В шкуре героя

      Прислонившись спиной к двери ванной, я перевел дыхание. Сердце громко билось в груди, отдаваясь эхом в висках. Не давая себе возможности задуматься о только что случившемся, я запустил стиральную машинку, предварительно отправив туда одежду. Наскоро ополоснувшись под душем, обмотал бедра темно-синим полотенцем и, мельком взглянув на свое отражение в зеркале, умыл по-прежнему горящее лицо холодной водой. Выдавил мятную пасту, после чего, мрачно игнорируя зеркального двойника, с которым у меня пока получалось не встречаться глазами, принялся чистить зубы под монотонное жужжание электрической щетки.       Мне было стыдно. Вопреки желанию запоздалые мысли тревожными звоночками дребезжали в груди. Как глупо я должен был выглядеть в глазах Дензила: набросился на него, словно диабетик, соблюдающий строжайшую диету, на праздничный торт. И это после многочисленных разговоров об отсутствии заинтересованности с моей стороны. Да я едва не изнасиловал его прямо на лестнице! Выставил себя идиотом, который не в состоянии определиться, чего он хочет. А вдруг Лонг вообще решил, что я повелся на его статус? И будет думать обо мне не как о лицемере, а как о расчетливом охотнике за деньгами и связями? Если бы я, подобно герою компьютерной игры, мог сохраниться перед своим спонтанным поступком, то сейчас, скорее всего, воспользовался бы возможностью вернуться назад…       Закончив с гигиеной, я зачесал мокрые волосы назад, придирчиво рассматривая свои черты. Разгладил пальцами нахмуренные брови, провел подушечками по линии носа и скулам с почти незаметными, из-за прилившей крови, веснушками, расслабил сжатые губы. Внешне ничего не изменилось: я не обнаружил в себе никаких перемен, разве что в сумрачной глубине голубых глаз пряталась растерянность. На меня давило забытое чувство неуверенности. Как же я не хотел снова ощущать себя таким уязвимым. Проще было бы, если бы Дензил ушел — это дало бы мне время собраться с мыслями до нашей следующей встречи. Но надеяться на подобный исход не стоило: вряд ли он так просто исчезнет после того, как я бросил его в гостиной, так и не выслушав.       — Спокойно, — произнес я медленно, упираясь ладонями в края раковины. — Ничего ужасного не произошло. Просто прими тот факт, что ты отсосал мужчине, хотя ни о чем подобном раньше и не думал, — я указательным пальцем прочертил дорожку через тонкий слой влажного пара, покрывавшего зеркальную поверхность. — Ты не меркантильная сволочь, преследующая корыстные цели: тобой руководили чувства. И, к тому же, это новый опыт. О нем, конечно, никому не расскажешь, но зато ты наконец-то узнал, что скрывается за подобными предложениями.       Я нарисовал вторую параллельную. Как же их соединить?       — Конечно, Дензил Лонг не самый подходящий объект для сердечной привязанности, учитывая, что его намерения до сих пор не совсем ясны. Можно начать с того, чтобы рассказать ему о своем отношении, и о сделанном Марком предложении. Есть шанс, что красочное драматическое представление, устроенное Лонгом утром, больше не повторится… Попробовать точно стоит. Ты ведь хочешь его и хочешь этот проект, хотя знаешь, что из-за переезда и разных графиков их будет сложно объединить. И ты вроде как обещал не встречаться с Марком, но никто не говорил, что ты не можешь иметь с ним дел…       Я провел между двумя линиями третью и написал над ней знак вопроса. Потом вскинул глаза и, встретившись взглядом со своим отражением, снова нахмурился: мне не нравилось то, что я видел.       — Какой же ты трус, Тай, — тихо сказал я, выпрямляясь и отворачиваясь.       