Как ты стал геем?

      Дима боится. Он — взрослый парень, мелко дрожа, беспомощно забивается в угол квартиры и прячет лицо в согнутых коленях. Смотреть — себе дороже.       Убежать, скрыться, исчезнуть. Что угодно, лишь бы не видеть этот презрительный взгляд.       — Я ведь люблю тебя, Коль… Люблю… — шепчет Коваль последнее, что может придумать в свою защиту и тут же заходится в новом приступе дрожи, почти физически ощущая отчаяние собственных слов: пустых и ненужных, потому что те никогда не приводят ни к чему хорошему — просто грязным комком вылетают изо рта и оседают где-то внизу, у ног его мучителя.       Который подходит к трясущемуся парню невыносимо близко, принудительно тянет его голову за подбородок наверх, заставляя испуганные карие глаза столкнуться с собственными. Коля равнодушно изучает лицо напротив, и, без труда разглядев в нем неподдельный ужас, едва заметно усмехается чужой уязвимости.       Хитрый, беспощадный охотник. Ты никогда не допустишь осечки, не вспомнишь о жалости и всепрощении, если твоя жертва сама идет в расставленные тобою капканы, в которой раз выбирая мучителя, а не свободу. Ты смотришь и молчишь, чертовски хорошо понимая: ты — Бог. Бог правосудия за несовершенные грехи. В твоих руках тяжелый, холодный меч, который не страшится карать, крепко сдерживаемый руками своего создателя. Есть и весы — ты же справедлив, объективен, ты же и есть чертово правосудие, верно? Но как часто выбираешь весы?..       Все известно заранее — не медли же. Обнажи клинок перед безоружным, надави с силой на грудь беззащитности, в которой еще теплится жизнь, и убей. В десятый, сотый, тысячный раз, потому что дозволено все.       Но Коля умеет ждать. Он наслаждается этим моментом величия, превосходства над дрожащим телом, распластавшимся у стены, не имеющим власти отвернуться от его лица.       Подносит зажигалку к сигарете. Что ему остается? Неужели в самом деле поверить признанию — по капле выжатому, вырванному, выдавленному Димой из себя? Неужели принять из бьющихся в треморе рук живое, окровавленное сердце? Андреев стоит и раздумывает, а Коваль держит трепещущий орган на своей ладони, изможденный этой игрой в молчанку.       Бери, просто так бери, насовсем. Слышишь? За-би-рай. Мне-то оно ни к чему… Без тебя, Коль, ни к чему.       Пустота оглушает. Приводит с собой галлюцинации. И Диме в самом деле начинает казаться: еще мгновение — и Коля произнесет заветные слова в ответ, прижмет к себе крепко-крепко, поцелует с искренней нежностью: они же блядская пара. Но, смотря на Андреева, Дима видит лишь стеклянный взгляд, разрывающий все тело ледяной волной. И ему хочется завыть от отчаяния.       — Абъюзивные у нас с тобой отношения, конечно… Правда, Дим? — хриплый голос наконец разрезает повисшее в квартире молчание, но озвученный вопрос не приносит облегчения.       Правда.       Именно такие.       Признался? Выходит, веришь в это, умело скрывая истину под любимой маской сарказма?       А впрочем, какая к черту разница.       Ты ругайся, Коля, сколько тебе захочется. Бей, если тебе нравится. Я, наверное, заслуживаю. Но давай — вместе?..       Коваль испытывает смутное чувство дежавю, когда всё те же мысли посещают его на подкасте с Вовой.       Дима покладисто отвечает на все задаваемые вопросы, с готовностью обсуждает любые темы, о которых заходит речь. Ему нравится формат подкаста: Вова интегрирует в их беседу только по-настоящему интересные вопросы, время от времени вбрасывая смешные миниатюры, чтобы разнообразить эфир, и Дима хихикает над столь забавным зрелищем, искренне наслаждаясь проведенным временем. Он увлекается настолько, что в какой-то момент даже забывает, что рядом с ним сидит — самыйсукатоксичныймужик — его любимый парень. И осознание заставляет неожиданно резко замолчать, не заботясь о прерванной на полуслове фразе. Дима смотрит куда-то в стену позади Вовы, боязливо подергивает плечами, слишком явно понимая: ему самая настоящая пизда.       Он украдкой переводит взгляд на Колю и буквально чувствует исходящие от него волны ярости, в то время как лицо Андреева остается более чем безмятежным. Может, пронесет?.. Мечтай, Димочка.       Бухаров, удивленный внезапной паузой, однако, никак ее не комментирует, чувствуя некое напряжение, потому решает взглянуть на вопросы зрителей.       — Чё-то ничего не спрашивают, прикинь…       А Коле - что?       Коля в клубе находчивых и сообразительных уже хуй знает сколько лет.       Коля сразу вбрасывает:       — Дима, как ты стал геем?       И Дима, у которого чуть сердце не остановилось, едко, в тон самому Андрееву, отвечает:       — Господи, как ты меня заебал уже.       И тяжело выдыхает в поднесенную ко рту ладонь, как только возможность появляется.       У него внутри кометы разрываются, рушатся тысячелетние замки, погибают целые народы.       Как, ты спрашиваешь?       С тобой познакомился, Коля.       А Коля плевать хотел на Димины чувства, он и дальше задает ровно блять такой же вопрос, когда Дима, вновь увлекшись беседой, рассказывает про съем жилья втроем.       Пауза.       Игнорируй. Просто игнорируй, он ведь забавляется, да, Андреев большой упрямый ребенок, а ты фарфоровая игрушка в его руках, — и ничего более. Ничего, кроме ежесекундной опасности быть расколотым на мелкие кусочки.       Молчи. Коле ведь это нравится: чувствовать власть. Ощущать превосходство над привязанным к нему, как дворовая собака, без остатка любящим Димой.       Череда событий утреннего подкаста проносится быстрее огнестрельного выстрела. И когда они, с деланной улыбкой попрощавшись, покидают Вовину квартиру, Коля, рванув к себе притихшего в подъезде парня, шепчет ласковое: «Дома поговорим».       Конечно, поговорят. Хрупкие Димины скулы слишком хорошо помнят чужие стальные кулаки.       Коля, улыбаясь, тихонько затворяет дверь, поворачивая щеколду.       А потом, продолжая улыбаться, со всей дури бьёт прямо в за секунду исказившееся от ужаса лицо.       И Дима не успевает уклониться. Он вообще ничего не успевает, нелепо обрушиваясь на пол, и даже не пытается вытереть кровь, капающую из носа на чистую рубашку.       Под очередным тяжёлым Колиным взглядом хочется повеситься. И он бы сделал это, правда, сделал, — но есть одно но. Он влюблён.       Он до боли в висках, ноющих после очередного града ударов, любит садиста, не жалеющего его никогда.       — Я люблю тебя, Коль. По-настоящему люблю. Не шутил ведь… Люблю… — с трудом выдавливает Дима.       Андреев не отвечает, некоторое время занятый очищением крови со своих костяшек, а затем, устало прищурившись, выдыхает облако сигаретного дыма Ковалю в лицо, после чего последний заходится в приступе кашля.       — Так разлюби.