Берега

Тобирама нашел Хашираму в главной комнате дома Сэнджу. Конечно, где ему еще быть – главе целого клана, на плечах которого лежит колоссальная ответственность за всю семью. Хаширама сидел за столиком, на вытянутой руке перед собой держа книгу финансового учета семейного бюджета, лениво листая ее страницы и едва сдерживая широкие зевки. Бумажная работа не то, что дается ему, но выбора у него нет. Обычно с такими делами ему помогает Тобирама, это их негласная договоренность – Хаширама, пусть и занимает такое значительное положение в семье, никогда не пренебрегал помощью брата и не стремился умалить его лидерские амбиции. Они принимали важнейшие решения сообща, и в этом была их сила. Но в последние две недели их привычный уклад разительно изменился – Хаширама буквально растворился в семейных делах, словно бы избегая младшего брата. Он занимался чем угодно, только не общался с ним, не делился своими планами и задумками, перестал и болтать об отвлеченном, словно намеренно не давая себе продыху. Сначала Тобирама списывал отстраненность и чрезмерную занятость брата на неоднозначность положения, в которое угодил клан Сэнджу после последнего сражения с Учиха. Вот уже две недели обходилось без кровопролитных стычек, и если бы Тобирама вел специальный календарь, где отмечал количество дней без происшествий, то сегодня торжественно вписал бы в него цифру «14» - вот сколько прошло с тех пор, как он ранил Учиха Изуну катаной в грудь. У Хаширамы и правда прибавилось забот: привыкшие к военному положению и бесконечным битвам родичи ощущали себя потерянными и сбитыми с толку и нуждались в твердом управлении. Хаширама контролировал их нервное настороженное безделье и направлял его в мирное русло, не позволяя воинам Сэнджу хоть на секунду задуматься о происходящем и ежеминутно занимая их разного рода важными поручениями. Например, он затеял капитальный ремонт в главном доме, и для этого ему потребовались силы едва ли не всех мужчин семьи. Хаширама ловко распоряжался чужим временем, и это, как казалось какое-то время Тобираме, было замечательным решением. Но было в этом решении Хаширамы и то, что значительно подогревало извечную настороженность Тобирамы: враг не давал о себе знать непривычно долго, а его старший брат, глава семьи, тот, кто ведет за собой весь их клан, бездействовал. Тобирама решительно недоумевал. Разве сейчас не лучшее время для того, чтобы напасть на Учиха и окончательно сокрушить их, заставить наконец признать превосходство Сэнджу? Теперь, когда один из двух самых опасных вражеских воинов повержен, когда его брат ослаблен, истощен и сломлен своей утратой – разве расправиться с Учиха раз и навсегда не было бы… правильно? Воспользоваться ситуацией и поставить в их войне жирную точку, при этом оставшись безусловными победителями. К счастью, Хаширама давно лишился иллюзий о своей дружбе с врагом, он окончательно принял сторону своего клана и совершенно не щадил Учиха на поле боя, так что же мешает ему теперь? Этот нужный, правильный, но такой несвоевременный ремонт, точно призванный аккуратно и мягко остудить всеобщий пыл и дать семье новые цели? Тобирама стиснув зубы наблюдал за тем, что творится в их доме, и с каждым днем ему все меньше нравилось то, что он видел. Хаширама будто совсем отстранился от идеи победы, оставил в прошлом стремления отца и, очевидно, не собирался принимать чужих советов касательно собственных действий. Тобирама пошел с собой на сделку и дал ему время. Он дал ему дорогу. Теперь же Тобирама знал: настало время взять должок обратно – он нуждался в ответах и намеревался их получить. Две недели промедления на войне – опасное расточительство. Да что здесь творится? Хаширама