Письмо

30 лет спустя

Его волосы так и не тронуло сединой, стриженные коротко, под капитанскую фуражку, они оставались черными как смоль. И наверное поэтому никто не давал ему отжитые шестьдесят лет. Для своего возраста Саске выглядел слишком молодо. Молодые девушки из числа пассажиров лайнера без конца пытались завести роман с капитаном, иногда ограничиваясь флиртом на грани, а иногда проникая в его каюту и дожидаясь прихода после смены. И не всегда они оставались в одежде при этом. Правда, Саске раз за разом вызывал охрану и незванную гостью препровожали в ее каюту несмотря ни на что. Но желающих меньше не становилось. Бывало, некоторые устраивали охоту или соревнование, кто быстрее сможет затащить его в постель. Таких приходилось высаживать в ближайшем порту. Два иска за сексуальные домогательства обрубили всякое желание развлекаться на работе. Он привык. Смирился. Надеялся, что с годами пыл красоток поутихнет, но был вынужден признать, что неизбежная старость слишком незначительно повлияла на его внешность. Однако, казалось, в этом круизе возраст наконец-то дал о себе знать. Все началось в день отбытия, когда Саске принимал корабль, а пассажиры, толпясь у входа, шутили и смеялись, предвкушая интересный отдых. Еще бы, почти месяц на борту одного из самых больших и комфортабельных лайнеров! Теплые моря, океаны, самые известные туристические порты и бесконечные развлечения на палубе. А главное — никаких забот и волнений. Все было как всегда. За прошедшие тридцать лет мало что изменилось. И Саске с привычной терпеливостью посматривал на зону досмотра, как вдруг… яркий розовый мазок среди роящихся короткостриженных светлых и темных макушек, шикарных причесок, причудливых разноцветных шляпок и слепящих белизной форменных пилоток персонала резанул по глазам. В толпе стояла девушка — с такого расстояния лица было не разглядеть, но обычно равнодушное сердце забилось быстрее и Саске безотрывно вглядывался, до рези в глазах, в глупой надежде увидеть лицо, удостовериться, что это не Сакура, пока один из помощников не отвлек его по какому-то вопросу. Секунд десять, не больше, но когда Саске вновь посмотрел вниз, розововолосой девушки там уже не было. Сакура… хм… Сакура последний год часто снилась ему. Почти тридцать лет прошло с того дня, как они общались в последний раз, и за это время Саске видел бывшую жену только на сохранившейся со свадьбы фотографии, стоящей в рамке на столике в его каюте. Рядом с фотографией улыбающегося Итачи. Она никогда не снилась ему раньше, но последнее время все чаще возникала из темноты, садилась рядом и молчала. Иногда брала за руку, гладила по голове или вытирала ему слезы. Она никогда ничего не говорила. Просыпаясь наутро, Саске чувствовал глухую тоску и странное покалывание около сердца. С жадностью глядел в сторону бара, на стоящие ровными рядами, отливающие янтарем пузатые бутылки и заваривал себе кофе покрепче. В такие дни он был слишком придирчив и нелюдим. Девушка с розовыми волосами стала преследовать Саске. Она мелькнула снова на третий день плавания. Оглянувшись отдать приказ, Саске увидел, как она куда-то бежала по палубе первого класса. Не ожидавший новой встречи, Саске успел зацепить взглядом самый конец ее траектории, прежде чем розовые локоны потерялись за поворотом. В этот день ему вновь не удалось рассмотреть ее лицо. Зато удалось на следующий. Ближе к вечеру, когда в кафе, неподалеку от капитанской рубки, началось очередное мероприятие для пассажиров — конкурс талантов. И эта девушка поднялась на сцену. Она пела, пританцовывая, улыбалась и шутила, и