Берега

- Это правда, что говорят наши люди? – с вызовом поинтересовался Изуна, неотрывно следя взглядом за перемещениями старшего брата по комнате. От резких движений и жестов Мадары у него в глазах рябило, что отдавалось тупой болью в правой части лба. Впрочем, головная боль была меньшей из его проблем и, к счастью, совсем не мешала стоять на своих двоих. А вот слабо, неохотно заживающая рана в груди - да. Его состояние все еще оставляло желать лучшего, но Изуна уже хотя бы мог ходить – пусть и медленно, неторопливо, по несколько шагов с короткими передышками. Вот он и ходил по пятам за Мадарой коридорами дома, надеясь получить ответ на свой вопрос, который, кажется, повторил за последние полчаса около двухсот раз. Мадара поначалу как будто бы секретничал и избегал надолго оставаться на месте, во всех смыслах слова явно уходя от ответа – он молча сновал из комнаты в комнату, методично раскладывая по местам части своего боевого снаряжения, которое до встречи с братом приводил в порядок после последнего боя. Изуна сначала застал Мадару во внутреннем дворе дома рядом с парильней, где обыкновенно стирали одежду. Мадара счищал с юкаты запекшуюся кровь, и Изуна смутно догадывался, кому именно она принадлежала. Потом Мадаре понадобилось в оружейную – составить на специальные узкие полки натертые до блеска катаны. Потом – в кухню, оттуда – снова в парильню и опять в оружейную. Если бы Изуна не знал о педантичности брата и его предельно аккуратном отношении к вещам, то решил бы, что тот намеренно водит его по всему дому, желая тем самым утомить и заставить отстать с этими очевидно неудобными расспросами. Будь даже и так, Мадаре никогда и ничего не удавалось от него скрыть надолго, и Изуна знал, что в таких случаях ему следовало делать. Сейчас Изуна наконец загнал его в угол – побег Мадары привел их обоих в комнату старшего Учиха. Выход из нее только один, да и тот перекрыл, пусть и скрючившись, Изуна. - Все говорят, ты хочешь строить с Сэнджу какую-то деревню, - не унимался он, застряв теперь в дверном проеме комнаты брата и благодаря всех богов за то, что Мадара, кажется, сейчас был сосредоточен на порядке в пределах только своих личных шести татами и не намеревался бегать по усадьбе и дальше. Остановиться, перевести дух и прислониться к деревянному острому косяку внезапно оказалось приятно как никогда. Жаль только, что Изуна уже прилично переутомился. Его рана заныла с удвоенной силой, дыхание стало сбивчивым, как и мысли, тут же кинувшиеся в воспаленном от боли сознании врассыпную – прочь от основной темы разговора, что он затеял. Впрочем, Изуна старательно игнорировал свою боль как Мадара все его вопросы, исполненные искренним непониманием и недоумением вперемешку со злостью. - Тебе бы отлежаться, - растягивая слова проговорил Мадара, даже не удостоив брата взглядом, - побелел весь уже. Если рана снова откроется, зашивать ее будешь сам. - Ты что, не слышал моего вопроса? - прошипел Изуна, морщась от ощутимых уколов боли и нарастающего недовольства, - Мадара, отвечай мне! Мадара остановился у футона и медленно повернул к Изуне голову, скользнув по его согнувшейся едва ли не пополам от натуги и боли фигуре холодным и пронзительным взглядом. - Я говорил, что тебе предписано лежать после того, как кровь наконец-то остановили, - он точно и не слышал слов младшего брата, - еще полторы недели, если быть точным. Говорил или нет? Изуна стиснул зубы, молча и старательно подавляя мгновенно вспыхнувшую внутри ярость. - Говорил или нет? Грудь под ладонью, которой Изуна ее зачем-то ощупывал, точно проверяя, не хлынула ли с новой силой кровь, казалась очень горячей. Кожа, скрытая лишь легким дзюбан, ощутимо вспухла, и его пальцы могли нащупать грубые тяжелые стяжки. Изуна готов был поклясться, что слышит биение собственного сердца, которое старательно гнало кровь к еще не зажившей рваной ране, точно готовилось растерзать шелковые нити и уложить его еще на четырнадцать дней полумертвым. Чтобы его окружили ирьенины, чтобы