легко и охотно отвлекся от своей работы, стоило только младшему брату показаться в дверях комнаты. Точно все это время он не работал, а ждал любой возможности прекратить притворятся занятым. - А, брат, - прошелестел он, легко улыбаясь Тобираме, - зайди, не стой там. Книга тут же легла на стол перед Хаширамой, закрытая и мгновенно забытая. Тобираме вряд ли нужно было приглашение, однако спокойствие лица и мягкая растекшаяся при виде его по губам улыбка Хаширамы почти пригвоздили его к порогу. Вот так просто? Тобирама искренне считал, что старший брат малодушно прячется, раз за две недели так и не нашел больше нескольких минут для беседы с ним. Раз не нашел возможности обсудить что-то кроме плана хозяйского дома и глупой шутки, которая самому ему, похоже, казалась остроумной и смешной. Может, она и была такой, но только не для предельно напряженного Тобирамы, который ждал от Хаширамы серьезных и решительных действий вот уже две недели. А теперь вот Хаширама с легкостью приглашал его к диалогу. - Поговорим? – Тобирама не собирался упускать открывшихся возможностей. Он ждал достаточно долго, чтобы продолжать ходить вокруг да около. Да что уж, он в принципе далек от осторожных светских бесед. - Разумеется, - кивнул Хаширама, - о чем будем говорить? Тобираму, который уже уверенно запахнул за собой створку сёдзи и прошел к столу, где работал брат, такая непосредственность вопроса огорошила. Разве Хашираме и так не ясно, о чем будет разговор? Как будто одного острого и настороженного взгляда не хватало для того, чтобы пролить свет на тему намечавшегося разговора. - Чем ты занят? – прозвучало это как веление немедленно отложить все ненужные и лишние дела. Чем, в общем-то, и было. Тобирама сложил руки на груди и уронил тяжелый взгляд Хашираме в глаза. - Работаю. Вот, - Хаширама легким и небрежным жестом подтолкнул по столу пухлую и засаленную книгу с бурой обложкой в направлении брата, - деньги считаю, смотрю, как с ними быть. У нас с деньгами сейчас непросто. Под пристальным и холодным взглядом еще терпеливо молчавшего Тобирамы он продолжал: - Урожай в этом году плохой. Отец всегда говорил, что следует считать и планировать это заранее, но мы были заняты. Я это теперь исправляю. Кстати, я мог бы помочь с выращ… - Хватит, - Тобирама не выдержал: отрезал, повысил голос, и Хаширама слегка отшатнулся назад, как будто получил пощечину. Он распрямился, едва заметно поджимая губы, но также не отвел от лица брата глаз. - Не понял, - проговорил Хаширама. На лице у него застыло непонятное выражение в противовес уже вполне открытому нервному недовольству, которое завладело каждой мышцей лица Тобирамы. - Все ты понял, - Тобирама спустился на тон пониже, - или и дальше будешь со мной играть, Хаширама? - Ты спросил, - Хаширама устало хмыкнул, пожимая плечами, - я ответил. - Я спрошу иначе, - Тобирама сделал еще пару шагов к столу, буквально нависая над братом, - почему мы еще не добили всех оставшихся Учиха? Хаширама глубоко вздохнул, выдерживая напряженный взгляд полыхавших нетерпеливым негодованием глаз. Тобираме трудно было разобрать, какие чувства всколыхнул в старшем брате его вопрос, но внешний вид его оставался предельно спокойным. А зря. Следовало бы ему напрячься, ведь Тобирама больше ждать и миндальничать не собирается. Шутки и обсуждения чертежей дома кончились. - Так что? – Тобирама требовательно вскинул подбородок вверх. - Я-то думаю, мы их уже достаточно добили, - спокойно ответил Хаширама, и теперь его младший брат с уверенностью читал в его взгляде чувства, о которых прежде мог только догадываться: Хаширама был уверен. В своих поступках, в своих словах. В решении, которое принял и которое вот так