зрители встречали ее выступление овацией. А Саске стоял у дверей и не мог сделать вдох. Обжигался слезами, давился поднимающейся со дна души радостью и отчаянно надеялся, что видение не растает, не исчезнет. Что Сакура, словно вынырнувшая из его снов в реальность, такая же прекрасная и молодая, какой он ее помнил, больше не уйдет. В этот раз он наконец-то разглядел ее, комкаясь изнутри тоской и страхом, — это была именно она, Сакура. Он смотрел и смотрел, завороженно ловил знакомые до боли движения рук, улыбчивый взгляд, слушал нежный голос и звонкий смех, — заполнялся ею, словно пытался утолить тридцатилетний голод, и не мог сдвинуться с места. В тот вечер Саске напился в своей каюте, любовно поглаживая фотографию Сакуры и виновато глядя на фотографию брата. Напился впервые с данного на годовщину смерти Итачи обещания. А потом все пропало. Дни проходили за днями, дела, заботы, разговоры и встречи — все текло в привычном ритме, но та девушка больше не появлялась. В конце концов ее отсутствие стало тревожить, заставляло беспокоиться, обшаривать взглядом любую толпу, заглядывать в укромные местечки, лишило сна. Саске стал раздражительным и срывался на подчиненных, всякий раз чувствуя себя виноватым в бессмысленной несдержанности. К концу недели он настолько распереживался, что устроил капитанский обход всего лайнера, обосновав негласным указом владельца, который якобы хочет тайно проверить работу команды. Заглянул везде. Осмотрел каждую каюту, приветливо здороваясь с пассажирами и расспрашивая о впечатлениях, получил с десяток записок с предложением поужинать, выслушал еще больше жалоб на плохое обслуживание, обещая принять меры. Но так и не нашел девушку с розовыми волосами. Закончили под вечер. Уставшие помощники побрели в свои каюты, а Саске остался на палубе. Смотрел на непроглядную бездну моря и успокаивался. Раз ее нет на корабле — значит это все лишь игры его мозга. Галлюцинации. Страшно было признавать, но кажется, годы брали свое, и этот круиз станет последним. Негоже сумасшедшему капитану управлять таким большим лайнером. Нужно продержаться всего две с половиной недели до возвращения в порт и потом подать прошение об отставке. Перспективы потерять любимое дело и смысл жизни тревожным холодком прошлись по нервам. В тот вечер Саске снова напился. А утром нос к носу столкнулся с Какаши. Почти не постаревшим для своих — сколько ему там должно было быть? — пятидесяти, всего лишь утратившим юношескую мягкость линий, тонкость черт и еще шире раздавшимся в плечах. Они оказались рядом в небольшом служебном кафе, стояли у стола с минералкой и сверлили друг друга взглядом. Этот Какаши был очень мало похож на видение, и все же Саске зачем-то ущипнул его за плечо. Ожидаемо получил по руке и грозный взгляд в ответ, а также сказанную охрипшим голосом фразу о чокнутых придурках. Ничего такого, но Саске замер, не в силах сдвинуться с места. Удивленный и испуганный так, что бутылка с водой выпала из ослабевших рук. Так значит та девушка… Сакура… она и впрямь была на корабле? Это и правда она? Саске затребовал себе список пассажиров и с мрачным предвкушением стал просматривать бесконечные столбцы, выискивая одно единственное имя. Но его не было. Попалось 14 пассажирок с именем Сакура, вот только ни у одной из них не было фамилии Харуно. Впрочем фамилии Учиха или Хатаке у них тоже не было. Хатаке. Итачи говорил, что Сакура вышла замуж за этого сопляка почти сразу. Кажется, брат и бывшая жена продолжали общаться до самого конца, хотя на его похоронах ни Сакура ни ее муженек не присутствовали. Под фамилией Хатаке