проще, ему просто не верят, — Азирафаэль приподнимает бровь, поджимает губы, всем своим видом выражая неодобрение. Он не нравится Дину. Дин никогда не поймет, почему Азирафаэль вообще нравится Кроули. — Он поехал вместо тебя в Дрезден, — говорит Дин, не сумев, да и не желая, скрыть упрек в голосе. — Да, и я благодарен ему за это. Судя по всему, там было… неприятно. Но, неужели ты думаешь, что за столько лет, я ни разу не был на фронте? С людьми? Неужели ты думаешь, я никогда не заменял его в подобных ситуациях? Я работал за него в Египте, с Моисеем. Обманул его, не сказав, в чем конкретно состоит мое задание. Собственно, как и он меня обманывал. — То есть вы квиты? И ты пытаешься меня убедить, что вы отличаетесь… — Дин, ты понимаешь, какое конкретно задание я мог выполнять в Египте? — Увести евреев? — Дин напряженно вспоминает, что он знает о библии и ветхом завете. — Да, — говорит Азирафаэль, — и это тоже. А также продемонстрировать фараону могущество истинного Бога. Ты слышал про казни египетские? Дин пожимает плечами. Он смутно помнит что-то про тьму, саранчу и первенцев. С ангелами, даже с Азирафаэлем, это не особо вяжется. — У меня был приказ, — мягко говорит ему Азирафаэль, — и я никак не мог его нарушить. Кроме того, эти люди ни за что не соглашались отпустить рабов. Я насылал на них все эти отвратительные испытания и все надеялся, что до последнего не дойдет, что они окажутся более… здравомыслящими. — Испытания? — Жабы. Саранча. Тьма. Мор. Десять казней египетских, можешь как-нибудь заглянуть в библию. Описано на удивление достоверно. — И последним было? — Убийство каждого первенца. Дину делается нехорошо. — И ты… неужели… — И я сделал это, — мрачно говорит Азирафаэль, — и я был ужасно рад тому, что демон, который и противостоял мне в моих стандартных отчетах, а заодно и в моих отчетах аду, был далеко оттуда. Ангелы до сих пор уверены, что только демон мог настолько повлиять на умы людей, что лишь гибель детей заставила их решиться. Собственно, и в аду уверены в том же самом. Они… ничего не знают о людях. Не могут понять, на что способны люди. Я бы и сам не поверил, если бы не наблюдал это своими глазами на протяжении стольких лет. — Да как ты мог? — возмущается Дин, — и ты так спокойно говоришь об этом?! — Если бы я отказался, или саботировал, туда просто прислали бы другого ангела, — отвечает Азирафаэль, и в его голосе звучит лед. — И ничего бы не изменилось? — Изменилось. Другой ангел непременно бы доложил, что никто из демонов не пытался оспорить божью волю. И, поверь, это сразу дошло бы и до ада. — И зачем ты мне это… — Он потом со мной два века не разговаривал. Был уверен, что смог бы изменить что-то, — говорит Азирафаэль, — возможно он бы действительно смог. Он бывает довольно убедителен. Но скорее всего он потерпел бы неудачу, и это заставило бы его страдать. Так что я все равно рад, что его там не было. — Я не понимаю… ты имеешь в виду, что были вещи и похуже Дрездена? — Конечно были, и будут, Дин Винчестер, но я говорю не об этом. У нас с ним нет никаких долгов друг перед другом. Мы не считали кто и сколько раз кого хоронил, спасал, защищал или обманывал, пусть и с благой целью. У тебя же все строится на позиции кровь за кровь, долг за долг. Это неправильно. Люди могут просто быть друзьями и не быть ничем друг другу обязанными. Попробуй, Дин. Тебе кажется — все вокруг строят отношения по тому же принципу. Это не так. И еще, — тут Азирафаэль склоняет голову, смотрит пытливо, будто подводя итог, — сколько бы он тебе не показал, ты никогда не узнаешь его достаточно. Дин слышит с улицы знакомый скрежет тормозов, слышит, как взвизгивают покрышки от резкой остановки, и, конечно же, «мы — чемпионы». Он смотрит сквозь пыльное окно, как Кроули