Все было так просто и одновременно очень сложно. Я еще никогда не оказывался в подобной ситуации, где мне приходилось бы выстраивать серьезные отношения с представителем своего пола. Особенно знаменитостью, чья личная жизнь вызывала бесконечное внимание со стороны прессы и многочисленной армии поклонников. Одна часть меня хотела как можно быстрее расставить все точки над «и», видя в этом кротчайший путь к душевному спокойствию. Другая же сомневалась в искренности второй стороны и убеждала не торопиться раскрывать все карты разом. Но ведь одно дело промолчать в ожидании подходящей возможности. И совсем другое — целенаправленно утаивать правду, рискуя впоследствии быть обвиненным во вранье. Но больше всего мне было не по себе от мысли, что я слишком серьезно воспринимаю наши с Дензилом отношения, тогда как для него все это вполне может оказаться обычным экспериментом.       Так до конца ничего и не решив, я вышел из ванной и, спрятавшись за раскрытой дверью шкафа, быстро влез в очередные штаны и майку. Бесшумно выдохнул и, выйдя на середину комнаты, скрестил руки на груди, глядя на Дензила, который примостился с телефоном на кухонном подоконнике: он сидел, упираясь спиной в стену и полусогнув одну ногу в колене, но не сразу поднял голову, заставив меня вначале понервничать. Но и после не стало легче: стоило нашим глазам встретиться, и я едва не сошел с ума, потому что нет ничего хуже, когда тебя внутри выворачивает наизнанку от волнения, а твой оппонент просто изучающе смотрит в глаза, при этом не говоря ни слова. И в этот самый миг ты осознаешь, что все твои догадки о мыслях другого человека — нечто иное, как бесконечный самообман: на самом деле ты ни черта не знаешь о том, что у него в голове.       — Ты все еще здесь? — ляпнул я первое, что пришло на ум, и мне тут же захотелось залепить себе пощечину за столь идиотский вопрос. Или побиться головой об стену, чтобы привести ее содержимое в относительный порядок, потому что хуже царящего там сейчас беспорядка все равно уже ничего быть не могло.       — Вначале я решил, что ты пошел топиться, — серьезно начал Дензил, не сводя с меня внимательного взгляда. — Но потом вспомнил, что у тебя нет ванной, а в душе подобное невозможно.       — Даже если бы у меня был бассейн, я и тогда не подумал бы топиться из-за тебя, — спокойно уточнил я.       — Может быть, у тебя была истерика?       — Нет.       — Что, совсем ничего? — в голосе Дензила отчетливо послышалось разочарование. — И даже нет желания напиться? Побить посуду? Обвинить меня в совращении?       Я закатил глаза.       — Мы не в сопливом кино для подростков.       Лонг деловито отложил телефон и соскользнул с подоконника.       — Отлично. Но ты же понимаешь, что не всегда последствия потрясения проявляются сразу. Один из лучших способов пережить подобное — это пуститься во все тяжкие, — он плавно двинулся мне навстречу, видимо, подразумевая под своими словами что-то конкретное. — Как ты верно заметил — мы уже не подростки, чтобы ограничиваться поцелуями и оральными ласками, поэтому предлагаю потрахаться.       — Что? — я уронил руки вдоль тела, пораженный столь извращенной логикой, и на всякий случай начал пятиться от медленно наступающего Лонга: на каждый его шаг приходилось два моих. — Ты сошел с ума? У меня нет никакого потрясения! И я не собираюсь ничего переживать! Я вообще хочу есть… И еще нам надо поговорить.       На губах Дензила расцвела понимающая улыбка.       — Вот видишь, ты теряешься между своими желаниями. Но я здесь, чтобы помочь тебе выбрать.       — Почему мне обязательно надо выбирать? — удивился я. — У тебя какие-то неправильные представления о работе психолога. Мы можем есть и разговаривать одновременно. Кухня там, — я махнул рукой за его спину, стараясь отвлечь.       — Почему ты не рассказывал своей маленькой подружке обо мне? — внезапно спросил Дензил, останавливаясь. И следом его лицо осветилось догадкой: — Так это с ней ты встречался на набережной?       — Возможно. И я уже говорил: мне хотелось сделать для нее сюрприз — сначала попросить тебя об автографе, а потом подарить ей и обо всем рассказать.       Глаза Дензила насмешливо блеснули. Он вопросительно изогнул бровь, и я буквально кожей почувствовал, как сейчас последует очередная пакость в его исполнении.       — В итоге все произошло в обратной последовательности, но, согласись, личная встреча произвела еще больший эффект. Так это была просьба об автографе? А я уже было решил, что между нами любовь.       — Минет за автограф, ты серьезно? — я задохнулся от возмущения и пропустил тот момент, когда Лонг возобновил движение в мою сторону, только на этот раз он действовал быстро, не давая мне времени подумать над более действенной стратегией побега.       — Так это все-таки любовь? — пропел он и толкнул меня на так удачно оказавшуюся рядом кровать. А сам встал на колени и, уперевшись руками по обе стороны от меня, хищно навис сверху. — Но я дам тебе и то, и другое, — хрипловато прошептал на ухо, опаляя кожу дыханием.       Я положил ладони ему на плечи, пытаясь отодвинуть: совсем не так я видел продолжение вечера и наш разговор.       — Пожалуй, я пока откажусь. Мы должны поговорить… И ты хотел извиниться! Эй, что ты делаешь?       Отстранившись, Дензил сполз ниже и, задрав на мне майку, провел языком по животу. Пара темных прядей упала ему на лицо, но это не помешало контакту наших глаз. Растрепавшиеся волосы придавали его и без того мужественному облику небрежную сексуальность, которую так любят демонстрировать мужские модели в рекламе.       Мне захотелось запустить пальцы в его волосы, чтобы ощутить их мягкость, но для этого пришлось бы сменить позу: а так, удерживая себя на локтях, я имел возможность наблюдать за скольжением проворного языка по моей коже, которое отдавалось в теле волнующей дрожью и нарастающим томлением в паху. Оставалось только надеяться, что увлеченный своим занятием Лонг не так быстро заметит мой позор.       — Это автограф, — просветили меня, чередуя влажные прикосновения языка мягким нажатием губ и дразнящими покусываниями.       — Неправда. Я видел, как ты расписывался для того парня — курьера. У тебя не такая сложная подпись. Поэтому хватит облизывать мне живот — это щекотно.       Оторвавшись от моего пупка, который подвергся тщательному изучению, Дензил криво ухмыльнулся, выглядя при этом чересчур порочно и чувственно. Высокие скулы, четко очерченные полноватые губы и волевой подбородок с легкой тенью от еле пробивающейся щетины — все в нем казалось удивительно гармоничным, что пугало и притягивало одновременно, вызывая в душе настоящий ураган.       — Это короткий автограф-пожелание: «для дорогого друга». Будешь мешать, и я напишу автограф-стих.       Я закусил губу и, переборов в себе неуверенность, тихо спросил:       — Ты останешься?       В темных глазах промелькнуло удивление, а я затаил дыхание в ожидании ответа.       Почему для самых простых вопросов требуется столько усилий? Или все дело в их значимости? А может быть, это страх отнимает все силы? Боязнь услышать не тот ответ и испытать разочарование?       Выпрямившись, Лонг вольготно расположился у меня на животе, положив подбородок на сложенные руки, и глянул с хитрым прищуром, напоминая самовлюбленного кота в те редкие минуты, когда он сам первый ластится, испытывая потребность в нежности. И потом не скрывает довольства, когда ее получил. Его мимолетный порыв не имеет особого значения: уже через минуту найдется что-то другое, что увлечет его внимание с не меньшей силой.       — Мне бы очень этого хотелось, но…       — Но?       — Но у меня через час запись альбома. Хочешь со мной?