в списке пассажиров было трое человек. Правда только Какаши стоял полным именем, у двух других сокращенно по первой букве — С. и И. Но странным было, что пол у С. значился мужской, а у И. — женский. Запутавшись вконец, Саске долго смотрел на строку с номером каюты, в которой остановились эти трое, борясь с желанием спуститься к ним и убедиться своими глазами. Он все крутил в голове последнюю встречу, закончившуюся ужасным известием о болезни брата, предупреждение Какаши не подходить к Сакуре больше никогда в жизни, ее исполненный жалости взгляд, и даже не представлял, о чем они будут говорить, если все-таки не сдержится и пойдет поздороваться со старыми знакомыми. Однако судьбе, похоже, было глубоко наплевать на его внутренние метания и попытки справиться с собой, потому что тем же вечером Какаши Хатаке сам постучал в дверь капитанской каюты. Не здороваясь, прошел внутрь, стукнул полной бутылкой дорогого виски по столу и без приглашения уселся на кровать. — Ну, привет, Саске. Осмотрелся, задержавшись чуть дольше взглядом на фотографиях, цыкнул сквозь зубы, сцапал кружку, стоявшую у края, и щедро плеснул в нее почти до половины выпивку. Протянул Саске, криво улыбнулся и выдал: — Давай за встречу что ли… Пальцы мазнулись о пальцы — Саске крепко обхватил кружку, скользя сухой кожей по холодному, отследил края встревоженной жидкости, закрыл глаза и махнул залпом, привычно обрубив дыхание за долю секунды до. За такую встречу и правда стоило выпить. Напиться. Чтобы как страшный сон потом. Какаши пил прямо так — из горла. Саске отчего-то смотрел на ритмично перебирающий шею кадык, считая глотки — один, два, три, четыре… восемь. Цели на этот вечер у них явно совпадали. От корябающего глотку тепла, от разлившейся по желудку слабости, от горького запаха алкоголя, обвалакивающего ноздри, дурманящего мозг быстрее жидкости, Саске закрыл глаза и упал на стоящий поблизости стул на выдохе протянув довольное «тц.ааа…» Виски и впрямь был хороший. Отличный. Какаши очевидно разделял его восхищение, отбирая кружку и заполняя ее до половины. Протянул, успев стукнуть краем бутылки, словно чокался, прежде чем бахнуть идиотское: — Давай за тех, кого с нами больше нет. Выпил, не дожидаясь ответа, а у Саске потянуло за сердце, всколыхнулась боль, накатила волной, погребая. Итачи. Оставшийся навсегда восемнадцатилетним мальчишкой. Умерший у него на руках в последние дни лета на берегу теплого моря, куда этот несносный сорванец сбежал из больницы. Умерший с улыбкой. Попросивший… нет, потребовавший напоследок у Саске жить на полную, веселиться и любить. Жить…черт… какое там жить, когда каждый день хотелось броситься в волны и пойти камнем ко дну. Какое там веселиться? Какое там… любить… Кружка в кулаке жалобно скрипнула, задушенная скованными страданием пальцами, когда Саске опрокинул, зажмурившись, проливая мимо рта горькое, противное, болючее. Итачи… Слезы сорвались тонкими струйками. Разорвали напускное равнодушие — фотография брата в руках расплывалась пятнами, сколько бы ни тер глаза Саске, пытаясь вновь увидеть знакомую улыбку. — Пей до дна. Булькающий звук наливаемой жидкости бодрил. Почти тридцать лет Саске не позволял себе думать о смерти Итачи. Убиваться. Проклинать свою жизнь и желать смерти. Он ведь обещал брату. Обещал жить. И потому запер свою боль в самой глубине, пытаясь выкарабкаться обманом «Итачи не умер, он просто уехал. Далеко и надолго. Как получится, приедет повидаться. А пока у него там своя жизнь». Тело задышало легкостью. Третья порция колыхнула мозг и вдарила по барьерам, заставляя отпустить тянущее