ему бесконечно накладывали всевозможные компрессы и изводили горькими травяными отварами, чтобы в лихорадке перед его мысленным взором представали ненавистные черты Сэнджу Тобирамы, который несется на него с катаной, пронзающей его затем насквозь. Снова. - Говорил я тебе или нет? – послышался требовательный голос Мадары, и Изуна, к собственному негодованию сдававшийся под натиском накатившего приступа жжения в груди, только коротко и слабо выдохнул в ответ, стараясь сфокусировать взгляд на брате. - Говорил, - прошипел Изуна, цепляясь глазами за плечи, локти и пальцы Мадары. Этот разговор он выстоит. Даже если потом ему придется не вылезать из постели и промучиться еще четырнадцать дней. - И что ты здесь делаешь? Изуна с трудом разогнулся, тверже опираясь боком о дверной проем. - Спрашиваю тебя, что это за слухи про деревню, которую ты строишь с нашим заклятым врагом. Мадара глубоко вздохнул, не сводя с Изуны непонятного взгляда. - Тебе было велено лежать, - затем проговорил он, отворачиваясь и принимаясь переодеваться. - Ты забыл слова нашего отца, - выдавил Изуна, сверля взглядом спину Мадары, - забыл, что они сделали с нашей семьей… Для тебя не существует ее больше, да, брат? Мадара ничего не отвечал, только продолжал стаскивать с себя грязную одежду, бросая ее себе под ноги. - Все они умерли для того, чтобы ты строил с Сэнджу деревню и закрывал глаза на все, что они с нами делали годами! – Изуна же продолжал распаляться, точно у него наконец открылось второе дыхание, и боль в груди больше не терзала его, - имей смелость посмотреть на меня, Мадара, когда я говорю с тобой! И ты увидишь, что они сделали – те, с кем ты теперь заодно! - Молчи! – неожиданно рявкнул Мадара, сверкнув глазами. Изуна упустил тот момент, когда Мадара сократил расстояние между ними до пары шагов. Он теперь стоял напротив младшего брата, сжимая в руках свою простую юкату, и на лице его смешались гнев и жалость, исказившие его черты и явно заставлявшие в эту минуту метаться между желанием поставить зарвавшегося Изуну на место и помочь ему не рухнуть на пол – так он побелел, так был ослаблен. Впрочем, Мадара не двинулся с места, а только всем корпусом подался вперед, заглядывая младшему брату в лицо. Его голос понизился до угрожающего шепота, который Изуне был хорошо знаком. Это был голос Учиха Мадары, который готовился нанести бьющемуся в предсмертной агонии врагу финальный сокрушительный удар. - Слушай меня внимательно, брат, больше я повторять не стану, - глаза Мадары бегали по его лицу, словно искали в нем и стремились вытащить наружу признаки овладевающей телом и разумом слабости, которая вынудила бы Изуну капитулировать и внять требованию не нарушать предписанного постельного режима, - я глава нашего клана. Я выбрал прекратить бессмысленные кровопролитные сражения с Сэнджу и поведу нашу семью в безопасное будущее без войны и смерти. Наш клан поддерживает меня. Знаешь, что заставило меня принять такое решение? Мадара распрямился, не отрывая взгляда от побелевшего лица брата. Он набросил на плечи юкату, затем аккуратно расправляя ее и подпоясываясь. Его голос оставался таким же стальным, тихим и вкрадчивым. Изуне от этого было словно еще больнее, чем вообще могло в его состоянии. - Ты, Изуна. И мы, и они годами уничтожали семьи друг друга, но я решил остановиться тогда, когда чуть не лишился единственного и последнего прямого родственника. Они потеряли столько же, сколько и мы. Я не намерен рисковать никем больше, как и Хаширама, - Мадара поправил воротник своей юкаты, - готов ли ты сам хоронить тех, кто у нас еще остался, Изуна? - Нет, - гневно выплюнул Изуна, - я готов зато похоронить проклятого Сэнджу Тобираму, которого ты, видно, простил! Изуна сжал крепко свою руку, покоившуюся на груди, и тут же поморщился, пожалев об этом. Не стоило. Он подушечками пальцев нащупал швы, с облегчением убеждаясь в том, что они все еще сдерживают разорванную кожу, а его дзюбан все еще ослепительно белый. - Ты остался жив, Изуна, - холодно