выходит, бросив машину буквально поперек дороги, приближается неспешной, вальяжной походкой. Дин смотрит на него и думает, что возможно немножко (самую самую чуточку), где-то далеко, в глубине души, он действительно им очарован. Что странного в том, чтобы быть очарованным первым искусителем? — Ангел, — коротко приветствует Кроули, входя, — кто это у тебя? А, охотник Дин Винчестер. Решил приобщиться к настоящей литературе? — Вообще-то он искал тебя, дорогой, — говорит Азирафаэль, превращаясь из жуткого древнего существа в уютного мягкого библиотекаря, — поэтому, с вашего позволения, я оставлю вас наедине. И исчезает. В прямом смысле исчезает, без спецэффектов, или каких-то дополнительных телодвижений. Дин, уверенный было, что его уже ничем не удивить, удивляется. — Искал меня в доме ангела? — уточняет Кроули, — ты же отлично знаешь, где я живу. Дин проглатывает просящееся наружу: «да, и знаю, что ты там практически не бываешь», потому что это не его дело, абсолютно не его дело, где и с кем бывает Кроули. — Да, и я в курсе, что там за район. Меня бы и на порог не пустили, — говорит он, усмехаясь, — а вот в книжный может кто-угодно войти. — А ты многому научился, — замечает Кроули, привычно читая его насквозь, и Дина это больше не раздражает. — Мы… эм… мы взяли твою кредитку, — неловко начинает Дин. — Надо было еще часы снять, — советует Кроули, — хватило бы на новый дом. Съехали бы из своего бункера. — И отдали ее Чаку, — продолжает Дин, не реагируя на шутку или провокацию, — в общем он… вроде как оплачивал с нее гостиницу и билеты домой… — Разберусь, — Кроули пожимает плечами. — Эм… извини? — продолжает Дин. Он уверен, что Кроули и так все отлично знал. — Дин, ты пришел рассказать, как вы ограбили меня, пока я спал? Покаяться решил? Это не ко мне. Что ты хотел сказать? — Ну как ты… чувак? — спрашивает Дин, до сих пор неуверенный как ему обращаться к Кроули. Неуверенный, как он вообще должен вести себя после того, что случилось. Фактически они знакомы две недели, но в реальности он знает о Кроули больше, чем обо всех остальных своих знакомых. Он ему буквально в душу заглянул. Которой у Кроули, кстати, нет. И при этом — он знает о нем слишком мало. Кроули на чувака не обижается, едва заметно дергает плечами. — Я в норме. Сказал же: нужно отоспаться. Две недели здорового полноценного сна и все прошло. Ну и кое-чья благодать здорово помогла. Ты его попросил? — Да, но он и сам… Дин не продолжает. Кроули вздыхает и неожиданно снимает очки. Смотрит в упор, практически гипнотизируя. — Дин, зачем ты пришел на самом деле? — Я хотел извиниться, — начинает Дин, кто бы знал, как это сложно. — Пустяки. Ты не причём. Кто мог знать, что моя жизнь заинтересует этого вашего новоявленного бога. — Я не за это. Хотя и за это, наверное, тоже. Но больше... я тебя... ты мне не понравился. Я не знал тебя, но судил. Я часто так делал. И мне действительно стыдно за это, — Дин понятия не имеет как умудрился сказать все это вслух. — Люди, — задумчиво говорит Кроули, — вы можете быть одновременно такими мерзким и такими прекрасными. Больше никто на такое не способен. Тебе не за что извиняться, Дин. После того, что тебе сделали демоны, у тебя есть повод нас ненавидеть. И все-таки, если ты так хочешь это слышать: я не держу на тебя зла. — Спасибо, — говорит Дин с облечением. Ему правда нужно было это услышать. — Что еще? — говорит Кроули, практически гипнотизируя Дина. — Я… ну… ты реально хочешь быть демоном? — быстро спрашивает Дин, — я имею в виду… ну… типа... тебе предлагали… неоднократно… — Если ты о прощении, то оно мне не нужно, — отвечает Кроули, — у меня все отлично. — Но почему ты не хочешь вернуться? Тебе не нужно, потому что не Она сама это предложила? Ну, то есть, если бы Она лично… — Она