за ноги прямо в ад прошлое. Саске хлопнул Какаши по плечу и сам подставил кружку для добавки. Напиться. Ему давно пора было выпить с кем-нибудь, чтобы проводить Итачи. Чтобы отпустить. Захлебнуться своей болью и вынырнуть. И жить дальше. Как обещал. Остатки допивали не чокаясь, в гробовом молчании, без ненужных больше тостов. Будильник прозвенел в шесть. Резкое металлическое дребезжание, выверенное до каждого перелива — на первом глубокий вдох, на втором — открыть глаза, на третьем — встать. Саске поодставил сгиб ладони под внезапно тяжелую голову, упорхнувшую бабочкой снова на подушку. «Черт… вот это вчера надрался… от головы одни осколки… больно… надо завязывать…» Холодная вода щедрыми пригоршнями, жесткое полотенце по коже до жара, лицом в приоткрытое окно — морской воздух до упора в легкие. Пойманной за пятки бодрости хватит до кают-компании. До заветной кофеварки. День прошел в привычном: проверка систем жизнеобеспечения, доклады помощников, решение возникающих проблем с пассажирами, связь с материком, сообщение о дрейфующем в десяти милях к югу сухогрузе, машинное отделение запрашивает допольнительных рабочих из-за болезни двух механников… Отлаженная за тридцать лет работа, в которой Саске умеет забываться. Умеет жить, умеет… — Мне нужно отойти ненадолго. Старший помощник, примите управление на себя. Всплывшее в памяти, словно нефтяное пятно посреди океана, лицо Какаши, кричавшего ему в лицо что-то громкое, что-то странное, на запомнившееся ни одним словом, растревожило так, что сдавило грудь. Саске едва ли не врезал себе по лбу. Точно. Они же напились вчера вместе. В его собственной каюте напились. Сначала приговорили ту бутылку, что принес этот щенок, а потом опустошили капитанский тайник. Молча пили, почти не разговаривая друг с другом. Тогда что это за воспоминание? Что за?.. Каюта 153. Номер, отпечатавшийся в памяти намертво. Каюта-люкс, где остановился Какаши Хатаке, кричавший ему вчера что-то очень странное. Стучать пришлось долго. Так долго, что подумалось: да нет его в номере! И дверь тут же распахнулась. — Какого черта? Проснувшийся секунд десять назад, взлохмаченный, помятый, в густом облаке перегара, этот Какаши был совершенно не похож на того, которого помнил Саске. — Есть разговор. Дай войти. Не дожидаясь разрешения, Саске отер растерявшегося на мгновение хозяина плечом и шагнул в большую светлую каюту. — Эй! Куда ты?.. Эй, ты! Стой! Какаши дернулся было за проворным гостем, но тут же сложился пополам от боли. Видимо, после того как ушел от капитана ночью, продолжал пить до утра. — Где она? Где Сакура? Безумный азарт щекотал нервы, пока Саске метался по каюте, рассматривая лежащие на диване платья, дотрагивался пальцами до скользкой ткани, пенился изнутри предвкушением непременной встречи. Сакура… Сакура! Не видение! Не сумасшествие! Сакура, реальная, настоящая, здесь! Здесь! Где же она? Где? Саске раздвинул занавеси и замер. Прямо перед ним сидел еще один Какаши, только намного старше. Длинные волосы были собраны в низкий хвост, на коленях клетчатый плед, поверх которого раскрытая на середине книга, очки… Саске чувствовал, как задыхается. Слишком реалистичный кошмар, слишком четкий бред, слишком явное сумасшествие. Хотелось расцарапть горло, чтобы хоть молекула кислорода проскользнула внутрь, но рот все раскрывался и закрывался, как у выброшенной на берег рыбы. — Познакомься: это мой отец — Сакумо Хатаке. Какаши подошел сзади и стукнул Саске по плечу. — Отец, это бывший Сакуры. Помнишь, я тебе рассказывал про него? Представляешь, это он тут капитан! Возможно, со слухом у