парировал Мадара, глядя на брата тем же непонятным взглядом, - если не будешь таскаться за мной по всему дому, пытаясь оспорить мои решения, то еще и здоров останешься. - Не угрожай мне, Мадара, - голос Изуны осип, и говорить ему было все труднее. Не стоило начинать этот разговор именно сегодня – он это и сам понимал, но его злость была сильнее и душила внутри все остальные чувства, включая безумную, до исступления доводящую боль. Снова. - А то что? – спокойно поинтересовался старший брат. И действительно – что? Изуна сейчас только и может что лаять, да не кусаться. И за это можно благодарить только Сэнджу Тобираму, который едва не… - Ты не можешь так поступать, ты предаешь все, за что мы сражались все эти годы, ты… - Изуна осекся и захлебнулся – на этот раз, к счастью, только яростью. Впрочем, и этого было вполне достаточно, чтобы заставить Мадару дернуться с места и подхватить его, упирающегося в своем отвращении к его решению и к самой идее перемирия, под руки, обнять бережно его ребра и медленно, унизительно провести через весь коридор в сторону его комнаты. Помочь опуститься на футон, игнорируя попытки оттолкнуть руки. Бегло проверить, не разошлись ли швы. Коснуться лба и мысленно выругаться – Изуна слишком уж рвется на тот свет. - Ты-ы-ы… - шипел-выдыхал Изуна, глядя в лицо присевшего на корточки рядом с ним Мадары; на его лбу выступали блестящие мелкие бусины пота, - ты… я тебя ненавижу… - Молчи, Изуна. Молчи и слушай меня внимательно, - голос Мадары то затихал, то казался таким громким, будто звучал в голове Изуны – как раз в том самом месте, где пульсировала тупая ноющая боль, - мы заключили с Сэнджу мир. Так оно и будет, и никому этого не изменить. Ты первый должен понимать, что пришло время остановить эту бесконечную битву, потому что ты едва не лишился жизни. Но ты все же жив. И я хочу, чтобы мой младший брат, мой единственный брат, был рядом и помогал мне, когда мы воздвигнем деревню и станем ее правителями. Ты поправишься и получишь шанс помогать нам или останешься в меньшинстве, потому что весь наш клан согласен прекратить войну. Хорошо подумай об этом, Изуна. Изуна уже не мог видеть лица Мадары – ни боли, что читалась в нем, ни тонкой, едва уловимой грусти, ни тревоги при виде стремительно ухудшавшегося состояния брата. Снова. Лихорадочное полузабытье уносило сознание Изуны прочь, все дальше от реальности, в которой старший брат молча сидел над его измученным телом и неотрывно следил за тем, чтобы его грудь вздымалась в такт дыханию, чтобы его дыхание вообще не останавливалось, - туда, где перед его мысленным взором опять замелькают сцены последнего сражения с Сэнджу Тобирамой, блеск острой катаны, тяжелыми мешками падающие на землю бездыханные тела его товарищей, пропитанная кровью зелень травы, дорога домой и крепкое плечо Мадары, белый футон, бесконечные перевязки и… лицо Сэнджу Хаширамы, который склоняется над ним, заслоняя собою лунный свет. Нет, это лишь игра обезумевшего от боли разума – Сэнджу Хаширамы не могло оказаться здесь. Изуне мерещится его лицо лишь потому, что его старший брат окончательно простился с последними крохами здравого смысла и принял его предложение о мире. Он собрался строить деревню – так сказали Изуне. Изуна видит Сэнджу Хашираму лишь потому, что именно он помог Мадаре растоптать то, что осталось от гордости клана Учиха, окончательно. И вовсе не потому, что Сэнджу Хаширама склоняется над его телом, чтобы… Сэнджу Хаширама окажется в этом доме лишь через его, Изуны, труп – вот о чем подумал Изуна, прежде чем окончательно провалиться в горячечную неспокойную дрему и оставить Мадару одного в звенящей тишине. Руки Мадары неторопливо натянули простынь на грудь Изуны и замерли над ней, ощупывая рану. Нужно заняться его швами, пока Изуне не вздумалось опять побродить по дому и поспорить о войне и мире. Мадара беззвучно поднялся на ноги, тяжело вздохнув, и разом онемевшие ноги повели его прочь – на поиски ирьенина. Эта ночь спокойной для него не будет. Снова.