давно ни с кем не говорит, — спокойно отвечает ему Кроули. — Но она говорила. С Касом. Она сказала Касу: мой сын вам поможет. Она сказала: он хороший, всегда был таким. — И что? — Кроули пожимает плечами, — вам действительно помогли. Азирафаэль. И Гавриил. — Нам помог ты, — говорит Дин упрямо, — Она: сказала мой сын верит в людей. — Не вижу противоречий. Азирафаэль верит в людей, всегда в них верил. — И немного любопытный. Всегда был таким. — Ага, это Азирафаэль, — соглашается Кроули. — А мне все-таки кажется речь была о тебе, — спорит с ним Дин. — Даже если так, какое это имеет значение? — спрашивает Кроули. — Ну… я хотел сказать, что Она любит тебя. И верит в тебя, — тихо замечает Дин. — Это не помешает Ей меня уничтожить, если понадобиться. И не мешает никогда не отвечать, — замечает Кроули. Он все также спокоен, и Дин начинает подозревать, что пришел зря. Подозревать, что Азирафаэль был прав, и Кроули не нужна никакая новая правда. У него и так все отлично. — Ладно, — говорит Дин, — я сказал, ты услышал. В общем, спасибо за помощь, и мне пора. Будешь в США, заходи. — Ты никуда не пойдешь, Дин Винчестер, пока не скажешь мне, что с тобой не так. И о чем ты действительно хочешь поговорить. — Говорю же… я… — под немигающим взглядом желтых глаз Дин сдается и начинает говорить правду, — понимаешь… все не так. Вроде бы все сбылось, вот она наша мечта: мир без монстров. Разве мы не этого хотели? А я ощущаю себя… преданным… обворованным. И ведь умом понимаю, все отлично, а почему-то так мерзко это все. — Я понимаю, — говорит Кроули, и Дин ему верит. Все то, что он успел увидеть в тот день... Да, пожалуй, только Кроули в целом мире и может его понять. — Глупости. Есть огромное количество людей, которые могут понять тебя. Некоторые даже живут вместе с тобой. — Но они выглядят всем довольными! — спорит Дин. — А ты сам как выглядишь? Пытался поговорить с кем-то, кроме меня? Ну естественно нет. Ты же слишком гордый для такого. — Мы были героями. Считали себя героями. Но мы никто. Смешные человечки, думали, что сможем обыграть бога. Думали, что обыграли смерть. А в итоге, мальчишка за минуту сделал то, на что мы потратили всю свою жизнь, — говорит Дин горько, — мы стольких потеряли. И зачем? Зачем это было? — Мир без монстров, — говорит Кроули мягко, — разве не вы это устроили? В конечном итоге вы спасли человечество. Пусть не от безумного бога, всего лишь от пророка, но разве есть разница, если цель в конечном итоге достигнута? — Но мы его не спасали! Это вы — спасли. Тогда. И сейчас. — Прекрати, Дин. Ты же видел, что было на авиабазе. Адам сам все сделал. Но ты ведь не считаешь, что мы были там зря? Что бы случилось, если бы нас там не было? — Если бы не вы, ангелы и демоны все равно бы сразились, — предполагает Дин. — Вот видишь. А что, если бы мы не потеряли ребенка? — Я не знаю. — Никто не знает. Но возможно, в этом и состоял план. Мы все — части одного механизма. Выкинь кого-то, и схема не сработает. Если бы вы не приехали в Лондон, Чак уничтожил бы этот мир. Если бы ты не выстоял перед ним, кто знает, что было бы? Дин пожимает плечами, практически убежденный. — Но, те кто погиб… — Мир так велик, — говорит Кроули задумчиво, — и ровно также… неоднозначен. В нем столько страшного, столько того, что не даст тебе спать по ночам. Но ровно столько же в нем и прекрасного. В нем есть чудесные спасения и ужасающая несправедливость. Кто-то теряет единственного ребенка, кто-то даже не доживает до совершеннолетия. А кто-то волшебным образом спасается в авиакатастрофе или выживает на тонущем корабле. И никто, кроме Нее, пожалуй, не даст тебе ответ: почему. Это непостижимо. Мы можем просто принять правила Ее игры. И иногда, иногда, это кончается чем-то хорошим. — Хотел бы