старого Хатаке и правда были проблемы, но Саске показалось, что последние фразы Какаши проорал чересчур громко не для отца. Сакумо кивнул в ответ на слова сына, бодро поднялся и протянул руку. — Приятно познакомиться, капитан. Крепкое пожатие и такие знакомые глаза в ореоле лучистых морщинок — отец Какаши понравился Саске с первого взгляда. — И мне приятно, господин Хатаке. Как вам отдыхается на борту нашего лайнера? Есть какие-то жалобы? Или пожелания? Говорите, пожалуйста, я постараюсь сделать все, что в моих силах. Выученная за годы капитанства вежливость тонкой маской расползлась по лицу. Странно, но сейчас она совсем не мешала Саске. Улыбаться хотелось просто так. От души. — Ну, раз вы предлагаете сами, то знаете, есть у меня одна просьба. Хех! Ресторан на верхней палубе, «Сладкая ночь», можно ли попросить вас дать мне ключи от него на одну ночь. Понимаете, дело в том, что я хочу произвести впечатление на женщину, которая мне очень… — Отец! Тебе пора на процедуры. Не забивай голову капитана своими глупостями. Иди скорее. Ты же знаешь, что госпожа Цунаде не любит, когда ты опаздываешь. Если пропустишь, она может больше не принять тебя. Какаши подхватил отца под руки и очень заботливо вытолкал за дверь номера, приговаривая какие-то глупости про врача, процедуры и опоздания. А закрыв за ним дверь, провернул замок дважды, на всякий случай. Стоило старшему Хатаке выйти из номера, Какаши скинул доброжелательность с лица, развернулся к Саске, зачесал пятерней волосы на затылок и скрестил на груди руки. И низким, чуть охрипшим голосом спросил: — Зачем пришел? Я тебя не звал. — Ответный визит вежливости. Вчера ты ко мне. Сегодня я к тебе. — Выпить принес? Вежливый ты наш. Какаши прошел вглубь каюты, туда, где виднелась блестящая хромом барная стойка, достал бокалы и приглашающим жестом предложил налить. В притворном удивлении от пришедшего с пустыми руками Саске поднял брови, насмешливо улыбнулся и полез под стойку за бутылкой дорогого виски. — Смотрю, нравится пить на халяву, капитан. Эдак, ты весь мой бар изведешь к концу плавания. — Судя по каюте, ты не тот, кому стоит давить на жалость, Хатаке. Наливай и не ной. Хмурый и недовольный, Какаши плеснул янтаря в бокал до края и с вызовом посмотрел на незванного гостя, мол, давай, пей! Ответным взглядом Саске мазнул по прозрачной пустоте хозяйского бокала, мол, а ты, не будешь? Дождался, пока Какаши твердой рукой нальет себе, поднял бокал и — — Давай за встречу, что ли… Опрокинул в себя, не дожидаясь, успел подумать лишь, что на мостик сегодня уже не вернется, надо бы предупредить, и выпил в три больших глотка все до капли. Какаши еще крутил в руках свой бокал, глядя, как сверкают солнечные иглы в темной жидкости. — Почему ты искал Сакуру, когда пришел? — Я видел ее на корабле. Встречал пару раз. Хотел поздороваться. Давно… не виделись… Удивленно-встревоженный взгляд метнулся от края бокала к глазам Саске — Какаши хмурился, словно услышал несусветную чушь. «Да, точно, — запоздало всплыло в памяти, — он же запретил к ней приближаться». Старость не радость, нашел кому говорить такое… — Ты не помнишь? Я вчера говорил тебе. Сакура умерла, Саске. Почти год назад. — Что?.. Слова зазвенели в голове. Те самые слова, которые Саске все утро мучительно пытался вспомнить. Скупые факты, которые Какаши говорил поначалу тихим, привычно-бесцветным голосом, выпустили накопившуюся боль, заставляя его кричать от осознания, кричать отчаянно, и как это Саске мог позабыть такое? «Сакура умерла. Оторвался тромб. Мгновенная смерть. Она не мучилась. Я приехал забирать ее из