casualty

Когда отец умер, ни у кого даже ни на секунду не возникало сомнений в том, что Ребекка Уокер это переживёт. Никто не смотрел на неё, сочувственно качая головой, никто не предлагал помощи. Все просто знали, что она слишком горда, чтобы принять сожаления, и слишком сильна, чтобы сломаться. Так и вышло. Она не постарела, не увяла и даже стала будто бы ещё красивее. Горе и годы добавили ей особой царственности и отстранённости. Ребекка продала машину мужа и начала в одиночку управлять кафе, которое они вели вместе десять лет. О бедной старости она могла не беспокоиться – народу на оживлённой улице, где располагалось кафе, всегда хватало – а о большем Ребекка, кажется, и не думала. Вики дожила почти до тридцати, но так и не поняла, как всё-таки к ней относится её мать. Наверное, любила, только любовь эта была странной и трудноразличимой. Ласковые слова, поцелуи и объятия – это всё было не о Ребекке Уокер. Она считала это лишним. Вики не могла толком вспомнить, когда в последний раз слышала от матери хоть что-то, похожее на похвалу… не считая, видимо, её слов в день похорон Бонта: «ты хорошо держишься». И всё же кроме неё Вики не у кого было просить совета. Вики идёт к ней, зная, что только так сможет успокоиться и заставить себя соображать. Быть может, их родственная связь здесь никакой роли и не играла. Ребекка потеряла мужа, Вики – жениха. Они понимали друг друга как женщины, а это многого стоило. Квартира матери маленькая и безупречно чистая. Их старый дом, дом, в котором росла Вики, был продан два года назад. Оно и к лучшему. Меньше напоминаний об отце – меньше ежедневной боли. - Здравствуй, - мама коротко целует её в скулу. – Я заварила чай. Вики плевать на чай. Ей с порога хочется вывалить всё накопившееся на душе, сбросить это с себя, оставив ответственность кому-нибудь другому, ей хочется хотя бы раз в жизни побыть маминой девочкой, за которую решают все проблемы, но она ни за что этого не сделает. Узлы, которые она навертела, придётся распутывать самостоятельно, по ниточке. Мама даст совет, не больше. Она это умеет. Бледные стены квартиры давят со всех сторон. Ни одного тёплого оттенка, только голубой, белый и зелёный. Мама спокойна как Будда, размеренными движениями ставит на стол чайник и чашки, её волосы гладко зачёсаны, а на пальцах свежий маникюр. Вики нервно дёргает ногой. Её собственные руки с обгрызенными ногтями и воспалёнными костяшками выглядят необыкновенно уродливыми на фоне гладкого кухонного стола. - Мама, я… Я соврала полицейскому. Я превратила жизнь Бонта в Ад. Я… я убила его, мама, это я виновата, я… - Пей. И хватит трясти стол. Чай чёрный, ароматный. Апельсин и кориандр, кажется. Вики послушно тянет его глоток за глотком, обжигая язык. Молчать приятно. Совсем неожиданно для себя Вики вспоминает утро после выпускного, начавшееся где-то в восемь, когда она вернулась домой. Все друзья ходили встречать рассвет – традиция, как-никак – но Вики встречала его одна, идя по улице растирая по лицу и без того размазавшуюся тушь. Она плакала, нет, рыдала, но не могла сказать, почему. Тело помнило каждое прикосновение Мальбонте, его требовательные поцелуи и то, что шло за ними, а когда Вики закрывала глаза, то видела его младшего брата… И она утешала себя, что что-нибудь придумает, что не будет страдать из-за этого дольше пары-тройки дней, дурочка, прошло десять лет, что всё наладится. А потом она пришла домой, где мама ждала её на кухне, даже не раздевшись, и просто рассказала ей обо всём… - Мам, - решившись, Вики поднимает глаза. – Я не знаю, что делать. Будь это Ребекка Уокер, она бы холодно спросила: «а кто знает?». Но этот некто, притворяющийся ей, почему-то этого не сказал. Его губы тронула странная, кривая улыбка… Десять лет, Боже, десять лет. Шесть расставаний, одно из которых – на полтора года. Очередное воссоединение, а потом кольцо на пальце, появившееся будто из ниоткуда. Месяц невеста и без трёх месяцев жена. Отношения с Бонтом, сам Бонт Бенджамин зови его Бенджамином были, по сути, всей её взрослой жизнью, если условно считать с восемнадцати лет. Они ведь снова сошлись вскоре после выпуска… Раскрутив колесо один раз, остановить его уже не получится. Начиная эту игру, Вики не знала ставок. Ей двигали юношеский азарт, жажда острых ощущений и чрезмерная уверенность в себе вкупе с невероятной глупостью. Ничего она не понимала. Ничего. - Какого чёрта, Уокер?! – казалось, вот-вот он на неё набросится. – Что значит «вы снова вместе», какого, я тебя спрашиваю, чёрта?! - У нас с тобой ничего не выйдет! – кричит она, распаляясь в мгновение ока. С каждой секундой она всё больше сомневалась в правильности своих действий, в правильности этого жестокого решения. – Как ты не понимаешь, мы ведь даже сейчас готовы друг друга поубивать! Она была права. Конечно, само собой, разумеется, она была права. Тогда почему… почему она чувствовала себя так погано? Им повезло, всем им. Мальбонте уехал учиться в Японию и выбыл из жизни на несколько лет. Вики думала даже – безосновательно и безрассудно – что он специально выбрал, имея возможность выбирать, университет как можно дальше от Америки, от семьи и от неё. А может, и не безосновательно. Он провёл в Японии шесть лет, сначала учась, а потом работая, а домой приезжал всего четыре раза. Вики отчаянно надеялась его забыть, но как это возможно, если ты видишь его каждый день, если он целует тебя каждый день, если надуманная картинка слишком хорошо вписывается в реальную жизнь?.. Со временем воспоминания притупились, стало легче, только какая-то заноза в груди ныла, не переставая, не давая ни секунды покоя… Никто ведь не думал, что Мальбонте вернётся в Сиэтл. А он вернулся. - Вики, - зовёт её мама, и Вики с трудом отрывает глаза от пола. Она устала, она разбита. Нет сил раз за разом вскрывать один и тот же нарыв, надо или зашить его, или отрубить больную конечность. – Вики. Соберись. Ты должна поставить в этом точку. - Как? – срывается с её языка. И правда. Как? Что сказать, как всё обставить? Рассказать ли ему всю правду? Или, может, всё-таки умолчать?.. - Как хочешь, - Ребекка Уокер наконец-то становится похожей на саму себя. – Вы встретитесь сегодня, верно? Значит, завтра утром я хочу знать, что вы решили. Пора положить этому водевилю конец.