***

      Сделав глоток остывшего кофе, я уставился в окно. Снаружи простиралась ночь, ее разбавляли теряющиеся на фоне предрассветных сумерек огни. Где-то там плескался океан, и просыпались первые крикливые чайки.       Чтобы успеть добраться вовремя, Дензилу пришлось гнать на немыслимой для меня скорости. И я, не привыкший к подобному экстриму, до сих пор ощущал себя оторванным от земли невидимыми волнами, которые продолжали укачивать меня, даже когда я сидел без движения.       После нескольких увлекательных часов в студии звукозаписи за наблюдением слаженной работы целой команды профессионалов, я все-таки решил поискать себе более уединенное место, где бы никому не было до меня дела. Не знаю, насколько внутреннее впечатление совпадало с реальностью, но меня не покидало ощущение чужих любопытных взглядов, особенно от парней из группы Лонга. Судя по отношениям внутри коллектива — они все были довольно близки. Конечно, вряд ли он им что-то обо мне рассказывал, но это не значило, что они ни о чем не догадывались.       В тот момент, когда Дензил начал исполнять одну из последних песен, я понял, что мне пора куда-нибудь исчезнуть. И хотя он не смотрел на меня, как будто полностью сосредоточившись на указаниях звукорежиссера, и нас слишком многое разделяло (не только прозрачная стена и аппаратура, но и спины электронщиков, техников, включая другой персонал и самих музыкантов) — меня поглотили слишком сильные эмоции, мешая сохранять внешнюю невозмутимость.       Все песни без исключения находили отклик в моей душе, но именно эта произвела на меня наибольшее впечатление: каждый звук вибрирующим импульсом отражался от груди, заставляя сердце сладко сжиматься, а скулы — пылать. Мне стало интересно — была ли она той самой композицией, которую Лонг звал меня послушать, приглашая в гости накануне похода в клуб? Я решил потом как-нибудь выяснить ответ на этот вопрос, а пока дождаться окончания записи в более спокойной обстановке.       Так как студия находилась при гостинице, выполнить мое желание оказалось проще простого: мне всего лишь нужно было спуститься в просторное фойе, минуя круглосуточные бар и ресторан, где, несмотря на позднее время суток, все еще было оживленно. В холле стояла почти умиротворяющая тишина, разбавляемая тихими ненавязчивыми звуками музыки, позолоченные колонны мягко светились под встроенными в потолок круглыми светильниками. Мозаичный пол и клумба с пальмами в центре навевали ассоциации о востоке. Взяв кофе, я с облегчением разместился за одним из столиков в зоне отдыха, наслаждаясь удобством кресла.       Я нисколько не жалел, что поехал с Дензилом: мне было интересно взглянуть на его работу и сравнить свои представления о записи музыки с опытом в озвучивании фильма на стадии пост-производства. Но, очутившись в чуждой для меня музыкальной среде, состоящей из знакомых и коллег Дензила, я испытал неловкость, смущенный слишком явным вниманием к своей персоне. Кроме того, меня все глубже затягивало чувство усталости, начинающаяся головная боль давила на виски, и я мало что соображал, мечтая лишь о той секунде, когда удастся наконец прилечь. Глаза слипались и приходилось часто моргать, чтобы хоть как-то себя растормошить. Но это мало помогало: казалось, с каждый взмахом ресниц, веки становились только тяжелее.       — Ден просил передать, что скоро освободится.       Я вздрогнул от неожиданности и вскинул голову на эффектную молодую женщину, в которой узнал помощницу звукорежиссера и по совместительству пиар-менеджера звукозаписывающей компании. Несмотря на активное участие в сегодняшней работе, она оставалась удивительно бодрой и свежей. Откинув за спину густые рыжие волосы, женщина встретила мой взгляд с сочувствующей улыбкой, но в ней не содержалось ни грамма искренности.       — Спасибо, Элизабет, — кивнул я и, собравшись с силами, постарался вежливо улыбнуться в ответ.       Мне не хотелось никоим образом влиять на их деловые отношения с Дензилом: то, что мы друг другу не нравимся, абсолютно ничего не значило.       — Ден сказал, вас завтра… то есть уже сегодня ждут на киностудии не раньше полудня и нет никакой необходимости спешить обратно в город… — слушая Элизабет в пол-уха, я рассеянно разглядывал ее идеальной формы брови, гадая, прибегает ли она к помощи специалиста, когда Элизабет вдруг добавила: — Поэтому я договорилась о номере, где вам никто не помешает, и вы вдвоем сможете хорошенько отдохнуть.       Подавившись воздухом, я закашлялся в судорожно зажатую в кулаке салфетку, чувствуя, как стремительно краснею.       — Воды? — наигранно всполошилась Элизабет.       Я отрицательно помотал головой и одним махом допил остатки кофе.       — Лиз, что такого ты сказала Таю, что он подавился? Признайся, ты сделала ему какое-то непристойное предложение? — лениво предположил Дензил, бесшумно появляясь из-за ее спины, чем заставил женщину вздрогнуть, а меня испытать мрачное удовлетворение: теперь она на себе ощутила, что чувствуют люди, когда к ним подкрадываются.       — О нет, что ты. Я всего лишь рассказала о номере, который для вас сняла, как ты и просил, — ответила она, посматривая на меня с раздражающей заинтересованностью.       Дензил тяжело вздохнул.       — Вообще-то речь шла о двух номерах, но ладно — один тоже вполне сойдет для нескольких часов сна. Хотя ты могла бы быть и повнимательней к тому, что я говорю. Все-таки я плачу тебе деньги. Ты сегодня весь вечер витаешь в облаках.       Лонг опустился в кресло напротив меня. Потянувшись, налил себе в стакан воды из стоящей в центре стола бутылки. Вопреки его попытке сгладить намеренную бестактность своей знакомой, он совершенно точно забавлялся ситуацией — об этом говорила полуулыбка, притаившаяся в уголках его губ.       — Уверяю тебя — это случайность, потому что я всегда внимательно слушаю все, что ты говоришь, — заверила его Элизабет, невинно округляя и без того огромные глаза с нарощенными ресницами, потому что такой длины ресниц уж точно не бывает. — Если хочешь, я попробую дозаказать второй номер. Или дам тебе ключ от своего — он мне вряд ли сегодня понадобится, слишком многое еще нужно успеть сделать.       После этих слов мне ужасно захотелось запустить в нее сахарницей, чтобы подпортить излишне кокетливый вид. Но был и более гуманный способ:       — Не волнуйся. Нас вполне устроит один номер. Я тоже не против сна в хорошей компании.       «Также как и ты», — хотел подколоть ее я, но сдержался от более прямого намека. Получалось, что мои слова можно интерпретировать в равной степени по разному.       Дензил хрипло рассмеялся. Элизабет на мгновение растерялась, и ее лицо утратило привычную маску: вначале на нем промелькнуло недоумение, затем его сменила злость, которая тут же спряталась за напускным равнодушием с легкой примесью презрения в глубине глаз. Я перешел из разряда новой игрушки в категорию дохлого насекомого, с которого нечего взять, разве только пару раз потыкать палочкой, дабы окончательно и бесповоротно убедиться в отсутствии всех реакций. Ну еще можно оторвать крылышки, но для этого нужно не быть брезгливой.       — Ну тогда ладно, мне пора. Дайте знать, если вам понадобится что-то еще, — без энтузиазма протянула она.       Уголки ее ярко-красных губ опустились, и я убедился в том, что и так прекрасно знал: она имела вполне конкретные виды на Дензила. И таким незамысловатым способом хотела меня проверить.       — Ты ей нравишься, — сказал я, откидываясь на спинку кресла, когда Элизабет ушла.       — Но еще больше — мои деньги. А мне нравишься ты. Вот такая несправедливая жизнь. Пойдем немного пройдемся? — неожиданно предложил Дензил, напрягая руки на подлокотниках и готовясь подняться.       — А с чего ты взял, что мне не нравятся твои деньги? — спросил я, решив его немного подразнить.       Тонко улыбнувшись, он снова расслабился, оставшись на месте. Вальяжно закинул ногу на ногу и, подперев голову рукой, уставился на меня с веселым интересом. Рукав толстовки соскользнул вниз, открывая широкое запястье и часы-браслет, состоящий из плоских квадратов, судя по внешнему виду — из белого золота и черных кристаллов. Не знакомый мне Патек Филипп, но что-то тоже явно безумно дорогое.       — Ты совершенно другой. Может быть, тебе и нравятся мои деньги, но я тебе нравлюсь больше.       — Слишком громкое заявление, не подкрепленное ни одним фактом.       — У меня их множество. Один из последних — ты согласился со мной спать.       — Спать — это значит именно спать. Как с плюшевым мишкой, — прокомментировал я и, не сдержавшись, улыбнулся.       — После того, как мы переспим, ты поймешь, что я вне конкуренции. Даже среди плюшевых мишек.       Я устало покачал головой: чье-то самомнение не знает границ.       — О господи, просто извинись уже и пойдем.       Прежде чем что-то сказать, Дензил напустил на себя раскаивающийся вид, страдальчески свел брови вместе и убрал из глаз любой намек на улыбку. Вытащив руку из-под подбородка, он приложил ее к груди. И мне захотелось ему зааплодировать.       — Приношу искренние извинения за свое недостойное поведение, вызванное неоправданной ревностью. И впредь обещаю вести себя пристойно. Надеюсь, что совместная постель устранит любое недопонимание и закрепит наше доверие друг к другу.       — Марк сделал мне деловое предложение, — произнес я, не давая себе времени передумать.       Дензил протяжно вздохнул и, снисходительно усмехнувшись, пожал плечами.       — Ну что я могу сказать? Мой сводный брат редкостный засранец.