школы после работы, подумал, что уснула за своими тетрадками, подошел, тронул за плечо, а она уже не дышит. И в глазах удивление. И я стоял, как идиот, не верил, что ее больше нет. Я просто не мог поверить. Ведь меньше часа прошло, как я говорил с ней, говорил, что заеду, спрашивал, что приготовить на ужин! Она была жива каких-то полчаса назад! А я не успел приехать! Не успел попрощаться! Не успел сказать ей еще раз… ничего не успел! И уже больше никогда не скажу! Никогда! Больше никогда!» Безумие. Это все же безумие. Галлюцинации… — Тогда кого же я видел? Девушка с розовыми волосами? Она же копия Сакуры! — Ааа, ты об этом… Ну пошли, познакомлю. Но далеко идти не пришлось. Та самая девушка ворвалась в номер с диким криком и схватила Какаши за руку, не дав последнему и шанса вырваться. Потащила к выходу, рассказывая на ходу проблему, и пригвоздила Саске к месту первым же словом: — Пап! Пошли скорей! Там дедушка опять с бабулей Цунаде соревнуется! Скажи ему, что в его возрасте армреслинг — это просто глупо! Он меня совсем не слушается! Он так и не смог пойти за ними следом, остался сидеть в мягком кресле, рядом с которым ослабели ноги. Оглушенный пониманием: Сакура родила дочь. Дочь. У Сакуры и Какаши дочь… но как? Ведь доктора говорили… разве могло быть?.. Могло. Наглядное доказательство всего минуту назад громко кричало в паре метров от. У Сакуры дочь. Так похожая на саму Сакуру. Красавица. Умница. Заботливая и добрая девочка. Радость, тоска, печаль, воспоминания счастливых моментов супружества — все смешалось в его груди, затопило горячим, расплавляя до костей, выступая слезами на глазах. Дочь… эта чудная девушка могла бы быть его ребенком. Если бы он не… Какаши вернулся, когда уже стемнело. Саске все еще сидел в кресле, выпотрошенный новостями, размазанный в сопли знанием. Сидел и молча плакал. Прокручивал в себе давно забытое, упивался собственной болью, прощался. С Сакурой, с тем чувством, что так и не смог отпустить, с собственными руками похороненным счастьем. — Выпьешь? В этот раз они не молчали. Какаши рассказал о том, как Сакура переживала из-за болезни Итачи, как писала ему сообщения каждый день и записывала смешные видео, как часами трепалась с ним по телефону и жутко нервничала, когда абонент был вне зоны доступа. И как она заболела, когда пришло сообщение о его смерти, пролежала в больнице больше месяца. И как потом они долго искали его могилу, потому что контакта с Саске не было, а больше никто и не знал. И как спустя три месяца узнала о собственной беременности. Как радовалась и плакала, без конца повторяя, что это он, Итачи, решил остаться с ними. Что это его перерождение. И Какаши не спорил. Только переживал и поддерживал. А еще, Сакура настояла на том, чтобы приехать в больницу к Сакумо, проведать его вместе с малышкой. И эта трехлетняя кроха, увидев связанного смирительной рубашкой дедушку, взяла его за рукав и повела за собой, обещая поделиться игрушками и напоить вкусным чаем. Как спасла его, жившего в призрачном мире, от мыслей о самоубийстве и вдохнула смысл в его жизнь. До сих пор спасает. И дедушку, и отца. И это она настояла, чтобы Какаши поехал в круиз, в который должен был поехать с Сакурой на тридцатую годовщину свадьбы. Сказала, что мама была бы против, ей вообще не нравилось, когда папа грустил. Ради мамы… Они допивали вторую бутылку, когда в номер вошли. Сквозь слезы Саске всматривался в стоящую на пороге девушку и держащего ее за руку старика. Слушал, как нескрываемой гордостью звучит голос Какаши, когда он говорит: — Познакомься, Саске, это моя дочь, Итачи Хатаке.