иносказательно озвучил. Пока Тобирама две недели коршуном кружил над ним, любезно позволяя позаботиться о семье и обдумать дальнейшую тактику расправы над Учиха, Хаширама совершенно серьезно ремонтировал их дом. Вот и все ответы, которые так старался отыскать Тобирама. Все они – в честном и прямом взгляде, направленном не в лицо, а в самое нутро. Этого снести Тобирама не мог, хотя и пытался. Он твердо вцепился в собственные предплечья пальцами так, что их кончики побелели, а глаза его сузились, бегая по лицу Хаширамы и стараясь отыскать в нем признаки иронии или хотя бы лжи. К несчастью, его брат не лгал и даже не смеялся. Но будто насмехался. И вот это Тобираму уже разозлило. - «Достаточно»? Одного Учиха не достаточно, чтобы с этим закончить, - голос Тобирамы громыхнул вновь, отчетливо слышный в ночной тишине. - А сколько тебе нужно, Тобирама? – Хаширама едва заметно склонил голову набок, изучая его взглядом. - Все. Хаширама на выдохе отвел от брата взгляд, устремив его куда-то в сторону. Теперь он совершенно неприкрыто выглядел… раздосадованным? - Либо мы останемся, либо они, - резко сказал Тобирама и подступил ближе к столу, за которым сидел его старший брат. Хаширама прикрыл глаза, сжимая зубы, и его челюсть едва заметно дрогнула, точно он нехотя прожевал и готовился переварить то, что секунду назад услышал. Он повторил движения брата и сложил руки на груди, а Тобирама жадно следил внимательным взглядом за каждым его жестом, каждым неуловимым движением, ища в них ответы на вопросы, роившиеся в его голове. Неужели он снова за старое? Снова эта осточертевшая песня про мир и дружбу? Тобирама агрессивно ждал ответа. И дождался. - Ты уже постарался, чтобы Учиха получили от нас достаточно, брат, - сказал Хаширама тихо и весомо. Тобирама буквально физически ощутил, как заиграли на собственных скулах желваки. Две недели Хаширама ремонтировал проклятый дом, ни секунды не сомневаясь в том, что Учиха уже достаточно. Что с них хватит. Вот, значит, как он все это видит? Гнев Тобирамы, который еще совсем недавно только плескался где-то внутри, сейчас накатывал на него с новыми силами, грозясь вырваться наружу и потопить его с головой. Больше того – Тобирама готов был утащить с собою в пучину злости и брата, который, видите ли, счел, что им пора остановиться. Хаширама говорит о поступке Тобирамы на поле боя так, будто он сделал что-то непростительное. Как будто война не должна уносить жизни врагов. Как будто Учиха Изуна не заслужил свою смерть, как и его старший брат, как и весь их клан, будь он трижды проклят. - Нет, не получили, - Тобирама решительно мотнул головой, буквально обрушиваясь с высоты собственного роста вниз, чтобы упереть твердые ладони в столешницу прямо перед братом, - после всего, что они нам сделали, «достаточно» будет только тогда, когда мы окончательно сотрем всех их с лица земли! Ладони Тобирамы звучно хлопнули по шершавому дереву, как будто хотели не то придать веса его злобной тираде, не то привлечь к ней внимание Хаширамы, который, впрочем, и так ни на секунду не забыл о том, что перед ним стоит его разгневанный младший брат, глаза которого буквально прожигают его взглядом и требуют крови. Уже, наверное, и все остальные обитатели дома неплохо осведомлены о том, что сейчас испытывает Сэнджу Тобирама. - Что ты молчишь, братец?! – Тобирама нагнулся к лицу брата и сжал челюсти. Две недели. Хаширама вот уже две недели не планирует больше сражаться с Учиха. Стоило бы догадаться, да как в такое поверить после всего? Тобирама чувствовал себя идиотом, который дал фору поразительной наивности брата, и теперь ему уже не наверстать упущенного времени, не отменить это беспечное решение заниматься