я знать, за что они погибли. Ради чего, — хмуро говорит Дин. — И ты знаешь. Они погибли за мир, — Кроули наклоняется к нему ближе, неприлично близко, спрашивает проникновенно, — а разве мир не стоит того, чтобы за него погибнуть? Дин вспоминает звезды и черноту космоса, бескрайний океан, где солнце поднимается прямо из воды, зеленый райский сад, маленькие светлые домики Франции, мрачные готические соборы Чехии. И собственный дом: желтые прерии Техаса, зеленые болота Флориды, блестящие небоскребы Нью Йорка. — Не только это, — говорит Кроули, — есть еще люди. Вы — самое удивительное из Ее творений. Дин кивает ему, думая о Бобби и Эллен, о малышке Джо, о Сэме, о собственном отце и матери. Думает о живых и о мертвых, о тех, кто прошел свой путь до конца и тех, кто еще идет рядом. Вот только… — Что еще, Дин Винчестер? — спрашивает Кроули, — что еще ты ждал? Чего ты так боишься никогда не обрести? Скажи мне. — Он… он так и не признался, — говорит Дин хрипло, практически уверенный, что Кроули, всегда легко читающий в его душе, и без того знает ответ на свой вопрос, — так и не сказал мне… Там, тогда, в неправильном мире… Там он сказал, я почти уверен, а сейчас… И мне кажется, что с каждым днем он все дальше от меня. Теперь у него есть Джек, есть крылья и благодать, а я ему больше не нужен, так, получается? Кроули внимательно слушает, не перебивая. — Я боюсь, он так никогда и не скажет, — заканчивает Дин свой невразумительный спич, так и не произнося имени. Что с того? — Так скажи ему сам, — мягко предлагает Кроули, — просто скажи. — Что если он… что если… вдруг ему это не надо? Больше не надо или еще не надо, я ведь даже не знаю, как там это произошло. — Что с того? — Кроули пожимает плечами, — разве в любом случае он не заслуживает правды? Кроме того, даже, если ответом будет: нет, это все равно лучше неизвестности. — Но я… — Дин смотрит на него шокировано, ощущая, как на душе вдруг делается легче. Ну конечно же. Конечно, Кастиэль заслужил это знать. Что там, он обязан знать. И узнать обо всем именно сейчас, когда Дин скажет это не для того, чтобы заставить ангела что-то сделать или изменить мнение, или верно выбрать сторону, или…. — Самое время, — заканчивает Кроули за него, — теперь самое время. — А ты… ты признавался? Когда-нибудь? Ты мне такое не показывал, — добавляет Дин немного смущенно, тему воспоминаний они еще не затрагивали, и он не уверен, можно ли вообще об этом говорить. Кроули нисколько не смущается. — Конечно, — говорит он спокойно, — конечно же признавался. И кое-что ты видел, просто не понял. Знаешь ли… это не обязательно должны быть слова… — Например, можно сжечь самую большую в мире библиотеку? — Дин решается подколоть его. — Да, вполне, — соглашается Кроули, — полагаю и это тоже можно расценить, как… признание. — Так вы с ним… — осторожно начинает Дин. — Нет. Больше нет. Он все еще видит во мне того ангела. А я уже давно не ангел. — Но он влюблён в тебя. Он... я точно видел… — Нет, Дин. Он цепляется за прошлое. А прошлое прошло. — Но ты же… — Я не способен любить. Это... ампутировано. Навсегда. Этого не исправить. Мы навсегда этого лишены. Все демоны. — Разве? — спорит Дин, уверенный, что сейчас ему врут. Не ему. Себе, — но я видел… — И ты никому не расскажешь, — мягко прерывает его Кроули, который все о себе прекрасно знает и явно не нуждается в психологических советах от Дина Винчестера. — А… а как же Азирафаэль? — Тебе не кажется, что это довольно личные темы, Дин Винчестер? — спрашивает Кроули немного насмешливо. — Я просто… я подумал… я мог бы… — Дин, вы достаточно с ним сделали друг для друга, но так ничего и не поняли. Выразить свои чувства поступком — рабочая схема. Но к вам двоим она явно не относится. Вам слова необходимы. — Да, — соглашается