Берега

Тобирама проследил взглядом за пальцами старшего брата, ловко складывавшими печати в призывной технике. Руки Хаширамы упали на землю, надавили, и причудливая нить витиеватых кандзи опутала его раскрытые ладони, теряясь в густой зеленой траве. - Жаль, я не смог сказать тебе об этом раньше… - начал он. - Призывай птицу, Хаширама, - ледяным голосом проговорил Тобирама, складывая руки на груди. Хаширама замолчал, с досадой сдвинув брови к переносице. Кандзи под его руками полыхнули на мгновение, послышался легкий хлопок, и из клубов густого, точно туман, дыма возникла небольшая птица с человеческими глазами и короткими куцыми крыльями. Она встрепенулась, будто стараясь стряхнуть себя дымный морок, и сонно воззрилась на мужчин. - Коэда, - в почтенном приветствии Хаширама слегка склонил голову перед птицей. - Хаширама-сама, - проскрипела Коэда и перевела взгляд на Тобираму, - Тобирама-сан, приветствую вас. Тобирама кивнул ей, стараясь продемонстрировать этим жестом как можно больше уважения, хотя ему и непросто было заглушить внутреннее ощущение диссонанса, рождавшееся в нем каждый раз при виде этой птицы. Его гениальный старший брат заключил контракт с самой, казалось бы, бесполезной обитательницей Леса, однако птица являлась все-таки полноправным представителем сообщества могущественных призывных животных. Она была стара как сам мир и при этом не годилась буквально ни на что кроме передачи писем, но и с этой задачей, Тобирама был уверен, куда лучше справились бы их натренированные ястребы. И вот сейчас Хаширама тратил свою чакру на очередной призыв ради одной лишь немногословной записки. Конечно, для Хаширамы выполнение этой техники сущий пустяк, но… Это совершенно лишнее промедление. Стоило этой мысли пронестись в его сознании, Тобирама машинально коснулся собственного пояса, на котором болтался подсумок со свернутым вчетверо листком внутри - бумага точно прожгла плотную бязь, и жар на секунду коснулся его кожи не то с напоминанием, не то с предостережением. Учиха Изуна был жив. Тобирама потянулся к подсумку, расстегивая его и запуская в складки ткани пальцы - медленно, точно действительно боялся обжечься. Шершавый клочок грубоватой бумаги попался ему сразу же. Он выудил записку из подсумка и, стараясь не смотреть на нее, передал брату. Хаширама принял записку, демонстрируя ее Коэде: - Коэда, передай это послание Учиха, - попросил он, проникновенно глядя птице в угловатую морду, - Они должны получить его до рассвета. Скажи, что не уйдешь без ответного письма. - Я знаю, как говорить с Учиха, Хаширама-сама, - бесцветно отозвалась Коэда, и с легким клацанием ее клюв сомкнулся вокруг сложенного аккуратно листка бумаги. Птица совсем по-старушечьи потопталась на тонких сухих лапах, затем развернулась и торопливым шагом направилась к высокой ограде, огибавшей все поселение Сэнджу. Тобирама отвернулся, найдя взглядом профиль брата. - Это нужно было сделать раньше, - выдохнул он. Хаширама поднял на него взгляд, в котором застыл осторожный молчаливый вопрос. - Сказать мне. - Тобирама, - Хаширама на мгновение замолчал, словно пробуя на вкус слова, цеплявшиеся за кончик его языка, пока они все-таки не сорвались с него, - с тобой порой невозможно говорить. Тобирама выдохнул снова - на этот раз полуусмешку, в которой не нашлось места ни веселью, ни яду. Одна усталость, послевкусие постыдного облегчения, которое обрушилось на него с новостью о том, что Учиха Изуна жив. Будто и не было этого гнетущего чувства страха перед омрачившимся объединением с бывшим врагом будущим. Не было ссор и драки с братом, мучительных размышлений в пустоте безлюдных ночей, глухим одеялом укрывавших дома его родного поселения. С приходом последнего месяца лета тьма ложилась на землю быстрее, приносила с собой влажную прохладу, и устойчивое тоскливое ощущение тревоги, душившее Тобираму в звенящей тишине, сковывавшей его