бытом в самый разгар войны. Когда они как никогда близки к победе. Вот, пожалуй, что раздражало его примерно так же сильно, как и самоуправство Хаширамы. - Что тебе сказать еще? – на губах Хаширамы проявилась снова эта снисходительная улыбка. Та, с которой он несколько лет назад без умолку и горячо болтал о том, что война между Сэнджу и Учиха бессмысленна. Та, что появляется изредка и тут же угасает, когда братья встречаются взглядами, готовясь к очередному сражению. Тобирама знал, что каждый раз, когда он видит эту улыбку, Хаширама думает: однажды все для них будет иначе. Где-то в глубине души Тобирама, конечно, всегда был уверен в том, что старший брат не отступился от идеи положить войне конец. Просто верить в это он не хотел. Стоило бы догадаться, что он воспользуется любой удобной возможностью начать ремонтировать проклятый главный дом усадьбы Сэнджу. - И ты так решил без меня? Ты не можешь…не посоветовавшись…– голос Тобирамы захлебывался, впрочем, все набирая громкость. Он не мог отделаться от унизительного ощущения, что его предали, что подло обманули. Вероятно, хуже всего было то, что лгать Хаширама не умел никогда. Не лгал и сейчас. Это противное, вязкое ощущение стремительно охватывало каждую мышцу тела Тобирамы, поджигая ее изнутри; казалось, что он вот-вот утратит над собой контроль и… что? Нападет на брата? Нельзя сказать, что Тобираме не хотелось перейти от словесной атаки к вполне физической, ведь гнев клокотал уже в самом его горле, и от этого нетерпеливого ощущения его слегка потряхивало. Злость и сила, не находившие выхода в течение растянувшихся на целую вечность двух недель, так и просились наружу, и Тобирама из последних сил сдерживал себя. Хаширама, казалось, заметил это тоже, но ни в одной черточке его лица сейчас нельзя было найти ни тревоги, ни знакомого Тобираме извечного желания мягко урезонить и уговорить себя. Хаширама все еще выглядел уверенным. В каждом жесте, в каждом слове. Особенно – в том решении, что принял без участия Тобирамы. И этого Тобирама все-таки выдержать не смог. - Что ты сделал? – голос младшего брата покатился громом по комнате, отскакивая от ее стен, а ладони вновь хлопнули гулко по столешнице. Хаширама молчал. Тобирама говорил за все прошедшие четырнадцать дней. - Ты решил снова предать нас всех? Как тогда, когда мы были детьми, ты опять пошел у него на поводу и при этом решил обойти меня, своего родного брата?! Тобирама склонился над братом еще ниже. - Я принял самое верное решение из всех, - ни единый мускул на лице Хаширамы не дернулся, а его руки расслабленно сплетались на груди, как будто ни гнев Тобирамы, ни его злые слова не долетали до его слуха, рассыпались где-то на полпути, - этого не смог наш отец, но я смогу. Война кончена, Тобирама. - Он не смог?! – Тобирама взвился с новой силой, - Да он знал, что Учиха верить нельзя, мир с этими выродками просто невозможен! Он понимал это, в отличие от тебя, а ты вместо того, чтобы защитить нашу семью, топчешься по его могиле и плюешь на его память! - Осторожнее, брат, - тихо сказал Хаширама, но куда там: негодование Тобирамы заполнило собой все его сознание и не желало сдавать позиции без боя. - Твои ошибки ничему тебя не научили! - Единственная ошибка - не попытаться закончить вражду, когда это еще можно сделать, - отчеканил Хаширама. Тобираме, занятому излиянием своего праведного недовольства, было невдомек, но его голос уже начал стекленеть – дурной знак. - Нельзя, - рявкнул Тобирама, и крылья его носа угрожающе дрогнули, - они годами убивали наших родных, так что ничего изменить уже нельзя. - Думать так – твоя ошибка. Но и твое право, Тобирама, - Хаширама расправил плечи, не отведя от лица