Дин задумчиво, — да, спасибо. Он ясно понимает, что должен делать. Впереди наконец-то видится дорога, вместо непроглядной тьмы. И больше он ничего не боится. Даже быть демоном не боится. Потому что, как бы мы не назывались, это только внешнее. Важно то, что внутри. — Довольно банальная мысль, честно говоря, — замечает Кроули, надевая очки, — ну, удачи тебе, ребенок. И еще, — он говорит заговорщицки, таинственно, — не бойся летать. На тебе благословение. На полеты. На всю жизнь, — он приподнимает очки и подмигивает. И Дин ему улыбается. **** — А где Джек? — удивляется Дин, войдя в номер Кастиэля. Он собирался начать не так, целую речь заготовил, но все вылетело из головы, стоило ему увидеть ангела. — Мы же это обсуждали в ресторане, — удивляется Кастиэль в ответ, — Ты разве не помнишь? — Я похоже прослушал, — говорит Дин виновато, — прости. Кастиэль смотрит сурово и немного печально, качает головой, пораженный его поступком. — Прости, — повторяет Дин. Кастиэль смягчается. — Он в Оксфорде, с Адамом, — говорит Кастиэль, — очень хочет научиться общаться со сверстниками. Адам в курсе, кто такой Джек и достаточно силен, чтобы предотвратить возможные разрушения. Азирафаэль подготовил документы о переводе Джека из Американского колледжа. Теперь Джек официально племянник мистера А. З. Фелла, сын его покойной сестры. — Ого, — восхищается Дин, — круто придумали. А ты как? Не будешь скучать? — Он будет приезжать на каникулы, — Кастиэль пожимает плечами, — кроме того, я могу в любой момент прилететь, чтобы навестить его. Сможем вместе проводить выходные. — Супер, — соглашается Дин. Что еще они успели обсудить там, пока Дин занимался самобичеванием? Кастиэль кивает ему. И продолжает стоять напротив. Молча. — Как твоё новое тело? — находится с вопросом Дин, не придумав ничего интереснее. — Немного непривычно. Крылья... я отвык летать. А ты, Дин? Как ты? Чем ты планируешь занять сейчас? Дин нерешительно пожимает плечами. — Вообще-то… вчера я еще сам не знал ответ на этот вопрос. А сегодня… Я хотел бы увидеть мир. Мир, он такой большой, а мы с Сэмом видели лишь небольшую его часть. — Это очень хорошая идея, Дин, — говорит ему Кастиэль тепло, и глаза его снова такие же печальные, как раньше. А еще… Дину кажется… Дин практически уверен. Кастиэль смотрит на него, как на Кроули смотрел… Так же печально, так же безнадежно. И Дин серьезно сомневался нужно ли ему что-то говорить? Всерьез раздумывал над этим? — Я — идиот, — стонет Дин вслух, — я такой идиот. — Ты вовсе не глуп, Дин. — Я слепой. Кас. Я хочу… задать тебе один вопрос, но сперва, ты должен знать: Кроули говорил правду про меня, — говорит Дин очень серьезно, — Тогда, первая встреча в том магазинчике. Это все... Все правда. Прости меня. — Ты слишком строг к себе, — отвечает Кастиэль, — ты всегда излишне строго себя судил. — Нет, — спорит Дин, — теперь я понимаю. Я видел кое-что. Кое-что... важное. Честно говоря… я до хрена всего разного видел. Я бы хотел тебе рассказать. Хочу, чтобы у нас было на это время. И, если ты… если ты меня прощаешь, я бы хотел… Для начала я хотел бы спросить. Тогда. Первая встреча с Кроули, ты… ты тогда сказал, что не о чем не жалеешь, Кас — начинает Дин. — Не жалею, — соглашается Кастиэль, который выглядит немного нервным — Но Кроули сказал, что это неправда. — Он демон. Демоны лгут. — Разве? Мне казалось, он был с нами предельно честен. Кастиэль молчит. — О чем ты жалеешь, Кас? — спрашивает Дин тихо, — скажи мне. Пожалуйста. — Я никогда тебе не говорил, — отвечает Кас спустя какое-то время, тихо, едва слышно, — я должен был… сказать тебе. Ты не должен был узнать обо всем… от демона. — Я тоже. Я тоже… должен был, — признается ему Дин. Признаваться больше не страшно. Рядом с ним теперь