движения, терзало его только сильнее. Он смотрел в дощатый потолок своей комнаты, распластавшись по холодным покрывалам, не мигая и почти не дыша, но бесконечно прокручивая перед мысленным взором одну и ту же картину: его катана входит в грудь Учиха Изуны, почти не встречая препятствий, лезвие в его руке пробивает себе путь все дальше, глубже, красится в багровый, как и застывший рот соперника, выпускающий наружу две тонкие струйки крови. Его глаза расширяются, а потом сужаются в две испуганные и удивленные тонкие точки с исчезающим красным бликом… Тобирама вскидывался и снова бросал тяжелую голову на тонкий продавленный почти пустой мешок подушки до тупой боли в затылке, до серебристых искр перед глазами. Отсветы исчезали, и он обнаруживал себя в стороне от футона, на полу. Шоркая голой спиной по жестким татами, опирался на локти, возвращался в прохладную постель, и его взгляд вновь упирался в потолочные балки, словно там, под темной плотной крышей, где посвистывал тонко ночной ветерок, мог найтись ответ на вопрос, не дававший ему покоя с тех самых пор, как отгремел их последний с Учиха бой. Что будет с ним дальше? Всего час назад, стоя за плечом Хаширамы, торопливо черкавшего мягким грифелем по плотной бумаге, Тобирама не мыслил сам себя от радости, наконец отыскав долгожданный ответ. Ничего. Учиха Изуна выжил. Всепоглощающее чувство освобождения захлестнуло его с головой, едва давая опомниться и мыслить еще здраво. В те редкие секунды, когда Тобирама выныривал, дышал ровно, он отчетливо понимал, что не держит обиды на брата - по крайней мере, не за то, что тот нарушил десятки мыслимых и немыслимых правил здравой логики и вернул одного из опаснейших врагов с того света, тем самым не дав ослабнуть второму. Может, только за то, что все его, Тобирамы, ночи с тех самых пор окрасились неповторимыми мучениями от пробиравшего до костей страха - такого, какого в жизни ему еще не доводилось испытывать. Любая реальная угроза - а ведь он бывал на волосок от смерти не раз - меркла перед угрозой возможной и, можно сказать, гарантированной. Иначе и быть не могло: он и сам убил бы за своего брата. Но это до дергающихся пальцев, до холодка по взмокшей спине омерзительное чувство освобождения… - Эта новость заслуживала моего внимания, - Тобирама с усилием вернул взгляд к лицу Хаширамы. - Жаль, я не смог сказать тебе об этом раньше, - тверже повторил он. Действительно жаль. Может и не было бы гнетущего страха, ссор и драки с братом, мучительных размышлений, которые, казалось, начисто лишили его себя самого - внутреннего стержня каменного спокойствия, которое, казалось, ничто на свете не было способно нарушить. - Забудем, - твердо сказал Тобирама, застегивая подсумок и разворачиваясь по направлению к главному дому. Как бы то ни было, ему необходимо тщательно обдумать все еще раз, привести свои ощущения в равновесие и быть готовым. - Тобирама, - окликнул его голос старшего брата из-за спины. Тобирама замер, бросая косой взгляд назад, на поднявшегося с земли и отряхивавшего колени Хашираму. - Я рад, что ты сам предложил назначить эту встречу. Думаю, настало время нам поговорить о том, что ждет нас в будущем. Ничего. Ничего липко и унизительно страшного в будущем его отныне не ждет. Ему больше незачем умирать за пусть и справедливо, но все же отнятую жизнь чужого брата. Мгновения, когда он искренне верил в то, что все для него так и кончится, непрестанно перемежались с минутами, когда он резко и скептически отчитывал сам себя за одну только мысль о том, что ему стоит бояться. Но теперь все совершенно точно изменилось, и Тобирама знал: не будет больше гнетущего страха, ссор и драки с братом, мучительных размышлений. Тобирама лишь неопределенно моргнул, с деланной легкостью пожимая плечами: - Это должно было когда-то случиться. И незачем с этим тянуть. Он должен посмотреть в глаза живому Учиха Изуне как можно скорее.