младшего брата глаз. Если бы Тобирама хотя бы на секунду остановился, если бы взял в узду свою горячность, то легко заметил бы, что от обычной для Хаширамы мягкой уверенности в его голосе не осталось ни следа. Ее заменила известная твердость – такая, с которой его старший брат без раздумий расправлялся с врагами во время битвы. Такая, с которой жертвовал собой ради великой цели. - Ты совсем обезумел! – если бы Тобирама заметил перемены в настроении Хаширамы, он наверняка бы не сказал этого. Хоть и тысячу раз за весь этот полный ядовитой злости разговор подумал. Но в одном он был прав: ничего изменить уже было нельзя. Глаза Хаширамы блеснули, и он резко поднялся на ноги, тут же сгибаясь вновь, чтобы оказаться с Тобирамой наравне. Его ладонь резко накрыла и твердо припечатала к столешнице руку Тобирамы, не давая ему пошевелиться и как будто желая тем самым отрезвить. Как это типично для Хаширамы, как свойственно ему – в самый разгар боя до последнего избегать настоящей, концентрированной жестокости. Тобирама высоко ценил это качество брата, пусть никогда ему об этом не говорил. Даже виду не подавал. Впрочем, в эту минуту всю значимость и все великодушие этого жеста он осознать, как ни старался, не мог бы. Он лишь стоял напротив брата и жег взглядом в его лице дыру, титаническими волевыми усилиями заставляя себя не вспылить и не дернуться, впутавшись в глупую горячечную драку, о которой, разумеется, мгновенно пожалеет. Мысли в его голове, обезумев, носились по кругу, а сердце гулко стучало в ушах, точно готовило тело к резкому выбросу томившейся внутри силы. Хаширама прямо заглянул Тобираме в лицо. Его брови сдвинулись к переносице. - Ты как со мной говоришь, Тобирама? – разом посерьезневший голос старшего брата отозвался эхом в мгновенно опустевшей черепной коробке. Унизительно, тошнотворно это признавать, но сработало: Тобирама несколько отрезвел. И теперь – молчал. - Я знаю, что ты никогда не поддержал бы меня в моем решении – ты снова это только что доказал. И я сказал: это твое право. Но ты не должен забывать, с кем ты говоришь, - Хаширама точно гипнотизировал его взглядом, в котором не читалось ничего, кроме непоколебимой уверенности, - пока я глава нашего клана, я сохраню нашим родным жизни и подарю им мирное будущее без страха. Я сделаю так, что они, а вслед за ними и любой, кто этого захочет, будут растить своих детей, не боясь, что им придется умирать на войне. Если для этого нужно объединиться со старым врагом, то так тому и быть. Ради Сэнджу я на это пойду – вот что я буду делать в память о нашем отце и об остальных, кого больше нет. Вот как я эту память сохраню: она будет жить, а не сдохнет с тобой и мной в грязи от чужой руки. Тобирама и не заметил, как старший брат отпустил его руку. Он распрямился и теперь возвышался над Тобирамой – сильный и твердый в каждом своем слове. Стыдно, противно это признавать – Тобирама закусил удила и молчал. Молчал и думал о том, что Хаширама кое в чем был прав: он глава клана Сэнджу. Но это не значит, что ему еще раз удастся принять решение в обход Тобирамы, что бы он там ни задумал. Тобирама медленно встал прямо, отнимая ладони от стола. Гнев его оборачивался ядовитым чувством досады и обиды, но он лишь поджал губы, усилием заставляя себя сдержаться. Ни словом, ни делом больше не дать Хашираме понять, как его глубоко он уязвлен и оскорблен. Удивительно, но так быстро к нему вернулось его ледяное спокойствие – почти такое же, что у него было в ту минуту, когда он только входил в комнату. Почти такое же, что он хранил последние две недели. Но с небольшой разницей: больше он ни на секунду не спустит глаз со старшего брата и не забудет ему нанесенной обиды.