Плотник и еврейская медсестра Анна, рядом маленькая девочка из пылающего Дрездена, рядом с ним наивная Ева и творец прекраснейших звезд. И теперь они будут рядом всегда. Он больше не будет одинок. Дину немного жаль, что Кастиэль ничего из этого не увидит. Совершенно не вовремя в горле застревает комок, мешающий говорить. Прямо перед ним голубые обеспокоенные глаза, знакомые до мельчайшей точки на радужке. Отвлекают. Дин оборачивается вокруг, ищет что-то на что можно смотреть без угрозы расплакаться. Кастиэль молча ждет, в этом он всегда был потрясающе хорош. Дин думает о мертвых козах, которым не хватило места на Ковчеге. О мокрых маленьких трупиках птиц. О малышке Майе и о ее бабушке. О том солдате из госпиталя и о прекрасных фиалковых глазах архангела Гавриила. Настоящего архангела. Думает, как все сложно, неоднозначно и как часто любовь идет бок о бок с большим горем. Думает, как все это… непостижимо. И это его успокаивает. Он поднимает голову и смотрит прямо в глаза Кастиэля, ангела господня, того, что вытащил из ада его задницу. Вспоминает места, где сам он никогда не был: голубое ласковое Средиземное море и серо-синее суровое Гренландское; вспоминает виноградники Испании и поля Англии, сплошь заросшие вереском, темно-синим весной и серым зимой. Мексиканские невзрачные гробницы, и то какими они были во времена ацтеков, вспоминает рухнувшую башню Вавилона, и как строили гигантскую по тем временам пирамиду Джосера и какой маленькой она выглядит сейчас, и как рядом постоянно кричат уличные торговцы и ходят грязные верблюды. И много, много всего другого. — Знаешь, — начинает Дин немного путанно, — в Шотландии есть озеро, где на другой стороне реальности пасутся адские кони. И там… в общем, в отражении, на поверхности воды, их можно увидеть. Иногда. Ну, с нашей стороны реальности. Время от времени, если кто-то из них видит человека, конь утаскивает его под воду и пожирает. Местные в курсе, что с озерами что-то неладно, но особо не распространяются. А вот туристы там пропадают. Не часто, но… в общем… — Ты хочешь уничтожить эти коней? — спрашивает Кастиэль деловито, — тебе нужна с этим помощь? Моя помощь? — Нет, я… — Дин задумывается, что мог бы действительно уничтожить это место. Поехать вместе с Кастиэлем, сжечь там все. Но… Вельзевул поймет, кто это сделал. Она действительно опасна, а никакой пророк им уже не помогает. Она их уничтожит. А хуже всего то, что она поймет, откуда Дин узнал про адские конюшни. И она отомстит Кроули. Кроули, который и так пострадал по его, Дина вине. Но дело ведь не только в этом. Дин думает о гладких атласных черных ушах. О горячей шкуре. О влажных миндалевидных черных глазах. Как радовался конь, когда ему позволили выпустить пламя. Как подставлялся под руки, тыкался мордой в подмышки, словно гигантский черный кот. Как щедро делился своим теплом, если приходилось спать на земле, прижимаясь горячей спиной. Как бесчисленное количество раз выносил из стычек, спасал от преследований, как оказывался рядом, когда был нужен. Конь и сейчас ему неизменно радуется (не ему, конечно. Кроули). Каждый раз, когда слышит шум его Бентли, мчится навстречу с холма, с победоносным ржанием. Гарцует вокруг, практически в танце, затем осторожно прикусывает рукав, тянет за собой, предлагая прокатиться. А после долго смотрит вслед уезжающему автомобилю. Дин знает, что однажды они купят с ангелом коттедж. И конь, который наконец получил имя (имя было Конь, кто-нибудь, не знающий Кроули, мог бы решить, что ему не хватает воображения), будет жить с ними. Там, в Шотландии, живут такие же кони. И есть демон-конюший, что кормит их, вычесывает, дрессирует. И любит каждого, действительно любит, несмотря на всеобщее убеждение, что демоны не способны на любовь. Да, иногда они пожирают людей. Но ведь тигры и львы тоже на такое способны. Акулы. Медведи. Даже собаки. А Дин не убивает всех львов, лишь потому, что они потенциальные людоеды. Это просто животные, пусть и родом из ада. Если их уничтожить, чем он будет лучше Бога, по вине которой умерла та овца во время потопа? Напуганная, не понимающая, что происходит, божья тварь? И адские кони — они тоже божьи твари, раз уж Бог допустила их создание. — Я… Кас… я не с того начал. В общем, в Дрездене, есть один храм… Фрауэнкирхе. В сорок пятом году, во время войны, когда Германия практически сдалась, США бомбили Дрезден. Ну… в общем, там такое дело, Дрезден далеко от границ, это не… не… — Стратегический объект, — подсказывает Кастиэль, который очень внимательно слушает. Дин практически краснеет. — В общем храм почти с землей сравняли. А сейчас… сейчас восстановили. Он типа… цветной… Там разные кирпичи. Есть старые, от старой кладки, их немного, все, что смогли найти. И новые. И там… в общем, там специально выделена разница, чтобы люди смотрели и помнили, чтобы… Еще там живет девочка, Майя. Девочке исполнилось восемьдесят три, но для Кроули она навсегда останется девочкой, что для него восемьдесят лет? Девочка живет в небольшом домике, рядом с которым протекает Эльба. Девочка считает его ангелом (не его. Кроули. Как же сложно, как тяжело разделить это. Даже теперь), и чтобы Кроули не говорил, она не собирается его слушать. Он навещает ее каждый раз, когда приезжает в Германию. А в последние годы приезжает к ней просто так. На каждый день святого Валентина. Вместе они проходят от ее дома до Фраункирхе, чтобы оставить рядом с храмом цветы. — Что ты пытаешься сказать, Дин? — спрашивает Кастиэль, — я действительно не понимаю. Белые крылья архангела Гавриила освещало восходящее солнце, а вода подсвечивалась розовым с глубины. В ту минуту он любил Гавриила и любил весь мир такой прекрасный и несовершенный, всем своим сердцем. Дин не знает, что произошло с ними дальше. Не знает, чем закончился тот полет над морем. Это слишком личное. Но это ощущение любви… оно так похоже и так не похоже на то, что сам Дин ощущает. Он никогда не умел любить вот так, ничего не требуя взамен. Дин знает, что просто обязан научиться. Для этого ему дали весь мир и ангела в придачу. Еще Дин знает, что сам он, в реальности, никогда моря не видел. Уж тем более не парил над ним. Он обязательно должен увидеть. Увидеть своими глазами. Узнать, что случилось со всеми теми людьми. Может быть навестить их потомков. А потом —вернуться домой. — Кас, — говорит Дин спокойно и смело, — я хочу увидеть этот храм, вот, что я пытаюсь сказать. И храм, и Шотландию, и Египет. Но не это важно. Я не просто хочу увидеть этот мир. Я, — тут Дину приходится набрать в грудь воздуха, чтобы решиться, — я хочу, чтобы ты поехал со мной. Я хочу разделить это с тобой. Я люблю тебя. Я хочу объехать с тобой всю землю, от Исландии до Австралии. А потом вернуться обратно. В наш дом. И жить там с тобой. Что скажешь? Кастиэль молчит так долго, что Дин успевает снова запаниковать. И снова успокоиться, вспомнив Чистилище и то, через что они прошли вместе. В конце концов, даже если ответ будет нет, он все равно бы хотел, чтобы Кас был счастлив. Он открывает было рот, чтобы сказать ему об этом. Кастиэль улыбается ему, медленно, нерешительно. И так же медленно кивает. — Да, — говорит он, наконец, выдыхая, совсем как человек, — мой ответ да, Дин Винчестер. Дин тоже улыбается ему. И впервые, за долгий десяток лет, сам нарушает чужое личное пространство — берет его лицо в ладони и смело целует, всей своей кожей ощущая, как где-то неподалеку за них радуются очень неправильный ангел и еще более неправильный демон. А потом Кастиэль отвечает на его поцелуй.